Gauthier-5
Совмещение Аристотелева и стоического анализа действия.
Греческие комментаторы Аристотеля, особенно Аспазий, живший в начале II века по Р.Х., и Александр Афродисийский, живший в начале II века по Р.Х., не могли избежать столкновения Аристотелева и стоического подходов в анализе действия, и именно результат их размышлений сохранил живший в V веке Немезий.
Намерением комментаторов Аристотеля было, очевидно, сохранить верность своему учителю и, на первый взгляд, они воспроизводят аристотелевский анализ действия в неизменном виде: у них можно найти все его элементы: хотение, рассуждение, завершающееся суждением, решение. Но, помимо этого, они пытаются еще и делать сопоставления и проводить сравненения между аристотелевским анализом и анализом стоическим.
Прежде всего, нетрудно отождествить стоическое представление [representation] и Аристотелевы помысел [concept] или представление [representation], предваряющие хотение.
Более деликатной является задача интерпретации стоического понятия согласия. Аспазиус и Александр, тем не менее, не колеблются в отождествлении стоического согласия с суждением, которое по Аристотелю завершает рассуждение [60]. Но Александр настаивает на превосходстве Аристотелева анализа, считающего это суждение не просто обычным суждением, но суждением, завершающим рассуждение, вследствие чего это суждение движимо желанием, т.е. хотением - основой деятельного ума [intellect pratique].Такое суждение, которое, по его мнению, находится в уме, не может быть местом пребывания свободы воли; он упрекал стоиков в непризнании этого
[61]. В действительности, он не видит, что самим понятием свободы суждения он обязан стоикам: это понятие было чуждо Аристотелю, и что обоснование его у стоиков - в собственной активности духа, - намного более эффективно, нежели его собственное неудавшееся обоснование через колебания [неопределенность] рассуждения.
Достаточно лишь следовать формальным указаниям Хризиппа, чтобы обнаружить в стоическом ὁρμή аристотелевское решение [decision], и наши комментаторы не обошли вниманием этот момент [62]. Но это усвоение, ввиду эволюции понятия ὁρμή в среднем стоицизме, имеет у них совсем другой смысл, нежели чем у Хризиппа. У Хризиппа оно представляет собой интеллектуалистскую трансформацию Аристотелева понятия решения, поскольку у Хризииппа повеление является чисто рациональным, в то время как у Аристотеля повеление возникает не иначе как под воздействием предшествующего желания В противоположность этому, у наших комментаторов оно представляет собой трансформацию, мы не можем сказать волюнтаристскую, потому что тогда еще не существовало понятия воли, но, вернее, трансформацию в сторону устремления [appetit] или желания [desir], так как они производят ὁρμή от решения. Для них устремление, происходящее от решения, не есть более желание, предшествующее хотению, но новый акт желания, последующий суждению, которое завершает рассуждение, и на этом положении Аспазий, Александр и Немезий определенно настаивают [63]. Они подчеркивают, что решение состоит из суждения и желания, наподобие того, как человек состоит из тела и души [64]. Смысл этого утверждения у них совсем другой, нежели смысл Аристотелева утверждения о том, что решение есть слияние желания и мысли: в то время как у Аристотеля решение есть проникновение желания в суждение, завершающее рассуждение, желания, предшествующего суждению, которое делает суждение повелением, тогда как у них решение есть зарождение в свете этого суждения желания, последующего суждению, которое [суждение] передает этому желанию и свою свободу. От Аристотеля они восприняли слово решение; но то содержание, которое они выражали этим словом, есть понятие устремления [appetit], в том виде, в каком оно было выработано Панетием и Посидонием.
Греческие комментаторы Аристотеля, особенно Аспазий, живший в начале II века по Р.Х., и Александр Афродисийский, живший в начале II века по Р.Х., не могли избежать столкновения Аристотелева и стоического подходов в анализе действия, и именно результат их размышлений сохранил живший в V веке Немезий.
Намерением комментаторов Аристотеля было, очевидно, сохранить верность своему учителю и, на первый взгляд, они воспроизводят аристотелевский анализ действия в неизменном виде: у них можно найти все его элементы: хотение, рассуждение, завершающееся суждением, решение. Но, помимо этого, они пытаются еще и делать сопоставления и проводить сравненения между аристотелевским анализом и анализом стоическим.
Прежде всего, нетрудно отождествить стоическое представление [representation] и Аристотелевы помысел [concept] или представление [representation], предваряющие хотение.
Более деликатной является задача интерпретации стоического понятия согласия. Аспазиус и Александр, тем не менее, не колеблются в отождествлении стоического согласия с суждением, которое по Аристотелю завершает рассуждение [60]. Но Александр настаивает на превосходстве Аристотелева анализа, считающего это суждение не просто обычным суждением, но суждением, завершающим рассуждение, вследствие чего это суждение движимо желанием, т.е. хотением - основой деятельного ума [intellect pratique].Такое суждение, которое, по его мнению, находится в уме, не может быть местом пребывания свободы воли; он упрекал стоиков в непризнании этого
[61]. В действительности, он не видит, что самим понятием свободы суждения он обязан стоикам: это понятие было чуждо Аристотелю, и что обоснование его у стоиков - в собственной активности духа, - намного более эффективно, нежели его собственное неудавшееся обоснование через колебания [неопределенность] рассуждения.
Достаточно лишь следовать формальным указаниям Хризиппа, чтобы обнаружить в стоическом ὁρμή аристотелевское решение [decision], и наши комментаторы не обошли вниманием этот момент [62]. Но это усвоение, ввиду эволюции понятия ὁρμή в среднем стоицизме, имеет у них совсем другой смысл, нежели чем у Хризиппа. У Хризиппа оно представляет собой интеллектуалистскую трансформацию Аристотелева понятия решения, поскольку у Хризииппа повеление является чисто рациональным, в то время как у Аристотеля повеление возникает не иначе как под воздействием предшествующего желания В противоположность этому, у наших комментаторов оно представляет собой трансформацию, мы не можем сказать волюнтаристскую, потому что тогда еще не существовало понятия воли, но, вернее, трансформацию в сторону устремления [appetit] или желания [desir], так как они производят ὁρμή от решения. Для них устремление, происходящее от решения, не есть более желание, предшествующее хотению, но новый акт желания, последующий суждению, которое завершает рассуждение, и на этом положении Аспазий, Александр и Немезий определенно настаивают [63]. Они подчеркивают, что решение состоит из суждения и желания, наподобие того, как человек состоит из тела и души [64]. Смысл этого утверждения у них совсем другой, нежели смысл Аристотелева утверждения о том, что решение есть слияние желания и мысли: в то время как у Аристотеля решение есть проникновение желания в суждение, завершающее рассуждение, желания, предшествующего суждению, которое делает суждение повелением, тогда как у них решение есть зарождение в свете этого суждения желания, последующего суждению, которое [суждение] передает этому желанию и свою свободу. От Аристотеля они восприняли слово решение; но то содержание, которое они выражали этим словом, есть понятие устремления [appetit], в том виде, в каком оно было выработано Панетием и Посидонием.