Думаю про астраханскую историю
Этот пост я пишу по следам событий в Павловском ДДИ 4 и астраханской истории.
Я работаю в социальных учреждениях с 2006 года. Два года я работала как волонтёр, сначала в одном детском доме для умственно отсталых детей, потом в другом. Сейчас я работаю в психоневрологическом интернате. Я никогда не была сотрудником соц.системы, работала и работаю от благотворительной организации. По образованию я коррекционный педагог, закончила РГПУ имени Герцена. Почему я так подробно об этом пишу? Не знаю… Может быть, потому, что сочетание моего образования и опыта даёт некую странную смесь, особый взгляд на вещи. Сочетание? Лучше сказать - контраст.
Вообще-то я не очень люблю думать и писать о плохом. Мне как-то всегда казалось, что это - не мой путь. Я старалась писать о чудесах и открытиях. Их в нашей работе много, так много, что часто они перевешивают плохое.
А иногда плохое перевешивает.
За несколько лет работы я видела много всего. Сейчас мне не хочется слова «ужас». Об ужасах уже писали, и вряд ли я что-то добавлю. Мне приходит в голову другое слово: позор.
Мой факультет, факультет коррекционной педагогики - старейший в стране. Я не жалею о том, что его окончила, я очень благодарна многим педагогам, но всё равно скажу:
Позор, что на факультете, девиз которого «с любовью к детям, с верой в будущее», некоторые преподаватели до сих пор употребляют слова «необучаемый», «овощ», «растение». Позор, что студентам - старшекурсникам на лекциях говорят, что аутизм - это шизофрения.
Я училась на кафедре сурдопедагогики (она готовит учителей для глухих и слабослышащих). Нам рассказывали о замечательных достижениях современной сурдопедагогики: о раннем вмешательстве, кохлеарной имплантации, обучении глухих устной речи… Я знаю глухих и слабослышащих детей и взрослых, которые живут в детском доме для умственно отсталых или психоневрологическом интернате. У них сохранный интеллект. Я не знаю, как они попали в учреждения соц.защиты. Эти люди не владеют устной речью, не знают жестового языка, потому что они с детства были оторваны от сообщества глухих.
Про такое нам тоже рассказывали. На истории сурдопедагогики. Таким было положение глухих до XVI века. В XVI веке их уже учили говорить…
Параллельное существование нашей кафедры и таких неслышащих людей - это позор.
Позор, что на ситуацию в Павловском детском доме обратили внимание только тогда, когда речь зашла о том, что детей морят голодом. Этот случай ярко показал, что у общественности взгляд на потребности детей с тяжелыми нарушениями совпадает со взглядом санитарок, которые работают в том же детском доме. «Чего плачешь? Поел, попил, что тебе ещё надо?» А ведь для ребёнка (любого!) потребность в игре, общении, новых впечатлениях жизненно важна. Почти так же важна, как воздух и пища. «Особые» дети в этом отношении отличаются от обычных только тем, что им внимания, игры, яркости жизни нужно больше. Ребёнок с тяжелыми нарушениями, живущий без игрушек, без внимания, без прогулок, страдает от этого так же, как обычный ребёнок. Извините, что я это говорю, просто я не уверена, что все об этом знают.
Не знаю, чего я хочу добиться своим постом. Может быть, я хочу обратить внимание людей не на ужас, а на что-то другое, тоже страшное. Может быть, боюсь, что на фоне ужаса потеряются вещи, о которых важно помнить… Не знаю. Чувствую себя со всем этим очень беспомощно.
Я работаю в социальных учреждениях с 2006 года. Два года я работала как волонтёр, сначала в одном детском доме для умственно отсталых детей, потом в другом. Сейчас я работаю в психоневрологическом интернате. Я никогда не была сотрудником соц.системы, работала и работаю от благотворительной организации. По образованию я коррекционный педагог, закончила РГПУ имени Герцена. Почему я так подробно об этом пишу? Не знаю… Может быть, потому, что сочетание моего образования и опыта даёт некую странную смесь, особый взгляд на вещи. Сочетание? Лучше сказать - контраст.
Вообще-то я не очень люблю думать и писать о плохом. Мне как-то всегда казалось, что это - не мой путь. Я старалась писать о чудесах и открытиях. Их в нашей работе много, так много, что часто они перевешивают плохое.
А иногда плохое перевешивает.
За несколько лет работы я видела много всего. Сейчас мне не хочется слова «ужас». Об ужасах уже писали, и вряд ли я что-то добавлю. Мне приходит в голову другое слово: позор.
Мой факультет, факультет коррекционной педагогики - старейший в стране. Я не жалею о том, что его окончила, я очень благодарна многим педагогам, но всё равно скажу:
Позор, что на факультете, девиз которого «с любовью к детям, с верой в будущее», некоторые преподаватели до сих пор употребляют слова «необучаемый», «овощ», «растение». Позор, что студентам - старшекурсникам на лекциях говорят, что аутизм - это шизофрения.
Я училась на кафедре сурдопедагогики (она готовит учителей для глухих и слабослышащих). Нам рассказывали о замечательных достижениях современной сурдопедагогики: о раннем вмешательстве, кохлеарной имплантации, обучении глухих устной речи… Я знаю глухих и слабослышащих детей и взрослых, которые живут в детском доме для умственно отсталых или психоневрологическом интернате. У них сохранный интеллект. Я не знаю, как они попали в учреждения соц.защиты. Эти люди не владеют устной речью, не знают жестового языка, потому что они с детства были оторваны от сообщества глухих.
Про такое нам тоже рассказывали. На истории сурдопедагогики. Таким было положение глухих до XVI века. В XVI веке их уже учили говорить…
Параллельное существование нашей кафедры и таких неслышащих людей - это позор.
Позор, что на ситуацию в Павловском детском доме обратили внимание только тогда, когда речь зашла о том, что детей морят голодом. Этот случай ярко показал, что у общественности взгляд на потребности детей с тяжелыми нарушениями совпадает со взглядом санитарок, которые работают в том же детском доме. «Чего плачешь? Поел, попил, что тебе ещё надо?» А ведь для ребёнка (любого!) потребность в игре, общении, новых впечатлениях жизненно важна. Почти так же важна, как воздух и пища. «Особые» дети в этом отношении отличаются от обычных только тем, что им внимания, игры, яркости жизни нужно больше. Ребёнок с тяжелыми нарушениями, живущий без игрушек, без внимания, без прогулок, страдает от этого так же, как обычный ребёнок. Извините, что я это говорю, просто я не уверена, что все об этом знают.
Не знаю, чего я хочу добиться своим постом. Может быть, я хочу обратить внимание людей не на ужас, а на что-то другое, тоже страшное. Может быть, боюсь, что на фоне ужаса потеряются вещи, о которых важно помнить… Не знаю. Чувствую себя со всем этим очень беспомощно.