Как в Кунгуре колбасились 25 лет тому (дыбр)
Этот пост я обнаружил случайно. Написано это 8 лет назад. Есть там несколько строк и про меня. Не совсем точных, но это неважно. Дух того времени, мне кажется, передан достаточно точно. Многое узнаваемо, особенно нам кунгурякам.
Амир Махмудов
Андрей Пермяков grizzlins в Как в Кунгуре колбасились 25 лет тому (дыбр)
Конечно, трава раньше была зеленей, карамельки слаще, а менты добрее. Но вот кузнечики точно начинали скрипеть позже. Это сейчас они уже в июне вступают, а тогда, в начале восьмидесятых, едва во второй половине июля и то чаще по четвергам. Зато в августе отрывались. Весь Кунгур потрескивал как бенгальский огонь. Зелёные пели на Первомайке, за Иренью, в Черёмушках… Даже в сквере у горисполкома. А вот в горсаду не пели. То есть может и пытались, конечно, но их никто не слышал. В саду играл ансамбль.
Солист Виталя с осени до июня преподавал в педучилище физику, в июле за «будку и корыто» развлекал отдыхающих в Ялте, а в августе становился мечтой всех горожанок от 15 до 23. Зимой ребята тоже чего-то лабали, но редко и где придётся. Чаще всего на свадьбах и концертах к Дню милиции - городское начальство следовало указаниям телевизора.
Начинались всё ровно в восемь. Билет стоил копеек 20, и полному демократизму происходящего мешали только дружинники, винтившие слишком уж пьяных парней. Нам, десяти-двенадцатилетним, танцы казалось чем-то вроде фильмов про любовь: непонятно, что в этом хорошего, но люди ведь идут! Вот и Вовкина сестра тоже… Сами мы гоняли на великах по площади или играли в ножички около парковой ограды, прямо за трибуной. С трибуны, кстати, отлично видно сцену.
Сначала играли «Малиновку», песни из репертуара Николая Гнатюка, потом начинали петь не по-русски. Конечно, тогда мы этих песен не знали, а сейчас, по памяти точно могу сказать, что звучала «Who’ll stop the rain» Криденса и всё, пожалуй. Остального не помню. Часам к десяти начинались медляки. Что происходило дальше неизвестно, потому как совсем допоздна болтаться вне двора даже в те тишайшие времена не разрешалось.
Драк не помню. Может, они и были, но опять-таки позже. Вот зимой, когда танцульки переезжали в РДК, махались здорово. Мы ходили играть в настольный теннис на спасательную станцию, у меня там дядька работал. Станция эта как раз через дорогу от Дома Культуры. Возле неё и дрались - место тихое, никто не мешает… Летом в горсаду всё происходило аккуратней.
За умение сдерживать агрессию Виталю любили даже директора школ и старые учительницы. К тому же смотрелся он вполне комильфошно. Тогда в Кунгуре актуальным считался типаж вышедший из моды в остальном мире десятилетием раньше: волосы до лопаток, джинсы средней степени изодранности, сабо. А тут такой Виталик - коротко стриженный, в кожаной курточке, ботинки начищены… Опять-таки «из сейчас» понятно, что музыку он тогда слушал совсем не ту, что делал - «Дюран-Дюран», скорее всего, или «Крафтверк». Переживал, наверное, что не могут с ребятами это воспроизвести вживую…
Так они играли летом восемьдесят второго года, восемьдесят третьего, четвёртого и пятого. В этом самом восемьдесят пятом отношение к танцам стало меняться и в нашей компании. Кое-кто даже сходил на площадку пару раз. Вадик Лилуашвили и Серёга Байдерин точно. Хотя вообще-то основной контингент был «от шестнадцати». Младше могли и не пустить, хотя особо не цеплялись. Ходили на площадку и совсем взрослые, «после армии». Вообще-то по тогдашним понятиям таким полагалось месяца два после дембеля попировать не снимая формы, а потом устроиться куда-нибудь на РМЗ или кирпичный, вскорости жениться и потихоньку налаживать быт.
В-общем, летом восемьдесят шестого я уже обдумывал, как бы оказаться вечерком по ту сторону забора. Однако, не случилось. Сезон, напомню, открывался в августе, а в июле в городском суде состоялся шумный процесс. Судили Колю Ложкина, лаборанта из нашей школы, активного вора и пассивного педераста. Статей набралось дофига - от кражи со взломом до совращения несовершеннолетних. Кстати, не надо думать, что эти самые малолетки оставались такими вот овечками. Колю они натягивали без принуждения и с удовольствием, чем потом премного хвастали и гомосеками (слова «гей» тогда не было) себя не считали. Виталя проходил по делу свидетелем. Коля снимал у него комнату. Кунгур город очень небольшой и все про всё знали. Особенно в школе. Старая историчка Волегова открыто называла Виталю «противоестественным жопошником», а интеллигентный чертёжник Косолапов деликатно именовал его Колиным задним другом.
В общем, той же осенью Виталя из Кунгура уехал. Говорят, как-то удачно сменялся на Пермь.
Зимой в городе открыли кучу дискотек. Все они различались в основном степенью мордобойности. Дело, наверное, прежде всего, в сухом законе, придуманном товарищем Лигачёвым и в провинции соблюдавшемся особенно злодейски. Пили всё - одеколон, огуречный лосьон, брызгали в пиво дихлофос… В самогонку сыпали табак, резину, помёт куриный. Сам я пил зелье, перегнанное с колбасными ошмётками. Всё это обильно заедалось Реланиумом. Вот народ и зверел. Опять же, на дискотеки попёрся молодняк лет 12-13, особливо охочий до драк. Ещё и девочек в этом возрасте хлебом не корми, дай парней постравливать.
Нет, существовали нормальные танцы - в Кожклубе, или в том же РДК. Там атмосфера стояла примерно как в пермском ДКЖ: пока ты никого не толкнёшь или к чей-то подружке не полезешь, всё мирно. А вот на Нефтебазу или в ДК Машзавода ходили драться. На вокзал даже драться не ходили - боялись… Здорово выделялось кафе «Немо». Первое частное заведение в городе. Хозяин Амир Махмудов как-то и охрану обеспечил, и пьяных не любил. Там нормально было.
Потом, в девяностых все изменилось. Амир выкупил кинотеатр и сделал относительно приличный клуб. Там часиков до десяти давали порезвиться молодняку, а потом начиналась дискотека «Второе дыхание». Для тех, кто помнит старое-доброе. Сейчас Амира выбрали главой города. Так себе получается. Но эта история уже совсем другая, я из Кунгура уехал в восемьдесят девятом и дальнейшее знаю по сплетням.
И всё-таки, при слове «танцы» или «дискотека» (она же дискач, скАчки… как ещё?) вспоминаются не зубодробительные ДК, а желтоватый отблеск фонаря на алой-алой Виталиной гитаре и тёплый такой голос:
«В двадцать лет жизнь то-олько на пороге-е.
В двадцать пять уже на-а полпути
В тридцать надо па-адвадить итоги
Если что-то можно подвести…»
Амир Махмудов
Андрей Пермяков grizzlins в Как в Кунгуре колбасились 25 лет тому (дыбр)
Конечно, трава раньше была зеленей, карамельки слаще, а менты добрее. Но вот кузнечики точно начинали скрипеть позже. Это сейчас они уже в июне вступают, а тогда, в начале восьмидесятых, едва во второй половине июля и то чаще по четвергам. Зато в августе отрывались. Весь Кунгур потрескивал как бенгальский огонь. Зелёные пели на Первомайке, за Иренью, в Черёмушках… Даже в сквере у горисполкома. А вот в горсаду не пели. То есть может и пытались, конечно, но их никто не слышал. В саду играл ансамбль.
Солист Виталя с осени до июня преподавал в педучилище физику, в июле за «будку и корыто» развлекал отдыхающих в Ялте, а в августе становился мечтой всех горожанок от 15 до 23. Зимой ребята тоже чего-то лабали, но редко и где придётся. Чаще всего на свадьбах и концертах к Дню милиции - городское начальство следовало указаниям телевизора.
Начинались всё ровно в восемь. Билет стоил копеек 20, и полному демократизму происходящего мешали только дружинники, винтившие слишком уж пьяных парней. Нам, десяти-двенадцатилетним, танцы казалось чем-то вроде фильмов про любовь: непонятно, что в этом хорошего, но люди ведь идут! Вот и Вовкина сестра тоже… Сами мы гоняли на великах по площади или играли в ножички около парковой ограды, прямо за трибуной. С трибуны, кстати, отлично видно сцену.
Сначала играли «Малиновку», песни из репертуара Николая Гнатюка, потом начинали петь не по-русски. Конечно, тогда мы этих песен не знали, а сейчас, по памяти точно могу сказать, что звучала «Who’ll stop the rain» Криденса и всё, пожалуй. Остального не помню. Часам к десяти начинались медляки. Что происходило дальше неизвестно, потому как совсем допоздна болтаться вне двора даже в те тишайшие времена не разрешалось.
Драк не помню. Может, они и были, но опять-таки позже. Вот зимой, когда танцульки переезжали в РДК, махались здорово. Мы ходили играть в настольный теннис на спасательную станцию, у меня там дядька работал. Станция эта как раз через дорогу от Дома Культуры. Возле неё и дрались - место тихое, никто не мешает… Летом в горсаду всё происходило аккуратней.
За умение сдерживать агрессию Виталю любили даже директора школ и старые учительницы. К тому же смотрелся он вполне комильфошно. Тогда в Кунгуре актуальным считался типаж вышедший из моды в остальном мире десятилетием раньше: волосы до лопаток, джинсы средней степени изодранности, сабо. А тут такой Виталик - коротко стриженный, в кожаной курточке, ботинки начищены… Опять-таки «из сейчас» понятно, что музыку он тогда слушал совсем не ту, что делал - «Дюран-Дюран», скорее всего, или «Крафтверк». Переживал, наверное, что не могут с ребятами это воспроизвести вживую…
Так они играли летом восемьдесят второго года, восемьдесят третьего, четвёртого и пятого. В этом самом восемьдесят пятом отношение к танцам стало меняться и в нашей компании. Кое-кто даже сходил на площадку пару раз. Вадик Лилуашвили и Серёга Байдерин точно. Хотя вообще-то основной контингент был «от шестнадцати». Младше могли и не пустить, хотя особо не цеплялись. Ходили на площадку и совсем взрослые, «после армии». Вообще-то по тогдашним понятиям таким полагалось месяца два после дембеля попировать не снимая формы, а потом устроиться куда-нибудь на РМЗ или кирпичный, вскорости жениться и потихоньку налаживать быт.
В-общем, летом восемьдесят шестого я уже обдумывал, как бы оказаться вечерком по ту сторону забора. Однако, не случилось. Сезон, напомню, открывался в августе, а в июле в городском суде состоялся шумный процесс. Судили Колю Ложкина, лаборанта из нашей школы, активного вора и пассивного педераста. Статей набралось дофига - от кражи со взломом до совращения несовершеннолетних. Кстати, не надо думать, что эти самые малолетки оставались такими вот овечками. Колю они натягивали без принуждения и с удовольствием, чем потом премного хвастали и гомосеками (слова «гей» тогда не было) себя не считали. Виталя проходил по делу свидетелем. Коля снимал у него комнату. Кунгур город очень небольшой и все про всё знали. Особенно в школе. Старая историчка Волегова открыто называла Виталю «противоестественным жопошником», а интеллигентный чертёжник Косолапов деликатно именовал его Колиным задним другом.
В общем, той же осенью Виталя из Кунгура уехал. Говорят, как-то удачно сменялся на Пермь.
Зимой в городе открыли кучу дискотек. Все они различались в основном степенью мордобойности. Дело, наверное, прежде всего, в сухом законе, придуманном товарищем Лигачёвым и в провинции соблюдавшемся особенно злодейски. Пили всё - одеколон, огуречный лосьон, брызгали в пиво дихлофос… В самогонку сыпали табак, резину, помёт куриный. Сам я пил зелье, перегнанное с колбасными ошмётками. Всё это обильно заедалось Реланиумом. Вот народ и зверел. Опять же, на дискотеки попёрся молодняк лет 12-13, особливо охочий до драк. Ещё и девочек в этом возрасте хлебом не корми, дай парней постравливать.
Нет, существовали нормальные танцы - в Кожклубе, или в том же РДК. Там атмосфера стояла примерно как в пермском ДКЖ: пока ты никого не толкнёшь или к чей-то подружке не полезешь, всё мирно. А вот на Нефтебазу или в ДК Машзавода ходили драться. На вокзал даже драться не ходили - боялись… Здорово выделялось кафе «Немо». Первое частное заведение в городе. Хозяин Амир Махмудов как-то и охрану обеспечил, и пьяных не любил. Там нормально было.
Потом, в девяностых все изменилось. Амир выкупил кинотеатр и сделал относительно приличный клуб. Там часиков до десяти давали порезвиться молодняку, а потом начиналась дискотека «Второе дыхание». Для тех, кто помнит старое-доброе. Сейчас Амира выбрали главой города. Так себе получается. Но эта история уже совсем другая, я из Кунгура уехал в восемьдесят девятом и дальнейшее знаю по сплетням.
И всё-таки, при слове «танцы» или «дискотека» (она же дискач, скАчки… как ещё?) вспоминаются не зубодробительные ДК, а желтоватый отблеск фонаря на алой-алой Виталиной гитаре и тёплый такой голос:
«В двадцать лет жизнь то-олько на пороге-е.
В двадцать пять уже на-а полпути
В тридцать надо па-адвадить итоги
Если что-то можно подвести…»