Похороны комиссара. Кунгур в воспоминаниях бывшей гимназистки.
Бунакова (Стародумова) Валентина Павловна (1902- 1986) родилась в Кировской области в семье мещанина. С 1924 года по 70 гг. она работала сельской учительницей в деревне Журавли Суксунского района Пермской области. За заслуги в народном образовании имела Орден Ленина.
Юность Валентины Павловны была связана с Кунгуром и с Кунгурским районом. На протяжении всей жизни она вела дневники, и уже в глубокой старости написала свои воспоминания о прошлом. Некоторыми ее записями и фотографиями с нами любезно поделилась ее дочь-Вероника Николаевна Шестакова.
«…В 1910 году мы переехали в г. Кунгур. Папа был на ст. Кунгур помощником начальника станции. В Кунгуре я поступила в младшее приготовительное отделение гимназии. В Кунгуре папа перешел через год на работу запасного агента службы движения, стал ездить в командировки, зарабатывать стал больше, но, конечно, концы с концами никогда не сходились. Надо было платить за наше право ученья троих детей. Надо было платить за маму в больницу.
Семья Стародумовых
В Кунгуре мы много лет жили в арендованном папой купеческом доме купца Пономарева. Дом этот стоял на бывшей Красной площади. Квартал наш был односторонний в 8 домов. В нем жили мои подруги: Тася Бердникова, Клаша и Таня Шиховы, Рая и Лиза Работкины и Дуня Макерова с сестрой Тоней.
Любили мы дети ходить домой к другим нашим подружкам и сестрам Клаве и Таньке Шиховым. Семья был очень большая, детей было семеро.
И как была хороша хозяйка этой квартиры сама Шишиха, как гостеприимна и умна! Какие чудесные картофельные шаньги во весь большой лист она пекла по воскресеньям на ржаном тесте! А собиралось нас по воскресеньям у Шиховых не мало. Приходили из Грибушинского приюта племянники - сироты племянники Шиховых. Все они были дети брата Шишихи -Рудакова Платона. С братьями Рудаковыми каждое воскресенье приходил еще друг Сережи, тоже приютник, Миша Ширинкин. Всех Шишиха принимала радушно и угощала своими замечательными шаньгами И в политических событиях, она разбиралась куда как хорошо.
Теперь в Кунгуре нет уже Красной площади, здесь стоят дома Горсовета, но наш милый «понамаревский» дом все еще стоит таким же, и тополя растут под окнами. Хорошо было летом на нашей тихой площади, да и зимой не плохо. Рядом с нами жила большая семья Шуткиных, в которой много было мальчишек. По традиции они каждую Масленицу делали катушку. Саму катушку делали в огороде, а раскат по площади. Катушку обставят елочками, на елочках вечером горят свечи в фонариках из цветной бумаги, по всему длинному раскату по бокам уставлены для освящения плашки, на открытых воротах фонарь из обвички, решетка с очень художественно нарисованной Масленицей. Катания начинались с понедельника, и кончалось ночью в Прощеное воскресение. У нас были каникулы на Масленицу. Поешь утром блинов или оладей и торопишься на катушку. А там уже на верху катушки стоят мальчики, у каждого салазки кованые с мягким сиденьем, обитым новым ситцем, кое у кого даже бархатом. В руках железные шаробоздилки. Мы, девчонки, поднимаемся вверх катушки без санок, нас приглашают покатать мальчишки. Был у меня постоянный кавалер «реалист» Шура Симонов, годика на 2 меня старше, но встречались мы с ним и разговаривали только на Масленице и Пасхе. (На Пасхе - на качелях). Хотя это все казалось нам обоим похоже на первую любовь. В последний день Масленицы, вечером, мальчишки приходили уже без санок. Мы весело катались на рогоже.
А время шло. Вот я уже в 4 классе, уже старшеклассница. В нашем классе новый предмет словесность. Я им просто очарована. Пишу первое сочинение, учительница хвалила меня. Учусь, в общем, неровно, по любимым предметам пятерки, по нелюбимым предметам бывают двойки. Способности - то были у меня хорошие, но ведь росла-то я как трава придорожная. Дома почти всегда мы одни дети.
6 класс Кунгурской гимназии, 1918 год
Вот уже не один год идет война с немцами. Продукты постепенно исчезают с рынка. Сначала не стало сахара, а потом и необходимого. В гимназии шьем белье раненым. Взяли в армию брата Анатолия. Он был белобилетник, т.е. пользовался льготой освобождения от воинской службы, так как единственный сын. Странно было видеть Тольку в солдатском, с погонами военноопределяющимся. От школы прапорщиков он по своим убеждениям все как-то удачно отбился. Часто у нас собирались его друзья, среди них были и взрослые реалисты, например, Боря Якушев и техники и ученики старших классов городского училища и учительницы близлежащих деревень. Позже я узнала, что занимались они под видом устройства сеансов французской борьбы и организации репетиций драматического кружка, чтением запрещенных книг. Конечно, была и в самом деле французская борьба, и репетиции драмкружка, спектакли ставили в клубе железнодорожника.
Толю отправили в Лигово под Ленинград в пулеметный полк, где он встретил февральскую революцию. Их пулеметный полк участвовал в февральской революции. Он летом 1917 года приехал в Кунгур. Приехал совсем повзрослевший даже с окладистой бородой для солидности. Правда, бороду он скоро сбрил и дома это лето почти не жил, все в «Смольном». Так они прозвали Кузнецовский замок, в котором был тогда комитет партии.
Однажды уже осенью Толя приходит домой и объявляет мне торжественно: « Ну, Валька! Я теперь комиссар!». А я засмеялась и говорю: «Какой ты комиссар, у нас ведь не Франция!». С тех пор он совсем переехал от нас, стал жить в бывших номерах Щербакова, где жили все комиссары. Домой забегал изредка, но мы с сестрой старшей часто у него бывали. Я уже училась в предпоследнем классе гимназии. На уме только танцы, да маскарады, да вечер.
Еще в 4 классе нам было разрешено пойти на вечер в реальное, правда, еще только на генеральную репетицию. Так и вижу себя тогдашнюю: в волосах два больших банта из широкой фиолетовой ленты, парадный белый фартук.
Так, вот уже идет великий 1918 год, кругом неспокойно. В Кунгуре на вокзале восстание. Брат, единственный пулеметчик, тут ложиться за пулемет, и всею ночь на снегу. Восстание захлебнулось.
Вот уже наступает март 1918г. у меня свободный урок. Я иду в гостиницу к брату. В первой комнате номера стоит большой сундук. Брат открывает его. «Смотри, Валька, больше тебе такого не видать». Сундук полон драгоценностей: золото, бриллианты, жемчуг, реквизированных у кунгурского купца Грибушина и других. Потом брат отходит к столу, кашляет в платочек и показывает мне: «Смотри, Валька, это я свои бронхи выкашливаю, а затем пойдут легкие и…амба!» Смеюсь, не верю. Он продолжает: «Когда умру, меня будут хоронить без попов и могила моя будет в ограде памятника Пугачева в центре Кунгура.
6 апреля мы с подругой Марусей Ждахиной идем в клуб коммунистов, там спектакль. В последнем акте Толя свободен, он сидит близко от нас. Пьесу не помню, но знаю, что трагедия какая-то или драма. Обращаю внимание Маруси: «Смотри, наш Толя плачет». Никогда не видела его слез.
На следующий день вечером Лиду вызывает к Толе, ночью вызывают из командировки папу. Папа побывал у него несколько часов, вернулся домой, сказал. Что Толе лучше, заснул. Через час примерно стук в двери, папа выходит в сени, я не сплю. Слышу, как папа говорит: «Уже». Короткое такое страшное слово, но оно до сих пор звучит в моих ушах.
А исполнилось тогда накануне своей смерти моему брату, комиссару великого 1918 года, 24 года!
Похороны комиссара Анатолия Стародумова,1918 год
Похороны Анатолия были очень торжественные. Все было так, как он мне однажды, шутя, рассказал. И могила была в центре города в ограде памятника Пугачеву, и были отданы воинские почести и залпы взвода красноармейцев, и нарядный гроб и много дорогих венков. И даже всю гимназию не учили: внедряли новый быт в сознание гимназисток. Ведь это были самые первые гражданские похороны в Кунгуре, и речи говорили его товарищи комиссары!
А день был чудесный весенний, ясный и теплый. А Толя лежал в гробу словно не мертвый, а только заснувший и даже признаки тления не коснулись могучего тела молодого комиссара. А когда под звуки траурной музыки опускали в могилу гроб, я увидела вблизи самой ограды Юлию Николаевну как всегда очень нарядную в большой черной шляпе с вуалью. По ее милому лицу не останавливаясь катились крупные слезы. Вспоминала она, видимо, свою любовь и мечты их с Толей о совместной жизни. А он, наш Анатолий, лежал такой красивый и легкий весенний ветерок играл его волнистыми пепельными волосами. В местной газете почти весь номер был посвящен памяти Толи. Даже стихи ему посвятили. «…Товарищ, ты спишь и не встанешь, как свора ликует над смертью товарищ твоей…, как ждут что придут к нам Каледин и Дутов…». Длинное было стихотворение и хорошее. Написал его комиссар финансов Шарипов………….
Я иногда бываю на его могилке, теперь она у элеватора. Ведь когда белые заняли Кунгур, тело Толи выкопали и увезли за кладбище, куда свозили все городские нечистоты. И везти то его был назначен Шихов - отец нашей подруги! «Мертвые сраму не имут»-это он порой говорил...."
Отрывок из стихотворения "Памяти комиссара" (автор В. Стародумова)Да, еще с весны 1917 года в стране появилось множество политических партий: кадеты, большевики, бунд, социал - революционеры, даже монархисты и анархисты. По правде сказать, я в свои 14-15 лет ни в каких партиях не разбиралась. Главное увлечение появилось у нас, девчонок, - танцы! В старших классах, правда, появились какие-то политические лидеры, устраивали собрания, за что-то агитировали. Но уроки Закона Божьего все еще были.
Из учебных дисциплин я больше всего любила словесность, географию, историю и космографию, а к математике была более чем равнодушна. Ничего совсем весь наш выпуск не знал по физике. Преподавала ее совершенно психически ненормальная учительница Е.И. Перекрестова, уже пожилая. Кончила она плохо: бросилась в воду с Иренского железнодорожного моста.
Все учителя в гимназии были очень вежливы с ученицами, на уроках никогда не позволяли себе кричать. Нас с 4 класса всех обязательно называли на «Вы», называли учениц только по фамилии.Никаких дополнительных занятий по неуспеваемости наши учителя не проводили, после уроков не оставляли, и вообще никаких наказаний, кроме сбавки оценки по поведению, или в крайнем случае, вызова к начальнице гимназии не применяли.
Были наши учителя (учительницы в основном) с высшим образованием, за исключением классных руководительниц. Мне больше всех нравилась наша классная Знаменская Клавдия Анатольевна. Никаких фамильярностей с ученицами она никогда не допускала, но была очень справедлива, ровна. Нравилась мне так же Варвара Евгеньевна (наша француженка), наверное, лишь потому, что она всегда очень хвалила меня за отличный французский выговор. Нравилась и учительница русского языка Ольга Ивановна Ливанова, наверное, за ее остроумие, и конечно, в восторге я была от словесницы Веры Петровны Удинцевой.
А начальницей гимназии была Евгения Васильевна баронесса фон Брюнген - пожилая, очень некрасивая дама, обладающая громовым голосом. Она жила тут же, в гимназии. Помню я также нашу постоянную школьную нянечку Натальюшку, такая была добрая, работала очень долго, всех нас знала по именам. Помню еще учительницу рисования, пожилую, некрасивую, которую мы прозвали «метлой». И почему я ее так часто изводила? Наверное, потому, что сама я никогда не думала стать учительницей.
В мае 1919 года был у нас выпускной вечер. Все мы были в белых чулках, в белых туфлях и в белых парадных фартуках. Танцевали под музыку духового оркестра. Кавалеров было достаточно. Главным образом все офицеры, белые, конечно. А потом - прощай, гимназия! Все разъехались в разные стороны».
PS Вот такой интересный материал прислала мне Наталья Николаевна Токарева из Суксунского музея. Он нигде не был опубликован и в этом его ценность. Еще одна неизвестная страница истории Кунгура.