ЕСЛИ БЫ…
Не будучи приверженцем «альтернативной истории», приходится нередко осмысливать события в сослагательном наклонении, пытаясь понять вариативность. Возможности, упущенные и осуществленные, задают нам векторы в будущее.
Посему я неоднократно пытался поставить себя в иную историческую эпоху и максимально честно ответить самому себя. Итак,-
Если бы я родился до революции 1917 г., в конце царствования Александра III, то мне вполне понятно, кем бы я был.Т.к. семья принадлежала к Deutsch-Baltische Ritterschaft, то, очевидно, я родился или в Санкт-Петербурге, или в поместье в Лифляндии. Крестили бы меня в Евангелическо-Лютеранской Церкви. Годов до 7 я вряд ли бы знал русский язык, в лучшем случае латышский. Жизнь - без вариантов, как предписано: кадетское училище, лейб-гвардейский полк (где традиционно служили все родственники). Женился бы я однозначно, на ком то, из узко очерченного остзейского аристократического круга, по указанию родственников, для неделимости наследства, т.к. в роду имела место быть майоратная система. Будучи от природы религиозным, я, обязательно, отторгся от лютеранской пустоты и перешел в Православие (скорее всего под влиянием личности Иоанна Кронштадтского). Но, уверен, еще до 1908 г., затосковал от казенщины, царящей в нем и крестился бы в Староверии, причем в безпоповском толке, максимум у федосеевцев, предварительно разочаровавшись в попах.
Если бы я служил в полку, то, вероятно, родственники устроили меня на какую-нибудь мелкую придворную должность. К политике я был бы чужд, революционеров ненавидел. Не исключено, что служил бы в отряде Орлова-Балтийского по подавлению бунтовщиков (если возраст позволял). Я посещал бы «Русское Собрание» и т.п. организации, но очень скоро меня начало бы от них тошнить, особенно от СРН. Вероятно, я принадлежал бы к кружку Пистолькорса. Я читал бы модную декадентскую литературу (по-русски, в первую очередь) и очень удивлялся, отчего все авторы какие-то левоватые. Я посещал бы все религиозно-философские собрания, инкогнито, стараясь быть не идентифицируемым. Русский народ я представлял бы по староверам и не хотел бы верить, что обитают на территории совсем иные типажи. Распутина я бы просто не воспринимал, а в царской семье был бы разочарован, памятуя мсье Филиппа и Папюса, и прочую свору религиозных жуликов.
Если бы я дожил до Великой войны, я, на патриотическом подъеме, ушел на фронт. Воевал бы, как должно. Не исключено, что принадлежал бы к кружку Великого Князя Дмитрия Павловича, т.к. в подкорке сидели некие англоманские сюжеты.
Если бы я не погиб на фронте, я вернулся в марте 1917 г. в СПб и позже примкнул бы к Корнилову. Мои политические симпатии колебались бы между кадетами и народными социалистами. Октябрьский переворот стал бы для меня катастрофой, хотя я не смог бы изначально поверить, что господа из запломбированного вагона продержатся более 3 месяцев.
Если бы меня не растерзала революционная чернь, я ушел на Дон (или куда возможно). Я воевал бы в Гражданскую войну весьма безпощадно: вероятно я творил бы с большевиками то, что они творили с белыми и просто с «бывшими». Скорее всего, моя семья погибла бы вместе со всеми истребленными родственниками. Я стал бы «смертником».
Если бы я не погиб в Гражданской войне, то эвакуировался за границу. Был бы членом РОВС. К 1923 г. я понял, что «весенний» поход откладывается на неопределенный срок, и возвратился либо в Латвию на пепелище, либо приехал в Германию. Более чем вероятно, что я стал бы боевиком «Братства Русской Правды». Вероятно, был бы членом РНСУВ.
Если бы я не погиб во время своего боевого задания в Совдепии, я продолжал свою деятельность до 1933 г., когда всё посыпалось окончательно. Однозначно, воспламененный антибольшевизмом Гитлера, вступил в НСДАП и, скорее всего, в СС. Я дождался бы 1941 г. - и вновь начал свою войну против красной заразы, еще более безпощадную, чем прежняя. Власова я никогда не признал бы, возможно поддержал КОНР в целом, очень симпатизировал бы Бангерскому.
Если бы я не погиб во II Мiровой войне, не попал бы в плен (где казнили бы), то перебрался бы в Южную Америку к какому-нибудь антикоммунистическому диктатору, помогая ему уничтожать марксистских партизан. Но более вероятно, что я связался бы с УСС и переместился в США, где работал бы в «русском» отделе. Не исключено, что, вместе с другими остзейцами, я переехал бы в Канаду, где переквалифицировался в советолога, но обязательно консультировал МИ-6 и ЦРУ. Не исключено, что, видя определенное очищение, я вновь начал бы ходить в храмы РПЦЗ и участвовать в жизни русской эмиграции, но более отстраненно, чем до войны. Очень вероятно, что вместе с другими членами Deutsch-Baltische Ritterschaft я учредил, м.б. в рамках БРП, некий тайный христианский Орден Крестоносцев для тотальной борьбы с большевизмом. Я бы тайно миссионерствовал среди разных людей, проповедуя весьма древнее Христианство. Моя духовная жизнь протекала бы в сем тайном обществе.
Если бы я не погиб в Гражданской войне и, по каким-то причинам, не смог эвакуироваться, я продолжил борьбу организованным или индивидуальным террором против большевиков. У меня уже не было имени, только масса псевдонимов. Участвовал в любых возстаниях. Не исключено, что стал жиганом, и экспроприациями поддерживал собственную активность. Постарался бы раздобыть фальшивые документы. Скорее всего, имел бы связь с БРП. В лагерь постарался попасть по криминальной статье. Но в 22 июня 1941 г. у меня свершилось бы долгожданное чудо,- и я двинулся бы в сторону фронта. Я встретил бы немцев по-немецки, прошел идентификацию и вступил (или создал) в какой-то анти-партизанский отряд, как Бишлер. Возможно, перешел к Семёнову или Скорцени. От уничтожения красных, как бешенных собак, испытывал бы полное удовлетворение и молил бы Христа-Спасителя продлить мне жизнь для сего благочестивого занятия.
Если бы я не погиб во II Мiровую войну, не попал бы в плен (где тотчас казнили), я возвратился в Совдепию для продолжения борьбы. Когда ресурсы кончились бы, переместился в иное место, где постарался легализоваться. Но, вероятнее всего, что еще в 1930-е годы я присоединился к Катакомбной Церкви, а в 1950-60-е годы я жил бы в тайных общинах, либо скитах. Я принял бы монашество,- ибо был одинок, а моя жизнь кончилась очень давно. Я ведь жил бы после общественной смерти.
Если бы я дожил до августа 1991 г. - то ли заграницей, то ли в подполье,- я приехал бы в Москву, дабы своими глазами узреть триколор над официальными зданиями Совдепии и плюнуть в мавзолей ВИЛа. Я испытал бы воодушевление - и понимание, что борьба продолжается, и продлится еще очень долго. И я умер бы, с легким разочарованием, но благословив на непримиримость со злом (во всех его проявлениях) и безкомпромиссную борьбу против безбожной власти.
Если бы… Но я родился гораздо позже. Мои же разсуждения сложились лишь на основе чужих жизней. Такова логика «альтернативной» истории, ее вариативности. М.б. я себя обманываю в чем-то, но в целом - именно так, как указал выше.
Одно мне понятно точно: в силу своей повышенной религиозности, я постоянно искал бы первоначальную древность Христианства, а на русской почве до революции сие можно было найти только у безпоповцев. После революции - только «безтелесная», т.е. лишенная всего, Катакомбная Церковь могла бы соответствовать моим представлениям об Истине. И никакого согласия Христа и Вериара: вот критерий подлинности. Перефразируя И.А.Ильина, могу ответственно заявить, что мой императив был бы (и есть ныне): да будет ваша молитва мечом, а меч - молитвою.
Посему я неоднократно пытался поставить себя в иную историческую эпоху и максимально честно ответить самому себя. Итак,-
Если бы я родился до революции 1917 г., в конце царствования Александра III, то мне вполне понятно, кем бы я был.Т.к. семья принадлежала к Deutsch-Baltische Ritterschaft, то, очевидно, я родился или в Санкт-Петербурге, или в поместье в Лифляндии. Крестили бы меня в Евангелическо-Лютеранской Церкви. Годов до 7 я вряд ли бы знал русский язык, в лучшем случае латышский. Жизнь - без вариантов, как предписано: кадетское училище, лейб-гвардейский полк (где традиционно служили все родственники). Женился бы я однозначно, на ком то, из узко очерченного остзейского аристократического круга, по указанию родственников, для неделимости наследства, т.к. в роду имела место быть майоратная система. Будучи от природы религиозным, я, обязательно, отторгся от лютеранской пустоты и перешел в Православие (скорее всего под влиянием личности Иоанна Кронштадтского). Но, уверен, еще до 1908 г., затосковал от казенщины, царящей в нем и крестился бы в Староверии, причем в безпоповском толке, максимум у федосеевцев, предварительно разочаровавшись в попах.
Если бы я служил в полку, то, вероятно, родственники устроили меня на какую-нибудь мелкую придворную должность. К политике я был бы чужд, революционеров ненавидел. Не исключено, что служил бы в отряде Орлова-Балтийского по подавлению бунтовщиков (если возраст позволял). Я посещал бы «Русское Собрание» и т.п. организации, но очень скоро меня начало бы от них тошнить, особенно от СРН. Вероятно, я принадлежал бы к кружку Пистолькорса. Я читал бы модную декадентскую литературу (по-русски, в первую очередь) и очень удивлялся, отчего все авторы какие-то левоватые. Я посещал бы все религиозно-философские собрания, инкогнито, стараясь быть не идентифицируемым. Русский народ я представлял бы по староверам и не хотел бы верить, что обитают на территории совсем иные типажи. Распутина я бы просто не воспринимал, а в царской семье был бы разочарован, памятуя мсье Филиппа и Папюса, и прочую свору религиозных жуликов.
Если бы я дожил до Великой войны, я, на патриотическом подъеме, ушел на фронт. Воевал бы, как должно. Не исключено, что принадлежал бы к кружку Великого Князя Дмитрия Павловича, т.к. в подкорке сидели некие англоманские сюжеты.
Если бы я не погиб на фронте, я вернулся в марте 1917 г. в СПб и позже примкнул бы к Корнилову. Мои политические симпатии колебались бы между кадетами и народными социалистами. Октябрьский переворот стал бы для меня катастрофой, хотя я не смог бы изначально поверить, что господа из запломбированного вагона продержатся более 3 месяцев.
Если бы меня не растерзала революционная чернь, я ушел на Дон (или куда возможно). Я воевал бы в Гражданскую войну весьма безпощадно: вероятно я творил бы с большевиками то, что они творили с белыми и просто с «бывшими». Скорее всего, моя семья погибла бы вместе со всеми истребленными родственниками. Я стал бы «смертником».
Если бы я не погиб в Гражданской войне, то эвакуировался за границу. Был бы членом РОВС. К 1923 г. я понял, что «весенний» поход откладывается на неопределенный срок, и возвратился либо в Латвию на пепелище, либо приехал в Германию. Более чем вероятно, что я стал бы боевиком «Братства Русской Правды». Вероятно, был бы членом РНСУВ.
Если бы я не погиб во время своего боевого задания в Совдепии, я продолжал свою деятельность до 1933 г., когда всё посыпалось окончательно. Однозначно, воспламененный антибольшевизмом Гитлера, вступил в НСДАП и, скорее всего, в СС. Я дождался бы 1941 г. - и вновь начал свою войну против красной заразы, еще более безпощадную, чем прежняя. Власова я никогда не признал бы, возможно поддержал КОНР в целом, очень симпатизировал бы Бангерскому.
Если бы я не погиб во II Мiровой войне, не попал бы в плен (где казнили бы), то перебрался бы в Южную Америку к какому-нибудь антикоммунистическому диктатору, помогая ему уничтожать марксистских партизан. Но более вероятно, что я связался бы с УСС и переместился в США, где работал бы в «русском» отделе. Не исключено, что, вместе с другими остзейцами, я переехал бы в Канаду, где переквалифицировался в советолога, но обязательно консультировал МИ-6 и ЦРУ. Не исключено, что, видя определенное очищение, я вновь начал бы ходить в храмы РПЦЗ и участвовать в жизни русской эмиграции, но более отстраненно, чем до войны. Очень вероятно, что вместе с другими членами Deutsch-Baltische Ritterschaft я учредил, м.б. в рамках БРП, некий тайный христианский Орден Крестоносцев для тотальной борьбы с большевизмом. Я бы тайно миссионерствовал среди разных людей, проповедуя весьма древнее Христианство. Моя духовная жизнь протекала бы в сем тайном обществе.
Если бы я не погиб в Гражданской войне и, по каким-то причинам, не смог эвакуироваться, я продолжил борьбу организованным или индивидуальным террором против большевиков. У меня уже не было имени, только масса псевдонимов. Участвовал в любых возстаниях. Не исключено, что стал жиганом, и экспроприациями поддерживал собственную активность. Постарался бы раздобыть фальшивые документы. Скорее всего, имел бы связь с БРП. В лагерь постарался попасть по криминальной статье. Но в 22 июня 1941 г. у меня свершилось бы долгожданное чудо,- и я двинулся бы в сторону фронта. Я встретил бы немцев по-немецки, прошел идентификацию и вступил (или создал) в какой-то анти-партизанский отряд, как Бишлер. Возможно, перешел к Семёнову или Скорцени. От уничтожения красных, как бешенных собак, испытывал бы полное удовлетворение и молил бы Христа-Спасителя продлить мне жизнь для сего благочестивого занятия.
Если бы я не погиб во II Мiровую войну, не попал бы в плен (где тотчас казнили), я возвратился в Совдепию для продолжения борьбы. Когда ресурсы кончились бы, переместился в иное место, где постарался легализоваться. Но, вероятнее всего, что еще в 1930-е годы я присоединился к Катакомбной Церкви, а в 1950-60-е годы я жил бы в тайных общинах, либо скитах. Я принял бы монашество,- ибо был одинок, а моя жизнь кончилась очень давно. Я ведь жил бы после общественной смерти.
Если бы я дожил до августа 1991 г. - то ли заграницей, то ли в подполье,- я приехал бы в Москву, дабы своими глазами узреть триколор над официальными зданиями Совдепии и плюнуть в мавзолей ВИЛа. Я испытал бы воодушевление - и понимание, что борьба продолжается, и продлится еще очень долго. И я умер бы, с легким разочарованием, но благословив на непримиримость со злом (во всех его проявлениях) и безкомпромиссную борьбу против безбожной власти.
Если бы… Но я родился гораздо позже. Мои же разсуждения сложились лишь на основе чужих жизней. Такова логика «альтернативной» истории, ее вариативности. М.б. я себя обманываю в чем-то, но в целом - именно так, как указал выше.
Одно мне понятно точно: в силу своей повышенной религиозности, я постоянно искал бы первоначальную древность Христианства, а на русской почве до революции сие можно было найти только у безпоповцев. После революции - только «безтелесная», т.е. лишенная всего, Катакомбная Церковь могла бы соответствовать моим представлениям об Истине. И никакого согласия Христа и Вериара: вот критерий подлинности. Перефразируя И.А.Ильина, могу ответственно заявить, что мой императив был бы (и есть ныне): да будет ваша молитва мечом, а меч - молитвою.