Черный жемчуг
Хаха, успела:)
К Дню Восточных Сладостей в Заповеднике Сказок.
Черный жемчуг
Жемчуг становится черным, если раковина, в которой он растет, дышит пеплом. Когда вулкан на атолле извергается, выплескивая алую лаву, жидкий огонь стекает по склонам, не оставляя за собой ничего, и черные хлопья уходят в океанскую воду.
То, что бегало, летало, шелестело листьями и росло, дает камню матовый, мягкий блеск.
То, что могло говорить, дает камню волшебную силу.
Жемчуг, рожденный из пепла людских жилищ, редок и драгоценен.
Если носить его на руке, можно входить в чужие сны.
Если растереть его в пыль и пустить по лунной дороге - можно прийти в страну мертвых.
Если положить его под язык, можно говорить человеческой речью.
(- Его могло бы быть больше.
- Я не убиваю людей из прихоти.
- Но и не останавливаешь извержений.
- У смертных свои судьбы. Их решаю не я.)
Илла скользит над коралловым рифом, среди трепещущих актиний и морских ежей, похожих на темные звезды, среди пестрых неоновых рыбок, прижимающихся друг к другу боками, среди медуз и водорослей. Илла ищет, и раковины раскрываются под ее тонкими пальцами.
Илла находит и идет вверх, вверх, вверх, туда, где дрожит и колеблется зыбкий, жаркий свет.
Остров опоясывает лагуну полукольцом. Скалы, подмытые прибоем, шире наверху, чем у основания. С уступов к самой воде спускаются сталактиты, частые, как гребень. В лагуну, оставляя за собой пенный след, заходят белые катера. С катеров в воду ссыпаются люди, и мелкая лагуна над рифом превращается в густой, теплый суп, в котором среди полосатых рыбок, потерянных масок, разноцветных жилетов, барахтаются черные, белые, желтые тела. Илла смотрит на них сквозь зеленую воду. Кладет под язык жемчужину и всплывает.
(- Почему ее так тянет к ним?
- Потому что так бывает со всеми, в ком есть хоть капля человеческой крови.
- Но это капля в море.
- Да. Капля в море.)
Илла смешивается с толпой.
Гид, пересчитывающий туристов в катере, несколько раз сбивается, начинает заново и, наконец, подходит к Илле со списком и начинает что-то спрашивать.
- Ой! - отвечает жемчужина под языком у Иллы. - Кажется, я перепутала катер! Но ведь это же ничего страшного? Все катера причаливают в одно место, верно?
Гид вздыхает.
- Ну, не бросать же француженку посреди моря! - говорит он.
- Почему француженку? - спрашивает Илла.
- "Рррр", - картавит гид. - Я этот выговор всегда узнаю.
ОН что-то еще говорит. Жемчужина что-то ему отвечает.
Илла сидит на носу, подставив лицо ветру, и волосы вьются вокруг ее головы, как у Медузы Горгоны.
Илла идет вдоль гавани, по мелкому, белому, мягкому песку, и волна то и дело набегает сбоку, окатывая ее до пояса, вымывая песок из-под ступней, и стараясь ее опрокинуть. Чуть подальше от воды песок твердый, как наст, и чирикает, если чиркнуть по нему пальцами. Над гаванью стоит белое марево, из которого то выступают, то пропадают обратно скалы в зеленой, влажной зелени. Через каждые пять метров стоят девушки в длинных, красиво развевающихся на ветру платьях, и принимают томные позы. Девушек фотографируют их спутники. Иногда девушек несколько, тогда они прыгают, стараясь оказаться в воздухе одновременно. Иногда девушка одна. Тогда она держит над собой в воздухе палку и корчит ей рожи.
Пляж полон людей. Илле нравится их сравнивать. Темноволосые желтые люди невысокие и худощавые, они бродят вдвоем, взявшись за руки или группками, приносят с собой надувного лебедя размером с диван и с визгом барахтаются на нем у самого берега. Светловолосые красные люди встают у кромки воды, широко расставив ноги, закидывают руки за голову, гордо выпячивают круглый живот и смотрят за горизонт, стиснув челюсть, как капитан Ахав, или бегают по берегу трусцой, или лежат на солнцепеке, прикрыв голову полотенцем. Темноволосые, почти черные люди, юркие и проворные, играют в пляжный волейбол, летают на парашюте за катером, не пристегиваясь, или свистят в свисток и машут руками тем, кто слишком далеко заходит в воду.
Волна выплескивает на берег украденное раньше - одинокие тапочки всех цветов и размеров, розового плюшевого зайца, с мехом, слипшемся от соли, пластиковые бутылки, обломки дерева, пачки сигарет, пивные банки.
Человеческие дети - всех цветов - выуживают их и делают башнями песчаных замков.
Илла уходит от моря бродить по узким улицам, мимо аквариумов, в которых золотые рыбки покусывают ноги туристам, мимо паренька, вырезающего из мыла цветы лотоса с тонкими, почти прозрачными лепестками, мимо девушки, сидящей на асфальте и шьющей слонят из цветных лоскутков, мимо татуировщиков хной и заплетальщиц кос, мимо лотков, на которых горами высятся фрукты и лотков со льдом, в который закопана свежевыловленная рыба, мимо хрупких, затейливо украшенных домиков для крошечных будд, перед которыми высятся плошки с рисом, банки с со сладкой газировкой, дымящиеся палочки и оранжевые, собранные в гирлянды цветы, мимо желтоклювых и нахальных птичек, таскающих этот рис, мимо домов с разноцветными балкончиками, среди которых нет двух одинаковых, мимо стойбищ цветных мопедов, мимо киосков с уличными менялами, мимо мальчишек в оранжевой одежде буддийских послушников, приплясывающих, кривляющихся, протягивающих туристам узорчатые чаши для подаяния - "Ради Будды!" - и тут же тратящих поданное у ближайшего лотка на шашлык из куриной требухи.
Илла улыбается. Есть вещи, которые совсем, совсем не меняются.
Самое пекло, солнце в зените, раскаленный асфальт обжигает подошвы сквозь сандалии. Илла останавливается у бочки, зачерпывает воду ковшиком из половинки кокоса, льет себе на ноги и, подумав, на голову. Теплые капли бегут по спине вниз, Илла смахивает с лица прилипшую прядь и идет дальше.
Между зданиями в проулке натянут тент, прикрывающий лотки. Илла входит под него. Пухленькая торговка улыбается ей из-под паранджи.
- С манго, пожалуйста, - говорит жемчужина.
- Пятьдесят, - говорит торговка.
- Спасибо, - отвечает жемчуг.
Женщина открывает пластиковую коробочку, вынимает из нее заранее приготовленный колобок теста, с размаху бросает его на металлическую поверхность стола и раскатывает тонко-тонко. В поверхность металлического стола встроена чаша, плоская и круглая, как щит. Продавщица бросает на нее кусок ярко-оранжевого масла, и оно начинает шипеть и пузыриться. Женщина бросает в масло растянутое на пальцах тесто, вынимает из корзинки манго - еще более оранжевое, чем масло, ловко чистит, нарезает кубиками ароматную мякоть, высыпает на середину лепешки, сворачивает тесто конвертом и переворачивает пару раз. Ее помощница - тоже полненькая и улыбчивая, но без паранджи, в фиолетовой футболке цвета принцессы, с ее портретом на груди, густо намазывает получившийся квадрат шоколадной пастой, ловко рубит огромным ножом на девять долек, втыкает в центральную длинную, тонкую палочку из бамбука и протягивает лакомство Илле.
Илла сидит за столиком, на обшарпанном пластиковом стуле, который когда-то был белым, ест блинчик, слизывает с губы шоколад и смотрит, как ветер мотает верхушки пальм, сгибая их до земли. За пальмами шумит море.
Тень от тента подползает к стулу, Илла поджимает ноги. Поддевает палочкой манго, фрукт скользит вниз, Илла торопливо ловит его ртом - и проглатывает жемчужинку, спрятанную за щекой. Илла вздрагивает.
Голоса торговок сливаются в птичий щебет.
Илла неловко улыбается и, не попрощавшись, торопливо уходит.
Илла стоит посередине улицы и озирается по сторонам. Надписи на вывесках превращаются в витиеватый узор. Голоса людей смешиваются в неразборчивый шум. Что выкрикивают невысокие, смуглые люди, стоящие рядом машинами? Чего хочет высокая, светловолосая, красная женщина, протягивая ей коробочку с кнопкой? Чего хочет закутанный по самые глаза, сухой, как вобла, старикашка, трясущий перед ней пакетом?
Илла бежит на берег - но и на берегу то же самое. Белые люди, черные люди, красные люди, желтые люди, люди, которые говорят, говорят, говорят.
Илла зажимает уши и бежит мимо лавок и магазинов, мимо гостиниц и ресторанов, мимо лотков с рыбой и фруктами, мимо клумб и статуй, мимо алтарей и курильниц, бежит, бежит, бежит к океану.
Илла сидит на обломке дерева, обняв колени, и плачет - от того, какая сизая, полупрозрачная изнанка волны, как
в микронном слое воды на песке отражается закатное небо, от того, как ноют уставшие щиколотки, от того, как неразборчиво перекрикиваются люди. От тусклого блеска металлической банки, выброшенной на берег,
раскаленного воздуха, от невозможности уйти, от невозможности остаться.
Волна, белая, кружевная, бирюзовая, вскидывается и падает к ее ногам, осыпая брызгами. На песке остается юркий песчаный краб, хрупкий, почти прозрачный. Илла протягивает к нему руку. Краб разжимает клешни и роняет в нее жемчужину. Крохотный, блестящий шарик, черный от пепла человеческих кораблей, пропуск в людской мир, дар человеческой речи.
(- Почему ты позволяешь ей уходить?
- Потому что это единственный способ ее удержать.)
Краб шевелит лапками и скрывается в песке.
Илла задумчиво кладет жемчужинку под язык.
На бревно рядом с Иллой подсаживается женщина с озабоченным лицом.
- Вы не знаете, как проверить баланс? - спрашивает она и протягивает Илле пестрый кусочек картона. - Тут где-то должно быть, никак разобрать не могу.
Илла вглядывается в темные значки на яркой бумаге.
- Звездочка один-два-три-решетка, - отвечает женщине жемчуг.
Женщина многословно благодарит.
Илла встает на ноги и оглядывается на берег - на далекую гору в дымке, на балконы, сбегающие уступами сквозь буйную зелень, на парашют, парящий над морем, на береговую охрану в красных шляпах, вытаскивающую за веревку из воды скутер, на желтые флаги "купаться здесь", воткнутые в песок.
Илла входит в воду и рассыпается морской пеной.
Илла, Илла, которая всегда уходит.
Илла, Илла, которая всегда возвращается.
К Дню Восточных Сладостей в Заповеднике Сказок.
Черный жемчуг
Жемчуг становится черным, если раковина, в которой он растет, дышит пеплом. Когда вулкан на атолле извергается, выплескивая алую лаву, жидкий огонь стекает по склонам, не оставляя за собой ничего, и черные хлопья уходят в океанскую воду.
То, что бегало, летало, шелестело листьями и росло, дает камню матовый, мягкий блеск.
То, что могло говорить, дает камню волшебную силу.
Жемчуг, рожденный из пепла людских жилищ, редок и драгоценен.
Если носить его на руке, можно входить в чужие сны.
Если растереть его в пыль и пустить по лунной дороге - можно прийти в страну мертвых.
Если положить его под язык, можно говорить человеческой речью.
(- Его могло бы быть больше.
- Я не убиваю людей из прихоти.
- Но и не останавливаешь извержений.
- У смертных свои судьбы. Их решаю не я.)
Илла скользит над коралловым рифом, среди трепещущих актиний и морских ежей, похожих на темные звезды, среди пестрых неоновых рыбок, прижимающихся друг к другу боками, среди медуз и водорослей. Илла ищет, и раковины раскрываются под ее тонкими пальцами.
Илла находит и идет вверх, вверх, вверх, туда, где дрожит и колеблется зыбкий, жаркий свет.
Остров опоясывает лагуну полукольцом. Скалы, подмытые прибоем, шире наверху, чем у основания. С уступов к самой воде спускаются сталактиты, частые, как гребень. В лагуну, оставляя за собой пенный след, заходят белые катера. С катеров в воду ссыпаются люди, и мелкая лагуна над рифом превращается в густой, теплый суп, в котором среди полосатых рыбок, потерянных масок, разноцветных жилетов, барахтаются черные, белые, желтые тела. Илла смотрит на них сквозь зеленую воду. Кладет под язык жемчужину и всплывает.
(- Почему ее так тянет к ним?
- Потому что так бывает со всеми, в ком есть хоть капля человеческой крови.
- Но это капля в море.
- Да. Капля в море.)
Илла смешивается с толпой.
Гид, пересчитывающий туристов в катере, несколько раз сбивается, начинает заново и, наконец, подходит к Илле со списком и начинает что-то спрашивать.
- Ой! - отвечает жемчужина под языком у Иллы. - Кажется, я перепутала катер! Но ведь это же ничего страшного? Все катера причаливают в одно место, верно?
Гид вздыхает.
- Ну, не бросать же француженку посреди моря! - говорит он.
- Почему француженку? - спрашивает Илла.
- "Рррр", - картавит гид. - Я этот выговор всегда узнаю.
ОН что-то еще говорит. Жемчужина что-то ему отвечает.
Илла сидит на носу, подставив лицо ветру, и волосы вьются вокруг ее головы, как у Медузы Горгоны.
Илла идет вдоль гавани, по мелкому, белому, мягкому песку, и волна то и дело набегает сбоку, окатывая ее до пояса, вымывая песок из-под ступней, и стараясь ее опрокинуть. Чуть подальше от воды песок твердый, как наст, и чирикает, если чиркнуть по нему пальцами. Над гаванью стоит белое марево, из которого то выступают, то пропадают обратно скалы в зеленой, влажной зелени. Через каждые пять метров стоят девушки в длинных, красиво развевающихся на ветру платьях, и принимают томные позы. Девушек фотографируют их спутники. Иногда девушек несколько, тогда они прыгают, стараясь оказаться в воздухе одновременно. Иногда девушка одна. Тогда она держит над собой в воздухе палку и корчит ей рожи.
Пляж полон людей. Илле нравится их сравнивать. Темноволосые желтые люди невысокие и худощавые, они бродят вдвоем, взявшись за руки или группками, приносят с собой надувного лебедя размером с диван и с визгом барахтаются на нем у самого берега. Светловолосые красные люди встают у кромки воды, широко расставив ноги, закидывают руки за голову, гордо выпячивают круглый живот и смотрят за горизонт, стиснув челюсть, как капитан Ахав, или бегают по берегу трусцой, или лежат на солнцепеке, прикрыв голову полотенцем. Темноволосые, почти черные люди, юркие и проворные, играют в пляжный волейбол, летают на парашюте за катером, не пристегиваясь, или свистят в свисток и машут руками тем, кто слишком далеко заходит в воду.
Волна выплескивает на берег украденное раньше - одинокие тапочки всех цветов и размеров, розового плюшевого зайца, с мехом, слипшемся от соли, пластиковые бутылки, обломки дерева, пачки сигарет, пивные банки.
Человеческие дети - всех цветов - выуживают их и делают башнями песчаных замков.
Илла уходит от моря бродить по узким улицам, мимо аквариумов, в которых золотые рыбки покусывают ноги туристам, мимо паренька, вырезающего из мыла цветы лотоса с тонкими, почти прозрачными лепестками, мимо девушки, сидящей на асфальте и шьющей слонят из цветных лоскутков, мимо татуировщиков хной и заплетальщиц кос, мимо лотков, на которых горами высятся фрукты и лотков со льдом, в который закопана свежевыловленная рыба, мимо хрупких, затейливо украшенных домиков для крошечных будд, перед которыми высятся плошки с рисом, банки с со сладкой газировкой, дымящиеся палочки и оранжевые, собранные в гирлянды цветы, мимо желтоклювых и нахальных птичек, таскающих этот рис, мимо домов с разноцветными балкончиками, среди которых нет двух одинаковых, мимо стойбищ цветных мопедов, мимо киосков с уличными менялами, мимо мальчишек в оранжевой одежде буддийских послушников, приплясывающих, кривляющихся, протягивающих туристам узорчатые чаши для подаяния - "Ради Будды!" - и тут же тратящих поданное у ближайшего лотка на шашлык из куриной требухи.
Илла улыбается. Есть вещи, которые совсем, совсем не меняются.
Самое пекло, солнце в зените, раскаленный асфальт обжигает подошвы сквозь сандалии. Илла останавливается у бочки, зачерпывает воду ковшиком из половинки кокоса, льет себе на ноги и, подумав, на голову. Теплые капли бегут по спине вниз, Илла смахивает с лица прилипшую прядь и идет дальше.
Между зданиями в проулке натянут тент, прикрывающий лотки. Илла входит под него. Пухленькая торговка улыбается ей из-под паранджи.
- С манго, пожалуйста, - говорит жемчужина.
- Пятьдесят, - говорит торговка.
- Спасибо, - отвечает жемчуг.
Женщина открывает пластиковую коробочку, вынимает из нее заранее приготовленный колобок теста, с размаху бросает его на металлическую поверхность стола и раскатывает тонко-тонко. В поверхность металлического стола встроена чаша, плоская и круглая, как щит. Продавщица бросает на нее кусок ярко-оранжевого масла, и оно начинает шипеть и пузыриться. Женщина бросает в масло растянутое на пальцах тесто, вынимает из корзинки манго - еще более оранжевое, чем масло, ловко чистит, нарезает кубиками ароматную мякоть, высыпает на середину лепешки, сворачивает тесто конвертом и переворачивает пару раз. Ее помощница - тоже полненькая и улыбчивая, но без паранджи, в фиолетовой футболке цвета принцессы, с ее портретом на груди, густо намазывает получившийся квадрат шоколадной пастой, ловко рубит огромным ножом на девять долек, втыкает в центральную длинную, тонкую палочку из бамбука и протягивает лакомство Илле.
Илла сидит за столиком, на обшарпанном пластиковом стуле, который когда-то был белым, ест блинчик, слизывает с губы шоколад и смотрит, как ветер мотает верхушки пальм, сгибая их до земли. За пальмами шумит море.
Тень от тента подползает к стулу, Илла поджимает ноги. Поддевает палочкой манго, фрукт скользит вниз, Илла торопливо ловит его ртом - и проглатывает жемчужинку, спрятанную за щекой. Илла вздрагивает.
Голоса торговок сливаются в птичий щебет.
Илла неловко улыбается и, не попрощавшись, торопливо уходит.
Илла стоит посередине улицы и озирается по сторонам. Надписи на вывесках превращаются в витиеватый узор. Голоса людей смешиваются в неразборчивый шум. Что выкрикивают невысокие, смуглые люди, стоящие рядом машинами? Чего хочет высокая, светловолосая, красная женщина, протягивая ей коробочку с кнопкой? Чего хочет закутанный по самые глаза, сухой, как вобла, старикашка, трясущий перед ней пакетом?
Илла бежит на берег - но и на берегу то же самое. Белые люди, черные люди, красные люди, желтые люди, люди, которые говорят, говорят, говорят.
Илла зажимает уши и бежит мимо лавок и магазинов, мимо гостиниц и ресторанов, мимо лотков с рыбой и фруктами, мимо клумб и статуй, мимо алтарей и курильниц, бежит, бежит, бежит к океану.
Илла сидит на обломке дерева, обняв колени, и плачет - от того, какая сизая, полупрозрачная изнанка волны, как
в микронном слое воды на песке отражается закатное небо, от того, как ноют уставшие щиколотки, от того, как неразборчиво перекрикиваются люди. От тусклого блеска металлической банки, выброшенной на берег,
раскаленного воздуха, от невозможности уйти, от невозможности остаться.
Волна, белая, кружевная, бирюзовая, вскидывается и падает к ее ногам, осыпая брызгами. На песке остается юркий песчаный краб, хрупкий, почти прозрачный. Илла протягивает к нему руку. Краб разжимает клешни и роняет в нее жемчужину. Крохотный, блестящий шарик, черный от пепла человеческих кораблей, пропуск в людской мир, дар человеческой речи.
(- Почему ты позволяешь ей уходить?
- Потому что это единственный способ ее удержать.)
Краб шевелит лапками и скрывается в песке.
Илла задумчиво кладет жемчужинку под язык.
На бревно рядом с Иллой подсаживается женщина с озабоченным лицом.
- Вы не знаете, как проверить баланс? - спрашивает она и протягивает Илле пестрый кусочек картона. - Тут где-то должно быть, никак разобрать не могу.
Илла вглядывается в темные значки на яркой бумаге.
- Звездочка один-два-три-решетка, - отвечает женщине жемчуг.
Женщина многословно благодарит.
Илла встает на ноги и оглядывается на берег - на далекую гору в дымке, на балконы, сбегающие уступами сквозь буйную зелень, на парашют, парящий над морем, на береговую охрану в красных шляпах, вытаскивающую за веревку из воды скутер, на желтые флаги "купаться здесь", воткнутые в песок.
Илла входит в воду и рассыпается морской пеной.
Илла, Илла, которая всегда уходит.
Илла, Илла, которая всегда возвращается.