Якорь
В Заповеднике опять месячник музыки и, натурально, никаких сил удержаться не было! :)
К этим вот трекам:
Прослушать или скачать Anonimous Track 1 бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Anonimous Track 5 бесплатно на Простоплеер
Якорь
- Привееет!
- Привет-привет!
Я с размаху влетаю в объятия к Фэйт. Фэйт смеется:
- Давай тормози!
Я оглядываюсь по сторонам:
- Вот сколько уже к тебе мотаюсь - и каждый раз волнуюсь, по адресу попала или нет. Как тут все у тебя?
- Да как всегда, - Фэйт морщит нос. - Что тут у меня поменяется.
И то верно - все тот же красный карлик, те же три планеты, все тот же вакуумный завод, медленно вращающийся на фоне багрового диска. Все та же старая добрая Фэйт. Я ужасно рада ее видеть. Если честно, меня просто захлестывает - ай да я! ай да Фэйт! ай да система! Прыжок прошел удачно, и где-то там, внизу, внутри нарошечного корабля в крошечной рубке под микроскопическим шлемом гормональная система моего организма стремится вознаградить его как можно лучше, поливая рецепторы в мозгу дофамином. Положительный результат - положительное подкрепление, все по Павлову.
Фэйт прячет улыбку. Ей ничего не нужно объяснять - ни то, что драйверы на выходе из дискрета всегда чумные, ни то, что им это чертовски нравится. Фэйт - станция, я - корабль. Мы прекрасно друг друга понимаем.
Мы еще немного сидим бок о бок - черный-черный космос, маленькая злая звезда, выплевывающая протуберанцы - алые, оранжевые, багряные, похожие на перья.
- Ладно, - говорю, наконец, я, с усилием отрываясь от зрелища. - Пойду я своих распаковывать.
- Ага, - отвечает Фэйт. - Увидимся внизу.
Мир схлопывается. Другие уровни восприятия испаряются из памяти, как лужицы в пустыне. Я стягиваю шлем и выпутываюсь из кокон-кресла. Сложней всего мне всегда привыкнуть, что уровень обзора перестает быть 360 градусов. Все время хочется обернуться в поисках пропавшего ракурса, прям как собаке, которая гоняется за собственным хвостом. Я перехожу на ручное управление. Подаю команду на распаковку капсул и запускаю рутинную проверку. Стыковка прошла успешно - впрочем, это было и так ясно, хватка у Фэйт крепкая. Я проверяю даты - от старта прошло два стандартных месяца, слившихся для меня в одно радужное, сладостное мгновение в дискрете. Для остальных, запакованных в капсулах прошло не больше - правда, не таких насыщенных. Просто глубокий сон без сновидений. Я хихикаю. Знали бы они, что теряют!
Я присаживаюсь на подлокотник, включаю музыку и болтаю ногами в такт. Меня переполняет остаточная эйфория. Говорят, так чувствуют себя кокаинщики и влюбленные. Не знаю, мне не с чем сравнить.
- Об-ла-ди! Об-ла-да! Жизнь идет, бро! - заливается динамик.
В кабину заглядывает Ядда.
- У тебя, я вижу, все хорошо, - говорит он, опираясь о притолоку. Ядда на четверть масай, и на стандартных кораблях ему нелегко. Я салютую двумя пальцами.
- Так точно, кэп! Все отлично, кэп! Мы успешно забурились в самый анус мунди, кэп!
После прыжка я временами теряю контроль над чувством юмора.
- Еще не попустило? - сочувственно спрашивает Ядда.
Я хихикаю.
- Никак нет, кэп!
Ядда зевает, едва не выворачивая челюсть, и встряхивается всем телом. Дреды на его голове топорщатся, как антенны. Ядда переплетается только между рейсами у какого-то мастера не то вуду, не то еще чего. Говорит, на удачу. В глубоком космосе у всех свои прибабахи.
Ядда протискивается внутрь, занимает свое место и тоже просматривает диагностику.
В проеме показывается Пааво. Пааво больше всего похож на селедку, если бы у селедок были длинные висячие усы.
- Песочный человек пришел! - заявляю я. В каждой руке у Пааво по пакету энерджиста. Он разводит руки симметричным жестом - направо и налево, один Ядде и один мне. Пааво вообще очень симметричный. Я пытаюсь взять энерджист и промахиваюсь. Пытаюсь слезть с подлокотника и обнаруживаю себя на полу.
- Ну вот, как всегда, - бормочет Пааво.
- Да ладно, - не оборачиваясь, отмахивается Ядда. - У нас еще Дайректор. Представь, как тем, кто с Иксплорерами прыгает. Они вообще чокнутые!
Пааво что-то неразборчиво бурчит и тащит меня в "люльку". Я пытаюсь вырываться и твердить, что у меня все окей, но силы очевидно неравны.
Следующую неделю я провожу в "люльке", питаясь через трубочку и не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Стандартная плата за прыжки - человеческий организм все-таки для такого не приспособлен. За это время Ядда с Пааво успевают разобраться с грузом. Эридан, конечно, вполне себе автономная система, как все станции, но что-то производить на месте просто невыгодно. Так что наш трюм на треть забит микросхемами, на треть - алкоголем и конфетами и на треть - всякой разной странной ерундой, которую заказывают станционники по ансиблю. Ерунда обычно неформатных габаритов, чем доводит Пааво до белого каления. Он, как любой суперкарго, любит, что все было квадратно и покрашено. То, что люди заказывают через полгалактики всякую фигню вроде чучела розового фламинго в натуральную величину совершенно вне его понимания. А по мне - почему бы нет. Ну, вот кому-то без фламинго никуда. Всякое бывает. Мы возим лекарства, подгузники, консервы, фарфоровых болванчиков, обогащенную руду, бифштексы - что угодно. Это цивилизация, детка - нам всем требуется уйма всякой всячины. Причем чем более нелепой - тем больше требуется.
Обратно мы везем дилитиевые кристаллы. Собственно, ради них-то мы сюда и прыгаем, все остальное - частная инициатива Ядды. Чего-чего, а инициативы у него хватает. Временами даже перебор. Кристаллы, универсальный источник энергии, одинаковые, аккуратно упакованные, заоблачно дорогие, составляют нехитрое складское счастье Пааво.
Когда я, наконец, прихожу в себя, я спускаюсь на станцию и нахожу Фэйт.
Фэйт - сердце станции, маяк и якорь, игла, на которую опирается циркуль. По Фэйт корабли находят станцию. Если я нахожусь в дискрете, только когда надеваю шлем, Фэйт какой-то своей частью находится в дискрете всегда. Она - кто-то вроде гения места. Если с ней что-то случится, Эридан окажется затерянным в пространстве. Тогда придется ждать, пока не найдется Билдер, способный держать станцию, его погрузят на корабль с Иксплорером - и они будут прыгать, пока не попадут в нужное место. Это может растянуться на десятилетия. Иксы способны прыгать через дискрет куда угодно, не имея якоря на той стороне - но дальность у Иксов гораздо меньше, и они попадают в цель в одном случае из пяти. Я - Дайректор, я попадаю в точку назначения всегда - но только если у меня есть якорь, и только на нескольких фиксированных маршрутах. Без Фэйт Эридан для меня - пустой звук. Дилитий - недостаточная мотивация. Деньги тоже. В дискрете ты не помнишь про такие вещи.
- Привеет!
- Привет-привет!
Я с размаху влетаю в объятия к Фэйт. Фэйт слегка пошатывается. Гравитация на Эридане - 0,6 земной, что весьма кстати - я еще не очень твердо держусь на ногах. Спасибо, что это не Сигма, там тяжесть две земных, и я всегда беру ботинки с антигравом, чтоб не перегружать сосуды. Зуу за это дразнит меня лентяйкой. Ну так то Зуу, первый и последний человек во вселенной, кому я прощаю подобные выпады в свой адрес.
- Сью, я уж думала, что ты не спустишься.
- Ну, ты же знаешь, как это всегда. Первую неделю хочется только лежать, не шевелясь, и хлопать жабрами.
- Мой пол к твоим услугам, - смеется Фэйт.
Все-таки странно видеть друг друга упакованными в человеческие тела. Фэйт тонкокостная, как все из миров с пониженной гравитацией, и это создает ложное впечатление хрупкости. Билдер - самая тяжелая специализация. Я знаю, что Фэйт прошла бы на любую из четырех (включая Негоцианта - пассажирские рейсы, в том числе и на короткие и сверхкороткие маршруты внутри системы), но если ты рождаешься на дилитиевом заводе на краю вселенной, у тебя не настолько богатый выбор, как кажется. Импланты и их обслуживание стоят чертову кучу денег, и Эридан был готов спонсировать только один вариант. Мне самой чертовски повезло, что я выиграла грант - и то первые десять лет прошли в режиме "прыгаю за еду", все остальное шло на гашение кредитов.
Единственное в Фэйт, что остается одинаковым всегда - это голос. У нее очень красивый грудной голос, всегда завидовала.
Как я сама выгляжу по сравнению с дискретом, я стараюсь не думать. Тоже не очень похоже, наверно.
На станциях, даже самых технологичных, со свободным пространством не очень. Эриданцы не жалуют громоздкую мебель. Вместо кресел, диванов и кроватей у них мягкий пол по древнеяпонскому образцу. На полу валяются груды подушек и стоит квадратный столик едва ли в ладонь высотой.
Я сажусь, скрестив ноги, и с наслаждением приваливаюсь к стенке. После "люльки" каюта Фэйт с ее трехметровым потолком кажется просто верхом роскоши. За псевдоокнами плещет море - какое-то северное, со скалами и черными валунами, скользкими от водорослей. Временами волна дохлестывает до "окна", тогда по "стеклу" начинают стекать брызги. Все-таки дизайнеры молодцы. Картинку от настоящей не отличить.
Фэйт что-то подкручивает, вид за окном сменяется - лето, ясное небо, какой-то маленький городок, узкие улочки, зелень.
- Земля? - спрашиваю я.
Фэйт кивает.
- Ты там была?
Фэйт опять кивает и слегка постукивает пальцем по серебристому кружку на виске:
- Когда имплант апгрейдили. Была пара дней.
Это понятно. Не очень много возможностей вырваться, если ты станция.
Из окна пахнет так, что ясно, что где-то в конце узкой улицы, за зеленью есть невидимое, но явное море.
- Классный запах, - говорю я.
- Главное, чтоб одоратор не разладился, - говорит Фэйт, прослеживая мой взгляд. - А то рассинхрон начинается. Как начал однажды тянуть горелой манкой...
- Где ты умудрилась найти на Эридане запах горелой манки? - поражаюсь я.
- Бенечка настроил, изобретательный наш, - отвечает Фэйт. - До окончания погрузки оставалось три дня, и ему, понимаешь ли, стало скучно.
Бенечку я знаю только по ее рассказам. Он как раз из Иксплореров, а самый страшный враг Иксов - это информационный голод. То, что делает с обычным человеком месяц жесткой сенсорной депривации в барокамере, то с Иксами делает неделя жизни в обычном среднечеловеческом ритме.
- Интересно, что делали люди, которые сейчас идут в Иксы, в доисторические времена, - говорю я. - Страшно представить. Вероятно, глотали шпаги и вручную душили пещерных львов.
- Он начал ползать по углам, собирать пыль и ее классифицировать. Нашел двадцать пять видов, и тут, к счастью, погрузка кончилась. А то я уже начала за него беспокоиться. Привез мне позвонок птеродактиля в этот раз, представляешь?
- Кстати! - говорю я и тянусь за принесенным с собой пакетом. В пакете ликер и небольшая штука - ажурный шарик из слоновой кости, величиной с небольшое яблоко. Внутри его еще один, и еще, и еще - всего десять.
- Это для твоего набора, - говорю я.
- О! - говорит Фэйт. - Спасибо! Партию?
Я киваю. Ничего нет лучше после долгого перелета, чем партия в шент.
Она достает свой набор - плоскую деревянную коробку со множеством ячеек, из темного дерева, без всяких украшений. Внутри лежит множество всякой мелочи - бусины, шарики, камушки, цепочки, резные фигурки. Каждый сам составляет свой набор для шента. Продаются, конечно, готовые, но это не то. Настоящий набор создается годами, и по нему можно прочитать всю биографию владельца, если быть достаточно внимательным. Среди драйверов считается хорошим тоном привозить станционникам всякую всячину для шента. Не все попадает в набор, конечно.
Фигурки важны, в первую очередь, не редкостью или ценностью - а ассоциациями, которые они вызывают у владельца. Это что-то вроде внутреннего словаря. У Фэйт в ларце можно найти сероватый позвонок - легкий, ажурный, ноздреватый, медное перо, доисторическую монету с квадратной дырой внутри... Простые формы, кость, дерево и металл.
Фэйт расстилает кожаный сверток - игровое поле. Мы цедим ликер, вытягиваем фигурки по одной и выкладываем их по очереди - так, чтобы создалось одно гармоничное целое. Партия заканчивается, когда игроки чувствуют, что добавить больше нечего.
У меня нет своего набора. Мне без разницы, чем играть - фигурками на чужом поле или данными о системе перед прыжком. Все в конечном итоге складывается в один-единственный ответ, который я тысячью способов вывожу снова, и снова, и снова.
Шент рассказывает каждому только свою собственную историю. Искусство состоит в том, чтобы слышать не только ее.
Через несколько дней я чувствую знакомое покалывание в пальцах. Коридоры станции начинают утомлять, время тянется бесконечно медленно. Наконец, Ядда завершает все дела, наконец, Пааво запечатывает трюм. Они укладываются в капсулы; я прощаюсь с Фэйт.
Наконец, наступает этот момент.
Ты надвигаешь шлем. Легкий холодок от висков по позвоночнику вниз - подключаются контакты. Теряется ощущение тела. Все заполняет азарт и предвкушение. Ты паришь.
Ориентация в пространстве. Очаговая активность в мозгу, алый и серебряный шарик за левым виском, маленькая стеклянная бусина, огонек, пульсирующий теплом в такт сердцу, паучок, ткущий свою паутину. Вены и артерии, прорастающие из тебя вовне, во все стороны света, струны эоловой арфы, линии передачи. Объекты в пространстве - солнце, планеты, Фэйт, астероиды, луны; данные, пересыпающиеся стеклышками в калейдоскопе, переливающиеся кровью по сосудам, созвучиями на конце строк, значениями слов в речи.
Ввод координат. Предвкушение. Предвкушение. Предвкушение. Контроль. Обратный отсчет. Пуск.
Как обрушивается плотина, как щелкает курок, как схлопывается тессен, как ударяет молния - все образы, все данные, все значения смыкаются, сходясь в одно, в мысль равную слову равную делу равную сути - и бросают тебя в цель.
Ты летишь.
Есть только ты и мир, и вы - одно.
Это лучшее из того, что я знаю.
Это то, ради чего я живу.
Выход проходит как обычно, но, когда я сверяю время, то понимаю, что обратный прыжок к Земле занял полгода.
Черт, думаю я. Черт, черт, черт, черт.
- Да ладно, не парься, - говорит Ядда. - Не так уж и много потеряли. Четыре-пять месяцев - норма на такие расстояния.
Огромным усилием воли я удерживаюсь от того, чтоб не начать грызть ногти. Дело не в общей норме. Дело в соотношении между временем прыжка туда и обратно. Триста процентов. Это значит, что у меня проблемы с выходом из дискрета - раз. И что меня могут не допустить до следующего рейса - два.
- Мотаться мне теперь по комиссиям, - уныло говорю я.
Приходит Пааво и приносит чип. Он несколько раз моргает белесыми ресницами, страдальчески морщится и говорит:
- Я тебе оформил все.
- Спасибо, - искренне говорю я. Бюрократия - не моя сильная сторона.
Они очень хорошо держатся для тех, кому дискрет - не предел мечтаний, а просто глухая тьма, глотающая время. Желание вцепиться кому-нибудь из них в ворот и заорать, что он не понимает сути проблемы, очень глупо хотя бы потому, что все они прекрасно понимают.
Вероятно, это профдеформация - нельзя быть дискретником и не принимать, что рано или поздно ты не вернешься из прыжка.
На всевозможные тесты уходит три дня, и в итоге, конечно, я упираюсь в Мьюм. Мьюм - мой куратор с самого начала. Она по-прежнему необъятна, у нее по-прежнему прическа формата "взрыв на макаронной фабрике", гигантские пластиковые серьги и футболки с дурацкими надписями. На этой написано "Сарк! Мой второй любимый азм!"
Иногда мне интересно, ходит ли Мьюм в таких футболках, когда ее никто не видит, или это исключительно инструмент для проективного теста.
- А первый какой? - спрашиваю я.
Мьюм щурится:
- Твоя версия?
Я падаю во вращающееся кресло перед ее столом, отталкиваюсь ногой от пола и поворачиваюсь вокруг оси.
- Очевидно, маразм. Иначе бы ты тут не работала.
Мьюм фыркает.
- С имплантом у тебя все в порядке, - говорит она. - С твоим последним кораблем тоже.
Это я и сама знаю.
- Тогда в чем дело, подруга?
Я пожимаю плечами.
- Ты же сама знаешь. На Земле и в Системе слишком большой транспортный поток. Билдеры в космопортах работают посменно, и их тысячи. А мой предел якорей - пять. -Именно поэтому я в Негоцианты и не прошла. Я могу искренне интересоваться только единицами.
Мьюм хмурится.
- Твои идеи?
- Я могу прыгать по треугольнику Сигма-Эридан-Шемрок.
- Нельзя. Быть. Драйвером. И. Не. Посещать. Систему, - на каждом слове Мьюм ударяет пальцем по столу. - Импланты обслуживаются только здесь. Корабли строятся только здесь. Сигма, Эридан и Шемрок не торгуют между собой напрямую, оборот между ними ничтожен. Тебе нужен якорь на Землю, - Мьюм вздыхает. - Неужели тебе тут совсем ничего не интересно?
Я пожимаю плечами. Земля хороша, но я никогда не чувствовала себя тут своей. И я не помню о ней в дискрете. Между просторами Земли и тесной "люлькой" для меня нет принципиальной разницы. Есть дискрет - и все остальное.
Профдеформация. Не бывает драйверов, не одержимых своей работой.
Мьюм подпирает руками подбородок и вздыхает:
- Ты знаешь, Фрейд говорил - в жизни у человека две радости, работа и любовь. Может, тебе стоит попробовать не только первое, но и второе? Авось, понравится? - она хмыкает.
- Во-первых, - отвечаю я, - три - дружба, любовь и работа. Во-вторых, любовью можно пренебречь. В-третьих - не Фрейд.
Мьюм косит глазом в монитор - у нее стоит специальная программа-поисковик для расшифровки подобных сентенций, которые на нее вываливают по сто раз на дню.
- Что там дальше по тексту, ты тоже помнишь? - спрашивает она.
- Да помню я, - говорю я. - Мьюм, это не вариант.
У меня прям встает перед глазами история Полы.
С Полой мы учились вместе. Она, как и я, Дайректор - прямые длинные и сверхдлинные грузовые рейсы, основные маршруты Денеб - Юпитер - Сигма-14 и Юпитер - Алоха - Ньюланд, ведущая гормональная система - тестостерон, высокие скулы, светлые глаза, указательный палец короче безымянного. Пола повелась на риторику формата "авось, понравится", решила поэкспериментировать и в очередной увольнительной, не отходя от космопорта, подцепила парня - вокруг портов всегда масса туристов, ищущих развлечений. И все бы ничего, но организм выкинул подляну - ее заякорило. Она попыталась совершить прыжок по привычному маршруту - и не смогла. Мир сошелся клином на проклятом туристе-как-там-его.
Кое-кто, конечно, советовал подать в суд и требовать обязательного предупреждения о подобных последствиях, но Дайректоры - существа однозадачные. Пола плюнула на все и рванула к новой цели. Турист, конечно, был в шоке - представьте, что за вами решил ухлестнуть ракетный крейсер. Впрочем, в итоге, он, конечно, смирился. Пола всегда умела добиваться результата. Кажется, у них уже трое. Кажется, Пола вполне счастлива. Но меня эта история все равно приводит в содрогание - я не могу представить себе такой силы, после столкновения с которой жизнь без дискрета покажется мне хорошим вариантом.
Романы могут позволить себе Иксы, которые не якорятся ни к чему, и Негоцианты, которые способны держать много якорей сразу. И для тех, и для других нет риска профнепригодности.
Для Дайректоров вроде меня он слишком велик.
Мьюм сдается и переходит от пряника к кнуту.
- Не найдешь якоря на Землю - никуда не полетишь вообще, - жестко говорит она. - Даю тебе месяц. После этого можешь попытаться меня уговорить.
- Ах т-ты!.. - я проглатываю ругательство.
- Стерва, да, - удовлетворенно заключает Мьюм. - Может, тебе и хочется поскорей назад в нирвану, Сью, но тащить за собой людей и корабль я тебе не позволю. Ты не поверишь, но не для всех это высшая цель в жизни.
- И что мне делать, по твоему?! - взрываюсь я.
- Придумай что-нибудь, - советует Мьюм. - Ты же у нас умничка.
"Мой второй любимый азм". Ну да, понятно.
Однажды "Черчилль" из-за программного сбоя выбросило в Пыльном Мешке, пришлось две недели выползать на шести g и на управлении вручную. Сверху давит твой вес, увеличенный впятеро. Воздух плотный и тяжелый, как студень. Каждый вздох дается с усилием. После глотка из тюбика перед глазами плавают цветные искры и черно-алые пятна. Мысли медленные и тяжелые, как тюлени на лежбище.
Это ужасно эгоистично звучит - но напугало меня тогда не то, что груз не будет доставлен вовремя (на любой станции есть чудо-мастер, который знает, как растянуть цикл дилитиевых кристаллов в два-три раза), и не то, что команда потеряет десяток лет, пока "Черчилль" прибудет пешим ходом до назначения, а то, что я больше не попаду в дискрет. Никогда. Никогда-никогда-никогда.
К счастью, из Мешка за две недели удалось выползти, а там сигнал ансибля перестал блокироваться, и нас очень быстро подобрали. Ничто так не способствует скорейшему спасению, как килограмм дилития на борту. Впрочем, сорок килограмм полуживого драйвера - тоже.
Вероятно, правительство было бы не против нас прижать, если бы не одно но: несчастный драйвер - мертвый драйвер. Мертвый драйвер - столько убытков, что гораздо дешевле сдувать с нас пылинки, холить и лелеять. Нас всегда не хватает.
Шестьдесят процентов драйверов пропадают в дискрете еще во время обучения. Теория Дарвина в полный рост. Но это никого не останавливает.
Тот, кто хоть раз был в дискрете, будет стремиться туда снова. И снова. И снова.
Многие верят, что умереть - означает остаться там навсегда. Что пропавшие просто не захотели выходить из прыжка. Может быть, они правы.
Может быть, нет.
Но это возвращает меня к тому, о чем говорила Мьюм.
Нельзя быть драйвером, не имея якоря.
Нельзя быть драйвером, если тебе незачем возвращаться назад из дискрета.
Итак - я не могу якориться на других дискретников и я не могу якориться на других людей.
Что мне остается?
Думай, Сьюи, думай. Думай хорошо, черт тебя подери!
Но именно думать-то я и не могу. Мне хочется бегать кругами и биться головой о стенку. Это не способствует конструктивности.
Одно утешение - если что Дайректорам ставят хорошо, так это самоконтроль. Я мысленно раскидываю руки, обнимаю свою панику, и медленно, медленно свожу их. Между моими ладонями мечется черный смерч. Я свожу их плотнее, плотнее, плотнее, смерч сматывается в плотный тяжелый клубок. Я подхожу к прозрачной камере, быстро просовываю руку в открывшееся в ней отверстие, бросаю клубок на пол и отскакиваю. Стена зарастает.
Смерч, разворачиваясь, мечется за стеклянной стеной, но он уже не в силах помешать мне.
Это еще не выход из ситуации. Но это способ взять паузу.
Паузу надо чем-то занять.
У меня уходит примерно час, чтобы выяснить модель псевдоокна, стоящую у Фэйт, и еще два - чтобы выяснить, что за город был за ее окном.
Я беру билет - час самолетом; два часа монорельсом. Самолет хорош - ослепительно-голубое небо над облаками, как из детского сна, иней на иллюминаторе, солнце - желтое, как цыпленок, совсем безобидное, не та косматая, яростно хохочущая звезда, мир штормов и энергии, каким я вижу его в дискрете. Поезд тоже хорош - такой старомодный, такой неторопливый. Земля всегда по возвращении кажется ненастоящей - время замедляется, почти застывает. Все вокруг такое аналоговое, такое хрупкое, такое игрушечное, как в детском мультфильме.
Все кажется ненастоящим по сравненью с дискретом. Как выдумка или сон.
Я выхожу на станции. На перилах посажены металлические птички величиной с воробья; кто-то нарядил их в полосатые вязаные плащики и вязаные же беретки. Нитки до сих пор пушистые; я удивляюсь про себя - неужели птичек переодевают после каждого дождя? Наверное, так.
Я с наслаждением ощущаю на коже солнечный свет. Его легко забываешь, но, каждый раз, сталкиваясь с ним заново, остро чувствуешь - нет такого солнца, как Солнце.
Будний день. Осень, но в этом полушарии тепло; я скидываю обувь и иду босиком по узким, нагретым лучами улочкам. Это старинный городок, из тех, где веками уже меняют только начинку в домах, оставляя наружную архитектуру нетронутой - двухэтажные домики, деревянные лестницы, потемневшие от влажности, зелень клубами, древние, вросшие в землю статуи божков-охранителей в смешных красных шапочках, провода, натянутые над крышами. Течет ли по ним ток? Или это просто дань облику города, который сложился в незапамятные времена, такой же, как черепичные крыши? Живут ли в крошечных домиках духи? А в вековых деревьях со стволами, обмотанными тяжелыми темными лентами, с ветвями, заботливо подпертыми снизу, чтоб не так клонились к земле?
Я провожу рукой по коре. Кора сероватая, шершавая, покрытая множеством мелких морщин и трещин. Это древнее, почтенное дерево. Наверное, оно помнит не одно поколение.
Я прохожу сквозь городок и оказываюсь у моря. Я сажусь на песок и смотрю на волны - чуть мутноватые от мелкого белого песка. Море и небо бесконечны. Я вспоминаю, что у древних было специальное слово для понимания, что из моря никто не возвращается, потому что уплывший навсегда меняется во время странствия и место, откуда он уплыл, тоже навсегда меняется за время его плавания. Саудади, вот как.
Я не могу якориться на драйверов, таких, как я - в Системе слишком большое движение, они слишком часто сменяют друг друга. У каждого космопорта тысячи лиц. Я не могу якориться на людей - они меняются слишком быстро. Время в дискрете идет по-иному. Я уже дважды младше своих ровесников. Когда мне будет тридцать, они обрастут внуками и правнуками. Когда мне будет сорок, никого из них не будет в живых. Но у меня остается Земля. Планета людей. Кто-то будет жить в этом городе и через сто лет, и через двести. Через сто и через двести лет я буду возить дилитий, чтобы освещать их дома. Кто-то будет учить детей, и эти дети будут строить корабли - для меня и таких, как я. Мы не способны смешаться, как вода и масло, но мы нужны друг другу. Мы - люди, что бы это не значило.
Я мысленно достаю из стеклянной шкатулки свое ручное торнадо и выпускаю его с ладони. Оно немного висит в воздухе, жужжа, как под напряжением - и развеивается между морем и небом.
Я закатываю гачи и шлепаю по линии между водой и землей. Волна шипит и пузырится, как газированная. Я подбираю маленькое зеленое стеклышко, обкатанное морем, прозрачное, как изумруд, полосатый камушек, белый и розовый, и чаячье перо - для Фэйт со станции Эридан; Джо со станции Шемрок и Зуу со станции Сигма.
Вся Вселенная играет в шент, и нам играть с ней, пока все пути не подойдут к своему завершению.
К этим вот трекам:
Прослушать или скачать Anonimous Track 1 бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Anonimous Track 5 бесплатно на Простоплеер
Якорь
- Привееет!
- Привет-привет!
Я с размаху влетаю в объятия к Фэйт. Фэйт смеется:
- Давай тормози!
Я оглядываюсь по сторонам:
- Вот сколько уже к тебе мотаюсь - и каждый раз волнуюсь, по адресу попала или нет. Как тут все у тебя?
- Да как всегда, - Фэйт морщит нос. - Что тут у меня поменяется.
И то верно - все тот же красный карлик, те же три планеты, все тот же вакуумный завод, медленно вращающийся на фоне багрового диска. Все та же старая добрая Фэйт. Я ужасно рада ее видеть. Если честно, меня просто захлестывает - ай да я! ай да Фэйт! ай да система! Прыжок прошел удачно, и где-то там, внизу, внутри нарошечного корабля в крошечной рубке под микроскопическим шлемом гормональная система моего организма стремится вознаградить его как можно лучше, поливая рецепторы в мозгу дофамином. Положительный результат - положительное подкрепление, все по Павлову.
Фэйт прячет улыбку. Ей ничего не нужно объяснять - ни то, что драйверы на выходе из дискрета всегда чумные, ни то, что им это чертовски нравится. Фэйт - станция, я - корабль. Мы прекрасно друг друга понимаем.
Мы еще немного сидим бок о бок - черный-черный космос, маленькая злая звезда, выплевывающая протуберанцы - алые, оранжевые, багряные, похожие на перья.
- Ладно, - говорю, наконец, я, с усилием отрываясь от зрелища. - Пойду я своих распаковывать.
- Ага, - отвечает Фэйт. - Увидимся внизу.
Мир схлопывается. Другие уровни восприятия испаряются из памяти, как лужицы в пустыне. Я стягиваю шлем и выпутываюсь из кокон-кресла. Сложней всего мне всегда привыкнуть, что уровень обзора перестает быть 360 градусов. Все время хочется обернуться в поисках пропавшего ракурса, прям как собаке, которая гоняется за собственным хвостом. Я перехожу на ручное управление. Подаю команду на распаковку капсул и запускаю рутинную проверку. Стыковка прошла успешно - впрочем, это было и так ясно, хватка у Фэйт крепкая. Я проверяю даты - от старта прошло два стандартных месяца, слившихся для меня в одно радужное, сладостное мгновение в дискрете. Для остальных, запакованных в капсулах прошло не больше - правда, не таких насыщенных. Просто глубокий сон без сновидений. Я хихикаю. Знали бы они, что теряют!
Я присаживаюсь на подлокотник, включаю музыку и болтаю ногами в такт. Меня переполняет остаточная эйфория. Говорят, так чувствуют себя кокаинщики и влюбленные. Не знаю, мне не с чем сравнить.
- Об-ла-ди! Об-ла-да! Жизнь идет, бро! - заливается динамик.
В кабину заглядывает Ядда.
- У тебя, я вижу, все хорошо, - говорит он, опираясь о притолоку. Ядда на четверть масай, и на стандартных кораблях ему нелегко. Я салютую двумя пальцами.
- Так точно, кэп! Все отлично, кэп! Мы успешно забурились в самый анус мунди, кэп!
После прыжка я временами теряю контроль над чувством юмора.
- Еще не попустило? - сочувственно спрашивает Ядда.
Я хихикаю.
- Никак нет, кэп!
Ядда зевает, едва не выворачивая челюсть, и встряхивается всем телом. Дреды на его голове топорщатся, как антенны. Ядда переплетается только между рейсами у какого-то мастера не то вуду, не то еще чего. Говорит, на удачу. В глубоком космосе у всех свои прибабахи.
Ядда протискивается внутрь, занимает свое место и тоже просматривает диагностику.
В проеме показывается Пааво. Пааво больше всего похож на селедку, если бы у селедок были длинные висячие усы.
- Песочный человек пришел! - заявляю я. В каждой руке у Пааво по пакету энерджиста. Он разводит руки симметричным жестом - направо и налево, один Ядде и один мне. Пааво вообще очень симметричный. Я пытаюсь взять энерджист и промахиваюсь. Пытаюсь слезть с подлокотника и обнаруживаю себя на полу.
- Ну вот, как всегда, - бормочет Пааво.
- Да ладно, - не оборачиваясь, отмахивается Ядда. - У нас еще Дайректор. Представь, как тем, кто с Иксплорерами прыгает. Они вообще чокнутые!
Пааво что-то неразборчиво бурчит и тащит меня в "люльку". Я пытаюсь вырываться и твердить, что у меня все окей, но силы очевидно неравны.
Следующую неделю я провожу в "люльке", питаясь через трубочку и не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Стандартная плата за прыжки - человеческий организм все-таки для такого не приспособлен. За это время Ядда с Пааво успевают разобраться с грузом. Эридан, конечно, вполне себе автономная система, как все станции, но что-то производить на месте просто невыгодно. Так что наш трюм на треть забит микросхемами, на треть - алкоголем и конфетами и на треть - всякой разной странной ерундой, которую заказывают станционники по ансиблю. Ерунда обычно неформатных габаритов, чем доводит Пааво до белого каления. Он, как любой суперкарго, любит, что все было квадратно и покрашено. То, что люди заказывают через полгалактики всякую фигню вроде чучела розового фламинго в натуральную величину совершенно вне его понимания. А по мне - почему бы нет. Ну, вот кому-то без фламинго никуда. Всякое бывает. Мы возим лекарства, подгузники, консервы, фарфоровых болванчиков, обогащенную руду, бифштексы - что угодно. Это цивилизация, детка - нам всем требуется уйма всякой всячины. Причем чем более нелепой - тем больше требуется.
Обратно мы везем дилитиевые кристаллы. Собственно, ради них-то мы сюда и прыгаем, все остальное - частная инициатива Ядды. Чего-чего, а инициативы у него хватает. Временами даже перебор. Кристаллы, универсальный источник энергии, одинаковые, аккуратно упакованные, заоблачно дорогие, составляют нехитрое складское счастье Пааво.
Когда я, наконец, прихожу в себя, я спускаюсь на станцию и нахожу Фэйт.
Фэйт - сердце станции, маяк и якорь, игла, на которую опирается циркуль. По Фэйт корабли находят станцию. Если я нахожусь в дискрете, только когда надеваю шлем, Фэйт какой-то своей частью находится в дискрете всегда. Она - кто-то вроде гения места. Если с ней что-то случится, Эридан окажется затерянным в пространстве. Тогда придется ждать, пока не найдется Билдер, способный держать станцию, его погрузят на корабль с Иксплорером - и они будут прыгать, пока не попадут в нужное место. Это может растянуться на десятилетия. Иксы способны прыгать через дискрет куда угодно, не имея якоря на той стороне - но дальность у Иксов гораздо меньше, и они попадают в цель в одном случае из пяти. Я - Дайректор, я попадаю в точку назначения всегда - но только если у меня есть якорь, и только на нескольких фиксированных маршрутах. Без Фэйт Эридан для меня - пустой звук. Дилитий - недостаточная мотивация. Деньги тоже. В дискрете ты не помнишь про такие вещи.
- Привеет!
- Привет-привет!
Я с размаху влетаю в объятия к Фэйт. Фэйт слегка пошатывается. Гравитация на Эридане - 0,6 земной, что весьма кстати - я еще не очень твердо держусь на ногах. Спасибо, что это не Сигма, там тяжесть две земных, и я всегда беру ботинки с антигравом, чтоб не перегружать сосуды. Зуу за это дразнит меня лентяйкой. Ну так то Зуу, первый и последний человек во вселенной, кому я прощаю подобные выпады в свой адрес.
- Сью, я уж думала, что ты не спустишься.
- Ну, ты же знаешь, как это всегда. Первую неделю хочется только лежать, не шевелясь, и хлопать жабрами.
- Мой пол к твоим услугам, - смеется Фэйт.
Все-таки странно видеть друг друга упакованными в человеческие тела. Фэйт тонкокостная, как все из миров с пониженной гравитацией, и это создает ложное впечатление хрупкости. Билдер - самая тяжелая специализация. Я знаю, что Фэйт прошла бы на любую из четырех (включая Негоцианта - пассажирские рейсы, в том числе и на короткие и сверхкороткие маршруты внутри системы), но если ты рождаешься на дилитиевом заводе на краю вселенной, у тебя не настолько богатый выбор, как кажется. Импланты и их обслуживание стоят чертову кучу денег, и Эридан был готов спонсировать только один вариант. Мне самой чертовски повезло, что я выиграла грант - и то первые десять лет прошли в режиме "прыгаю за еду", все остальное шло на гашение кредитов.
Единственное в Фэйт, что остается одинаковым всегда - это голос. У нее очень красивый грудной голос, всегда завидовала.
Как я сама выгляжу по сравнению с дискретом, я стараюсь не думать. Тоже не очень похоже, наверно.
На станциях, даже самых технологичных, со свободным пространством не очень. Эриданцы не жалуют громоздкую мебель. Вместо кресел, диванов и кроватей у них мягкий пол по древнеяпонскому образцу. На полу валяются груды подушек и стоит квадратный столик едва ли в ладонь высотой.
Я сажусь, скрестив ноги, и с наслаждением приваливаюсь к стенке. После "люльки" каюта Фэйт с ее трехметровым потолком кажется просто верхом роскоши. За псевдоокнами плещет море - какое-то северное, со скалами и черными валунами, скользкими от водорослей. Временами волна дохлестывает до "окна", тогда по "стеклу" начинают стекать брызги. Все-таки дизайнеры молодцы. Картинку от настоящей не отличить.
Фэйт что-то подкручивает, вид за окном сменяется - лето, ясное небо, какой-то маленький городок, узкие улочки, зелень.
- Земля? - спрашиваю я.
Фэйт кивает.
- Ты там была?
Фэйт опять кивает и слегка постукивает пальцем по серебристому кружку на виске:
- Когда имплант апгрейдили. Была пара дней.
Это понятно. Не очень много возможностей вырваться, если ты станция.
Из окна пахнет так, что ясно, что где-то в конце узкой улицы, за зеленью есть невидимое, но явное море.
- Классный запах, - говорю я.
- Главное, чтоб одоратор не разладился, - говорит Фэйт, прослеживая мой взгляд. - А то рассинхрон начинается. Как начал однажды тянуть горелой манкой...
- Где ты умудрилась найти на Эридане запах горелой манки? - поражаюсь я.
- Бенечка настроил, изобретательный наш, - отвечает Фэйт. - До окончания погрузки оставалось три дня, и ему, понимаешь ли, стало скучно.
Бенечку я знаю только по ее рассказам. Он как раз из Иксплореров, а самый страшный враг Иксов - это информационный голод. То, что делает с обычным человеком месяц жесткой сенсорной депривации в барокамере, то с Иксами делает неделя жизни в обычном среднечеловеческом ритме.
- Интересно, что делали люди, которые сейчас идут в Иксы, в доисторические времена, - говорю я. - Страшно представить. Вероятно, глотали шпаги и вручную душили пещерных львов.
- Он начал ползать по углам, собирать пыль и ее классифицировать. Нашел двадцать пять видов, и тут, к счастью, погрузка кончилась. А то я уже начала за него беспокоиться. Привез мне позвонок птеродактиля в этот раз, представляешь?
- Кстати! - говорю я и тянусь за принесенным с собой пакетом. В пакете ликер и небольшая штука - ажурный шарик из слоновой кости, величиной с небольшое яблоко. Внутри его еще один, и еще, и еще - всего десять.
- Это для твоего набора, - говорю я.
- О! - говорит Фэйт. - Спасибо! Партию?
Я киваю. Ничего нет лучше после долгого перелета, чем партия в шент.
Она достает свой набор - плоскую деревянную коробку со множеством ячеек, из темного дерева, без всяких украшений. Внутри лежит множество всякой мелочи - бусины, шарики, камушки, цепочки, резные фигурки. Каждый сам составляет свой набор для шента. Продаются, конечно, готовые, но это не то. Настоящий набор создается годами, и по нему можно прочитать всю биографию владельца, если быть достаточно внимательным. Среди драйверов считается хорошим тоном привозить станционникам всякую всячину для шента. Не все попадает в набор, конечно.
Фигурки важны, в первую очередь, не редкостью или ценностью - а ассоциациями, которые они вызывают у владельца. Это что-то вроде внутреннего словаря. У Фэйт в ларце можно найти сероватый позвонок - легкий, ажурный, ноздреватый, медное перо, доисторическую монету с квадратной дырой внутри... Простые формы, кость, дерево и металл.
Фэйт расстилает кожаный сверток - игровое поле. Мы цедим ликер, вытягиваем фигурки по одной и выкладываем их по очереди - так, чтобы создалось одно гармоничное целое. Партия заканчивается, когда игроки чувствуют, что добавить больше нечего.
У меня нет своего набора. Мне без разницы, чем играть - фигурками на чужом поле или данными о системе перед прыжком. Все в конечном итоге складывается в один-единственный ответ, который я тысячью способов вывожу снова, и снова, и снова.
Шент рассказывает каждому только свою собственную историю. Искусство состоит в том, чтобы слышать не только ее.
Через несколько дней я чувствую знакомое покалывание в пальцах. Коридоры станции начинают утомлять, время тянется бесконечно медленно. Наконец, Ядда завершает все дела, наконец, Пааво запечатывает трюм. Они укладываются в капсулы; я прощаюсь с Фэйт.
Наконец, наступает этот момент.
Ты надвигаешь шлем. Легкий холодок от висков по позвоночнику вниз - подключаются контакты. Теряется ощущение тела. Все заполняет азарт и предвкушение. Ты паришь.
Ориентация в пространстве. Очаговая активность в мозгу, алый и серебряный шарик за левым виском, маленькая стеклянная бусина, огонек, пульсирующий теплом в такт сердцу, паучок, ткущий свою паутину. Вены и артерии, прорастающие из тебя вовне, во все стороны света, струны эоловой арфы, линии передачи. Объекты в пространстве - солнце, планеты, Фэйт, астероиды, луны; данные, пересыпающиеся стеклышками в калейдоскопе, переливающиеся кровью по сосудам, созвучиями на конце строк, значениями слов в речи.
Ввод координат. Предвкушение. Предвкушение. Предвкушение. Контроль. Обратный отсчет. Пуск.
Как обрушивается плотина, как щелкает курок, как схлопывается тессен, как ударяет молния - все образы, все данные, все значения смыкаются, сходясь в одно, в мысль равную слову равную делу равную сути - и бросают тебя в цель.
Ты летишь.
Есть только ты и мир, и вы - одно.
Это лучшее из того, что я знаю.
Это то, ради чего я живу.
Выход проходит как обычно, но, когда я сверяю время, то понимаю, что обратный прыжок к Земле занял полгода.
Черт, думаю я. Черт, черт, черт, черт.
- Да ладно, не парься, - говорит Ядда. - Не так уж и много потеряли. Четыре-пять месяцев - норма на такие расстояния.
Огромным усилием воли я удерживаюсь от того, чтоб не начать грызть ногти. Дело не в общей норме. Дело в соотношении между временем прыжка туда и обратно. Триста процентов. Это значит, что у меня проблемы с выходом из дискрета - раз. И что меня могут не допустить до следующего рейса - два.
- Мотаться мне теперь по комиссиям, - уныло говорю я.
Приходит Пааво и приносит чип. Он несколько раз моргает белесыми ресницами, страдальчески морщится и говорит:
- Я тебе оформил все.
- Спасибо, - искренне говорю я. Бюрократия - не моя сильная сторона.
Они очень хорошо держатся для тех, кому дискрет - не предел мечтаний, а просто глухая тьма, глотающая время. Желание вцепиться кому-нибудь из них в ворот и заорать, что он не понимает сути проблемы, очень глупо хотя бы потому, что все они прекрасно понимают.
Вероятно, это профдеформация - нельзя быть дискретником и не принимать, что рано или поздно ты не вернешься из прыжка.
На всевозможные тесты уходит три дня, и в итоге, конечно, я упираюсь в Мьюм. Мьюм - мой куратор с самого начала. Она по-прежнему необъятна, у нее по-прежнему прическа формата "взрыв на макаронной фабрике", гигантские пластиковые серьги и футболки с дурацкими надписями. На этой написано "Сарк! Мой второй любимый азм!"
Иногда мне интересно, ходит ли Мьюм в таких футболках, когда ее никто не видит, или это исключительно инструмент для проективного теста.
- А первый какой? - спрашиваю я.
Мьюм щурится:
- Твоя версия?
Я падаю во вращающееся кресло перед ее столом, отталкиваюсь ногой от пола и поворачиваюсь вокруг оси.
- Очевидно, маразм. Иначе бы ты тут не работала.
Мьюм фыркает.
- С имплантом у тебя все в порядке, - говорит она. - С твоим последним кораблем тоже.
Это я и сама знаю.
- Тогда в чем дело, подруга?
Я пожимаю плечами.
- Ты же сама знаешь. На Земле и в Системе слишком большой транспортный поток. Билдеры в космопортах работают посменно, и их тысячи. А мой предел якорей - пять. -Именно поэтому я в Негоцианты и не прошла. Я могу искренне интересоваться только единицами.
Мьюм хмурится.
- Твои идеи?
- Я могу прыгать по треугольнику Сигма-Эридан-Шемрок.
- Нельзя. Быть. Драйвером. И. Не. Посещать. Систему, - на каждом слове Мьюм ударяет пальцем по столу. - Импланты обслуживаются только здесь. Корабли строятся только здесь. Сигма, Эридан и Шемрок не торгуют между собой напрямую, оборот между ними ничтожен. Тебе нужен якорь на Землю, - Мьюм вздыхает. - Неужели тебе тут совсем ничего не интересно?
Я пожимаю плечами. Земля хороша, но я никогда не чувствовала себя тут своей. И я не помню о ней в дискрете. Между просторами Земли и тесной "люлькой" для меня нет принципиальной разницы. Есть дискрет - и все остальное.
Профдеформация. Не бывает драйверов, не одержимых своей работой.
Мьюм подпирает руками подбородок и вздыхает:
- Ты знаешь, Фрейд говорил - в жизни у человека две радости, работа и любовь. Может, тебе стоит попробовать не только первое, но и второе? Авось, понравится? - она хмыкает.
- Во-первых, - отвечаю я, - три - дружба, любовь и работа. Во-вторых, любовью можно пренебречь. В-третьих - не Фрейд.
Мьюм косит глазом в монитор - у нее стоит специальная программа-поисковик для расшифровки подобных сентенций, которые на нее вываливают по сто раз на дню.
- Что там дальше по тексту, ты тоже помнишь? - спрашивает она.
- Да помню я, - говорю я. - Мьюм, это не вариант.
У меня прям встает перед глазами история Полы.
С Полой мы учились вместе. Она, как и я, Дайректор - прямые длинные и сверхдлинные грузовые рейсы, основные маршруты Денеб - Юпитер - Сигма-14 и Юпитер - Алоха - Ньюланд, ведущая гормональная система - тестостерон, высокие скулы, светлые глаза, указательный палец короче безымянного. Пола повелась на риторику формата "авось, понравится", решила поэкспериментировать и в очередной увольнительной, не отходя от космопорта, подцепила парня - вокруг портов всегда масса туристов, ищущих развлечений. И все бы ничего, но организм выкинул подляну - ее заякорило. Она попыталась совершить прыжок по привычному маршруту - и не смогла. Мир сошелся клином на проклятом туристе-как-там-его.
Кое-кто, конечно, советовал подать в суд и требовать обязательного предупреждения о подобных последствиях, но Дайректоры - существа однозадачные. Пола плюнула на все и рванула к новой цели. Турист, конечно, был в шоке - представьте, что за вами решил ухлестнуть ракетный крейсер. Впрочем, в итоге, он, конечно, смирился. Пола всегда умела добиваться результата. Кажется, у них уже трое. Кажется, Пола вполне счастлива. Но меня эта история все равно приводит в содрогание - я не могу представить себе такой силы, после столкновения с которой жизнь без дискрета покажется мне хорошим вариантом.
Романы могут позволить себе Иксы, которые не якорятся ни к чему, и Негоцианты, которые способны держать много якорей сразу. И для тех, и для других нет риска профнепригодности.
Для Дайректоров вроде меня он слишком велик.
Мьюм сдается и переходит от пряника к кнуту.
- Не найдешь якоря на Землю - никуда не полетишь вообще, - жестко говорит она. - Даю тебе месяц. После этого можешь попытаться меня уговорить.
- Ах т-ты!.. - я проглатываю ругательство.
- Стерва, да, - удовлетворенно заключает Мьюм. - Может, тебе и хочется поскорей назад в нирвану, Сью, но тащить за собой людей и корабль я тебе не позволю. Ты не поверишь, но не для всех это высшая цель в жизни.
- И что мне делать, по твоему?! - взрываюсь я.
- Придумай что-нибудь, - советует Мьюм. - Ты же у нас умничка.
"Мой второй любимый азм". Ну да, понятно.
Однажды "Черчилль" из-за программного сбоя выбросило в Пыльном Мешке, пришлось две недели выползать на шести g и на управлении вручную. Сверху давит твой вес, увеличенный впятеро. Воздух плотный и тяжелый, как студень. Каждый вздох дается с усилием. После глотка из тюбика перед глазами плавают цветные искры и черно-алые пятна. Мысли медленные и тяжелые, как тюлени на лежбище.
Это ужасно эгоистично звучит - но напугало меня тогда не то, что груз не будет доставлен вовремя (на любой станции есть чудо-мастер, который знает, как растянуть цикл дилитиевых кристаллов в два-три раза), и не то, что команда потеряет десяток лет, пока "Черчилль" прибудет пешим ходом до назначения, а то, что я больше не попаду в дискрет. Никогда. Никогда-никогда-никогда.
К счастью, из Мешка за две недели удалось выползти, а там сигнал ансибля перестал блокироваться, и нас очень быстро подобрали. Ничто так не способствует скорейшему спасению, как килограмм дилития на борту. Впрочем, сорок килограмм полуживого драйвера - тоже.
Вероятно, правительство было бы не против нас прижать, если бы не одно но: несчастный драйвер - мертвый драйвер. Мертвый драйвер - столько убытков, что гораздо дешевле сдувать с нас пылинки, холить и лелеять. Нас всегда не хватает.
Шестьдесят процентов драйверов пропадают в дискрете еще во время обучения. Теория Дарвина в полный рост. Но это никого не останавливает.
Тот, кто хоть раз был в дискрете, будет стремиться туда снова. И снова. И снова.
Многие верят, что умереть - означает остаться там навсегда. Что пропавшие просто не захотели выходить из прыжка. Может быть, они правы.
Может быть, нет.
Но это возвращает меня к тому, о чем говорила Мьюм.
Нельзя быть драйвером, не имея якоря.
Нельзя быть драйвером, если тебе незачем возвращаться назад из дискрета.
Итак - я не могу якориться на других дискретников и я не могу якориться на других людей.
Что мне остается?
Думай, Сьюи, думай. Думай хорошо, черт тебя подери!
Но именно думать-то я и не могу. Мне хочется бегать кругами и биться головой о стенку. Это не способствует конструктивности.
Одно утешение - если что Дайректорам ставят хорошо, так это самоконтроль. Я мысленно раскидываю руки, обнимаю свою панику, и медленно, медленно свожу их. Между моими ладонями мечется черный смерч. Я свожу их плотнее, плотнее, плотнее, смерч сматывается в плотный тяжелый клубок. Я подхожу к прозрачной камере, быстро просовываю руку в открывшееся в ней отверстие, бросаю клубок на пол и отскакиваю. Стена зарастает.
Смерч, разворачиваясь, мечется за стеклянной стеной, но он уже не в силах помешать мне.
Это еще не выход из ситуации. Но это способ взять паузу.
Паузу надо чем-то занять.
У меня уходит примерно час, чтобы выяснить модель псевдоокна, стоящую у Фэйт, и еще два - чтобы выяснить, что за город был за ее окном.
Я беру билет - час самолетом; два часа монорельсом. Самолет хорош - ослепительно-голубое небо над облаками, как из детского сна, иней на иллюминаторе, солнце - желтое, как цыпленок, совсем безобидное, не та косматая, яростно хохочущая звезда, мир штормов и энергии, каким я вижу его в дискрете. Поезд тоже хорош - такой старомодный, такой неторопливый. Земля всегда по возвращении кажется ненастоящей - время замедляется, почти застывает. Все вокруг такое аналоговое, такое хрупкое, такое игрушечное, как в детском мультфильме.
Все кажется ненастоящим по сравненью с дискретом. Как выдумка или сон.
Я выхожу на станции. На перилах посажены металлические птички величиной с воробья; кто-то нарядил их в полосатые вязаные плащики и вязаные же беретки. Нитки до сих пор пушистые; я удивляюсь про себя - неужели птичек переодевают после каждого дождя? Наверное, так.
Я с наслаждением ощущаю на коже солнечный свет. Его легко забываешь, но, каждый раз, сталкиваясь с ним заново, остро чувствуешь - нет такого солнца, как Солнце.
Будний день. Осень, но в этом полушарии тепло; я скидываю обувь и иду босиком по узким, нагретым лучами улочкам. Это старинный городок, из тех, где веками уже меняют только начинку в домах, оставляя наружную архитектуру нетронутой - двухэтажные домики, деревянные лестницы, потемневшие от влажности, зелень клубами, древние, вросшие в землю статуи божков-охранителей в смешных красных шапочках, провода, натянутые над крышами. Течет ли по ним ток? Или это просто дань облику города, который сложился в незапамятные времена, такой же, как черепичные крыши? Живут ли в крошечных домиках духи? А в вековых деревьях со стволами, обмотанными тяжелыми темными лентами, с ветвями, заботливо подпертыми снизу, чтоб не так клонились к земле?
Я провожу рукой по коре. Кора сероватая, шершавая, покрытая множеством мелких морщин и трещин. Это древнее, почтенное дерево. Наверное, оно помнит не одно поколение.
Я прохожу сквозь городок и оказываюсь у моря. Я сажусь на песок и смотрю на волны - чуть мутноватые от мелкого белого песка. Море и небо бесконечны. Я вспоминаю, что у древних было специальное слово для понимания, что из моря никто не возвращается, потому что уплывший навсегда меняется во время странствия и место, откуда он уплыл, тоже навсегда меняется за время его плавания. Саудади, вот как.
Я не могу якориться на драйверов, таких, как я - в Системе слишком большое движение, они слишком часто сменяют друг друга. У каждого космопорта тысячи лиц. Я не могу якориться на людей - они меняются слишком быстро. Время в дискрете идет по-иному. Я уже дважды младше своих ровесников. Когда мне будет тридцать, они обрастут внуками и правнуками. Когда мне будет сорок, никого из них не будет в живых. Но у меня остается Земля. Планета людей. Кто-то будет жить в этом городе и через сто лет, и через двести. Через сто и через двести лет я буду возить дилитий, чтобы освещать их дома. Кто-то будет учить детей, и эти дети будут строить корабли - для меня и таких, как я. Мы не способны смешаться, как вода и масло, но мы нужны друг другу. Мы - люди, что бы это не значило.
Я мысленно достаю из стеклянной шкатулки свое ручное торнадо и выпускаю его с ладони. Оно немного висит в воздухе, жужжа, как под напряжением - и развеивается между морем и небом.
Я закатываю гачи и шлепаю по линии между водой и землей. Волна шипит и пузырится, как газированная. Я подбираю маленькое зеленое стеклышко, обкатанное морем, прозрачное, как изумруд, полосатый камушек, белый и розовый, и чаячье перо - для Фэйт со станции Эридан; Джо со станции Шемрок и Зуу со станции Сигма.
Вся Вселенная играет в шент, и нам играть с ней, пока все пути не подойдут к своему завершению.