Визит к врачу
Киз широко распахивает дверь из приемной в офис психоаналитика и делает размашистый шаг через порог. «Ну вот, решился,» - тихо говорит он сам себе. В кабинете Киза сразу обволакивает мягкий свет, и он замечает, что стены увешаны ненавязчивыми картинами, а кожаная кушетка притягивает обещанием уюта.
- Пишу я, пишу эту долбаную программу, ковыряюсь. А она как капризная женщина - шаг влево, шаг вправо, и уже в обморок. И ни черта, понимаете, ни черта не работает аж до следующей недели!
- Или жена мне говорит: а что ты, милый, сегодня за день сделал? Так и говорит, «милый», чтобы, значит, смягчить силу вопроса. И дальше вкрадчиво: «Помнишь, я ведь просила...» Но имею я право один день в неделю посмотреть телевизор? И мне жалко ее, конечно, - жену, но имею ведь право!
- Звоню я своему другу институтскому, спрашиваю - как, да чего... А у него вечно - ни денег, ни своего дома, ни моей карьеры. И он при этом, зараза, довольный - чего он довольный, спрашивается? Можно подумать, все знает, и ничего ему не надо. Мог бы хотя бы мной поинтересоваться, а не своей довольной задницей. И я ему говорю - в общем, не сдержался: вечно как с тобой пообщаюсь, так чувство, вроде я в дерьме, а ты весь в белом!
- Продавщица в пекарне по пятницам - чудо как хороша. Ножки-глазки-шапочка... А руки, а как она багет заворачивает! В смысле, профессионально. Я каждый раз к кассе подхожу и думаю: сейчас что-нибудь эдакое ей скажу, остроумное. Например, не Вас ли, милая девушка, я видел на обложке последнего «Элле»? И тут приходит мысль: а как правильно-то произносится по-французски: «Элле», или «Эль», или «Иль», или... А очередь моя, конечно, подходит, и я сначала молчу, как дурак, секунд тридцать, пока все на меня пялятся, а потом выдавливаю из себя: «Два багета в пакет и коржик».
- У него, у начальника привычка посмотреть на тебя после доклада так косо, скривиться, вроде он одним взглядом может обесценить то, что ты делал-делал... И ничего ведь не скажет, не пояснит - догадывайтесь, мол, сами, что я о вас думаю. Ты, значит, мучайся потом, не спи, а он может и не думает ничего, а так, судорога по лицу прошла...
- А Лизка, она покупает вечно эти йогурты, знаете, органические. На них так и написано: «для младенцев». Нет, ну какие из нас младенцы, в тридцать-то лет? И стоит один йогурт где-то как сходить подстричься. Мне, конечно, чего - не жалко, на собственную-то жену, но ведь опять получается, что я деньги, простите, на унитаз зарабатываю, а?
- Секс? Секс... Ну что, секс... Это, в общем, не главное, я считаю...
У психоаналитика необъятные мохнатые усы и он медленно, едва заметно вращает челюстью, когда слушает. На самом деле, он перекатывает языком маленькое стальное лезвие от одной щеки к другой. Это его занимает. На десятый сеанс он обычно подбоченивается, громко вдыхает, будто нюхая свои же усища, и говорит, не выдыхая, что-нибудь вроде:
- Все, что Вы рассказываете, кажется мне очень интересным. То, что мы смогли все это открыто и здраво обсудить - большой шаг, который дает дорогу скрытому потенциалу. Я бы посоветовал Вам внести некоторые изменения в образ жизни. Сделать, наконец, то, что Вам всегда хотелось - пусть даже это какая-нибудь мелочь, безделица. Это будет прекрасным продолжением нашей терапии. И Вы сами постепенно почувствуете, как все налаживается.
Киз завороженно хлопает веками в ответ: ему кажется, магические слова выходят у доктора через ноздри в отсутвие шевеления мохнатого рта. За дверью офиса в этот момент секретарша, привыкшая все делать по расписанию (четыре минуты до конца десятого сеанса) выписывает пятизначный чек и запечатывает его в конверт с адресом прощающегося с психоаналитиком Киза.
Спустя три с половиной года Киз нижними позвонками считает ухабы проселочной дороги на подъездах к Катманду. Киз загорел, поджар, у него с собой восемь кило фототехники и защитного цвета панама с большими полями. Киз тщательно исследовал двадцать пять стран и предела этой цифре не видно. Киз не мылся неделю и потерял зубную щетку где-то в начале пути. Деньги у Киза заканчиваются, но он считает себя смельчаком, а деньги пока не считает проблемой. Он видел такие красоты, которые раньше не снились ему даже в снах. Вместе с тем, он горько скучает по водопроводу и пампушкам, которые готовила наполовину славянская жена Лизка. Впрочем, он не променяет имеющуюся реальность ни на какую другую. Ее давно уже не на что менять - ведь врядли кому-то и где-то он еще нужен.
За грузовиком бегут улыбающиеся азиатские дети с обветренными чумазыми лицами. Киз думает: почему они такие довольные - грязные, голодные, лысые, вшивые - и довольные? Это по-прежнему кажется Кизу непостижимым. Среди прочих желаний странника (голод, жажда, найти "халяву", сделать хороший кадр и принять удобную позу) у Киза где-то глубоко давно уже сидит желание придушить усатого психиатра.
На другом конце света психоаналитик морщит лоб и медленно вращает челюстью в своем кабинете. На языке у него, по обыкновению, маленькое лезвие, которым он никогда не режется. Он готовит статью в серьезный специализированный журнал. Он знает, что статью прочитает лишь человек десять, являющихся профессионалами в области, но факт ее публикации, возможно, позволит приписать еще немного к гонорарам. В статье современными научными методами доказывается, что для здорового человека удовлетворенность от жизни лишь на десять процентов зависит от внешних обстоятельств, а на девяносто - от особенностей восприятия. Закончив работу, он встает из-за стола, и, сладко улыбаясь под усами, отправляется домой к секретарше бодрой походкой, косолапо по пути пританцовывая.
- Пишу я, пишу эту долбаную программу, ковыряюсь. А она как капризная женщина - шаг влево, шаг вправо, и уже в обморок. И ни черта, понимаете, ни черта не работает аж до следующей недели!
- Или жена мне говорит: а что ты, милый, сегодня за день сделал? Так и говорит, «милый», чтобы, значит, смягчить силу вопроса. И дальше вкрадчиво: «Помнишь, я ведь просила...» Но имею я право один день в неделю посмотреть телевизор? И мне жалко ее, конечно, - жену, но имею ведь право!
- Звоню я своему другу институтскому, спрашиваю - как, да чего... А у него вечно - ни денег, ни своего дома, ни моей карьеры. И он при этом, зараза, довольный - чего он довольный, спрашивается? Можно подумать, все знает, и ничего ему не надо. Мог бы хотя бы мной поинтересоваться, а не своей довольной задницей. И я ему говорю - в общем, не сдержался: вечно как с тобой пообщаюсь, так чувство, вроде я в дерьме, а ты весь в белом!
- Продавщица в пекарне по пятницам - чудо как хороша. Ножки-глазки-шапочка... А руки, а как она багет заворачивает! В смысле, профессионально. Я каждый раз к кассе подхожу и думаю: сейчас что-нибудь эдакое ей скажу, остроумное. Например, не Вас ли, милая девушка, я видел на обложке последнего «Элле»? И тут приходит мысль: а как правильно-то произносится по-французски: «Элле», или «Эль», или «Иль», или... А очередь моя, конечно, подходит, и я сначала молчу, как дурак, секунд тридцать, пока все на меня пялятся, а потом выдавливаю из себя: «Два багета в пакет и коржик».
- У него, у начальника привычка посмотреть на тебя после доклада так косо, скривиться, вроде он одним взглядом может обесценить то, что ты делал-делал... И ничего ведь не скажет, не пояснит - догадывайтесь, мол, сами, что я о вас думаю. Ты, значит, мучайся потом, не спи, а он может и не думает ничего, а так, судорога по лицу прошла...
- А Лизка, она покупает вечно эти йогурты, знаете, органические. На них так и написано: «для младенцев». Нет, ну какие из нас младенцы, в тридцать-то лет? И стоит один йогурт где-то как сходить подстричься. Мне, конечно, чего - не жалко, на собственную-то жену, но ведь опять получается, что я деньги, простите, на унитаз зарабатываю, а?
- Секс? Секс... Ну что, секс... Это, в общем, не главное, я считаю...
У психоаналитика необъятные мохнатые усы и он медленно, едва заметно вращает челюстью, когда слушает. На самом деле, он перекатывает языком маленькое стальное лезвие от одной щеки к другой. Это его занимает. На десятый сеанс он обычно подбоченивается, громко вдыхает, будто нюхая свои же усища, и говорит, не выдыхая, что-нибудь вроде:
- Все, что Вы рассказываете, кажется мне очень интересным. То, что мы смогли все это открыто и здраво обсудить - большой шаг, который дает дорогу скрытому потенциалу. Я бы посоветовал Вам внести некоторые изменения в образ жизни. Сделать, наконец, то, что Вам всегда хотелось - пусть даже это какая-нибудь мелочь, безделица. Это будет прекрасным продолжением нашей терапии. И Вы сами постепенно почувствуете, как все налаживается.
Киз завороженно хлопает веками в ответ: ему кажется, магические слова выходят у доктора через ноздри в отсутвие шевеления мохнатого рта. За дверью офиса в этот момент секретарша, привыкшая все делать по расписанию (четыре минуты до конца десятого сеанса) выписывает пятизначный чек и запечатывает его в конверт с адресом прощающегося с психоаналитиком Киза.
Спустя три с половиной года Киз нижними позвонками считает ухабы проселочной дороги на подъездах к Катманду. Киз загорел, поджар, у него с собой восемь кило фототехники и защитного цвета панама с большими полями. Киз тщательно исследовал двадцать пять стран и предела этой цифре не видно. Киз не мылся неделю и потерял зубную щетку где-то в начале пути. Деньги у Киза заканчиваются, но он считает себя смельчаком, а деньги пока не считает проблемой. Он видел такие красоты, которые раньше не снились ему даже в снах. Вместе с тем, он горько скучает по водопроводу и пампушкам, которые готовила наполовину славянская жена Лизка. Впрочем, он не променяет имеющуюся реальность ни на какую другую. Ее давно уже не на что менять - ведь врядли кому-то и где-то он еще нужен.
За грузовиком бегут улыбающиеся азиатские дети с обветренными чумазыми лицами. Киз думает: почему они такие довольные - грязные, голодные, лысые, вшивые - и довольные? Это по-прежнему кажется Кизу непостижимым. Среди прочих желаний странника (голод, жажда, найти "халяву", сделать хороший кадр и принять удобную позу) у Киза где-то глубоко давно уже сидит желание придушить усатого психиатра.
На другом конце света психоаналитик морщит лоб и медленно вращает челюстью в своем кабинете. На языке у него, по обыкновению, маленькое лезвие, которым он никогда не режется. Он готовит статью в серьезный специализированный журнал. Он знает, что статью прочитает лишь человек десять, являющихся профессионалами в области, но факт ее публикации, возможно, позволит приписать еще немного к гонорарам. В статье современными научными методами доказывается, что для здорового человека удовлетворенность от жизни лишь на десять процентов зависит от внешних обстоятельств, а на девяносто - от особенностей восприятия. Закончив работу, он встает из-за стола, и, сладко улыбаясь под усами, отправляется домой к секретарше бодрой походкой, косолапо по пути пританцовывая.