"Дней минувших анекдоты..." - Иван Алиханов - "Фотокорреспондент" - глава
Глава 12
«Если на клетке с буйволом прочтешь надпись «лев» - не верь главам своим».
Козьма Прутков
Фотокорреспондент
Итак, весной 1946 года я стал фотокорреспондентом газеты «Молодой Сталинец».
Коллектив редакции состоял из симпатичных, интеллигентных молодых людей. Менее всего качествами, необходимыми для этого живого дела, обладал редактор. За время моей недолгой 30 месячной работы в газете сменилось три главных редактора, при этом каждый последующий был хуже предыдущего. Последний из них был из числа хозяйственных работников ЦК комсомола. При общении с «главным» сотрудники редакции всегда делали скидку на его заторможенность.
(фото 76)
Первым моим заданием было сфотографировать подписку на заем на паровозоремонтном заводе имени Сталина. Городской транспорт работал плохо. При передвижении по городу меня выручал велосипед. Редакционное удостоверение открыло доступ на территорию завода. Партком дал разрешение на съемку.
До этого я, кроме домашних съемок, фотографировал спортивные состязания, где всего важнее «уловить момент». Пытаюсь поймать момент и здесь. Угрюмые, немытые лица рабочих... Вокруг стола, покрытого кумачом, склоненные спины... Сделал пять-шесть снимков.
На следующий день принес фотографии. Лазарь Андреевич Пирадов, доброжелательный человек высокой культуры (будущий помощник первого секретаря ЦК КП Грузии), по-редакционному - Лазик, взглянув на мои снимки, спросил: «Что это такое?» - «Вы же меня вчера послали снять подписку...» Он отодвинул мою продукцию и сказал: «Сходите к Мише Квирикашвили (фотокорреспонденту газеты «Заря Востока»), у него, наверное, есть запасные кадры».
читать
Я увидел фотографии Миши и поразился. На заднем плане паровоз серии ИС (Иосиф Сталин) и анфас вождя со звездой на груди. На переднем плане сидят аккуратно одетые рабочие. Посередине - «при галстуке» - партсекретарь. Общее радостное выражение. Один из рабочих, уже выполнивший свой «гражданский долг», протягивает руку другому. Тому явно не терпится - тянется навстречу. Остальные ждут не дождутся своей очереди, чтобы подписаться на заем. Текст гласит: «Передовой рабочий «А» подписался на полуторамесячный оклад и вызвал на соревнование своего друга «Б».
- Миша, где ты это видел? - с удивлением воскликнул я.
- Как где? - в свою очередь удивился Миша, - Я сам это организовал. Фон у меня был снят заранее (таких фонов на все случаи жизни у него было навалом), и я его подклеил.
Так я получил первый, но далеко не последний урок репортажной «этики» и практики.
Следующее задание Лазика было сформулировано так: «Сделайте снимок на три колонки какого-нибудь приличного на вид цеха. На переднем плане поместите передового рабочего комсомольца».
На заводе сельхозмашин секретарь комитета комсомола рекомендует фотогеничного парня, перекрывающего норму выработки в два раза.
Лазик одобрил снимок. Сдаю его художнику на ретушь...
На следующий день прихожу в редакцию и вижу на первой полосе обычный «кирпич» - «Стахановец у станка». Иду с претензией к ответственному секретарю и нарываюсь на встречную претензию:
- Кого вы сняли?
- Передового комсомольца на фоне цеха - именно того, кого мне поручили снять, - отвечаю.
- А как его фамилия?
- Кудрявцев.
И тут Лазик преподал мне второй урок:
- В Грузии, - сказал он, - за последнее время построен ряд крупных предприятий - Руставский металлургический завод, Кутаисский автосборочный завод, Горийская прядильная фабрика. Однако, коренное население республики неохотно идет работать за станками. Задача нашей газеты пропагандировать и привлекать к этому делу грузинскую молодежь, а вы снимаете Кудрявцева.
Эта установка исключила из сферы моей деятельности, то есть из фокуса моего объектива, целый ряд предприятий, расположенных в районах компактного проживания русских и армян. Обидно было, потому что в эти районы входил ряд пищевых фабрик, в том числе и шоколадная, куда я собирался сходить и разжиться их сладкой продукцией.
Однако Лазик, сам будучи армянином, непреклонно соблюдал это правило национальной политики, дабы не вызвать оргвыводы, учитывая, что коллектив редакции состоял, в основном, из армян, русских и евреев.
Вскорости последовал и третий урок. В прессе то и дело возникали дежурные темы: «за чистоту рабочего места», «за оборачиваемость средств», «маяки» и пр. ЦК комсомола всегда генерировал подобные темы, и оттуда поступало прямое указание в газеты, о ком и о чем следует писать. Во время очередной кампании «за экономию металла» ЦК велело: «Надо отметить Нико Б. из вагоноремонтного цеха завода имени Сталина, который отличился в этом деле».
Прихожу в цех - в пустое помещение с земляным полом. Длинный верстак с рядом тисков. Посередине сверлильный станок. В цехе два подростка в телогрейках и ушанках. В цехе холодно. Один из них, поменьше ростом, оказался Нико Б.
Спрашиваю его:
- Что ты сэкономил?
Нико испуганно отвечает:
- Я ничего не делал, спросите у него, - показывая на старшего.
- Как же, - говорю, - ты что-то сэкономил...
Парень не понимает, чего я от него хочу.
Его товарищ панибратски бьет ладонью его по ушанке и говорит: - Дурак, ты что не видишь, это же не милиционер, а корреспондент. Скажи, что ты сделал.
Парень недоуменно смотрит на меня. Я опять спрашиваю:
- Ну, может быть, ты гайки собрал? Видишь, сколько их валяется на земле...
- Да, - говорит, - собрал.
- Сколько гаек?
- 10 штук.
- Подбери еще 5, будет 15, - советую я.
Нико послушно собирает гайки и кладет на верстак.
- А болты ты не сэкономил?
- Да, - говорит, - 10 штук.
Парень постепенно входит в игру.
- Собери еще 5, давай за одно и винты собери.
Собирает.
Делаю снимок пацана у верстака с напильником. В редакцию даю такую текстовку: «Комсомолец вагонного цеха Нико Б. сэкономил 15 болтов, 15 винтов и 15 гаек».
Утром на летучке вижу в газете свой снимок и читаю текст, вскакиваю со стула.
Редактор спрашивает:
- Что с Вами?
В полном недоумении восклицаю:
- Что здесь написано?!
Редактор читает вслух:
- Закавказская железная дорога перевыполнила план за последний квартал. Мчатся составы... Среди тысяч вагонов есть и те, которые связаны с именем передовика комсомольца Нико Б. Много болтов и гаек сэкономил этот молодой энтузиаст движения за экономию металла, за рациональное его расходование. На снимке...»
-Что же вас так удивило?» - вопрошает редактор. Я цитирую свой текст.
- Неужели Вы не понимаете, что в газете нельзя публиковать конкретные цифры - 15 болтов, 15 гаек?
- Я как раз это очень хорошо понимаю, и именно поэтому обозначил цифрами количество, чтобы показать, что ЦК подбросил нам липу!
- Это нас не касается, - говорит редактор, - Они поручили. Мы отразили. Все правильно! Садитесь!
Для создания местных кадров рабочих в Рустави открылось ФЗО, куда по разнарядке из районов, как в армию, рекрутировали подростков. Перед газетой была поставлена задача - показать заботу и внимание к ребятам, чтобы привлечь добровольцев. С таким поручением мы с Гришей Мулкиджаньяном отправились в Рустави.
Вокруг здания ФЗО целый бивак 13-15-летних ребят: кто спит, кто есть - сидят или лежат прямо на земле. Их много, может быть, человек 60. При виде взрослых они оживляются, и просят определить их столярами. Долго отыскиваем начальство. Выясняется, что помещение еще не отремонтировано, принять ребят некуда, а они все прибывают. А у нас своя задача - показать заботу и внимание, чего нет и в помине. Однако, за дело. Мы выбираем 6 человек фотогеничных ребят и ведем их в парикмахерскую. Первый снимок - их стригут, второй - выдача обмундирования. Ребята любуются красивой формой. Один примеряет фуражку. Открываем запыленный «красный уголок». Усаживаем их за шахматы и шашки - «ребята проводят свой досуг» - так называется третий снимок. Открываем неработающую запыленную столовую. На кого-то напяливаем халат. Сажаем ребят за стол, и они делают вид, что едят из пустых тарелок. «Ах, как вкусно и сытно питаются ребята» - четвертый снимок. За кухней находим два душевых соска. Воды, конечно же, нет. Ничего, художник дорисует. «После трудового дня приятно принять теплый душ» - пятый снимок. Шестой снимок - «ребята в общежитии» - пришлось снимать у директора ФЗО дома.
Работа закончена. С ребят снимают форму, сдают на склад и отправляют спать под акации - туда, откуда мы их привели. Благо сентябрь месяц в Тбилиси теплый.
Выходит специальное приложение к газете со всем этим позором.
Сколько еще «уроков» ожидает меня впереди?
С другой стороны, работа в газете давала мне и новые интересные встречи и впечатления, связанные с разъездами по районам Грузии.
В горном районе Гурии комсомолка-кукурузовод Нана Д. получила орден «Знак почета». Верхом, вместе с представителем райкома комсомола добираюсь до ее дома. Мой провожатый уезжает.
Наны нет дома. Ее мать с большим сожалением, извиняясь, просит подождать. Нана в поле, скоро вернется. Меня приглашают в комнату отдохнуть. Зажигается камин, на столе появляются фрукты и бутылка с «Одессой». Так в Грузии называется вино из винограда «Изабелла», легкое и ароматное.
Сижу, жду. Тем временем слышу визг поросенка, квохтанье кур. Выхожу на балкон. Мимо меня несколько раз пробегает какая-то некрасивая девочка, приходит хозяйка. Мальчишка на моей лошади куда-то ускакал. Предполагаю, что за Наной. Спрашиваю девочку, не за Наной ли поехал парень. «Не беспокойтесь, сударь, - отвечает она. - Нана скоро придет». Тем временем в доме какая-то суета... К чему-то люди готовятся, проходит часа два. Злюсь и нервничаю. Мне надо еще засветло успеть к знатному кукурузоводу, а Наны все нет.
Проходит три часа. Я прошу у хозяйки дома дать мне провожатого с тем, чтобы самому на лошади поехать в поле за Наной. Меня очень вежливо просят не беспокоиться и еще немножечко подождать. Злюсь на свое глупое положение пленника. Кроме того, я уже проголодался. Однако делать нечего. Терплю.
Тем временем приходят какие-то люди, и я все допытываюсь, нет ли среди них Наны.
Приходит хозяин дома и говорит: «Вы, наверное, проголодались, пожалуйте откушать». Я голодный и расстроенный вхожу вместе с хозяином в комнату, где вокруг большого стола уже сидят человек двадцать пять. Стол ломится от всевозможной снеди. Посередине лежит жареный поросенок с редиской во рту. Что это, думаю, свадьба?
Хозяин представляет меня гостям: «Вот этот уважаемый сударь приехал сюда ради нашей дочери Наны». Меня сажают на почетное место, и только теперь я начинаю понимать, что весь этот сыр-бор - традиционное гостеприимство гурийцев - ради меня.
Начинаются традиционные тосты. Первый - «За здоровье великого Сталина!» Стоя, все осушают стаканы. Второй тост - «За нашего Лаврентия!», третий - «За политбюро в целом!», четвертый - «За нашего Кандида!» (Чарквиани - тогдашнего первого секретаря ЦК КП Грузии). И пошло-поехало. Доходит очередь и до меня. Все по очереди желают мне всего самого лучшего. Начинается удивительное гурийское неподражаемое многоголосое пение. Какой слух у этих людей! Они поют в четыре голоса, никогда специально этому не учившись!
Я уже сыт, немного пьян, растроган отношением этих впервые увидевших меня людей. Однако, где же Нана? Я же приехал сюда по делу, а день уже клонится к вечеру. Гости дружно смеются. «Да вот она, Нана, наша дочь», - показывает хозяин на некрасивую девочку, которая весь день вертелась дома, помогала матери, а сейчас то и дело приносит новые кушанья, сменяет тарелки и вообще суетится вокруг стола.
Хитрость хозяина, оказывается, всем уже известна. Я извиняюсь, встаю из-за стола, так как уже темнеет, беру свой аппарат и понимаю, что сфотографировать Нану так, чтобы Лазик был доволен, невозможно. Однако она надевает свой орден, и я трачу целую кассету, снимая ее в разных ракурсах, заставляя менять выражение лица, то улыбаться, то быть серьезной или сосредоточенной. Однако, сделать эту милую труженицу фотогеничной невозможно.
На другой день утром еду верхом на чайную плантацию, чтобы сфотографировать знатную сборщицу чая. Слава богу, она на плантации, но просит меня подождать, чтобы сходить в палатку и привести себя в порядок. Время идет, сборщицы все нет. Иду в палатку, и там нет. «Она сейчас вернется», - сообщают мне. Проходит часа два. По дороге от села едет телега, груженая вином и снедью с «моей» сборщицей. Начинается всеобщий пикник. Бригадир за тамаду. Порядок тостов неизменен. Для уплотнения времени застолья «Изабелла» пьется полулитровыми банками. Наконец делаю свои фотографии и уже сильно под хмельком еду в гостиницу колхоза «Шрома» (Труд), где я остановился.
Вечером ко мне приходит директор гостиницы, курчавый блондин небольшого роста, с закрученными кверху усиками и спрашивает, не хочу ли я поужинать. Я не возражаю, и он просит меня спуститься с ним в зал.
Открываю дверь и вижу, что там идет застолье. За длинным столом собралось человек двадцать. Подаюсь назад. «Пожалуйста, проходите», - просит директор. «Здесь какая-то компания», - говорю. «Я подумал, - ответил директор, - что Вы же не будете один сидеть за столом и ужинать, - и произносит грузинскую пословицу, которая могла возникнуть у чрезвычайно хлебосольного народа, - «в одиночестве, даже вкушающий пищу, достоин сожаления». Председатель колхоза велел познакомить Вас с нашими лучшими колхозниками».
Работа у чайных сборщиц, у табаководов, да и у всех у них нелегкая. Например, чтобы выполнить норму, сборщица табачных листьев должна собрать их и нанизать на трехметровые отрезки шпагата - лист к листу - 1200 штук. Если считать, что три листа имеют толщину один сантиметр, то ей нужно перебрать примерно миллион листов за сезон. Несмотря на тяжкий труд, эти люди не озлобляются, они неизменно приветливы и доброжелательны.
Утром заходит мой знакомый директор и спрашивает: «Что изволите поесть на завтрак, батоно?» В русском такая вежливая форма обращения соответствует слову «сударь». «Я бы поел яичницу», - говорю, имея в виду блюдо из 2-х яиц. «Яичница само собой, но, может быть, вы поедите немного холодного мяса козленка?» - «Да нет, спасибо». - «Может быть холодной курицы с чесночной подливой?» - «Да нет, спасибо. Утром я много не ем». - «Салат помидорный я уже приготовил...»
Спускаемся... Все, что было перечислено, - на столе. Яичница в целую сковороду, яиц из пяти. Боже мой!
За день делается один снимок. Больше невозможно.
Фотографирую знатного кукурузовода Чоколи Квачахия. Повязываю на него мой галстук, который он никогда не надевал. Но таковы требования нашей прессы.
Иду прощаться с председателем колхоза. Он показывает мне «ход» - две колесные пары, ось между которыми - это вертел для поджаривания телят целиком! «Шашлык» из целой телячьей туши готовится во дворе и ввозится в огромную пиршественную залу, где срезается верхний поджаренный слой, и «ход» движется обратно для дальнейшей жарки теленка на костром. Возможно, так было во времена Лукулла?..
Верхом с сопровождающим еду на железнодорожную станцию. Вижу красивый дом. Наученный Мишей Квирикашвили, хочу сфотографировать его как будущий «фон» для какого-нибудь передовика или старика.
Выбираю точку съемки. Пожилая женщина подходит к калитке и приглашает «пожаловать». Мой провожатый отказывается, а я продолжаю свое дело. Тем временем женщина зовет пожилого мужчину, а сама выносит на газон ковер, готовится нас угощать. «Пожалуйте, благословите наш дом стаканчиком вина!» - просит хозяин. «Не обижайте нас отказом». Отказаться невозможно. Заходим, поднимаем стакан вина за процветание дома и его хозяев...
Будь благословенна, сельская западная Грузия!
А мой прогноз в отношении Наны подтвердился. Лазик посмотрел на фото девушки с орденом «Знак почета» и сказал: «Неужели нельзя было снять в другом ракурсе?» Я молча положил на стол вторую фотографию. «Ну, эта еще хуже!» Кладу третью, Лазик разводит руками: «Ну, Иван Иванович...» Кладу сразу штук десять. Он с сожалением рассматривает и бормочет что-то. Ему, эстету, трудно примириться с тем, что в газете появится что-то, портящее общий вид полосы. Он всегда полон планов по поводу оригинальных фотографий для газеты. «Сняли бы Вы что-нибудь оригинальное, например, вздыбленные леса или стахановца у станка в оригинальном ракурсе...»
Однажды он, чуть не плача, показал мне разворот такой же молодежной газеты, но на грузинском языке. Разворот был посвящен удивительному ребенку по имени Робинзон, который в 8-месячном возрасте играет в футбол, читает букварь, ловит сачком бабочек... Все это было иллюстрировано пятью или шестью фотографиями. Сопровождающий текст за подписью известного педиатра и педагогов подробно описывал этот феномен и сулил прекрасные перспективы этому ребенку.
- Вот видите? Мы опять плетемся в хвосте событий. Такой блестящий материал проплыл мимо нас. Немедленно берите командировку и езжайте в Кутаиси, - направил меня Лазик.
Однако, в командировку я не успел уехать, так как это позабавившее всю республику событие имело весьма поучительное продолжение. Какая-то женщина, материально ответственное лицо, проворовалась. Она имела грудного ребенка по имени Робинзон и надеялась в связи с этим на снисхождение суда. К ее горю, ребенок умер. Похоронив его тайком, она где-то в деревне попросила родственников «одолжить» ей мальчика, которому было три года, и выдала его за своего сына Робинзона. О новом Робинзоне узнал фотокорреспондент Рубен Акопов. Кончилось тем, что женщину за воровство осудили. Мальчика отдали обратно родителям, а фотокорреспондент Акопов получил прозвище Робинзон…
Пишу я эти записки, и одновременно смотрю телевизор. Депутат Ю. Голик говорит, что из ста проверенных торговых точек во всех обсчитывают и обвешивают, рискуя попасть на скамью подсудимых. Кого-то для отчета арестовывают, приходят новые и опять воруют. Нет выхода!
…Кахетия. Перегон баранов на летние пастбища.
На берегу красавицы-реки Алазани неоглядные отары овец. Их переправляют на двух паромах. Вожака - козла возят туда и обратно. Без него стадо на паром загнать невозможно. По случаю перегона овец, к реке понаехало все начальство района: секретари райкома, работники исполкома, прокуратуры, милиции. Дел у них здесь нет. Они приехали проводить время.
Надо представить живописную картину: горят костры, над ними на козлах висят огромные котлы. Свежуются туши молодых барашков. То и дело слышны взрывы. Это аммоналом, отобранным у неудачливых браконьеров, взрываются воды Алазани. Глушат рыбу. Она плывет белыми животами вверх, увлекаемая медленным течением реки. Многочисленная обслуга, сопровождающая начальство, в трусах лезет в воду, и собирает в корзины наиболее крупные рыбины. На полуторке покоится огромная бочка с вином... Удивительной красоты ландшафты окаймляют зеленые невысокие горы. На одной из них видна крыша охотничьего домика Берии.
Через пять минут рыба сварена. Ее достают шумовкой из подсоленного кипятка и кладут остывать на широкие листья. Тем временем в золе уже чуть прожарилась баранья печень - самая изысканная закуска к первым стаканам знаменитого кахетинского вина. Пир набирает силу. Играет доли (барабан) и зурна, звучит «сачидаво» - музыка для борьбы. Находятся желающие померяться силами - начинаются схватки. В котлах уже варится баранье мясо - хашлама. Народу так много, что организовать традиционный общий стол никто не пытается. Появляются желающие пострелять по пустым бутылкам. Очень весело!
Какая-то группа собралась в компанию, и начали провозглашаться тосты. Как всегда, за великого Сталина и так далее. Уже поели рыбу, но поспело нежное и очень вкусное вареное мясо молодого барашка.
Кахетинские песни более полнозвучны и громкоголосы, чем песни западных грузин. Мощно звучат басы. На их фоне тянется построенная на переходных полутонах замысловатая мелодия. Вид Алазани в окружении близлежащих гор, запах дыма и шашлыков в сочетании с вином, обостряющим ощущения, делают всех добрыми друзьями. Поистине присутствующие пребывают в какой-то нирване. Очень хорошо!
Делаю массу снимков и с восторгом участвую во всеобщей вседозволенности совместно с привилегированными лицами района и их приближенными. Они могут с полной откровенностью благодарить «отца народов» за счастливую и радостную жизнь. Но вовсе не для того, чтобы «на халяву» поесть и попить, собрались они здесь. Этого добра у каждого в доме навалом. Тут укрепляются связи, налаживается общение, а кроме того, это традиция предков - устраивать веселый праздник у Алазани при проводах отар на альпийские луга.
Впрочем, «ларчик открылся» просто: у каждого из этих местных феодалов «нелегально» в отарах немало и собственной баранты. Это дает возможность партийным боссам из Тбилиси, в свою очередь, «нелегально» пользоваться дарами от закрепленных за ними хозяйств, преподносимыми в дни государственных и личных праздников. И все они вместе чувствуют себя прекрасно под мощной защитой общего сюзерена, охотничий домик которого с прилегающей территорией, заселенной джейранами, косулями и кабанами, с обслугой, сколько лет ждет, не дождется (так и не дождался) дорогого Лаврентия Павловича.
Вскоре я стал по совместительству работать фотографом в обществе культурных связей с заграницей ГОКСе, готовить тематические подборки и сопровождать иностранных гостей.
Вот сценарий одной из таких подборок «Рабочий депутат»:
1. У станка. 2. Принимает избирателей, помогает решать их проблемы. 3. Пикник с семьей на фоне личного автомобиля. 4. В опере с женой. 5. На совещании у директора завода. 6. Дома, в семейной обстановке за ужином.
Прихожу на завод. Мой депутат бранится с мастером - нет заготовок. Очень обрадовался, прочтя сценарий. Нашлось веселое дело. Просит одну из старух-уборщиц для изображения избирательницы сходить домой, и надеть старинный грузинский костюм с ободком на голове и тюлевой косынкой - «чихтикопи».
Мой депутат входит в роль и беседует с «избирательницей» в красном уголке о том, какие у нее проблемы и чем ей можно помочь. Она тоже входит в роль, жалуется на протекающий потолок. «Пятьсот рублей тебе хватит?» - спрашивает депутат. Обрадовано старуха кивает...
Работали мы с ним два дня. Для съемок «пикника» председатель ГОКСа дал нам на полчаса свою «Победу». Днем сажаю депутата с супругой в ложу оперного театра. Справа и слева, в качестве зрителей ассистируют сотрудники театра. «Дома» фотографируем в углу гостиной ГОКСа.
Всеобщий обман. Все весело входят в роли, чтобы «обмануть» кого-то за границей, показать какая у нас отличная демократия и великолепная «советская» жизнь. Много тематических подборок такого рода тиражировалось и отправлялось за рубеж.
Кто этому верит? Кого мы там обманываем?
Чтобы очаровывать иностранных гостей, их, как правило, отвозили в Цинандали - бывшее имение князя и поэта Александра Чавчавадзе. Лет двести тому назад, войска Шамиля выкрали семью Чавчавадзе, запросили выкуп в 50 тысяч серебром, а так же потребовали возвратить из Петербурга в горы сына Шамиля, который стал к тому времени камер-юнкером Николая I. Выкуп были уплачен. Сын возвращен, и вскоре умер в горах от тоски и туберкулеза.
Неподалеку от этого имения расположен винный завод, посещение которого являлось непременным в программе экскурсии. Огромные чаны, высотой метра в три. Вокруг них, на высоте примерно одного метра от верхнего края, положены мостки. Гости проходят в сопровождении винодела по этим мосткам с дегустационными стаканами в руках и пробуют содержимое чанов. В первом - сладкое сусло, только начинающее бродить, во втором - сладкое, как будто газированное, молодое вино - мачари, дальше следует все более и более перебродивший виноградный сок с еще изрядной сахаристостью.
Гости с удовольствием пробуют. Хмельной воздух сам по себе пьянит непривычного человека... Когда делегация, уже изрядно подвыпившая, выходит на свежий воздух, винодел осведомляется, какое из опробованных вин посетители предпочитают пить.
Французы, которых я сопровождаю, пожимая плечами, переглядываются: «Как, еще пить?»
Прогулка по роскошному декоративному парку возбуждает аппетит. Вид стола, заваленного гастрономическими деликатесами: икрой, вареной рыбой «цоцхали», разделанными вареными курами, жареным поросенком, массой зелени, помидорами, соленьями, острыми подливками, - еще в большей мере возбуждает аппетит.
Восточная Грузия не столь изощрена в разнообразии кулинарных чудес, как западная. Но по количеству выпиваемого вина ее жителям нет равных. Не отстают они и в количестве поглощаемой пищи.
Поначалу гостей обносят горячим хачапури и предлагают для аппетита рюмку-другую марочного коньяка. И пошло, поехало.
Порядок тостов тот же, но речи несколько пространнее. Однако, значимость первых тостов столь велика, что никто не оставляет в стакане ни капли: кто же осмелится не осушить бокал за Сталина, Берию, политбюро или Кандида?
Море разливанное потрясает расчетливых и скаредных французов. Появляется специально привезенный по этому случаю хор. Звучат кахетинские песни «Мравалжамиер» (многие лета), «Замтари» (зима)...
Танцуют молодые люди из хореографического ансамбля.
Из огромного двухлитрового рога пьет вино специально приглашенный для этого человек. Другой - поднимает зубами сервированный на 4-х человек столик.
Поздно, часов в 10-11 вечера пьяных и довольных гостей рассаживают в автобусы и везут в Тбилиси.
У гостей, конечно, остаются неизгладимые впечатления и полная уверенность, что в Грузии коммунизм уже построен.
Сдавая фотографии, я, как и все сопровождающие сотрудники ГОКСа, должен подробно написать, кто с кем и о чем говорил.
Как-то меня пригласил директор картинной галереи. Он просил сфотографировать указанные им виды города. С негативов при помощи эпидиаскопа директор рисовал офорты. Галерея ремонтировалась.
Когда мы выходили, маляр подошел к нему и, показывая несколько покрашенных кусков фанеры, спросил, каким колером красить колонны и каким стены фасада. Директор указал ему. Маляр попросил расписаться на этих крашеных кусках. «Сейчас вернусь и распишусь», - сказал директор. Мы ушли, и в дороге я спросил его, почему он не расписался сразу. «Вы знаете, - ответил он, - здание на главном проспекте. Вдруг какому-то секретарю этот цвет не понравится, и у меня могут быть неприятности.. А маляры не будут стоять зря. Они уже, наверное, красят...». «Вот перестраховщик», - подумал я тогда.
С тех пор прошло десять лет. В 1958 году отмечалось 1500-летие Тбилиси. На празднование ожидался приезд Хрущева. Главные события должны были происходить на стадионе «Локомотив» (стадион «Динамо» капитально ремонтировался), который для этой цели подновлялся. Я был заведующим кафедрой борьбы института физкультуры, и мне поручили подготовить один из номеров программы - «грузинскую борьбу». Директором стадиона был мой хороший знакомый. Он пригласил художников для консультации по поводу украшения стадиона. Когда красился потолок главной ложи в густой голубой цвет, на стадион в сопровождении целой свиты, приехал первый секретарь города. Он стремительно вошел в ложу, и вдруг поднял крик по поводу цвета.
- Кто выбрал этот цвет?! - с негодованием вопил он.
Директор отвечал, что идея принадлежит художнику А.
- У него тоже, оказывается, есть вкус, - под общий смех своих спутников сказал первый секретарь, и велел немедленно перекрасить потолок правительственной ложи и уехал.
Маляр, выполнявший работу, сказал директору, что, во-первых, надо закончить окраску, так как, какой бы краской сейчас не перекрашивать, голубой фон все равно будет просвечивать. А во-вторых, единственное, что можно класть поверх голубой краски - темный беж или шоколадно-коричневый.
Директор стадиона не решился беспокоить первого секретаря и позвонил второму секретарю, который присутствовал при распоряжении, и уточнил - в какой же все-таки цвет велел перекрашивать первый секретарь.
- Делай, как тебе приказали! - обругал тот директора, и бросил трубку.
Делать было нечего, и потолок ложи принял мрачный коричневый колорит.
В это время на стадион приехал первый секретарь ЦК КП Грузии Василий Павлович Мжаванадзе. Он осведомился, успевают ли подготовить стадион к сроку, и уехал, довольный положительным ответом.
К вечеру вновь примчался первый секретарь Тбилиси со своей свитой. В ложу прибежал второй секретарь (который ругался по телефону) и стал вопить:
- Что вы наделали, что это за цвет, какой идиот его придумал? Тут директор стадиона понял, что он пропал. В это время маляр, который докрашивал потолок, будто про себя негромко произнес:
- Мжаванадзе понравилось, а другим не нравится...
- Василий Павлович был здесь? - воскликнул второй.
- Да, - сказал директор, - ему понравилось! В этот момент в ложу поднялся первый и, в свою очередь, стал ругать директора по поводу мрачной окраски. Тотчас (все развивается молниеносно) второй ему шепнул:
- Василию Павловичу понравилось.
- Вот видите, - тут же переменил тон первый секретарь, - как хорошо! А то покрасили в дурацкий голубой, как в бардаке!
Когда директор стадиона рассказал мне о том, как его спас маляр, я вспомнил эту давнюю историю с директором картинной галереи, и оценил его мудрость.
В ГОКСе стало известно, что в ознаменование своего 70-летия Сталин сделал подарки - послал по 20 тысяч рублей всем своим однокашникам и написал им письма. Я был командирован в Гори для того, чтобы отразить это событие в фотодокументах и взять у награжденных интервью.
Один их них, Александр Гвердцители показал мне письмо Сталина: «Брат мой Сандро, шлю тебе маленький подарок, желаю крепкого здоровья. Твой Сосо» (я не могу поручиться за буквальную точность, но суть была именно такой). Письмо было коротким, написано по-грузински, крупными буквами на листке из обычного блокнота синим карандашом. Адресат, естественно, очень гордился этим посланием. При этом Сандро особенно акцентировал, что Сталин только к нему - изо всех награжденных - обратился, как к брату.
Я спросил его о причине такого сердечного обращения. И вот что Гвердцители ответил мне:
- Дело в том, что Сосо был крестником моего отца, а я был крестником отца Сталина - Якоба Эгнаташвили.
Эта история мне была хорошо известна, поскольку мой отчим как раз и был сыном Якоба Эгнаташвили. Однако от Сандро Гвердцители я узнал совершенно не известные мне подробности.
Сандро рассказал, что до рождения Сталина - он его называл «Сосо» - у Кэке (так в Гори, а потом и в Тифлисе - называли мать Сталина Екатерину) было двое детей от своего мужа Бесо (Виссариона Джугашвили). Сталин был у Кэке третьим ребенком.
Первых двух детей Кэке крестил сам Якоб Эгнаташвили, у которого она была в услужении. Эти два ребенка во младенчестве умерли.
Бесо давно переехал в Тифлис и работал на обувной фабрике Адельханова, когда Кэке родила третьего ребенка - Сосо, будущего Сталина.
Сандро пояснил мне, почему Якоб Эгнаташвили просил его отца крестить ребенка:
- Не мог же Якоб крестить своего собственного сына.
Вот Сосо и был крестником моего отца, а я был крестником Якоба Эгнаташвили. Поэтому Сталин обращается ко мне, как к брату.
В грузинской традиции называть сыновей-первенцев именем отца. Вот и Сосо когда сам стал отцом - своего первенца назвал Яковом. Ведь в Грузии это имя довольно редко встречается, - рассказал мне тогда Сандро Гвердцители.
Итак, Александр Гвердцители поставил точку над i. Мы знаем множество семей, которые Сталин расстрелял, разорил и уничтожил. С другой стороны, Эгнаташвили, видимо, одна из немногих семей, которую он решительно поддерживал, считая всех их родственниками. Эта версия не вызвала сомнения у всех жителей Гори, хотя официально отцом его считается Бесо Джугашвили, которого осетины считают своим компатриотом, а грузины - грузином.
Впрочем, существует еще одна малоправдоподобная версия рождения Сталина, принадлежащая Рою Медведеву. По этой версии отцом Сталина является путешественник и географ Николай Пржевальский. Основа ее - портретное сходство и похожий, жестокий характер.
Анатолий Рыбаков лишь осторожно упоминает о том, что Якоб Эгнаташвили платил за обучение Иосифа в духовной семинарии...
Мне не представляло бы большого труда приносить в редакцию 10-15 фотографий в неделю, тем более, что за три года у меня скопилось множество запасных «стахановцев», «передовиков-комсомольцев», спортсменов и прочего проходного материала, но я все же предпочел уйти из-за из редакции из-за совершенно дикого случая. К этому времени у нас появился новый редактор - бывший завхоз ЦК комсомола республики. Событие это совпало по времени с очередной газетной кампанией - «борьбой за чистоту нравов» нашей и без того самой нравственной в мире молодежи.
Вдохновившись этой новой идеей, Лазик поручил мне создать шедевр на три колонки на тему «Весна - Любовь - Спорт».
Решил я его в стиле соцреализма: на фоне цветущего миндального дерева примерно в центре была помещена красивая, улыбающаяся девица в трусах и майке, с диском в правой руке. Левым плечом она несколько заслоняла стоящего чуть позади парня с копьем в левой руке. На заднем плане - цепочкой бегущие ребята.
Я положил на стол Лазику свой шедевр.
- Вот, оказывается, умеете, когда постараетесь! - рассматривая с удовлетворением воплощение своей идеи, сказал обычно не щедрый на похвалы Лазик.
На следующий день на летучке с досадой я не обнаружил свой фотомонтаж на газетной полосе, и спросил:
- В чем дело, Лазарь Андреевич! Где же весна, любовь и спорт?
- Снял новый редактор, - разводя руками, ответил Лазик.
- Почему Вы убрали из номера мое фото? - обратился я к главному.
Тот, несколько смутившись, ответил вопросом на вопрос:
- А где у парня правая рука?
В недоумении, я ответил:
- Как где? Рука заслонена. Не думаете же Вы, что я заснял однорукого инвалида?
- Да нет, я так не думаю. Наоборот. Я полагаю, что было бы гораздо лучше, если он действительно был бы одноруким. По крайней мере, было бы все ясно!
Боже мой! Только тут я осознал, какого мудреца нам сплавили из ЦК комсомола. В воспаленном мозгу главного редактора комсомольская борьба за чистоту нравов переплавилась в бдительность евнуха из восточного гарема.
Стало ясно, что дальнейшая работа с новым редактором - это постоянные дурацкие разбирательства и выяснения отношений. Такая перспектива меня не прельщала, и я ушел из газеты.
Впоследствии, в течение многих лет, встречаясь с моими бывшими сослуживцами-друзьями, одной из постоянных тем воспоминаний о нашей совместной работе был знаменитый диалог о пропавшей шкодливой руке.
«Если на клетке с буйволом прочтешь надпись «лев» - не верь главам своим».
Козьма Прутков
Фотокорреспондент
Итак, весной 1946 года я стал фотокорреспондентом газеты «Молодой Сталинец».
Коллектив редакции состоял из симпатичных, интеллигентных молодых людей. Менее всего качествами, необходимыми для этого живого дела, обладал редактор. За время моей недолгой 30 месячной работы в газете сменилось три главных редактора, при этом каждый последующий был хуже предыдущего. Последний из них был из числа хозяйственных работников ЦК комсомола. При общении с «главным» сотрудники редакции всегда делали скидку на его заторможенность.
(фото 76)
Первым моим заданием было сфотографировать подписку на заем на паровозоремонтном заводе имени Сталина. Городской транспорт работал плохо. При передвижении по городу меня выручал велосипед. Редакционное удостоверение открыло доступ на территорию завода. Партком дал разрешение на съемку.
До этого я, кроме домашних съемок, фотографировал спортивные состязания, где всего важнее «уловить момент». Пытаюсь поймать момент и здесь. Угрюмые, немытые лица рабочих... Вокруг стола, покрытого кумачом, склоненные спины... Сделал пять-шесть снимков.
На следующий день принес фотографии. Лазарь Андреевич Пирадов, доброжелательный человек высокой культуры (будущий помощник первого секретаря ЦК КП Грузии), по-редакционному - Лазик, взглянув на мои снимки, спросил: «Что это такое?» - «Вы же меня вчера послали снять подписку...» Он отодвинул мою продукцию и сказал: «Сходите к Мише Квирикашвили (фотокорреспонденту газеты «Заря Востока»), у него, наверное, есть запасные кадры».
читать
Я увидел фотографии Миши и поразился. На заднем плане паровоз серии ИС (Иосиф Сталин) и анфас вождя со звездой на груди. На переднем плане сидят аккуратно одетые рабочие. Посередине - «при галстуке» - партсекретарь. Общее радостное выражение. Один из рабочих, уже выполнивший свой «гражданский долг», протягивает руку другому. Тому явно не терпится - тянется навстречу. Остальные ждут не дождутся своей очереди, чтобы подписаться на заем. Текст гласит: «Передовой рабочий «А» подписался на полуторамесячный оклад и вызвал на соревнование своего друга «Б».
- Миша, где ты это видел? - с удивлением воскликнул я.
- Как где? - в свою очередь удивился Миша, - Я сам это организовал. Фон у меня был снят заранее (таких фонов на все случаи жизни у него было навалом), и я его подклеил.
Так я получил первый, но далеко не последний урок репортажной «этики» и практики.
Следующее задание Лазика было сформулировано так: «Сделайте снимок на три колонки какого-нибудь приличного на вид цеха. На переднем плане поместите передового рабочего комсомольца».
На заводе сельхозмашин секретарь комитета комсомола рекомендует фотогеничного парня, перекрывающего норму выработки в два раза.
Лазик одобрил снимок. Сдаю его художнику на ретушь...
На следующий день прихожу в редакцию и вижу на первой полосе обычный «кирпич» - «Стахановец у станка». Иду с претензией к ответственному секретарю и нарываюсь на встречную претензию:
- Кого вы сняли?
- Передового комсомольца на фоне цеха - именно того, кого мне поручили снять, - отвечаю.
- А как его фамилия?
- Кудрявцев.
И тут Лазик преподал мне второй урок:
- В Грузии, - сказал он, - за последнее время построен ряд крупных предприятий - Руставский металлургический завод, Кутаисский автосборочный завод, Горийская прядильная фабрика. Однако, коренное население республики неохотно идет работать за станками. Задача нашей газеты пропагандировать и привлекать к этому делу грузинскую молодежь, а вы снимаете Кудрявцева.
Эта установка исключила из сферы моей деятельности, то есть из фокуса моего объектива, целый ряд предприятий, расположенных в районах компактного проживания русских и армян. Обидно было, потому что в эти районы входил ряд пищевых фабрик, в том числе и шоколадная, куда я собирался сходить и разжиться их сладкой продукцией.
Однако Лазик, сам будучи армянином, непреклонно соблюдал это правило национальной политики, дабы не вызвать оргвыводы, учитывая, что коллектив редакции состоял, в основном, из армян, русских и евреев.
Вскорости последовал и третий урок. В прессе то и дело возникали дежурные темы: «за чистоту рабочего места», «за оборачиваемость средств», «маяки» и пр. ЦК комсомола всегда генерировал подобные темы, и оттуда поступало прямое указание в газеты, о ком и о чем следует писать. Во время очередной кампании «за экономию металла» ЦК велело: «Надо отметить Нико Б. из вагоноремонтного цеха завода имени Сталина, который отличился в этом деле».
Прихожу в цех - в пустое помещение с земляным полом. Длинный верстак с рядом тисков. Посередине сверлильный станок. В цехе два подростка в телогрейках и ушанках. В цехе холодно. Один из них, поменьше ростом, оказался Нико Б.
Спрашиваю его:
- Что ты сэкономил?
Нико испуганно отвечает:
- Я ничего не делал, спросите у него, - показывая на старшего.
- Как же, - говорю, - ты что-то сэкономил...
Парень не понимает, чего я от него хочу.
Его товарищ панибратски бьет ладонью его по ушанке и говорит: - Дурак, ты что не видишь, это же не милиционер, а корреспондент. Скажи, что ты сделал.
Парень недоуменно смотрит на меня. Я опять спрашиваю:
- Ну, может быть, ты гайки собрал? Видишь, сколько их валяется на земле...
- Да, - говорит, - собрал.
- Сколько гаек?
- 10 штук.
- Подбери еще 5, будет 15, - советую я.
Нико послушно собирает гайки и кладет на верстак.
- А болты ты не сэкономил?
- Да, - говорит, - 10 штук.
Парень постепенно входит в игру.
- Собери еще 5, давай за одно и винты собери.
Собирает.
Делаю снимок пацана у верстака с напильником. В редакцию даю такую текстовку: «Комсомолец вагонного цеха Нико Б. сэкономил 15 болтов, 15 винтов и 15 гаек».
Утром на летучке вижу в газете свой снимок и читаю текст, вскакиваю со стула.
Редактор спрашивает:
- Что с Вами?
В полном недоумении восклицаю:
- Что здесь написано?!
Редактор читает вслух:
- Закавказская железная дорога перевыполнила план за последний квартал. Мчатся составы... Среди тысяч вагонов есть и те, которые связаны с именем передовика комсомольца Нико Б. Много болтов и гаек сэкономил этот молодой энтузиаст движения за экономию металла, за рациональное его расходование. На снимке...»
-Что же вас так удивило?» - вопрошает редактор. Я цитирую свой текст.
- Неужели Вы не понимаете, что в газете нельзя публиковать конкретные цифры - 15 болтов, 15 гаек?
- Я как раз это очень хорошо понимаю, и именно поэтому обозначил цифрами количество, чтобы показать, что ЦК подбросил нам липу!
- Это нас не касается, - говорит редактор, - Они поручили. Мы отразили. Все правильно! Садитесь!
Для создания местных кадров рабочих в Рустави открылось ФЗО, куда по разнарядке из районов, как в армию, рекрутировали подростков. Перед газетой была поставлена задача - показать заботу и внимание к ребятам, чтобы привлечь добровольцев. С таким поручением мы с Гришей Мулкиджаньяном отправились в Рустави.
Вокруг здания ФЗО целый бивак 13-15-летних ребят: кто спит, кто есть - сидят или лежат прямо на земле. Их много, может быть, человек 60. При виде взрослых они оживляются, и просят определить их столярами. Долго отыскиваем начальство. Выясняется, что помещение еще не отремонтировано, принять ребят некуда, а они все прибывают. А у нас своя задача - показать заботу и внимание, чего нет и в помине. Однако, за дело. Мы выбираем 6 человек фотогеничных ребят и ведем их в парикмахерскую. Первый снимок - их стригут, второй - выдача обмундирования. Ребята любуются красивой формой. Один примеряет фуражку. Открываем запыленный «красный уголок». Усаживаем их за шахматы и шашки - «ребята проводят свой досуг» - так называется третий снимок. Открываем неработающую запыленную столовую. На кого-то напяливаем халат. Сажаем ребят за стол, и они делают вид, что едят из пустых тарелок. «Ах, как вкусно и сытно питаются ребята» - четвертый снимок. За кухней находим два душевых соска. Воды, конечно же, нет. Ничего, художник дорисует. «После трудового дня приятно принять теплый душ» - пятый снимок. Шестой снимок - «ребята в общежитии» - пришлось снимать у директора ФЗО дома.
Работа закончена. С ребят снимают форму, сдают на склад и отправляют спать под акации - туда, откуда мы их привели. Благо сентябрь месяц в Тбилиси теплый.
Выходит специальное приложение к газете со всем этим позором.
Сколько еще «уроков» ожидает меня впереди?
С другой стороны, работа в газете давала мне и новые интересные встречи и впечатления, связанные с разъездами по районам Грузии.
В горном районе Гурии комсомолка-кукурузовод Нана Д. получила орден «Знак почета». Верхом, вместе с представителем райкома комсомола добираюсь до ее дома. Мой провожатый уезжает.
Наны нет дома. Ее мать с большим сожалением, извиняясь, просит подождать. Нана в поле, скоро вернется. Меня приглашают в комнату отдохнуть. Зажигается камин, на столе появляются фрукты и бутылка с «Одессой». Так в Грузии называется вино из винограда «Изабелла», легкое и ароматное.
Сижу, жду. Тем временем слышу визг поросенка, квохтанье кур. Выхожу на балкон. Мимо меня несколько раз пробегает какая-то некрасивая девочка, приходит хозяйка. Мальчишка на моей лошади куда-то ускакал. Предполагаю, что за Наной. Спрашиваю девочку, не за Наной ли поехал парень. «Не беспокойтесь, сударь, - отвечает она. - Нана скоро придет». Тем временем в доме какая-то суета... К чему-то люди готовятся, проходит часа два. Злюсь и нервничаю. Мне надо еще засветло успеть к знатному кукурузоводу, а Наны все нет.
Проходит три часа. Я прошу у хозяйки дома дать мне провожатого с тем, чтобы самому на лошади поехать в поле за Наной. Меня очень вежливо просят не беспокоиться и еще немножечко подождать. Злюсь на свое глупое положение пленника. Кроме того, я уже проголодался. Однако делать нечего. Терплю.
Тем временем приходят какие-то люди, и я все допытываюсь, нет ли среди них Наны.
Приходит хозяин дома и говорит: «Вы, наверное, проголодались, пожалуйте откушать». Я голодный и расстроенный вхожу вместе с хозяином в комнату, где вокруг большого стола уже сидят человек двадцать пять. Стол ломится от всевозможной снеди. Посередине лежит жареный поросенок с редиской во рту. Что это, думаю, свадьба?
Хозяин представляет меня гостям: «Вот этот уважаемый сударь приехал сюда ради нашей дочери Наны». Меня сажают на почетное место, и только теперь я начинаю понимать, что весь этот сыр-бор - традиционное гостеприимство гурийцев - ради меня.
Начинаются традиционные тосты. Первый - «За здоровье великого Сталина!» Стоя, все осушают стаканы. Второй тост - «За нашего Лаврентия!», третий - «За политбюро в целом!», четвертый - «За нашего Кандида!» (Чарквиани - тогдашнего первого секретаря ЦК КП Грузии). И пошло-поехало. Доходит очередь и до меня. Все по очереди желают мне всего самого лучшего. Начинается удивительное гурийское неподражаемое многоголосое пение. Какой слух у этих людей! Они поют в четыре голоса, никогда специально этому не учившись!
Я уже сыт, немного пьян, растроган отношением этих впервые увидевших меня людей. Однако, где же Нана? Я же приехал сюда по делу, а день уже клонится к вечеру. Гости дружно смеются. «Да вот она, Нана, наша дочь», - показывает хозяин на некрасивую девочку, которая весь день вертелась дома, помогала матери, а сейчас то и дело приносит новые кушанья, сменяет тарелки и вообще суетится вокруг стола.
Хитрость хозяина, оказывается, всем уже известна. Я извиняюсь, встаю из-за стола, так как уже темнеет, беру свой аппарат и понимаю, что сфотографировать Нану так, чтобы Лазик был доволен, невозможно. Однако она надевает свой орден, и я трачу целую кассету, снимая ее в разных ракурсах, заставляя менять выражение лица, то улыбаться, то быть серьезной или сосредоточенной. Однако, сделать эту милую труженицу фотогеничной невозможно.
На другой день утром еду верхом на чайную плантацию, чтобы сфотографировать знатную сборщицу чая. Слава богу, она на плантации, но просит меня подождать, чтобы сходить в палатку и привести себя в порядок. Время идет, сборщицы все нет. Иду в палатку, и там нет. «Она сейчас вернется», - сообщают мне. Проходит часа два. По дороге от села едет телега, груженая вином и снедью с «моей» сборщицей. Начинается всеобщий пикник. Бригадир за тамаду. Порядок тостов неизменен. Для уплотнения времени застолья «Изабелла» пьется полулитровыми банками. Наконец делаю свои фотографии и уже сильно под хмельком еду в гостиницу колхоза «Шрома» (Труд), где я остановился.
Вечером ко мне приходит директор гостиницы, курчавый блондин небольшого роста, с закрученными кверху усиками и спрашивает, не хочу ли я поужинать. Я не возражаю, и он просит меня спуститься с ним в зал.
Открываю дверь и вижу, что там идет застолье. За длинным столом собралось человек двадцать. Подаюсь назад. «Пожалуйста, проходите», - просит директор. «Здесь какая-то компания», - говорю. «Я подумал, - ответил директор, - что Вы же не будете один сидеть за столом и ужинать, - и произносит грузинскую пословицу, которая могла возникнуть у чрезвычайно хлебосольного народа, - «в одиночестве, даже вкушающий пищу, достоин сожаления». Председатель колхоза велел познакомить Вас с нашими лучшими колхозниками».
Работа у чайных сборщиц, у табаководов, да и у всех у них нелегкая. Например, чтобы выполнить норму, сборщица табачных листьев должна собрать их и нанизать на трехметровые отрезки шпагата - лист к листу - 1200 штук. Если считать, что три листа имеют толщину один сантиметр, то ей нужно перебрать примерно миллион листов за сезон. Несмотря на тяжкий труд, эти люди не озлобляются, они неизменно приветливы и доброжелательны.
Утром заходит мой знакомый директор и спрашивает: «Что изволите поесть на завтрак, батоно?» В русском такая вежливая форма обращения соответствует слову «сударь». «Я бы поел яичницу», - говорю, имея в виду блюдо из 2-х яиц. «Яичница само собой, но, может быть, вы поедите немного холодного мяса козленка?» - «Да нет, спасибо». - «Может быть холодной курицы с чесночной подливой?» - «Да нет, спасибо. Утром я много не ем». - «Салат помидорный я уже приготовил...»
Спускаемся... Все, что было перечислено, - на столе. Яичница в целую сковороду, яиц из пяти. Боже мой!
За день делается один снимок. Больше невозможно.
Фотографирую знатного кукурузовода Чоколи Квачахия. Повязываю на него мой галстук, который он никогда не надевал. Но таковы требования нашей прессы.
Иду прощаться с председателем колхоза. Он показывает мне «ход» - две колесные пары, ось между которыми - это вертел для поджаривания телят целиком! «Шашлык» из целой телячьей туши готовится во дворе и ввозится в огромную пиршественную залу, где срезается верхний поджаренный слой, и «ход» движется обратно для дальнейшей жарки теленка на костром. Возможно, так было во времена Лукулла?..
Верхом с сопровождающим еду на железнодорожную станцию. Вижу красивый дом. Наученный Мишей Квирикашвили, хочу сфотографировать его как будущий «фон» для какого-нибудь передовика или старика.
Выбираю точку съемки. Пожилая женщина подходит к калитке и приглашает «пожаловать». Мой провожатый отказывается, а я продолжаю свое дело. Тем временем женщина зовет пожилого мужчину, а сама выносит на газон ковер, готовится нас угощать. «Пожалуйте, благословите наш дом стаканчиком вина!» - просит хозяин. «Не обижайте нас отказом». Отказаться невозможно. Заходим, поднимаем стакан вина за процветание дома и его хозяев...
Будь благословенна, сельская западная Грузия!
А мой прогноз в отношении Наны подтвердился. Лазик посмотрел на фото девушки с орденом «Знак почета» и сказал: «Неужели нельзя было снять в другом ракурсе?» Я молча положил на стол вторую фотографию. «Ну, эта еще хуже!» Кладу третью, Лазик разводит руками: «Ну, Иван Иванович...» Кладу сразу штук десять. Он с сожалением рассматривает и бормочет что-то. Ему, эстету, трудно примириться с тем, что в газете появится что-то, портящее общий вид полосы. Он всегда полон планов по поводу оригинальных фотографий для газеты. «Сняли бы Вы что-нибудь оригинальное, например, вздыбленные леса или стахановца у станка в оригинальном ракурсе...»
Однажды он, чуть не плача, показал мне разворот такой же молодежной газеты, но на грузинском языке. Разворот был посвящен удивительному ребенку по имени Робинзон, который в 8-месячном возрасте играет в футбол, читает букварь, ловит сачком бабочек... Все это было иллюстрировано пятью или шестью фотографиями. Сопровождающий текст за подписью известного педиатра и педагогов подробно описывал этот феномен и сулил прекрасные перспективы этому ребенку.
- Вот видите? Мы опять плетемся в хвосте событий. Такой блестящий материал проплыл мимо нас. Немедленно берите командировку и езжайте в Кутаиси, - направил меня Лазик.
Однако, в командировку я не успел уехать, так как это позабавившее всю республику событие имело весьма поучительное продолжение. Какая-то женщина, материально ответственное лицо, проворовалась. Она имела грудного ребенка по имени Робинзон и надеялась в связи с этим на снисхождение суда. К ее горю, ребенок умер. Похоронив его тайком, она где-то в деревне попросила родственников «одолжить» ей мальчика, которому было три года, и выдала его за своего сына Робинзона. О новом Робинзоне узнал фотокорреспондент Рубен Акопов. Кончилось тем, что женщину за воровство осудили. Мальчика отдали обратно родителям, а фотокорреспондент Акопов получил прозвище Робинзон…
Пишу я эти записки, и одновременно смотрю телевизор. Депутат Ю. Голик говорит, что из ста проверенных торговых точек во всех обсчитывают и обвешивают, рискуя попасть на скамью подсудимых. Кого-то для отчета арестовывают, приходят новые и опять воруют. Нет выхода!
…Кахетия. Перегон баранов на летние пастбища.
На берегу красавицы-реки Алазани неоглядные отары овец. Их переправляют на двух паромах. Вожака - козла возят туда и обратно. Без него стадо на паром загнать невозможно. По случаю перегона овец, к реке понаехало все начальство района: секретари райкома, работники исполкома, прокуратуры, милиции. Дел у них здесь нет. Они приехали проводить время.
Надо представить живописную картину: горят костры, над ними на козлах висят огромные котлы. Свежуются туши молодых барашков. То и дело слышны взрывы. Это аммоналом, отобранным у неудачливых браконьеров, взрываются воды Алазани. Глушат рыбу. Она плывет белыми животами вверх, увлекаемая медленным течением реки. Многочисленная обслуга, сопровождающая начальство, в трусах лезет в воду, и собирает в корзины наиболее крупные рыбины. На полуторке покоится огромная бочка с вином... Удивительной красоты ландшафты окаймляют зеленые невысокие горы. На одной из них видна крыша охотничьего домика Берии.
Через пять минут рыба сварена. Ее достают шумовкой из подсоленного кипятка и кладут остывать на широкие листья. Тем временем в золе уже чуть прожарилась баранья печень - самая изысканная закуска к первым стаканам знаменитого кахетинского вина. Пир набирает силу. Играет доли (барабан) и зурна, звучит «сачидаво» - музыка для борьбы. Находятся желающие померяться силами - начинаются схватки. В котлах уже варится баранье мясо - хашлама. Народу так много, что организовать традиционный общий стол никто не пытается. Появляются желающие пострелять по пустым бутылкам. Очень весело!
Какая-то группа собралась в компанию, и начали провозглашаться тосты. Как всегда, за великого Сталина и так далее. Уже поели рыбу, но поспело нежное и очень вкусное вареное мясо молодого барашка.
Кахетинские песни более полнозвучны и громкоголосы, чем песни западных грузин. Мощно звучат басы. На их фоне тянется построенная на переходных полутонах замысловатая мелодия. Вид Алазани в окружении близлежащих гор, запах дыма и шашлыков в сочетании с вином, обостряющим ощущения, делают всех добрыми друзьями. Поистине присутствующие пребывают в какой-то нирване. Очень хорошо!
Делаю массу снимков и с восторгом участвую во всеобщей вседозволенности совместно с привилегированными лицами района и их приближенными. Они могут с полной откровенностью благодарить «отца народов» за счастливую и радостную жизнь. Но вовсе не для того, чтобы «на халяву» поесть и попить, собрались они здесь. Этого добра у каждого в доме навалом. Тут укрепляются связи, налаживается общение, а кроме того, это традиция предков - устраивать веселый праздник у Алазани при проводах отар на альпийские луга.
Впрочем, «ларчик открылся» просто: у каждого из этих местных феодалов «нелегально» в отарах немало и собственной баранты. Это дает возможность партийным боссам из Тбилиси, в свою очередь, «нелегально» пользоваться дарами от закрепленных за ними хозяйств, преподносимыми в дни государственных и личных праздников. И все они вместе чувствуют себя прекрасно под мощной защитой общего сюзерена, охотничий домик которого с прилегающей территорией, заселенной джейранами, косулями и кабанами, с обслугой, сколько лет ждет, не дождется (так и не дождался) дорогого Лаврентия Павловича.
Вскоре я стал по совместительству работать фотографом в обществе культурных связей с заграницей ГОКСе, готовить тематические подборки и сопровождать иностранных гостей.
Вот сценарий одной из таких подборок «Рабочий депутат»:
1. У станка. 2. Принимает избирателей, помогает решать их проблемы. 3. Пикник с семьей на фоне личного автомобиля. 4. В опере с женой. 5. На совещании у директора завода. 6. Дома, в семейной обстановке за ужином.
Прихожу на завод. Мой депутат бранится с мастером - нет заготовок. Очень обрадовался, прочтя сценарий. Нашлось веселое дело. Просит одну из старух-уборщиц для изображения избирательницы сходить домой, и надеть старинный грузинский костюм с ободком на голове и тюлевой косынкой - «чихтикопи».
Мой депутат входит в роль и беседует с «избирательницей» в красном уголке о том, какие у нее проблемы и чем ей можно помочь. Она тоже входит в роль, жалуется на протекающий потолок. «Пятьсот рублей тебе хватит?» - спрашивает депутат. Обрадовано старуха кивает...
Работали мы с ним два дня. Для съемок «пикника» председатель ГОКСа дал нам на полчаса свою «Победу». Днем сажаю депутата с супругой в ложу оперного театра. Справа и слева, в качестве зрителей ассистируют сотрудники театра. «Дома» фотографируем в углу гостиной ГОКСа.
Всеобщий обман. Все весело входят в роли, чтобы «обмануть» кого-то за границей, показать какая у нас отличная демократия и великолепная «советская» жизнь. Много тематических подборок такого рода тиражировалось и отправлялось за рубеж.
Кто этому верит? Кого мы там обманываем?
Чтобы очаровывать иностранных гостей, их, как правило, отвозили в Цинандали - бывшее имение князя и поэта Александра Чавчавадзе. Лет двести тому назад, войска Шамиля выкрали семью Чавчавадзе, запросили выкуп в 50 тысяч серебром, а так же потребовали возвратить из Петербурга в горы сына Шамиля, который стал к тому времени камер-юнкером Николая I. Выкуп были уплачен. Сын возвращен, и вскоре умер в горах от тоски и туберкулеза.
Неподалеку от этого имения расположен винный завод, посещение которого являлось непременным в программе экскурсии. Огромные чаны, высотой метра в три. Вокруг них, на высоте примерно одного метра от верхнего края, положены мостки. Гости проходят в сопровождении винодела по этим мосткам с дегустационными стаканами в руках и пробуют содержимое чанов. В первом - сладкое сусло, только начинающее бродить, во втором - сладкое, как будто газированное, молодое вино - мачари, дальше следует все более и более перебродивший виноградный сок с еще изрядной сахаристостью.
Гости с удовольствием пробуют. Хмельной воздух сам по себе пьянит непривычного человека... Когда делегация, уже изрядно подвыпившая, выходит на свежий воздух, винодел осведомляется, какое из опробованных вин посетители предпочитают пить.
Французы, которых я сопровождаю, пожимая плечами, переглядываются: «Как, еще пить?»
Прогулка по роскошному декоративному парку возбуждает аппетит. Вид стола, заваленного гастрономическими деликатесами: икрой, вареной рыбой «цоцхали», разделанными вареными курами, жареным поросенком, массой зелени, помидорами, соленьями, острыми подливками, - еще в большей мере возбуждает аппетит.
Восточная Грузия не столь изощрена в разнообразии кулинарных чудес, как западная. Но по количеству выпиваемого вина ее жителям нет равных. Не отстают они и в количестве поглощаемой пищи.
Поначалу гостей обносят горячим хачапури и предлагают для аппетита рюмку-другую марочного коньяка. И пошло, поехало.
Порядок тостов тот же, но речи несколько пространнее. Однако, значимость первых тостов столь велика, что никто не оставляет в стакане ни капли: кто же осмелится не осушить бокал за Сталина, Берию, политбюро или Кандида?
Море разливанное потрясает расчетливых и скаредных французов. Появляется специально привезенный по этому случаю хор. Звучат кахетинские песни «Мравалжамиер» (многие лета), «Замтари» (зима)...
Танцуют молодые люди из хореографического ансамбля.
Из огромного двухлитрового рога пьет вино специально приглашенный для этого человек. Другой - поднимает зубами сервированный на 4-х человек столик.
Поздно, часов в 10-11 вечера пьяных и довольных гостей рассаживают в автобусы и везут в Тбилиси.
У гостей, конечно, остаются неизгладимые впечатления и полная уверенность, что в Грузии коммунизм уже построен.
Сдавая фотографии, я, как и все сопровождающие сотрудники ГОКСа, должен подробно написать, кто с кем и о чем говорил.
Как-то меня пригласил директор картинной галереи. Он просил сфотографировать указанные им виды города. С негативов при помощи эпидиаскопа директор рисовал офорты. Галерея ремонтировалась.
Когда мы выходили, маляр подошел к нему и, показывая несколько покрашенных кусков фанеры, спросил, каким колером красить колонны и каким стены фасада. Директор указал ему. Маляр попросил расписаться на этих крашеных кусках. «Сейчас вернусь и распишусь», - сказал директор. Мы ушли, и в дороге я спросил его, почему он не расписался сразу. «Вы знаете, - ответил он, - здание на главном проспекте. Вдруг какому-то секретарю этот цвет не понравится, и у меня могут быть неприятности.. А маляры не будут стоять зря. Они уже, наверное, красят...». «Вот перестраховщик», - подумал я тогда.
С тех пор прошло десять лет. В 1958 году отмечалось 1500-летие Тбилиси. На празднование ожидался приезд Хрущева. Главные события должны были происходить на стадионе «Локомотив» (стадион «Динамо» капитально ремонтировался), который для этой цели подновлялся. Я был заведующим кафедрой борьбы института физкультуры, и мне поручили подготовить один из номеров программы - «грузинскую борьбу». Директором стадиона был мой хороший знакомый. Он пригласил художников для консультации по поводу украшения стадиона. Когда красился потолок главной ложи в густой голубой цвет, на стадион в сопровождении целой свиты, приехал первый секретарь города. Он стремительно вошел в ложу, и вдруг поднял крик по поводу цвета.
- Кто выбрал этот цвет?! - с негодованием вопил он.
Директор отвечал, что идея принадлежит художнику А.
- У него тоже, оказывается, есть вкус, - под общий смех своих спутников сказал первый секретарь, и велел немедленно перекрасить потолок правительственной ложи и уехал.
Маляр, выполнявший работу, сказал директору, что, во-первых, надо закончить окраску, так как, какой бы краской сейчас не перекрашивать, голубой фон все равно будет просвечивать. А во-вторых, единственное, что можно класть поверх голубой краски - темный беж или шоколадно-коричневый.
Директор стадиона не решился беспокоить первого секретаря и позвонил второму секретарю, который присутствовал при распоряжении, и уточнил - в какой же все-таки цвет велел перекрашивать первый секретарь.
- Делай, как тебе приказали! - обругал тот директора, и бросил трубку.
Делать было нечего, и потолок ложи принял мрачный коричневый колорит.
В это время на стадион приехал первый секретарь ЦК КП Грузии Василий Павлович Мжаванадзе. Он осведомился, успевают ли подготовить стадион к сроку, и уехал, довольный положительным ответом.
К вечеру вновь примчался первый секретарь Тбилиси со своей свитой. В ложу прибежал второй секретарь (который ругался по телефону) и стал вопить:
- Что вы наделали, что это за цвет, какой идиот его придумал? Тут директор стадиона понял, что он пропал. В это время маляр, который докрашивал потолок, будто про себя негромко произнес:
- Мжаванадзе понравилось, а другим не нравится...
- Василий Павлович был здесь? - воскликнул второй.
- Да, - сказал директор, - ему понравилось! В этот момент в ложу поднялся первый и, в свою очередь, стал ругать директора по поводу мрачной окраски. Тотчас (все развивается молниеносно) второй ему шепнул:
- Василию Павловичу понравилось.
- Вот видите, - тут же переменил тон первый секретарь, - как хорошо! А то покрасили в дурацкий голубой, как в бардаке!
Когда директор стадиона рассказал мне о том, как его спас маляр, я вспомнил эту давнюю историю с директором картинной галереи, и оценил его мудрость.
В ГОКСе стало известно, что в ознаменование своего 70-летия Сталин сделал подарки - послал по 20 тысяч рублей всем своим однокашникам и написал им письма. Я был командирован в Гори для того, чтобы отразить это событие в фотодокументах и взять у награжденных интервью.
Один их них, Александр Гвердцители показал мне письмо Сталина: «Брат мой Сандро, шлю тебе маленький подарок, желаю крепкого здоровья. Твой Сосо» (я не могу поручиться за буквальную точность, но суть была именно такой). Письмо было коротким, написано по-грузински, крупными буквами на листке из обычного блокнота синим карандашом. Адресат, естественно, очень гордился этим посланием. При этом Сандро особенно акцентировал, что Сталин только к нему - изо всех награжденных - обратился, как к брату.
Я спросил его о причине такого сердечного обращения. И вот что Гвердцители ответил мне:
- Дело в том, что Сосо был крестником моего отца, а я был крестником отца Сталина - Якоба Эгнаташвили.
Эта история мне была хорошо известна, поскольку мой отчим как раз и был сыном Якоба Эгнаташвили. Однако от Сандро Гвердцители я узнал совершенно не известные мне подробности.
Сандро рассказал, что до рождения Сталина - он его называл «Сосо» - у Кэке (так в Гори, а потом и в Тифлисе - называли мать Сталина Екатерину) было двое детей от своего мужа Бесо (Виссариона Джугашвили). Сталин был у Кэке третьим ребенком.
Первых двух детей Кэке крестил сам Якоб Эгнаташвили, у которого она была в услужении. Эти два ребенка во младенчестве умерли.
Бесо давно переехал в Тифлис и работал на обувной фабрике Адельханова, когда Кэке родила третьего ребенка - Сосо, будущего Сталина.
Сандро пояснил мне, почему Якоб Эгнаташвили просил его отца крестить ребенка:
- Не мог же Якоб крестить своего собственного сына.
Вот Сосо и был крестником моего отца, а я был крестником Якоба Эгнаташвили. Поэтому Сталин обращается ко мне, как к брату.
В грузинской традиции называть сыновей-первенцев именем отца. Вот и Сосо когда сам стал отцом - своего первенца назвал Яковом. Ведь в Грузии это имя довольно редко встречается, - рассказал мне тогда Сандро Гвердцители.
Итак, Александр Гвердцители поставил точку над i. Мы знаем множество семей, которые Сталин расстрелял, разорил и уничтожил. С другой стороны, Эгнаташвили, видимо, одна из немногих семей, которую он решительно поддерживал, считая всех их родственниками. Эта версия не вызвала сомнения у всех жителей Гори, хотя официально отцом его считается Бесо Джугашвили, которого осетины считают своим компатриотом, а грузины - грузином.
Впрочем, существует еще одна малоправдоподобная версия рождения Сталина, принадлежащая Рою Медведеву. По этой версии отцом Сталина является путешественник и географ Николай Пржевальский. Основа ее - портретное сходство и похожий, жестокий характер.
Анатолий Рыбаков лишь осторожно упоминает о том, что Якоб Эгнаташвили платил за обучение Иосифа в духовной семинарии...
Мне не представляло бы большого труда приносить в редакцию 10-15 фотографий в неделю, тем более, что за три года у меня скопилось множество запасных «стахановцев», «передовиков-комсомольцев», спортсменов и прочего проходного материала, но я все же предпочел уйти из-за из редакции из-за совершенно дикого случая. К этому времени у нас появился новый редактор - бывший завхоз ЦК комсомола республики. Событие это совпало по времени с очередной газетной кампанией - «борьбой за чистоту нравов» нашей и без того самой нравственной в мире молодежи.
Вдохновившись этой новой идеей, Лазик поручил мне создать шедевр на три колонки на тему «Весна - Любовь - Спорт».
Решил я его в стиле соцреализма: на фоне цветущего миндального дерева примерно в центре была помещена красивая, улыбающаяся девица в трусах и майке, с диском в правой руке. Левым плечом она несколько заслоняла стоящего чуть позади парня с копьем в левой руке. На заднем плане - цепочкой бегущие ребята.
Я положил на стол Лазику свой шедевр.
- Вот, оказывается, умеете, когда постараетесь! - рассматривая с удовлетворением воплощение своей идеи, сказал обычно не щедрый на похвалы Лазик.
На следующий день на летучке с досадой я не обнаружил свой фотомонтаж на газетной полосе, и спросил:
- В чем дело, Лазарь Андреевич! Где же весна, любовь и спорт?
- Снял новый редактор, - разводя руками, ответил Лазик.
- Почему Вы убрали из номера мое фото? - обратился я к главному.
Тот, несколько смутившись, ответил вопросом на вопрос:
- А где у парня правая рука?
В недоумении, я ответил:
- Как где? Рука заслонена. Не думаете же Вы, что я заснял однорукого инвалида?
- Да нет, я так не думаю. Наоборот. Я полагаю, что было бы гораздо лучше, если он действительно был бы одноруким. По крайней мере, было бы все ясно!
Боже мой! Только тут я осознал, какого мудреца нам сплавили из ЦК комсомола. В воспаленном мозгу главного редактора комсомольская борьба за чистоту нравов переплавилась в бдительность евнуха из восточного гарема.
Стало ясно, что дальнейшая работа с новым редактором - это постоянные дурацкие разбирательства и выяснения отношений. Такая перспектива меня не прельщала, и я ушел из газеты.
Впоследствии, в течение многих лет, встречаясь с моими бывшими сослуживцами-друзьями, одной из постоянных тем воспоминаний о нашей совместной работе был знаменитый диалог о пропавшей шкодливой руке.