АЛЮМИНИЕВАЯ ВОЙНА - рассказ, попавший в wikipedia
Валентин Мишаткин (слева) Валерий Надоленко (справа) послужил прототипом повести «Клубничное время», сериала «Игры в подкидного», рассказов «Алюминиевая война» и «Копейка» С. Алиханова -https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B8%D1%88%D0%B0%D1%82%D0%BA%D0%B8%D0%BD,_%D0%92%D0%B0%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D1%82%D0%B8%D0%BD_%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87
АЛЮМИНИЕВАЯ ВОЙНА
У бывшего ветеринарного фельдшера Валентина мозги
посвободнее стали, потому что у него в комнате Терентий скрывается, по хозяйству помогает, ремонт на кухне сделал. Терентий на свободе маляром был, но тещу затоптал, во всероссийском розыске находится и днем на улицу носа не кажет. Пришла Люська-ткачиха, жена бывшая, к Валентину - алименты требует, он ей Терентием отдал:
- Бери, - говорит, - парень работящий во всех отношениях.
Месяца не прошло, Люська опять заявляется, маляра возвращает:
- Толку в твоем Терентии нет никакого. К нам и так из военного городка десантники во все окна лезут.
Так что, по-хорошему, отдавай на этот раз цветным металлом. Анне, дочери нашей, платье покупать надо - у нее выпускной бал.
В коридоре у Валентина склад - лежанки обшарпанные, гильзы со стрельбища, катушки трансформаторные, провода в мотках.
Хотя Валентин человек не жадный, но для порядка попробовал возразить - мол, нам не до танцулек, когда в горле все пересохло. А Люська речь не дослушала - хвать остов раскладушечный и к дверям.
Валентин же, после того, как у него всех коров на бойню свезли, самоуправства не терпит, и тотчас левой рукой засветил Люське в правый глаз. Забыл, по запарке, что люськины окна прямо напротив металлосдаточного пункта находятся.
Люська встала с пола, отряхнулась и объявила войну:
- Все! - говорит, - забудьте, гады, дорогу в наш микрорайон. Ни одного тумблера вонючего теперь не сдадите! - плюнула Валентину в бороду и ушла.
Сели мы во дворе под сенью лип, отдыхаем, обсуждаем наше положение.
читать
Нас-то в ветеринарной бригаде, кроме наставника, всего четверо - Гастроном, Гастрик по простому, братья Лаватые беженцы, и Колька-Дырявый - я то есть. Полбинские мы, слышали наверное. Тут Петька-прапор с литровой бутылкой подъезжает, похоже, опять выгорело у него дельце. Прапор по натуре хам - раз он с бутылкой, значит обязательно с разговором лезет, словно он в своей солдатской столовой. Принял на грудь - так помолчи, потяни золотую минуту. А он закусь - лучок там, огурчик, раз-два, захрумкал, и погнал на всю компанию:
- Вы, - говорит, - пни, так и проживете все лето на дармовщину. У вас в голове, как у саранчи, и мысли нет, чтобы заработать. Вот я, к примеру, не поленился, в Москву съездил и нате, пожалуйста. А вам лень лишний шаг сделать.
И опять себе больше чем пол стакана наливает, а нам всем по чуть-чуть. Валентин аж вздрогнул - такие дела он не прощает.
Прапору хорошо - пробили самовольщики дыру в заборе, вот он со склада, что под руку ему ни попадется, метет под чистую - гранатометы вязанками, по мелочи - капсуля, заряды коробками - ничем не брезгует. На Курский вокзал отвозит, а потом с барского плеча перед нами выкобенивается. Ладно.
Но Валентин в долгу оставаться не любит. Не зря он через ту дыру все в часть лазил, лежал за плацем в кустиках, да все подмечал, чем можно у вояк поживится. Оказывается, столовая солдатская, которую наш прапор блюдет, ночами вообще не охраняется. Около хлебного склада, возле каптерки сахарной есть часовой, но он там в закутке и кемарит всю ночь.
Считай, Петька-прапор, плакали твои миски, кружки да ложки - они ведь из чистого алюминия - по 9 р. за кг.!
А этот чурбан нажрался, и опять, как ни чем не бывало, дрыхнуть отправился. Но тут уж чаша народного терпения переполнилась - рыли мы до вечера яму за помойкой, вырыли по самую грудь. Как только солнце на закат покатилось, сразу хотели на военный городок двинутся, но Валентин остановил:
- Обожди, - говорит, - не гони картину, пусть восьмая рота по человечески в последний раз отужинает.
Едва стемнело, подобрались поближе к дыре, дожидаемся пока самовольщики к ткачихам поканают. Лежали-лежали на травке, и тут Валентин спохватился - за мешками, за фонарем и за Терентием своим сбегал, и возле ямы задачу ему поставил:
- Будешь, - говорит, - здесь, как специалист, посуду топтать. Если потом солобоны ее и отыщут - чтобы назад из ямы миски не выгребали.
Во втором часу пошли на приступ. Подобрались к столовой, хотели окно выдавить, а Гастрик за дверь дернул - открыта.
Вошли. Фонарь врубили - на стене плакат - эсминец в океане нарисован с бурунами у носа, и надпись под картинкой:
«На кораблях заряжение оружия производится в установленном месте на верхней палубе».
Вон, оказывается, оно как, не все так просто.
В зале посуды никакой не оказалось, неужели зря вломились? В раздаточную прошли -тут они, тут! - и миски, мисочки на стеллажах, в обоймах, мытые-перемытые, и кружки на крючках, и ложки на подносах - ждут нас не дождутся. Братья Лаватые хотели котел своротить, чтобы потом гуляш во дворе варить, но Валентин дал старшому в затылок. Раз-два покидали алюминий в мешки, в кастрюли и за три ходки все богатство свалили у ямы. А Терентий, дубина, все колупается, каждую миску в лепешку превращает. Валентин даже замечание ему сделал, мол, не тещу топчешь, и показал как надо - дал копытом в изнанку выпуклую - миска и впукла. Через десять минут - готово, все землей забросали, помойкой задобрили.
Утром, конечно, началось - спецназ поднялся по тревоге, рыскают с миноискателями, приемчики боевые - дзюки-пуки на прохожих пробуют. Бегали по микрорайону, орали, а потом в лесок - марш-бросок. Возвращаются строем и с песней - делать нечего - отправились кашу есть с горсти. Тут сам Петька-прапор к нам под липовую сень заявляется, вспомнил старых друзей. Домино разом с фанеры смел:
- Ваша работа, сознавайтесь, подонки!
Задергался прапор, тут ему не стволы со склада тырить.
- Ты в стакан лей, да не переливай! - ответил Валентин, вроде не понимая, о чем речь.
- Перестреляю всех к чертовой матери, патронов
не пожалею! - завопил вояка, убегая к начальству.
- Бог в помощь! - напутствовал Гастрик.
Ну, считай, пол дела сделано. Но главное-то осталось - крылатый металл до приемо-сдаточного пункта еще донести надо. А там как раз Люська с ткачихами ждет нас не дождется. Предстоит Валентину опять крепко думать, потому что сдаточный пункт во вражеском логове, и вся сила на их стороне - ткачих безработных в том микрорайоне шастает сотни три, а нас-то всего пятеро.
Валентин затылок чешет - шутишь, что ли? - считай, два с половиной, а то и все три центнера алюминия в яме зарыто - это на четыре ящика с гаком. Нарисовал ветеринар на фанере карту, и так, и этак маршруты чертит, но как их ни выбирай - все равно на глаза Люське попадешься.
- Может, вокруг кладбища миски потащим, чтобы с тыла к металлосдаточному пункту подойти? - предложил с дуру Гастрик, и тут же сам возразил, - Там тропинка километра три, на себе не донесем - дыхалка не та.
- А если на тачках?! - пришла, наконец, к Валентину мысль, - Мы с Гастриком с мисками в обход - вокруг кладбища двинем, а братья Лабатые и ты, Дырявый, с раскладушками прямо в пасть ткачихам попретесь. Пока они там с вами разбираться будут, мы на тачках и прорвемся. Надо только время подгадать, чтобы прошел отвлекающий маневр.
План, конечно, хороший, но где же тачки взять? Все про них слышали, но я, например, живой тачки в глаза не видел. Валентин в комнату сбегал, брошюру притащил, но там глупость одна написана: «руки отдыхают, спина работает, спина работает - руки отдыхают». Отдохнуть мы и сами сумеем, ты нам конструкцию тачечную опиши! Зря только листали книжонку - пришлось самим мараковать. Два дня бились, наконец Валентин сообразил, что главное в тачке - колесо. Из-под детских колясок и брать нечего - сминается на первой же кочке. От детского же велосипеда, вроде, подольше держится, но как сядешь сверху на тачку, спицы сразу - хрык! - и готово. Приладили колеса от старого «Запорожца», который возле нашей помойки ржавеет, оказалось самое то. Стали готовится к операции. Ночью вырыли миски, загрузились. Развиднелось - Валентин с Гастриком на двух тачках в обход кладбища направились, а мы с братьями Лабатыми выждали часика полтора, взяли в руки по раскладушке и в бой. Братья-то люди туповатые, не понимают что их сейчас ждет, а мне, если честно сказать, боязно. Отдать разбитые койки - плевое дело, но нам-то за них как раз биться нужно, чтобы внимание отвлечь.
Конечно, за три остова - в каждом-то и килограмма нет! - ткачихи уродовали бы нас недолго, если б ни Толик, старший из братьев. А он, сволочь, как упал на дорогу, так сразу Люську за икру укусил. За эту подлянку о нас все раскладушки изломали - минут двадцать побоище длилось, сбежались безработные бабы изо всех шлакоблочных домов - отвели душу.
Доползли мы до дому, кровь отмыли, но не всю - пусть Валентин убедиться, во что его планы нам обходятся.
Сели под липами, ждем. А тачечников нет как нет. Куда ж они запропастились? Братья Лаватые подняться не могут, раб Терентий света боится, опять Колька-Дырявый крайним оказался. Хочешь- не хочешь, а пришлось мне идти. Ковыляю по солнышку, голова гудит. Добрел до первых кладбищенских оградок и прилег. Полежал на травке, дальше пошел. За руинами церковными гляжу - наши тачки с ящиками водки стоят - отоварились ребята. Подошел поближе, вижу - Гастрик уже бельма выкатил, каюк Гастрику. А Валентин еще шевелится, дышит.
- Всего-то бутылку на двоих раздавили, - шепчет, - вези меня в больницу, вези!
Откуда только силы взялись - водку на могильные
плиты сбросил, ветеринара на тачку взгромоздил и покатил его на промывку. Короче, оттудобил наставник. Правда, ослеп малость - стакан в руках еще различает, а вот зернь на костяшках подсказывать приходится.