Прививка.
ПРИВИВКА
«Возвращение в тайный круг» Ольга Андреева-Карлайл
Москва, Изд-во «Захаров» 2004 год. 176 стр.
ISBN 5-8159-0400-7
(Статья - с некоторыми сокращениями - была опубликована в газете "Книжное обозрение")
Андреева-Карлайл подготовила и осуществила первое английское издание романа А.И. Солженицына «В круге первом». От автора романа Андреева-Карлайл удостоилась не благодарности, а обвинений - в редакторской и финансовой недобросовестности. Андреева-Карлайл негодует и защищается, рассказывая, как было дело, и сколько потребовалось смелости, удивительной удачи, и сколько сил приложили ее родственники, ее муж и она сама, прежде чем этот роман был издан в США.
В 1965 году отцу Андреевой-Карлайл - сыну писателя Леонида Андреева удалось «в кармане плаща» вывезти фильмокопии рукописи романа в Париж.
В 1967 году Андреева-Карлайл приехала в СССР, чтобы набрать самиздатовских текстов для своей поэтической антологии, и ее отъезд был выбран А.И Солженицыным в качестве тайной оказии-поручения. Живя в Рязани, писатель узнал от московских знакомых о появлении в Москве Андреевой-Карлайл, и ко времени ее отъезда за рубеж приехал из Рязани, и встретился с ней в квартире правозащитников. Выйдя вместе в ночь, Солженицын на ходу переговорил с Андреевой-Карлайл, и доверил ей подыскать издательство, найти переводчика, отредактировать и выпустить в Соединенных Штатах роман «В круге первом», фильмокопии которого уже находились в Париже.
«Я сразу поняла, что речь идет о книге, арестованной КГБ, копию которой вывез мой отец в кармане плаща» (стр. 22).
Андреева-Карлайл отмечает, что она решила заняться публикацией романа Солженицына, с тем чтобы защитить автора - поскольку будущая книга сделает Солженицына знаменитым, и даст ему «возможность стать неприкосновенным для советских властей» (стр. 35)
В ту ночь, провожая Андрееву-Карлайл до гостиницы, Солженицын наставлял гостью: «- Разумеется, подготовку издания надо держать в строжайшей тайне.
«Да! - перебил Солженицын: «В «Круге первом» будет сюрпризом, будет взрывом!»
«Солженицын продолжал: «Можете представить, что со мной будет, если это станет известно властям» (стр. 23)
В этот же приезд Корней Иванович Чуковский - старый друг ее деда, отговаривал Андрееву-Карлайл, однако она все же решила заняться изданием.
Сюрпризом «для запада» этот роман действительно стал - главным образом, в том что впервые из СССР прозвучал голос, рассказывающий о «Большом терроре»
Но «для КГБ» роман «В круге первом» «сюрпризом» не был, и быть уже не мог, поскольку сотрудники этой организации к тому времени произвели обыск в Рязани, и рукопись была «арестованной КГБ».
Был конфискован не только этот роман, а весь архив Солженицына. Надо полагать, что перед тем как архив вернули писателю, его прочти, и сняли копии.
Не был «сюрпризом для КГБ» и бесконечный мартиролог, стенограммы процессов, расстрельные списки, материалы заседаний троек и пр. и пр. Эти архивные документы, хранились и хранятся по сей день на Лубянке, и являются результатом собственной работы этой организации. В рукописях же Солженицына была отражена только небольшая толика необъятного ада. Цитата: «Аркадий Белинков, уважаемый советский литературовед, один из 227 жертв лагерей, чьи рассказы Солженицын использовал для «Архипелага» (стр. 113).
Хочется добавить, что уже будучи изданными и за рубежом, и в России - книги А.И. Солженицына не стали «сюрпризом» и для миллионов семей репрессированных, в частности, и для моей семьи. Фотографии многочисленных родственников, погибших в сталинских лагерях всегда висели на стенах нашей квартиры, и пачки открыток и писем, полученных из лагерей, и справки о посмертной реабилитации лежали в ящиках письменного стола…
Вернувшись в США Андреева-Карлайл стала готовить публикацию романа. Делалось это «в тайне» - об этой подготовке знали владелец и несколько сотрудников издательства «Харпер энд Роу», а так же американский адвокат. По свидетельству Андреевой-Карлайл сугубая «тайна» соблюдалась для того, чтобы о готовящейся публикации романа преждевременно не узнало - опять таки - «КГБ» и это известие не позволило бы сотрудникам этой организации «получить лишний козырь в борьбе с Солженицыным».
«Больше всего мы опасались советских агентов. В романе в «Круге первом» заключенные по заказу секретной полиции разрабатывают систему распознавания голосов» - «Разглашение секрета может грозить Солженицын новым лагерем, если не гибелью» - пишет Андреева-Карлайл.
Заметим, что описанная в романе работа «по распознаванию голосов», в которой принимал участие заключенный Солженицын, ведется 1948 году. Выход романа в свет как раз приурочивался к 20 летнему юбилею этих «закрытых» разработок.
Эти обстоятельства постоянно учитывались при подготовке рукописи:
«Если ли еще где-нибудь на Западе экземпляры рукописи? - спросил Кэсс.
«Насколько нам известно, отвечали мы, еще нет. Однако роман мог попасть в руки агентов КГБ. Они могут пустить его в ход для дискредитации Солженицына. Но это крайняя мера, и к ней КГБ прибегнет, только если узнает о готовящейся публикации книги на Западе».
Андреева-Карлайл постоянно опасается, что некоему Виктору Луи «могут поручить в нужный момент подсунуть фальсифицированный экземпляр романа какому-то темному издательству на западе, с тем чтобы он воспрепятствовал изданию подлинного текста». И тут же Андреевой-Карлайл высказываются опасения, что Виктор Луи попытается нарушить авторские права Солженицына.
Таким образом, Андреева-Карлайл «тайно от КГБ» готовит издание романа «В круге первом…» и в то же время ей известно, что параллельно готовится издание этой же самой книги руками Виктора Луи - парижского сотрудника АПН.
Цитата: «Нам рассказывали о каком-то Викторе Луи, служащем одновременно в Агентстве Печати «Новости» (АПН) и КГБ» (стр. 42).
Еще цитата: «КГБ намеренно распространяет его (Солженицына) рукописи по каким-то темным каналам европейских разведок, чтобы затем громогласно предъявить ему обвинение в государственной измене» (стр. 111)
Об этом пресловутом сотруднике АПН известно и самому писателю - «Солженицын протестовал против роли Виктора Луи, продавшего рукопись «Ракового корпуса» в Европе» - (стр. 104).
Андреева-Карлайл постоянно напоминает читателю, что работа Виктора Луи в АПН это только прикрытие его службы в КГБ.
Тем не менее, сама Андреева-Карлайл при провозе рисунков Эрнста Неизвестного через Шереметьевскую таможню, предназначенных для передачи критику Берджеру, прибегает к помощи чиновника, занимающего высокий пост все в том же АПН.
Цитата: «Тут мне пришло в голову, что все к лучшему - гравюры Эрнста (Неизвестного) возможно отвлекут внимание агентов КГБ при досмотре моего багажа в Шереметьеве» - (стр. 73).
Один сотрудник «АПН» - Виктор Луи - мешает Андреевой-Карлайл в издательской деятельности, тайно пытается ее опередить, а другой сотрудник того же «АПН» должен ей помочь пройти советскую таможню, и действительно помогает ей в этом!
Оттиски гравюр Неизвестного привлекли внимание таможенников.
«Я стала настаивать, чтобы таможенники позвонили по телефону, который дал мне Неизвестный»
Таможенник пошел и позвонил по номеру, который дала ему Андреева-Карлайл.
«В этот момент с огорченным видом вошел парень, который ходил звонить по телефону. Высокопоставленное лицо из АПН (стало быть, сослуживец Виктора Луи) подтвердило, что я официально уполномочена передать гравюры Неизвестного известному (так в тексте) художественному критику Берджеру, другу Советского Союза»(!).
Таможенник, стало быть, справился, позвонив в АПН, - следует ли ему конфисковать рисунки Эрнста Неизвестного.
Оказалось, что нет, конфисковать не следует.
Таможенник по телефону получил инструкции, что Андрееву-Карлайл необходимо пропустить вместе с рисунками, и так же с рукописями Галича и других самиздатовских поэтов, которые она провозила в тот день через границу для своей поэтической антологии.
Ни в те темные советские времена, ни в настоящее время, ни в обозримом будущем никакой таможенник ни по какому сомнительному, связанному с контрабандой случаю не пойдет звонить ни корреспонденту, ни редактору информационного агентства или средства массовой информации.
Таможенник, как и любой другой офицер, докладывает только своему непосредственному начальнику, а тот звонит куратору из «спецслужб» - чтобы на всякий случай уточнить - ни столкнулись ли они в данном конкретном нарушении с частью какой-то проводимой многоходовой спецоперации, которую таможенный досмотр может нарушить.
Если же это рядовой случай контрабанды, то следует поступать строго в соответствии с таможенными правилами.
В тот отъезд Андреева-Карлайл благополучно прошла через таможню с гравюрами Неизвестного и рукописями Галича, и была пропущена через советскую границу.
Приведу, кстати, несколько параграфов из «Краткой справке о советских таможенных правилах», действовавших в те годы:
«Гражданам, временно выезжающим из СССР в НРБ (Народную республику Болгарию), ВНР (Венгерскую народную республику), МНР (Монгольскую народную республику), ПНР, (Польскую народную республику) РНР (Румынскую народную республику) и ЧССР, (Чехословацкую народную республику) из общей суммы 30 рублей, которые могут быть вывезены за границу, разрешается обменивать в этих странах наличную советскую валюту до 10 рублей на одно лицо на валюту указанных стран, не зависимо от числа стран, через которые эти граждане следуют.
(Двадцать рублей (20 руб.), надо было обязательно предъявлять на таможне при въезде, иначе неминуемы серьезные неприятности - сведенья о проступке обязательно поступали в партком по месту работы!)
Гражданам стран указанных в пункте первом находящемся в СССР на работе и так же при их временном выезде из СССР в эти страны разрешается вывозить и обменивать там наличную валюту в сумме до 10 рублей на одно лицо, а так же ввозить обратно в СССР неизрасходованный остаток этой валюты.»
Тщательному досмотру - как при выезде, так и при въезде в СССР - полежали все бумажники и кошельки.
Есть в таможенных правилах и абзац о плащах, их можно было провозить:
«1 плащ на одно лицо» (!).
Если же в каком-то отделении бумажника или в кармане плаща - случайно завалялась купюра в 50, а не дай бог 100 рублей - непременно производился многочасовой личный досмотр и досмотр багажа.
«В свете» подобной инструкции таможенник, досматривающий выезжающих не в «соц.» а в «капстрану» действовал гораздо более жестким образом.
Когда роман «В круге первом» почти уже готов к печати, А.И. Солженицын в СССР публикует письмо против цензуры, после которого ему как раз и возвращают все рукописи, изъятые при обыске.
«14 июля появилась статья Гаррисона о том, что арестованные рукописи Солженицына возвращены и запрет на его роман «Раковый корпус» снимается Гаррисон сообщил так же, что некоторые представители советской интеллигенции благосклонно относятся к майскому письму Солженицына, призывающему к отмене цензуры В СССР.»( стр. 54).
Над рукописью романа «В круге первом» Андреева-Карлайл и многочисленные сотрудники издательства «Харпер энд Роу» работали в высшей степени напряженно, очень торопились, поскольку они должны были опередить Виктора Луи и первыми опубликовать этот роман.
Однако, ловкий Виктор Луи - в одиночку! - опередил их всех.
Вот как это было, цитирую:
«Мои родители приехали в Москву по делам архива Леонида Андреева, и Наталья Ивановна Столярова привезла их на встречу с Солженицыным за город, на лесную опушку.
Солженицын, сидя на траве в лагерной куртке(!), с мрачным видом сосредоточенно разглядывал вышедший на Западе на английском языке том «В круге первом».
(В связи этой «лагерной курткой», в которой Солженицын приехал из Рязани на встречу с двумя «иностранцами» и сопровождающей их «инакомыслящей» госпожой Столяровой, невольно вспоминается рапорт коллежского советника Бошняка графу Бенкендорфу.
Фельдъегерь Блинков, с полученным из Канцелярии Дежурства его Императорского величества открытым листом № 1273 - в который должно было быть выписано имя А.С. Пушкина - неподалеку дожидался арестанта, меж тем как филер, коллежский советник Бошняк разведывал и доносил мельчайшие подробности быта и времяпровождения Александра Сергеевича Пушкина.
Бошняк почтительно докладывал графу Бенкендорфу что: «на ярмонке Святогорского Успенского монастыря Пушкин был в рубашке, подпоясан розовою лентою, в соломенной широкополой шляпе и с железною тростью в руке».
За сто сорок прошедших лет наблюдательность агентов и оперативные возможности значительно возросли, и лагерная куртка А.И. Солженицына несомненно была столь же тщательно описана в рапортах, как и розовая лента, которой был подпоясан Пушкин.
Нарочито-легкомысленно цвет этой розовой ленты, может быть, и спас Пушкина от ареста, которого великий поэт весьма опасался.
Рапорты же новых товарищей бошняков станут доступны - и в который раз! - только спустя очередные сто сорок лет.)
Меж тем, на подмосковной лесной опушке приехавшие из Парижа родители Андреевой-Карлайл, ведомые правозащитницей Столяровой, увидели на опушке сидящего на пеньке Солженицына с книгой в руке. Писатель, недавно окончивший английские курсы, читал перевод своего романа.
(Этот эпизод на подмосковной опушке так и видится на экране лубянского закрытого кинозала, в креслах которого удобно расположилось ухмыляющееся начальство из «АПН», просматривающее оперативную съемку ).
Прочтя очередной абзац новоизданной книги, Солженицын с возмущением стал упрекать родителей Андреевой-Карлайл в вопиющей неточности английского перевода.
Цитата:
«- Возмутительно! - сказал писатель - Моя работа безнадежно испорчена. Посмотрите на это!»
И Солженицын ткнул пальцем в открытое им место. Перевод действительно был плохим. Мои родители встревожились. Они знали, как, не смотря на спешку и противоречивые инструкции, как мы трудились над переводом «Круга». Они постарались заговорить об огромном успехе книги…. Солженицын немного смягчился, но наткнувшись на очередной изъян в переводе, снова пришел в ярость.
Тогда моя мать, попросив разрешение, взяла книгу у него из рук, открыла титульный лист и прочла название издательства.
- Александр Исаевич! - мягко сказала она - Это ведь не издание «Харпер энд Роу» Это то самое пиратское издательство… Говорят, его финансировало КГБ.
Солженицын снова взял книгу, с удивлением взглянул на титульный лист и отбросил книгу прочь.»
Следует отметить, что в этом парижском издании ни АПН, ни его сотрудник Виктор Луи вовсе не присвоили себе авторские права, как того опасалась Андреева-Карлайл. Роман была издан под фамилией автора. Да и разница между изданиями была, судя по всему, была только в качестве художественного перевода на английский язык.
Книга, подготовленная под руководством и под редакцией самой Андреевой-Карлайл вышла в свет примерно в те же сроки, так что человеку, не шибко знающему английский язык, не грех было и обмануться
И тут во всей советской прессе - от газеты «Правда» до тбилисской газеты «Заря Востока» - сразу после двойной публикации романа - (одна при кураторстве Андреевой-Карлайл, другая - Виктор Луи) начался нескончаемый поток негодующих писем советских граждан. Сам роман (а тем более его английский перевод) - никто тогда не читал, но писателя бичевали все подряд - от рядового доцента, до передовой доярки колхоза.
Вроде бы пробудились от нарочитой спячки и сами органы - Андреевой-Карлайл отказали во въездной визе.
После встречи родителей Андреевой-Карлайл с Солженицыным в придорожном лесочке, челночные визиты самой Андреевой-Карлайл прекратились, хотя во время работы над книгой она неоднократно приезжала в Союз.
Но тут в дело переправки микрофильмов вступил родной брат Андреевой-Карлайл - Александр Вадимович Андреев, который чуть ли ни в самую пору газетной травли, приехал из Парижа и вывез «за бугор» микрофильмы главной книги Солженицына - «Архипелаг ГУЛАГ».
Брат, таким образом, совершил, по выражению А.И. Солженицына, «Троицыно чудо», поскольку на этот раз вывозка микрофильмов была осуществлена в день Святой Троицы, то есть весной 1968 года.
Этот успешно осуществленный подряд семьи Андреевых по вывозу романов Солженицына за рубеж вызывает подлинное изумление, особенно если учесть, что в те годы - по многочисленным свидетельствам - на каждого правозащитника и диссидента «работало» по 7-8 «прикрепленных» сотрудников. Поразительную степень чудесности этой очередной переправки микрофильмов «в карманах плащей» по настоящему может оценить только тот, кому хоть разок самому приходилось в те годы пересекать в аэропорту Шереметьево «государственную границу Советского Союза». Например, меня лично досматривали на таможне больше часа - заставляли снимать носки, что-то искали между пальцами ног, конфисковали брошюру с речью Хрущева на 20 съезде и пр.
Всему семейству Андреевым при переходе через «государственную границу» везло настолько необычайно, что эти события и по сей день имеют непреходящее значение. Подвижнический труд писателя , и ловкие проходы через Шереметьевскую таможню семьи Андреевых с микрофильмами - в исторической уже перспективе - приходится рассматривать в едином целом, как деяние, вошедшее не только в историю литературы, а в историю самой России.
Тем не менее, уже после выхода романа «В круге первом» Андреева-Карлайл - полностью «вышла из доверия» автора. В записках "Бодался теленок с дубом" и - особенно подробно - в «Угодило зернышко между двух жерновов» А. И. Солженицын окончательно разругался со своей добровольной помощницей. Претензии, однако, касались не столько существа дела, с которым Андреева-Карлайл, несомненно, справилась. Оказалось, что Андреева-Карлайл не понравилась Солженицыну еще тогда, когда он провожал ее по зимней Москве. И личико-то у Андреевой-Карлайл, "подвижное, чернявое", безо всяких "следов серьезной мысли", и выражение - настороженное - как у зверька какого". А уж "белые чулки с плетеными стрелками"- опять-таки задним числом - должны вызвать у читателя отрицательные и чуть ли не брезгливые эмоции.
Таким образом, успешное сотрудничество, сейчас же после необыкновенного литературного успеха, перешло в неприятнейшие и в невразумительные препирательства. Рецензируемая книга Андреевой-Карлайл полна недоумений, пронизанных сокрушающейся интонацией. Многолетняя помощница и тайная поверенная Солженицына - задается выстраданным вопросом - За что вы меня так ругаете? Неподдельная боль и обида потрясает читателя.
Мы с мужем - сетует бедная Андреева-Карлайл - много лет занимались исключительно Вашими литературными делами, имея в качестве гарантий только Ваше устное поручение. Вся семья Андреевых сделала для Вас возможное и невозможное. Ваши книги вышли, и принесли вам мировую славу. За что Вы меня, глубокоуважаемый Александр Исаевич, так безжалостно бьете?
Вопрос этот повисает в кромешном воздухе прошедшего века, но так и не получает ответа. Хотя, кажется, этот ответ вполне можно найти в ее собственном тексте. Со всей своей наивностью и прекраснодушием - которые, кстати, ощущаются в каждом абзаце книги - Андреева-Карлайл акцентирует внимание читателей: «Советские чиновники должны были понять, что «подлецом» является Виктор Луи - по слухам это он переправил рукопись «Ракового корпуса» на Запад по заданию КГБ» (стр. 97).
Андреевой-Карлайл все кажется, что советские чиновники, советские писатели, сотрудники АПН, таможенники и офицеры КГБ играли в СССР в разных командах...
И вот, в результате всей этой малопривлекательной возни, интерес к русским книгам в Америке сошел на нет. Кому хоть раз довелось побывать в вашингтонском магазине русской книги Камкина, тот навсегда сохранил чувство сожаления - каждому читателю-посетителю хотелось купить совершенно все книги! Но даже одна книга была не по карману. «Номенклатуру» Восленского, скрепя сердце, я купил за 45 долларов!
В огромном помещении - размером с баскетбольный зал - были парижские первоиздания Бунина, Алданова, Ремизова, книги статей и воспоминаний Ходасевича, Георгия Иванова, Терапиано…. Все книги «Издательства имени Чехова», вышедшие в 50-60 годы прошлого века, первоиздания Бродского в «Ардисе», все книги издательства «Посев», «ИМКА-пресс», изумительно изданные «Опавшие листья» Розанова…
И разумеется все собрания, и все отдельные книги А.И. Солженицына.
Там были все толстые журналы - полные подборки! - и все книги, напечатанные в тогдашнем Советском Союзе - от первой новомирской публикации «Одного дня Ивана Денисовича» до «Ахиллесова сердца» Вознесенского.
В 2002 году магазин Камкина разорился.
Цены были снижены сначала на 30%, потом на 50%. И вот во всех американских русских газетах появились объявления - приезжайте и забирайте книги даром.
Никто не приехал. Все русские книги были сожжены...
Так что, появись Андреева-Карлайл - все-то с тридцатипятилетней задержкой-опозданием! - в 2002 году с рукописью этого ли, да и любого другого романа - то и ей, да и другому радетелю, как и любому русскому автору в любом американском издательстве было бы предложено издать роман за свой счет по цене девять долларов за страницу текста при тираже 500 экземпляров.
Зачем же издавать роман «В круге первом», когда энное количество уже изданных экземпляров этого же романа только что было сожжено...
Дорого яичко к Христову дню!
Главная заслуга Андреевой-Карлайл как раз в том, что она сумела издать роман во время. Заслуга эта настолько несомненна, что не оспаривается даже автором романа. За эту заслугу, собственно, ей и достается сполна.
А в те - благословенные для русской литературы в Америке - годы, несмотря на уже появившиеся трения,
А.И, Солженицын опять таки доверил Андреевой-Карлайл подготовить к печати рукопись "Архипелага ГУЛаг" вывезенную за рубеж ее родным братом. Была переведена первая часть этого эпохального труда, но тут пути-дороги прозаика и его помощницы разошлись окончательно.
По поводу "Архипелага" А.И. Солженицын выдвинул те же претензии в переводческой небрежности, а потом уже добавил к ним новые, в чрезмерных тратах . Андреева-Карлайл, в свою очередь, обвинила А.И. Солженицына в мании величия и высокомерии, в плохом знании английского языка, и не понимающего суть западного издательского дела и пр.
Эти споры продолжаются и по сей день - на страницах рецензируемой книги.
Но главное, конечно, не в этих литературно-издательских спорах.
Когда в начале последней трети прошлого века появились первые свидетельства о величайших преступлениях, как-то само собой предполагалось, что вскоре и судьбы, и безвременная гибель миллионов людей будут раскрыты, а палачей настигнет возмездие!
Однако романы, да «Архипелаг Гулаг» и по сей день остались единственной карой за содеянное. Свидетельства эти так и не стали показаниями, - эти авторские тексты так и остались последним словом куцей правды.
.
Получилось так, как если бы «Дневник Анны Франк» и другие подобные взывающие к Богу записки безвинно убиенных страдальцев, а так же литературные произведения бывших узников фашистских концлагерей и солдат Великой Отечественной войны подменили бы собой Нюренбергский процесс.
И все многотомные обвинительные документы этого процесса так и не были бы опубликованы, а нацистские преступники не были бы сурово и справедливо наказаны.
Получилась так, как если бы этими душераздирающими записками Анны Франк все дело и кончилось...
А с большим сталинским террором получилось именно так, как получилось - истлевшие и выборочные справки о реабилитации - вот и все, чем приходится сейчас утешаться случайно оставшимся в живых потомкам нескончаемых жертв. В их числе и оставшимся в живых членам моей, когда-то многочисленной семьи. Восемь моих близких родственников - дед по материнской линии, и бабушка по отцовской, дядья и тетки, двоюродные братья и сестры отца были расстреляны, погибли в лагерях. Да и сам-то Александр Исаевич Солженицын прислал мне письмо, в котором написал: « я почерпнул горькие страницы летописи Вашей семьи…»
А все-таки хотелось не только принять сочувствие великого писателя,
но и действительно за ушко да на солнышко вывести из исторической, да и в определенной степени из литературной тени на суд истории тех, кто повинен в этих преступлениях.
В 70-е годы прошлого века, когда сталинская гвардия все еще была в силе, ряды органов стали пополнятся новыми людьми, которые ясно понимали, что необходимо как-то отделиться, дистанцироваться от ежовско-бериевского наследства, поневоле им доставшегося. Старые сотрудники полагали, что все само собой порастет быльем, но новые сотрудниками предпочитали действовать. Весьма вероятно, что в результате внутренних разногласий как раз и стали возможны проходы через таможню с микрофильмами «в кармане плаща» , и АПНовские издания в Париже крамольных романов. Ведь не издай в Америке - по какой-нибудь причине Андреева-Карлайл романы А.И. Солженицына - Виктор Луи все равно бы выпустил эти же самые романы в Париже - что, собственно, этот загадочный «Виктор Луи» и сделал!
Беззаветные и отчаянные поступки отца и сына Андреевых, и издательские труды Андреевой-Карлайл, похоже, были использованы «в темную» для осуществления общего замысла - выпустить пар и спустить на тормозах всю эту историю. И сейчас - в исторической уже перспективе - и романы А.И. Солженицына и его «Архипелаг Гулаг» стали прививкой от нового - так и не состоявшегося - Нюренбергского процесса.
Не зря Корней Иванович Чуковский еще в самом начале предупреждал Андрееву-Карлайл, чтобы она не впряглась в эту издательскую эпопею, и говорил внучке своего старого друга, писателя Леонида Андреева: «Не впутывайтесь в чужие дела!» (стр. 76)
Пар был действительно выпущен - а гений, и борьба А.И Солженицына парадоксальным образом помогли это сделать. Книги А.И. Солженицына исчерпали не только западное сострадание, но и праведный гнев последующего поколения сограждан великого писателя. И сейчас доброхоту, который попытается вернуться к тем темным трагическим десятилетиям, от всего сердца скажут - мол, чего ж вы теперь еще хотите - все уже давно описано, да еще как сильно! А кто старое помянет, тому глаз вон.
Глубокую истину отражает строфа поэта Владимира Леоновича:
«Я себя ловлю на сетовании бесплодном - не то в характере народном, за легкость я его люблю».
И единственным подлинно народным откликом на всю эту историю стала частушка, весьма далекая от горестей и переживаний:
"Самолет на Запад катит,
Солженицын в нем сидит.
Вот те нате, хрен в томате, -
Белль, встречая, говорит…»
Сергей Алиханов
Ольге Андреевой-Карлайл по её просьбе я прочел эту статью вслух - в её квартире в Сан-Франциско. Это было летом 2005 года
- Вы многого не поняли, - сказала она мне.
- Что я не понял?
- Потом, может быть, поймете. Посмотрите мои работы.
Я встал подошел к полотнам. От полотен взглянул направо.
Из окон был совершенно потрясающий вид на залив Сан-Франциско. Сияло солнце.
- Ну хорошо, сказала Ольга - мне надо поухаживать за мужем. Прощайте.
Я поклонился. Она открыла мне двери. Я поклонился еще раз, и пошел к лифтам.
А.И. Солженицын - http://alikhanov.livejournal.com/tag/%D0%A1%D0%BE%D0%BB%D0%B6%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D1%86%D1%8B%D0%BD
«Возвращение в тайный круг» Ольга Андреева-Карлайл
Москва, Изд-во «Захаров» 2004 год. 176 стр.
ISBN 5-8159-0400-7
(Статья - с некоторыми сокращениями - была опубликована в газете "Книжное обозрение")
Андреева-Карлайл подготовила и осуществила первое английское издание романа А.И. Солженицына «В круге первом». От автора романа Андреева-Карлайл удостоилась не благодарности, а обвинений - в редакторской и финансовой недобросовестности. Андреева-Карлайл негодует и защищается, рассказывая, как было дело, и сколько потребовалось смелости, удивительной удачи, и сколько сил приложили ее родственники, ее муж и она сама, прежде чем этот роман был издан в США.
В 1965 году отцу Андреевой-Карлайл - сыну писателя Леонида Андреева удалось «в кармане плаща» вывезти фильмокопии рукописи романа в Париж.
В 1967 году Андреева-Карлайл приехала в СССР, чтобы набрать самиздатовских текстов для своей поэтической антологии, и ее отъезд был выбран А.И Солженицыным в качестве тайной оказии-поручения. Живя в Рязани, писатель узнал от московских знакомых о появлении в Москве Андреевой-Карлайл, и ко времени ее отъезда за рубеж приехал из Рязани, и встретился с ней в квартире правозащитников. Выйдя вместе в ночь, Солженицын на ходу переговорил с Андреевой-Карлайл, и доверил ей подыскать издательство, найти переводчика, отредактировать и выпустить в Соединенных Штатах роман «В круге первом», фильмокопии которого уже находились в Париже.
«Я сразу поняла, что речь идет о книге, арестованной КГБ, копию которой вывез мой отец в кармане плаща» (стр. 22).
Андреева-Карлайл отмечает, что она решила заняться публикацией романа Солженицына, с тем чтобы защитить автора - поскольку будущая книга сделает Солженицына знаменитым, и даст ему «возможность стать неприкосновенным для советских властей» (стр. 35)
В ту ночь, провожая Андрееву-Карлайл до гостиницы, Солженицын наставлял гостью: «- Разумеется, подготовку издания надо держать в строжайшей тайне.
«Да! - перебил Солженицын: «В «Круге первом» будет сюрпризом, будет взрывом!»
«Солженицын продолжал: «Можете представить, что со мной будет, если это станет известно властям» (стр. 23)
В этот же приезд Корней Иванович Чуковский - старый друг ее деда, отговаривал Андрееву-Карлайл, однако она все же решила заняться изданием.
Сюрпризом «для запада» этот роман действительно стал - главным образом, в том что впервые из СССР прозвучал голос, рассказывающий о «Большом терроре»
Но «для КГБ» роман «В круге первом» «сюрпризом» не был, и быть уже не мог, поскольку сотрудники этой организации к тому времени произвели обыск в Рязани, и рукопись была «арестованной КГБ».
Был конфискован не только этот роман, а весь архив Солженицына. Надо полагать, что перед тем как архив вернули писателю, его прочти, и сняли копии.
Не был «сюрпризом для КГБ» и бесконечный мартиролог, стенограммы процессов, расстрельные списки, материалы заседаний троек и пр. и пр. Эти архивные документы, хранились и хранятся по сей день на Лубянке, и являются результатом собственной работы этой организации. В рукописях же Солженицына была отражена только небольшая толика необъятного ада. Цитата: «Аркадий Белинков, уважаемый советский литературовед, один из 227 жертв лагерей, чьи рассказы Солженицын использовал для «Архипелага» (стр. 113).
Хочется добавить, что уже будучи изданными и за рубежом, и в России - книги А.И. Солженицына не стали «сюрпризом» и для миллионов семей репрессированных, в частности, и для моей семьи. Фотографии многочисленных родственников, погибших в сталинских лагерях всегда висели на стенах нашей квартиры, и пачки открыток и писем, полученных из лагерей, и справки о посмертной реабилитации лежали в ящиках письменного стола…
Вернувшись в США Андреева-Карлайл стала готовить публикацию романа. Делалось это «в тайне» - об этой подготовке знали владелец и несколько сотрудников издательства «Харпер энд Роу», а так же американский адвокат. По свидетельству Андреевой-Карлайл сугубая «тайна» соблюдалась для того, чтобы о готовящейся публикации романа преждевременно не узнало - опять таки - «КГБ» и это известие не позволило бы сотрудникам этой организации «получить лишний козырь в борьбе с Солженицыным».
«Больше всего мы опасались советских агентов. В романе в «Круге первом» заключенные по заказу секретной полиции разрабатывают систему распознавания голосов» - «Разглашение секрета может грозить Солженицын новым лагерем, если не гибелью» - пишет Андреева-Карлайл.
Заметим, что описанная в романе работа «по распознаванию голосов», в которой принимал участие заключенный Солженицын, ведется 1948 году. Выход романа в свет как раз приурочивался к 20 летнему юбилею этих «закрытых» разработок.
Эти обстоятельства постоянно учитывались при подготовке рукописи:
«Если ли еще где-нибудь на Западе экземпляры рукописи? - спросил Кэсс.
«Насколько нам известно, отвечали мы, еще нет. Однако роман мог попасть в руки агентов КГБ. Они могут пустить его в ход для дискредитации Солженицына. Но это крайняя мера, и к ней КГБ прибегнет, только если узнает о готовящейся публикации книги на Западе».
Андреева-Карлайл постоянно опасается, что некоему Виктору Луи «могут поручить в нужный момент подсунуть фальсифицированный экземпляр романа какому-то темному издательству на западе, с тем чтобы он воспрепятствовал изданию подлинного текста». И тут же Андреевой-Карлайл высказываются опасения, что Виктор Луи попытается нарушить авторские права Солженицына.
Таким образом, Андреева-Карлайл «тайно от КГБ» готовит издание романа «В круге первом…» и в то же время ей известно, что параллельно готовится издание этой же самой книги руками Виктора Луи - парижского сотрудника АПН.
Цитата: «Нам рассказывали о каком-то Викторе Луи, служащем одновременно в Агентстве Печати «Новости» (АПН) и КГБ» (стр. 42).
Еще цитата: «КГБ намеренно распространяет его (Солженицына) рукописи по каким-то темным каналам европейских разведок, чтобы затем громогласно предъявить ему обвинение в государственной измене» (стр. 111)
Об этом пресловутом сотруднике АПН известно и самому писателю - «Солженицын протестовал против роли Виктора Луи, продавшего рукопись «Ракового корпуса» в Европе» - (стр. 104).
Андреева-Карлайл постоянно напоминает читателю, что работа Виктора Луи в АПН это только прикрытие его службы в КГБ.
Тем не менее, сама Андреева-Карлайл при провозе рисунков Эрнста Неизвестного через Шереметьевскую таможню, предназначенных для передачи критику Берджеру, прибегает к помощи чиновника, занимающего высокий пост все в том же АПН.
Цитата: «Тут мне пришло в голову, что все к лучшему - гравюры Эрнста (Неизвестного) возможно отвлекут внимание агентов КГБ при досмотре моего багажа в Шереметьеве» - (стр. 73).
Один сотрудник «АПН» - Виктор Луи - мешает Андреевой-Карлайл в издательской деятельности, тайно пытается ее опередить, а другой сотрудник того же «АПН» должен ей помочь пройти советскую таможню, и действительно помогает ей в этом!
Оттиски гравюр Неизвестного привлекли внимание таможенников.
«Я стала настаивать, чтобы таможенники позвонили по телефону, который дал мне Неизвестный»
Таможенник пошел и позвонил по номеру, который дала ему Андреева-Карлайл.
«В этот момент с огорченным видом вошел парень, который ходил звонить по телефону. Высокопоставленное лицо из АПН (стало быть, сослуживец Виктора Луи) подтвердило, что я официально уполномочена передать гравюры Неизвестного известному (так в тексте) художественному критику Берджеру, другу Советского Союза»(!).
Таможенник, стало быть, справился, позвонив в АПН, - следует ли ему конфисковать рисунки Эрнста Неизвестного.
Оказалось, что нет, конфисковать не следует.
Таможенник по телефону получил инструкции, что Андрееву-Карлайл необходимо пропустить вместе с рисунками, и так же с рукописями Галича и других самиздатовских поэтов, которые она провозила в тот день через границу для своей поэтической антологии.
Ни в те темные советские времена, ни в настоящее время, ни в обозримом будущем никакой таможенник ни по какому сомнительному, связанному с контрабандой случаю не пойдет звонить ни корреспонденту, ни редактору информационного агентства или средства массовой информации.
Таможенник, как и любой другой офицер, докладывает только своему непосредственному начальнику, а тот звонит куратору из «спецслужб» - чтобы на всякий случай уточнить - ни столкнулись ли они в данном конкретном нарушении с частью какой-то проводимой многоходовой спецоперации, которую таможенный досмотр может нарушить.
Если же это рядовой случай контрабанды, то следует поступать строго в соответствии с таможенными правилами.
В тот отъезд Андреева-Карлайл благополучно прошла через таможню с гравюрами Неизвестного и рукописями Галича, и была пропущена через советскую границу.
Приведу, кстати, несколько параграфов из «Краткой справке о советских таможенных правилах», действовавших в те годы:
«Гражданам, временно выезжающим из СССР в НРБ (Народную республику Болгарию), ВНР (Венгерскую народную республику), МНР (Монгольскую народную республику), ПНР, (Польскую народную республику) РНР (Румынскую народную республику) и ЧССР, (Чехословацкую народную республику) из общей суммы 30 рублей, которые могут быть вывезены за границу, разрешается обменивать в этих странах наличную советскую валюту до 10 рублей на одно лицо на валюту указанных стран, не зависимо от числа стран, через которые эти граждане следуют.
(Двадцать рублей (20 руб.), надо было обязательно предъявлять на таможне при въезде, иначе неминуемы серьезные неприятности - сведенья о проступке обязательно поступали в партком по месту работы!)
Гражданам стран указанных в пункте первом находящемся в СССР на работе и так же при их временном выезде из СССР в эти страны разрешается вывозить и обменивать там наличную валюту в сумме до 10 рублей на одно лицо, а так же ввозить обратно в СССР неизрасходованный остаток этой валюты.»
Тщательному досмотру - как при выезде, так и при въезде в СССР - полежали все бумажники и кошельки.
Есть в таможенных правилах и абзац о плащах, их можно было провозить:
«1 плащ на одно лицо» (!).
Если же в каком-то отделении бумажника или в кармане плаща - случайно завалялась купюра в 50, а не дай бог 100 рублей - непременно производился многочасовой личный досмотр и досмотр багажа.
«В свете» подобной инструкции таможенник, досматривающий выезжающих не в «соц.» а в «капстрану» действовал гораздо более жестким образом.
Когда роман «В круге первом» почти уже готов к печати, А.И. Солженицын в СССР публикует письмо против цензуры, после которого ему как раз и возвращают все рукописи, изъятые при обыске.
«14 июля появилась статья Гаррисона о том, что арестованные рукописи Солженицына возвращены и запрет на его роман «Раковый корпус» снимается Гаррисон сообщил так же, что некоторые представители советской интеллигенции благосклонно относятся к майскому письму Солженицына, призывающему к отмене цензуры В СССР.»( стр. 54).
Над рукописью романа «В круге первом» Андреева-Карлайл и многочисленные сотрудники издательства «Харпер энд Роу» работали в высшей степени напряженно, очень торопились, поскольку они должны были опередить Виктора Луи и первыми опубликовать этот роман.
Однако, ловкий Виктор Луи - в одиночку! - опередил их всех.
Вот как это было, цитирую:
«Мои родители приехали в Москву по делам архива Леонида Андреева, и Наталья Ивановна Столярова привезла их на встречу с Солженицыным за город, на лесную опушку.
Солженицын, сидя на траве в лагерной куртке(!), с мрачным видом сосредоточенно разглядывал вышедший на Западе на английском языке том «В круге первом».
(В связи этой «лагерной курткой», в которой Солженицын приехал из Рязани на встречу с двумя «иностранцами» и сопровождающей их «инакомыслящей» госпожой Столяровой, невольно вспоминается рапорт коллежского советника Бошняка графу Бенкендорфу.
Фельдъегерь Блинков, с полученным из Канцелярии Дежурства его Императорского величества открытым листом № 1273 - в который должно было быть выписано имя А.С. Пушкина - неподалеку дожидался арестанта, меж тем как филер, коллежский советник Бошняк разведывал и доносил мельчайшие подробности быта и времяпровождения Александра Сергеевича Пушкина.
Бошняк почтительно докладывал графу Бенкендорфу что: «на ярмонке Святогорского Успенского монастыря Пушкин был в рубашке, подпоясан розовою лентою, в соломенной широкополой шляпе и с железною тростью в руке».
За сто сорок прошедших лет наблюдательность агентов и оперативные возможности значительно возросли, и лагерная куртка А.И. Солженицына несомненно была столь же тщательно описана в рапортах, как и розовая лента, которой был подпоясан Пушкин.
Нарочито-легкомысленно цвет этой розовой ленты, может быть, и спас Пушкина от ареста, которого великий поэт весьма опасался.
Рапорты же новых товарищей бошняков станут доступны - и в который раз! - только спустя очередные сто сорок лет.)
Меж тем, на подмосковной лесной опушке приехавшие из Парижа родители Андреевой-Карлайл, ведомые правозащитницей Столяровой, увидели на опушке сидящего на пеньке Солженицына с книгой в руке. Писатель, недавно окончивший английские курсы, читал перевод своего романа.
(Этот эпизод на подмосковной опушке так и видится на экране лубянского закрытого кинозала, в креслах которого удобно расположилось ухмыляющееся начальство из «АПН», просматривающее оперативную съемку ).
Прочтя очередной абзац новоизданной книги, Солженицын с возмущением стал упрекать родителей Андреевой-Карлайл в вопиющей неточности английского перевода.
Цитата:
«- Возмутительно! - сказал писатель - Моя работа безнадежно испорчена. Посмотрите на это!»
И Солженицын ткнул пальцем в открытое им место. Перевод действительно был плохим. Мои родители встревожились. Они знали, как, не смотря на спешку и противоречивые инструкции, как мы трудились над переводом «Круга». Они постарались заговорить об огромном успехе книги…. Солженицын немного смягчился, но наткнувшись на очередной изъян в переводе, снова пришел в ярость.
Тогда моя мать, попросив разрешение, взяла книгу у него из рук, открыла титульный лист и прочла название издательства.
- Александр Исаевич! - мягко сказала она - Это ведь не издание «Харпер энд Роу» Это то самое пиратское издательство… Говорят, его финансировало КГБ.
Солженицын снова взял книгу, с удивлением взглянул на титульный лист и отбросил книгу прочь.»
Следует отметить, что в этом парижском издании ни АПН, ни его сотрудник Виктор Луи вовсе не присвоили себе авторские права, как того опасалась Андреева-Карлайл. Роман была издан под фамилией автора. Да и разница между изданиями была, судя по всему, была только в качестве художественного перевода на английский язык.
Книга, подготовленная под руководством и под редакцией самой Андреевой-Карлайл вышла в свет примерно в те же сроки, так что человеку, не шибко знающему английский язык, не грех было и обмануться
И тут во всей советской прессе - от газеты «Правда» до тбилисской газеты «Заря Востока» - сразу после двойной публикации романа - (одна при кураторстве Андреевой-Карлайл, другая - Виктор Луи) начался нескончаемый поток негодующих писем советских граждан. Сам роман (а тем более его английский перевод) - никто тогда не читал, но писателя бичевали все подряд - от рядового доцента, до передовой доярки колхоза.
Вроде бы пробудились от нарочитой спячки и сами органы - Андреевой-Карлайл отказали во въездной визе.
После встречи родителей Андреевой-Карлайл с Солженицыным в придорожном лесочке, челночные визиты самой Андреевой-Карлайл прекратились, хотя во время работы над книгой она неоднократно приезжала в Союз.
Но тут в дело переправки микрофильмов вступил родной брат Андреевой-Карлайл - Александр Вадимович Андреев, который чуть ли ни в самую пору газетной травли, приехал из Парижа и вывез «за бугор» микрофильмы главной книги Солженицына - «Архипелаг ГУЛАГ».
Брат, таким образом, совершил, по выражению А.И. Солженицына, «Троицыно чудо», поскольку на этот раз вывозка микрофильмов была осуществлена в день Святой Троицы, то есть весной 1968 года.
Этот успешно осуществленный подряд семьи Андреевых по вывозу романов Солженицына за рубеж вызывает подлинное изумление, особенно если учесть, что в те годы - по многочисленным свидетельствам - на каждого правозащитника и диссидента «работало» по 7-8 «прикрепленных» сотрудников. Поразительную степень чудесности этой очередной переправки микрофильмов «в карманах плащей» по настоящему может оценить только тот, кому хоть разок самому приходилось в те годы пересекать в аэропорту Шереметьево «государственную границу Советского Союза». Например, меня лично досматривали на таможне больше часа - заставляли снимать носки, что-то искали между пальцами ног, конфисковали брошюру с речью Хрущева на 20 съезде и пр.
Всему семейству Андреевым при переходе через «государственную границу» везло настолько необычайно, что эти события и по сей день имеют непреходящее значение. Подвижнический труд писателя , и ловкие проходы через Шереметьевскую таможню семьи Андреевых с микрофильмами - в исторической уже перспективе - приходится рассматривать в едином целом, как деяние, вошедшее не только в историю литературы, а в историю самой России.
Тем не менее, уже после выхода романа «В круге первом» Андреева-Карлайл - полностью «вышла из доверия» автора. В записках "Бодался теленок с дубом" и - особенно подробно - в «Угодило зернышко между двух жерновов» А. И. Солженицын окончательно разругался со своей добровольной помощницей. Претензии, однако, касались не столько существа дела, с которым Андреева-Карлайл, несомненно, справилась. Оказалось, что Андреева-Карлайл не понравилась Солженицыну еще тогда, когда он провожал ее по зимней Москве. И личико-то у Андреевой-Карлайл, "подвижное, чернявое", безо всяких "следов серьезной мысли", и выражение - настороженное - как у зверька какого". А уж "белые чулки с плетеными стрелками"- опять-таки задним числом - должны вызвать у читателя отрицательные и чуть ли не брезгливые эмоции.
Таким образом, успешное сотрудничество, сейчас же после необыкновенного литературного успеха, перешло в неприятнейшие и в невразумительные препирательства. Рецензируемая книга Андреевой-Карлайл полна недоумений, пронизанных сокрушающейся интонацией. Многолетняя помощница и тайная поверенная Солженицына - задается выстраданным вопросом - За что вы меня так ругаете? Неподдельная боль и обида потрясает читателя.
Мы с мужем - сетует бедная Андреева-Карлайл - много лет занимались исключительно Вашими литературными делами, имея в качестве гарантий только Ваше устное поручение. Вся семья Андреевых сделала для Вас возможное и невозможное. Ваши книги вышли, и принесли вам мировую славу. За что Вы меня, глубокоуважаемый Александр Исаевич, так безжалостно бьете?
Вопрос этот повисает в кромешном воздухе прошедшего века, но так и не получает ответа. Хотя, кажется, этот ответ вполне можно найти в ее собственном тексте. Со всей своей наивностью и прекраснодушием - которые, кстати, ощущаются в каждом абзаце книги - Андреева-Карлайл акцентирует внимание читателей: «Советские чиновники должны были понять, что «подлецом» является Виктор Луи - по слухам это он переправил рукопись «Ракового корпуса» на Запад по заданию КГБ» (стр. 97).
Андреевой-Карлайл все кажется, что советские чиновники, советские писатели, сотрудники АПН, таможенники и офицеры КГБ играли в СССР в разных командах...
И вот, в результате всей этой малопривлекательной возни, интерес к русским книгам в Америке сошел на нет. Кому хоть раз довелось побывать в вашингтонском магазине русской книги Камкина, тот навсегда сохранил чувство сожаления - каждому читателю-посетителю хотелось купить совершенно все книги! Но даже одна книга была не по карману. «Номенклатуру» Восленского, скрепя сердце, я купил за 45 долларов!
В огромном помещении - размером с баскетбольный зал - были парижские первоиздания Бунина, Алданова, Ремизова, книги статей и воспоминаний Ходасевича, Георгия Иванова, Терапиано…. Все книги «Издательства имени Чехова», вышедшие в 50-60 годы прошлого века, первоиздания Бродского в «Ардисе», все книги издательства «Посев», «ИМКА-пресс», изумительно изданные «Опавшие листья» Розанова…
И разумеется все собрания, и все отдельные книги А.И. Солженицына.
Там были все толстые журналы - полные подборки! - и все книги, напечатанные в тогдашнем Советском Союзе - от первой новомирской публикации «Одного дня Ивана Денисовича» до «Ахиллесова сердца» Вознесенского.
В 2002 году магазин Камкина разорился.
Цены были снижены сначала на 30%, потом на 50%. И вот во всех американских русских газетах появились объявления - приезжайте и забирайте книги даром.
Никто не приехал. Все русские книги были сожжены...
Так что, появись Андреева-Карлайл - все-то с тридцатипятилетней задержкой-опозданием! - в 2002 году с рукописью этого ли, да и любого другого романа - то и ей, да и другому радетелю, как и любому русскому автору в любом американском издательстве было бы предложено издать роман за свой счет по цене девять долларов за страницу текста при тираже 500 экземпляров.
Зачем же издавать роман «В круге первом», когда энное количество уже изданных экземпляров этого же романа только что было сожжено...
Дорого яичко к Христову дню!
Главная заслуга Андреевой-Карлайл как раз в том, что она сумела издать роман во время. Заслуга эта настолько несомненна, что не оспаривается даже автором романа. За эту заслугу, собственно, ей и достается сполна.
А в те - благословенные для русской литературы в Америке - годы, несмотря на уже появившиеся трения,
А.И, Солженицын опять таки доверил Андреевой-Карлайл подготовить к печати рукопись "Архипелага ГУЛаг" вывезенную за рубеж ее родным братом. Была переведена первая часть этого эпохального труда, но тут пути-дороги прозаика и его помощницы разошлись окончательно.
По поводу "Архипелага" А.И. Солженицын выдвинул те же претензии в переводческой небрежности, а потом уже добавил к ним новые, в чрезмерных тратах . Андреева-Карлайл, в свою очередь, обвинила А.И. Солженицына в мании величия и высокомерии, в плохом знании английского языка, и не понимающего суть западного издательского дела и пр.
Эти споры продолжаются и по сей день - на страницах рецензируемой книги.
Но главное, конечно, не в этих литературно-издательских спорах.
Когда в начале последней трети прошлого века появились первые свидетельства о величайших преступлениях, как-то само собой предполагалось, что вскоре и судьбы, и безвременная гибель миллионов людей будут раскрыты, а палачей настигнет возмездие!
Однако романы, да «Архипелаг Гулаг» и по сей день остались единственной карой за содеянное. Свидетельства эти так и не стали показаниями, - эти авторские тексты так и остались последним словом куцей правды.
.
Получилось так, как если бы «Дневник Анны Франк» и другие подобные взывающие к Богу записки безвинно убиенных страдальцев, а так же литературные произведения бывших узников фашистских концлагерей и солдат Великой Отечественной войны подменили бы собой Нюренбергский процесс.
И все многотомные обвинительные документы этого процесса так и не были бы опубликованы, а нацистские преступники не были бы сурово и справедливо наказаны.
Получилась так, как если бы этими душераздирающими записками Анны Франк все дело и кончилось...
А с большим сталинским террором получилось именно так, как получилось - истлевшие и выборочные справки о реабилитации - вот и все, чем приходится сейчас утешаться случайно оставшимся в живых потомкам нескончаемых жертв. В их числе и оставшимся в живых членам моей, когда-то многочисленной семьи. Восемь моих близких родственников - дед по материнской линии, и бабушка по отцовской, дядья и тетки, двоюродные братья и сестры отца были расстреляны, погибли в лагерях. Да и сам-то Александр Исаевич Солженицын прислал мне письмо, в котором написал: « я почерпнул горькие страницы летописи Вашей семьи…»
А все-таки хотелось не только принять сочувствие великого писателя,
но и действительно за ушко да на солнышко вывести из исторической, да и в определенной степени из литературной тени на суд истории тех, кто повинен в этих преступлениях.
В 70-е годы прошлого века, когда сталинская гвардия все еще была в силе, ряды органов стали пополнятся новыми людьми, которые ясно понимали, что необходимо как-то отделиться, дистанцироваться от ежовско-бериевского наследства, поневоле им доставшегося. Старые сотрудники полагали, что все само собой порастет быльем, но новые сотрудниками предпочитали действовать. Весьма вероятно, что в результате внутренних разногласий как раз и стали возможны проходы через таможню с микрофильмами «в кармане плаща» , и АПНовские издания в Париже крамольных романов. Ведь не издай в Америке - по какой-нибудь причине Андреева-Карлайл романы А.И. Солженицына - Виктор Луи все равно бы выпустил эти же самые романы в Париже - что, собственно, этот загадочный «Виктор Луи» и сделал!
Беззаветные и отчаянные поступки отца и сына Андреевых, и издательские труды Андреевой-Карлайл, похоже, были использованы «в темную» для осуществления общего замысла - выпустить пар и спустить на тормозах всю эту историю. И сейчас - в исторической уже перспективе - и романы А.И. Солженицына и его «Архипелаг Гулаг» стали прививкой от нового - так и не состоявшегося - Нюренбергского процесса.
Не зря Корней Иванович Чуковский еще в самом начале предупреждал Андрееву-Карлайл, чтобы она не впряглась в эту издательскую эпопею, и говорил внучке своего старого друга, писателя Леонида Андреева: «Не впутывайтесь в чужие дела!» (стр. 76)
Пар был действительно выпущен - а гений, и борьба А.И Солженицына парадоксальным образом помогли это сделать. Книги А.И. Солженицына исчерпали не только западное сострадание, но и праведный гнев последующего поколения сограждан великого писателя. И сейчас доброхоту, который попытается вернуться к тем темным трагическим десятилетиям, от всего сердца скажут - мол, чего ж вы теперь еще хотите - все уже давно описано, да еще как сильно! А кто старое помянет, тому глаз вон.
Глубокую истину отражает строфа поэта Владимира Леоновича:
«Я себя ловлю на сетовании бесплодном - не то в характере народном, за легкость я его люблю».
И единственным подлинно народным откликом на всю эту историю стала частушка, весьма далекая от горестей и переживаний:
"Самолет на Запад катит,
Солженицын в нем сидит.
Вот те нате, хрен в томате, -
Белль, встречая, говорит…»
Сергей Алиханов
Ольге Андреевой-Карлайл по её просьбе я прочел эту статью вслух - в её квартире в Сан-Франциско. Это было летом 2005 года
- Вы многого не поняли, - сказала она мне.
- Что я не понял?
- Потом, может быть, поймете. Посмотрите мои работы.
Я встал подошел к полотнам. От полотен взглянул направо.
Из окон был совершенно потрясающий вид на залив Сан-Франциско. Сияло солнце.
- Ну хорошо, сказала Ольга - мне надо поухаживать за мужем. Прощайте.
Я поклонился. Она открыла мне двери. Я поклонился еще раз, и пошел к лифтам.
А.И. Солженицын - http://alikhanov.livejournal.com/tag/%D0%A1%D0%BE%D0%BB%D0%B6%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D1%86%D1%8B%D0%BD