Пинок памяти.
ПИНОК ПАМЯТИ
Владислав Матусевич. «Записки советского редактора».
М. «Новое литературное обозрение». 254 стр. 2000 г.
ISBN 5-86793 -118 -8
(Статья опубликована в газете «Книжное обозрение» и на сайте «Континент. org».)
О советских литературных временах уже написано сполна, да и каждый, кто хоть раз в те годы послал по почте или принес рукопись в журнал или в издательство, сам был и униженным свидетелем, и беспомощным потерпевшим бесконечного и бесплодного ожидания.
В книге Матусевича ужаснуло ни столько тщательное, дневниковое бытописание панибратских взаимоотношений советских сочинителей с главными редакторами толстых журналов и издательств (кстати, вполне взаимозаменяемых и присутствующих на страницах книги в то в одной, то в другой ипостаси), ни столько беспомощность младшего редакционного состава перед засильем «классиков», ни столько иезуитское «отфутболивание» редакционного самотека, сколько записанные Матусевичем, как бы на полях, типичные сценки внутри редакционных шмонов.
Оказывается, у младших редакторов производились внезапные досмотры ящиков письменных столов и последующие «выемки» черновиков и копий ответов авторам! И делали это ответственные секретари или члены «партбюро». Затем неизбежно следовали разборы, «оргвыводы», заявления «по собственному желанию».
И сейчас - столько лет спустя! - резануло, как ножом по коже.
Боже ты мой милостивый! Действительно был у нас самый настоящий идеологический концлагерь!
А ведь запамятовалось, да и так скоро.
Есть в книге Матусевича и смешные подробности той, так сказать, литературной кухни. Например, советский классик Семен Бабаевский, член многих редколлегий - «дед-Бабай» - принес «Ананчику» (главному редактору журнала «Октябрь») рукопись, которая немедленно пошла в набор, и в номер.
Один единственный лист этой рукописи случайно был использован в качестве салфетки на редакционном междусобойчике, или по какой-то иной нужде и безвозвратно затерялся.
Сообщить об этом лауреату Сталинских премий и попросить копию не решились, свели концы с концами и тиснули нетленку. Однако Бабаевский вычислил пропажу одного листика по полученному гонорару!
За тридцать лет до компьютерного статистического сервиса!
Вдоволь посмеялся я, вспомнив, что такое «перекрестное опыление»: это когда дочка Ананчика была принята на работу в журнал «Юность», а за это секретарь парторганизации «Юности», зав.отделом поэзии тов. Злотников ежегодно печатал свои вирши в «Октябре».
И вот за все эти смешки приснился мне ночью кошмарный сон: опять иду - каждый день - и год за годом - дворами от Скатертного переулка, где я служил в те годы в Спортивном комитете, на улицу Воровского - ныне Поварскую, и поднимаюсь на четвертый этаж издательства «Советский писатель», и сажусь у дверей, и жду, когда же придет в редакцию «Советской поэзии» ее заведующий Егор Исаев.
Деваться больше некуда, потому что по всей Москве издательств, которые печатают «молодых» авторов - меньше чем пальцев на одной руке, и повсюду надо становится в самый конец длинной очереди, а тут, в «Советском писателе», где работал в те годы и Матусевич, лежит моя рукопись уже восемь лет.
И вот сниться мне, что опять сижу я сиднем у дверей редакции и дожидаюсь у моря погоды.
И тут несказанное везение - надо же, как удачно получилось! - ведь не чаще двух раз в месяц является на свое рабочее место свет красное солнышко Егор Александрович Исаев, единственный за всю советскую эпоху Лауреат Ленинской премии по поэзии, по характеру своего пространного дарования так и не написавший ни одного стихотворения.
И вот опять принес Секретарь Большого Союза, неутомимый создатель бесчисленностраничных поэм «Суд памяти», «Даль памяти» новое сочинение, и снова предстоит мне каждою главу - с вариантами, похваливая при каждом удобном случае, выслушивать в авторском торжественном чтении - с тайной надеждой попасть в будущий издательский план. И тут - во сне! - заглянул я через плечо вершителя поэтических судеб, и с ужасом прочел на пухлой рукописи: «Пинок памяти»…
Бедолага Владислав Матусевич вдоволь надышался антисемитским, омерзительным смрадом советских редакций, работая младшим редактором в журналах «Наш Современник» , «Октябрь» и издательстве «Советский писатель».
«Меня долго мурыжили, прежде чем принять на работу: все выясняли, кто я, почему такая фамилия?» «Агенты Тель-Авива, ЦРУ, сионские мудрецы планомерно проводили свой жидомасонский заговор. А бедные русские люди, как несмышленые дети, поддавались гнусным влияниям. Для таких как Васильев, Споров, Фролов важен был образ врага - во всем они винили евреев. В конце 70-х в «Нашем Современнике» еще не писали об этом открыто - до публикации антисемитского романа Пикуля «У последней черты» оставался один год…».
«Это же наш» - напоминает сотрудница журнала, указывая взглядом на Матусевича.
И тут же очередной «товарищ писатель» пускается в рутинную откровенность о писательском Переделкино: «Кто в дачах сидит - жиденята…»
А вот позиция рецензента журнала, старого каторжника Олега Волкова: «Настоящий русский дворянин антисемиту-черносотенцу руки не подавал. Но и еврея дальше прихожей в свой дом не пускал.» И действительно Волков на всякий случай не пустил Матусевича - белоруса с такой подозрительной фамилией - за порог, громогласно заявив: «Скажи, что меня нет дома».
Но мы то все еще дома.
Мы дома остались, дождались крушения «совка», никуда не уехали, и жить нам предстоит в России до самой смерти.
Свят, свят, свят! - сгинь, наконец, нечистая сила, суть и повадки которой так живо и точно воссоздал Владислав Матусевич.
Сергей Алиханов
Эта статья в Википедии - Матусевич, Владислав Ануфриевич -
http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B0%D1%82%D1%83%D1%81%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87,_%D0%92%D0%BB%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D1%81%D0%BB%D0%B0%D0%B2_%D0%90%D0%BD%D1%83%D1%84%D1%80%D0%B8%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87
Владислав Матусевич. «Записки советского редактора».
М. «Новое литературное обозрение». 254 стр. 2000 г.
ISBN 5-86793 -118 -8
(Статья опубликована в газете «Книжное обозрение» и на сайте «Континент. org».)
О советских литературных временах уже написано сполна, да и каждый, кто хоть раз в те годы послал по почте или принес рукопись в журнал или в издательство, сам был и униженным свидетелем, и беспомощным потерпевшим бесконечного и бесплодного ожидания.
В книге Матусевича ужаснуло ни столько тщательное, дневниковое бытописание панибратских взаимоотношений советских сочинителей с главными редакторами толстых журналов и издательств (кстати, вполне взаимозаменяемых и присутствующих на страницах книги в то в одной, то в другой ипостаси), ни столько беспомощность младшего редакционного состава перед засильем «классиков», ни столько иезуитское «отфутболивание» редакционного самотека, сколько записанные Матусевичем, как бы на полях, типичные сценки внутри редакционных шмонов.
Оказывается, у младших редакторов производились внезапные досмотры ящиков письменных столов и последующие «выемки» черновиков и копий ответов авторам! И делали это ответственные секретари или члены «партбюро». Затем неизбежно следовали разборы, «оргвыводы», заявления «по собственному желанию».
И сейчас - столько лет спустя! - резануло, как ножом по коже.
Боже ты мой милостивый! Действительно был у нас самый настоящий идеологический концлагерь!
А ведь запамятовалось, да и так скоро.
Есть в книге Матусевича и смешные подробности той, так сказать, литературной кухни. Например, советский классик Семен Бабаевский, член многих редколлегий - «дед-Бабай» - принес «Ананчику» (главному редактору журнала «Октябрь») рукопись, которая немедленно пошла в набор, и в номер.
Один единственный лист этой рукописи случайно был использован в качестве салфетки на редакционном междусобойчике, или по какой-то иной нужде и безвозвратно затерялся.
Сообщить об этом лауреату Сталинских премий и попросить копию не решились, свели концы с концами и тиснули нетленку. Однако Бабаевский вычислил пропажу одного листика по полученному гонорару!
За тридцать лет до компьютерного статистического сервиса!
Вдоволь посмеялся я, вспомнив, что такое «перекрестное опыление»: это когда дочка Ананчика была принята на работу в журнал «Юность», а за это секретарь парторганизации «Юности», зав.отделом поэзии тов. Злотников ежегодно печатал свои вирши в «Октябре».
И вот за все эти смешки приснился мне ночью кошмарный сон: опять иду - каждый день - и год за годом - дворами от Скатертного переулка, где я служил в те годы в Спортивном комитете, на улицу Воровского - ныне Поварскую, и поднимаюсь на четвертый этаж издательства «Советский писатель», и сажусь у дверей, и жду, когда же придет в редакцию «Советской поэзии» ее заведующий Егор Исаев.
Деваться больше некуда, потому что по всей Москве издательств, которые печатают «молодых» авторов - меньше чем пальцев на одной руке, и повсюду надо становится в самый конец длинной очереди, а тут, в «Советском писателе», где работал в те годы и Матусевич, лежит моя рукопись уже восемь лет.
И вот сниться мне, что опять сижу я сиднем у дверей редакции и дожидаюсь у моря погоды.
И тут несказанное везение - надо же, как удачно получилось! - ведь не чаще двух раз в месяц является на свое рабочее место свет красное солнышко Егор Александрович Исаев, единственный за всю советскую эпоху Лауреат Ленинской премии по поэзии, по характеру своего пространного дарования так и не написавший ни одного стихотворения.
И вот опять принес Секретарь Большого Союза, неутомимый создатель бесчисленностраничных поэм «Суд памяти», «Даль памяти» новое сочинение, и снова предстоит мне каждою главу - с вариантами, похваливая при каждом удобном случае, выслушивать в авторском торжественном чтении - с тайной надеждой попасть в будущий издательский план. И тут - во сне! - заглянул я через плечо вершителя поэтических судеб, и с ужасом прочел на пухлой рукописи: «Пинок памяти»…
Бедолага Владислав Матусевич вдоволь надышался антисемитским, омерзительным смрадом советских редакций, работая младшим редактором в журналах «Наш Современник» , «Октябрь» и издательстве «Советский писатель».
«Меня долго мурыжили, прежде чем принять на работу: все выясняли, кто я, почему такая фамилия?» «Агенты Тель-Авива, ЦРУ, сионские мудрецы планомерно проводили свой жидомасонский заговор. А бедные русские люди, как несмышленые дети, поддавались гнусным влияниям. Для таких как Васильев, Споров, Фролов важен был образ врага - во всем они винили евреев. В конце 70-х в «Нашем Современнике» еще не писали об этом открыто - до публикации антисемитского романа Пикуля «У последней черты» оставался один год…».
«Это же наш» - напоминает сотрудница журнала, указывая взглядом на Матусевича.
И тут же очередной «товарищ писатель» пускается в рутинную откровенность о писательском Переделкино: «Кто в дачах сидит - жиденята…»
А вот позиция рецензента журнала, старого каторжника Олега Волкова: «Настоящий русский дворянин антисемиту-черносотенцу руки не подавал. Но и еврея дальше прихожей в свой дом не пускал.» И действительно Волков на всякий случай не пустил Матусевича - белоруса с такой подозрительной фамилией - за порог, громогласно заявив: «Скажи, что меня нет дома».
Но мы то все еще дома.
Мы дома остались, дождались крушения «совка», никуда не уехали, и жить нам предстоит в России до самой смерти.
Свят, свят, свят! - сгинь, наконец, нечистая сила, суть и повадки которой так живо и точно воссоздал Владислав Матусевич.
Сергей Алиханов
Эта статья в Википедии - Матусевич, Владислав Ануфриевич -
http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B0%D1%82%D1%83%D1%81%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87,_%D0%92%D0%BB%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D1%81%D0%BB%D0%B0%D0%B2_%D0%90%D0%BD%D1%83%D1%84%D1%80%D0%B8%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87