Помор. Корнетики.
ПОМОР
Нечаев Василий родился в Сояне, в поморском селе на берегу реки с таким же названием. Отец утонул на семужьем промысле когда Василию еще и трех лет не было, мать осталась одна с восьмью детьми. Несчастье, да и власть советская в самом победном напоре своем в тридцатых годах - голодно. Через пять лет в живых осталось только двое - сам Василий, да брат его Федор, последней мать умерла. Решили братья уходить из выморочной избы - добрались по зимнику на попутных рыбных санях до Мезени, и до ледохода прокормились у сердобольной дальней родственницы. Сухарей поднакопили, весной пробрались в трюм сухогруза, в Архангельске на белый свет вылезли.
Прослышал Вася, что есть края потеплее и на юг с братом подались. С поезда на поезд, станция за станцией, месяц за месяцем - к одиннадцати годам добрался Вася весной до Тифлиса - один уже, брата в дороге потерял.
Устроился на работу - пол стал в типографии «Зари Востока» подметать, там и грамоте выучился, и на молоке сил набрался - линотиписты подкормили парнишку.
Комнату Василию дали, из нее через три года и пошел на войну. Оказался в Керчи когда город уже фашисты брали, и вся рота, кроме пятерых в порту полегла. Осколком пробило Василию грудь уже на пароходе. Почти год промаялся по госпиталям, и опять на фронт. Потом эту же Керчь обратно брал, опять больше половины роты там осталось, а он Орден Боевого Красного Знамени получил. И после войны еще почти месяц сражался в Чехословакии. Демобилизовали Нечаева под Тулой в звании старшего лейтенанта. Получил и денежное пособие - ровно на две буханки черного хлеба.
Доехал до Тбилиси, обменивая на продукты носильные вещи.
Комната его занята оказалась. Устроился на работу в котельную при кондитерской фабрике, чтобы было где спать. Через пять лет дали комнату в полуподвале с одним окном, из которого виден был водопроводный кран посередине двора. Купил Василий старую швейную машинку «Зингер», отремонтировал ее и стал френчи шить.
Патефон купил, а вскоре и женился на сироте детдомовской, тоже пришлой, из Белоруссии, и жена родила ему четырех детей - двух сыновей и двух дочерей-близняшек.
Как прокормить шесть ртов? - френчи из моды вышли. Думал, глядел, а приработок нашел у себя на фабрике.
Корнетики надо делать - которыми торты украшают, крем сквозь них выдавливают и цветочки разные получаются - гвоздички, розочки. Корнетиков этих не у каждой мастерицы полный комплект - друг у дружки одалживают. Взял Василий один корнетик бракованный, распаял его и обмозговал все. Сконструировал нарезалки для зубьев, макеты начертил, сделал образцы.
Корнетики, которые и я изготавливал в кооперативе Сергея Федоровича Челнокова - прообраза помора Василия.
Наладил Василий кустарное производство - разметит листы латуни, нарежет их ножницами по металлу, зубчики нащелкает, на конусе заготовки загнет, запаяет, напильником лишнее олово зачистит - а кондитеры к нему со всех фабрик приезжают и ждут, когда Василий закончит. Сначала делал по одному комплекту, потом серии делать стал по сорок, а то и по сто штук. А главное, догадался Василий как корнетикам товарный вид придать - полировать их надо. Правда, как посидит Василий денек за полировочным кругом, так от зеленой пасты болит у него пробитое осколком легкое.
Люди получше жить стали - в продаже масло, сгущенное молоко появилось, яйца давать стали. Торты к праздникам выпекают, и сами же их украшают корнетиками. Богатеть стал Василий - холодильник купил, телевизор.
А когда старший сын школу закончил - квартиру отдельную выделили Василию, как ветерану.
Тут и брат объявился - нашел Василия спустя 45 лет. Пригласили Нечаева в Москву на встречу однополчан, и он в гостинице прописался. А брат Федор как раз из Германии в пятый раз приехал запросы подавать - все никак не отчаивался - и тут ему ответ положительный, мол, есть такой. Удивился Василий, не поверил вначале - давно уже свыкся, что только от него род Нечаевых продолжается. А тут, надо же, и брат выжил! В плен, оказывается, попал, а немка, у которой он в холопах был, на безрыбье, его у себя оставила. Брату и возвращаться некуда было, а потом и немецкий на подушке выучил.
Вспомнили братья Сояну, хотели слетать на родину, поглядеть с высокого берега на изгиб реки, на кладбище сходить. Да уж силы не те, решили потом как-нибудь съездить.
Пригласил Федор Василия к себе под Дюссельдорф. Съездил Василий в Германию, на лужайке посидел, на «Опеле» покатался. Вернулся домой и, грешным делом, подумал - «Скоро и мы заживем не хуже!»
На ремесло еще сильнее налег. Ровными, блестящими рядами выходили корнетики из домашней мастерской. Сыновья стали помогать Василию, зятья подключились - на рынках в Марнеули, в Сухуми, в Адлере, даже в Сочи стали ими торговать.
Но грянул 86-ой год.
Перед перестройкой своей Горбачев брал разгон, и издал указ о запрете частной и предпринимательской деятельности.
На Василия соседи-завистники давно уже жалобу за жалобой строчили. И тут уж менты, голубчики, ради горбачевского указа постарались, рейд показательный устроили - резаки поломали, латунь конфисковали, готовые корнетики потоптали, кислоту в унитаз слили, а олово в машину снесли. Василий им и патент предъявлял и инвалидную, и орденскую книжки - ничего не помогло.
Жаловался, просил Василий. Через три месяца извинились, но латунь не вернули. Опять наладил производство, но только чтобы на жизнь хватало, пропади они пропадом.
А тут вскоре и развалилось все. Младшего сына снайпер убил на проспекте Руставели, старший убежал от призыва в гвардию, и затерялся в саратовской области. Одну дочь муж-осетин, убегая, обещал вызвать во Владикавказ, а вызывать оказалось некуда. Другую дочь муж -грузин выгнал на улицу с двумя детьми, за то что русские абхазам помогают.
И решил Василий, что надо к брату со всей оставшейся семьей подаваться, пора.
Продал квартиру и нажитое за бесценок, успел в Москву улететь по старым еще советским паспортам.
Настоялись в очередях посольских, деньги прожили.
Двух лет не прошло - забились, наконец, в самолет. Разогнался лайнер по шереметьевской серой полосе, взлетел над заснеженными полями.
И стал Василий в последний раз смотреть на родную землю.
И вспомнилось ему вдруг, как припадал он к ее бугоркам, когда шла десантная рота в атаку на занятые немцами керченские доты - не отставал он от первой линии, но и рассудка в запале боя никогда не терял, потому и живет до сих пор.
И как тогда, перед решающим броском, подумал про себя: «Врешь, не возьмешь».
Нечаев Василий родился в Сояне, в поморском селе на берегу реки с таким же названием. Отец утонул на семужьем промысле когда Василию еще и трех лет не было, мать осталась одна с восьмью детьми. Несчастье, да и власть советская в самом победном напоре своем в тридцатых годах - голодно. Через пять лет в живых осталось только двое - сам Василий, да брат его Федор, последней мать умерла. Решили братья уходить из выморочной избы - добрались по зимнику на попутных рыбных санях до Мезени, и до ледохода прокормились у сердобольной дальней родственницы. Сухарей поднакопили, весной пробрались в трюм сухогруза, в Архангельске на белый свет вылезли.
Прослышал Вася, что есть края потеплее и на юг с братом подались. С поезда на поезд, станция за станцией, месяц за месяцем - к одиннадцати годам добрался Вася весной до Тифлиса - один уже, брата в дороге потерял.
Устроился на работу - пол стал в типографии «Зари Востока» подметать, там и грамоте выучился, и на молоке сил набрался - линотиписты подкормили парнишку.
Комнату Василию дали, из нее через три года и пошел на войну. Оказался в Керчи когда город уже фашисты брали, и вся рота, кроме пятерых в порту полегла. Осколком пробило Василию грудь уже на пароходе. Почти год промаялся по госпиталям, и опять на фронт. Потом эту же Керчь обратно брал, опять больше половины роты там осталось, а он Орден Боевого Красного Знамени получил. И после войны еще почти месяц сражался в Чехословакии. Демобилизовали Нечаева под Тулой в звании старшего лейтенанта. Получил и денежное пособие - ровно на две буханки черного хлеба.
Доехал до Тбилиси, обменивая на продукты носильные вещи.
Комната его занята оказалась. Устроился на работу в котельную при кондитерской фабрике, чтобы было где спать. Через пять лет дали комнату в полуподвале с одним окном, из которого виден был водопроводный кран посередине двора. Купил Василий старую швейную машинку «Зингер», отремонтировал ее и стал френчи шить.
Патефон купил, а вскоре и женился на сироте детдомовской, тоже пришлой, из Белоруссии, и жена родила ему четырех детей - двух сыновей и двух дочерей-близняшек.
Как прокормить шесть ртов? - френчи из моды вышли. Думал, глядел, а приработок нашел у себя на фабрике.
Корнетики надо делать - которыми торты украшают, крем сквозь них выдавливают и цветочки разные получаются - гвоздички, розочки. Корнетиков этих не у каждой мастерицы полный комплект - друг у дружки одалживают. Взял Василий один корнетик бракованный, распаял его и обмозговал все. Сконструировал нарезалки для зубьев, макеты начертил, сделал образцы.
Корнетики, которые и я изготавливал в кооперативе Сергея Федоровича Челнокова - прообраза помора Василия.
Наладил Василий кустарное производство - разметит листы латуни, нарежет их ножницами по металлу, зубчики нащелкает, на конусе заготовки загнет, запаяет, напильником лишнее олово зачистит - а кондитеры к нему со всех фабрик приезжают и ждут, когда Василий закончит. Сначала делал по одному комплекту, потом серии делать стал по сорок, а то и по сто штук. А главное, догадался Василий как корнетикам товарный вид придать - полировать их надо. Правда, как посидит Василий денек за полировочным кругом, так от зеленой пасты болит у него пробитое осколком легкое.
Люди получше жить стали - в продаже масло, сгущенное молоко появилось, яйца давать стали. Торты к праздникам выпекают, и сами же их украшают корнетиками. Богатеть стал Василий - холодильник купил, телевизор.
А когда старший сын школу закончил - квартиру отдельную выделили Василию, как ветерану.
Тут и брат объявился - нашел Василия спустя 45 лет. Пригласили Нечаева в Москву на встречу однополчан, и он в гостинице прописался. А брат Федор как раз из Германии в пятый раз приехал запросы подавать - все никак не отчаивался - и тут ему ответ положительный, мол, есть такой. Удивился Василий, не поверил вначале - давно уже свыкся, что только от него род Нечаевых продолжается. А тут, надо же, и брат выжил! В плен, оказывается, попал, а немка, у которой он в холопах был, на безрыбье, его у себя оставила. Брату и возвращаться некуда было, а потом и немецкий на подушке выучил.
Вспомнили братья Сояну, хотели слетать на родину, поглядеть с высокого берега на изгиб реки, на кладбище сходить. Да уж силы не те, решили потом как-нибудь съездить.
Пригласил Федор Василия к себе под Дюссельдорф. Съездил Василий в Германию, на лужайке посидел, на «Опеле» покатался. Вернулся домой и, грешным делом, подумал - «Скоро и мы заживем не хуже!»
На ремесло еще сильнее налег. Ровными, блестящими рядами выходили корнетики из домашней мастерской. Сыновья стали помогать Василию, зятья подключились - на рынках в Марнеули, в Сухуми, в Адлере, даже в Сочи стали ими торговать.
Но грянул 86-ой год.
Перед перестройкой своей Горбачев брал разгон, и издал указ о запрете частной и предпринимательской деятельности.
На Василия соседи-завистники давно уже жалобу за жалобой строчили. И тут уж менты, голубчики, ради горбачевского указа постарались, рейд показательный устроили - резаки поломали, латунь конфисковали, готовые корнетики потоптали, кислоту в унитаз слили, а олово в машину снесли. Василий им и патент предъявлял и инвалидную, и орденскую книжки - ничего не помогло.
Жаловался, просил Василий. Через три месяца извинились, но латунь не вернули. Опять наладил производство, но только чтобы на жизнь хватало, пропади они пропадом.
А тут вскоре и развалилось все. Младшего сына снайпер убил на проспекте Руставели, старший убежал от призыва в гвардию, и затерялся в саратовской области. Одну дочь муж-осетин, убегая, обещал вызвать во Владикавказ, а вызывать оказалось некуда. Другую дочь муж -грузин выгнал на улицу с двумя детьми, за то что русские абхазам помогают.
И решил Василий, что надо к брату со всей оставшейся семьей подаваться, пора.
Продал квартиру и нажитое за бесценок, успел в Москву улететь по старым еще советским паспортам.
Настоялись в очередях посольских, деньги прожили.
Двух лет не прошло - забились, наконец, в самолет. Разогнался лайнер по шереметьевской серой полосе, взлетел над заснеженными полями.
И стал Василий в последний раз смотреть на родную землю.
И вспомнилось ему вдруг, как припадал он к ее бугоркам, когда шла десантная рота в атаку на занятые немцами керченские доты - не отставал он от первой линии, но и рассудка в запале боя никогда не терял, потому и живет до сих пор.
И как тогда, перед решающим броском, подумал про себя: «Врешь, не возьмешь».