Мемуар-1991. Предисловие. Эпизод 1: проблема.
Что ж, исполнился мне полтинник. Вполне можно уже оглядываться на свою жизнь и подводить какие-то итоги. Не о себе, а о том времени, в котором я жил.
Предисловие. Как же без него?
[Spoiler (click to open)]
Волею исторического вихря я оказался вовлечен в важные для страны события и мне есть, что вспомнить. Институт, аспирантура, научный институт - обычная биография. А потом - закрутилось: волонтерская работа в Верховном Совете СССР с межрегиональной группой депутатов, подготовка и продвижение программы «400 дней», потом «500 дней», работа в Комиссии по экономической реформе Совмина России, подготовка первого закона о приватизации, громкая отставка всем составом Комиссии, Гарвардская программа «Согласие на шанс», совершенно безумные полгода после ГКЧП... Вот с них-то я, пожалуй и начну. Пусть это не хронологически, но именно эти воспоминания наиболее ярки и противоречивы.
Я никогда не вел дневников. И документов тех лет не сохранилось. Поэтому я просто попытаюсь воссоздать свое понимание ситуации, каким оно у меня было тогда, в те времена. Однажды я уже попробовал написать кусочек воспоминаний и подвергся справедливой критике. Оказалось, что моя память воспроизводит наиболее эмоциональные эпизоды, ощущения, но иногда подводит, когда касается фактической стороны дела. Как у В.Берковского:
- Ну что с того, что я там был,
Я был давно, я все забыл,
Не помню дней, не помню дат,
ни тех форсированных рек...
… И с той землей и с той зимой
Уже меня не разлучить
До тех снегов, где вам уже
Моих следов не различить...
Поэтому мне приходится зарываться в исторические хроники, читать чужие воспоминания, - только для того, чтобы точнее вспомнить и понять ситуацию, в которой я участвовал. Поневоле приходится смотреть на нее с высоты сегодняшнего дня, зная о тогдашней ситуации намного больше с точки зрения фактов, мотивов участников, последствий... Но я постараюсь четко разграничивать эти понимания - что я думал и чувствовал тогда и что сейчас.
Я буду честен, насколько возможно. Для меня нет смысла что-то приукрашивать или кому-то что-то доказывать. Конечно, я ошибался. Но был вполне искренен в своих ошибках и мне за них не стыдно.
У меня было время поразмышлять и поискать ответов на вопросы - почему все случилось именно так? Почему не получилось то, что казалось наиболее логичным? Чтоб не возвращаться к этому больше, я хочу сразу заявить три тезиса, без которых понять конец 80-х-90-е годы на мой взгляд просто не возможно. Может, они выглядят спорными, но, надеюсь, моего повествования будет вполне достаточно для их доказательства.
История в своих критических, переломных моментах - это огромный водоворот, который засасывает простых людей и возлагает на них ношу, которую они не готовы нести. Речь не о физических или организационных возможностях. А о неготовности идейной (знание того, чего именно я хочу), моральной (смешение личного и общественного), даже экзистенциальной (путаясь в определении смысла всей своей деятельности). Но нести эту ношу власти люди вынуждены.
В переломные моменты люди, которым приходится принимать решения, почти всегда не соответствуют историческому моменту. Они не в состоянии предсказать последствий своих действий. Они исходят из своих простых желаний и приоритетов - власти, денег, славы, идеалов, тараканов в голове и т.д. Поэтому и получается обычно не то, что разумно или логично - а то, что получается. Историю делают не гиганты мысли, а простые люди, волею случая (или своей и чужой активности) вознесенные на самый гребень волны.
Тезис, зеркально симметричный первому. Конец 80-х-90-е годы - это было потрясающее время. Прямо на глазах историю творили идеи. Не люди, не лидеры - это иллюзия. А именно идеи. Люди шли, во многом вынужденно, вслед за идеями, становились их рабами. Делали то, что никогда не собирались делать, но что требовали от них идеи. Именно идеи заставляли людей, принимающих решения, делать свой выбор на развилках истории, в точках бифуркации, когда история могла покатиться по совсем другой колее лишь от легкого толчка, но покатилась именно по этой. И обычно совсем не из-за силы лидеров - а скорее, из-за их слабости.
Взгляд участника событий всегда другой, чем историка. Участник отсекает для себя альтернативы, историк - нет. Участник связан своим выбором. Сделав его раз, в дальнейшем исходит из него. И уже не понятно, то ли он выбирает, то ли уже сделанный выбор ведет человека.
Свобода - это ощущение безграничности возможностей.
Но свобода - это отказ от выбора. Свобода - это неучастие.
Участие - это выбор. Каждый выбор - это отказ от свободы. От еще одной степени свободы. Делая выбор - ты лишаешь себя свободы. Ты отсекаешь для себя альтернативы. В конце концов от безграничности остается не такой уж широкий коридор возможностей.
Да, и, конечно, буду благодарен за любые замечания (кроме критических :-)) Серьезно, буду искренне благодарен всем, кто готов дополнить мои воспоминания или указать на неточности в них. Никогда не считал себя истиной в последней инстанции.
Итак, 1991 год. Мне 28 лет. Эпизод 1: Проблема.
[Spoiler (click to open)]
ГКЧП
Нет, еще не завтра,
но уже - скоро,
Риму предстоит умереть...
М.Щербаков
Августовский путч застал меня работающим в нашей небольшой научной организации, ЭПИцентр, занимающей полэтажа в соседнем с Белым Домом здании - здании бывшего СЭВа в виде открытой книги на Новом Арбате. Эту организацию создали люди, составлявшие в 1990 году Комиссию по экономической реформе российского правительства, готовившие программу «500 дней», и ушедшие в отставку из Правительства в знак того, что «500 дней» так и не начались. А то, что началось - совсем не «500 дней», несмотря на то, что руководитель российского парламента Р.Хасбулатов объявил начало отсчета. Окна моего кабинета выходили как раз на Белый Дом. Естественно, я проводил все дни в кабинете, часто ходил у Белого Дома и заходил внутрь, благо пропуск был...
Я не верил в то, что путч окажется успешным. Был уверен в тупиковости того, чего хотят путчисты и что мог, то и делал для его провала. Написал статью в «Общую газету» (такая вышла полулегально взамен всех закрытых) с высмеиванием экономической программы ГКЧП. Потому, что говорить о ней серьезно было невозможно. Экономическая ситуация в стране была уже критической, финансы разваливались, предприятия стали неуправляемы, налоги не платились, а те, что платились - пытались забрать себе республики, планирование умерло, бюджет разваливался. Что было с внешними долгами - было совершенно неизвестно. Старый мир уже умер, а новый еще не возник. ГКЧП пытался поднять заклинаниями из праха уже мертвого, как какие-нибудь некроманты... Изменить ситуацию в стране словом-заклинанием было совершенно невозможно. Или надо было наводить порядок очень жесткой рукой, армией, кровью (что мне казалось совершенно невозможным потому, что там уже не было жесткой дисциплины) - или это все не имело смысла.
А ГКЧП даже по своему составу сразу напоминал какой-то балаган. Его первые указы с экономической точки зрения были просто неадекватны. Мобилизация студентов на сбор картошки - буквально это их занимало. И Горбачева с ними не было, а значит и международной поддержки. Было такое ощущение, что гкчп-исты просто верили в то, что стоит им сказать что-то и все сразу вернется назад по мановению волшебной палочки, а что-то серьезное делать они были не готовы и не планировали.
Потом, намного позже стало ясно, что это был бунт от бессилия, бунт руководителей, уже не управляющих ничем, но все равно протестующих против своего устранения, бунт неадекватных людей, кричащих в безразличную к ним пустоту... Крючков (КГБ) подслушал (!) разговор Горбачева с Ельциным и Назарбаевым об увольнении всех будущих гкчп-стов после подписания Союзного договора. Прибежал к увольняемым и срочненько организовал верхушечный бунт против «предательства» Горбачева. Эти люди все еще считали, что живут в старой стране, что она еще не умерла, что им достаточно призвать к порядку - и порядок сразу восстановится...
Когда Горбачев вернулся из Фороса он напоминал шекспировского короля Лира - генерал без армии, президент без страны. Небожитель на воздушном шарике, связанный с землей тонкой нитью, все знающий, но не могущий ничего сделать просто потому, что остался совсем один.
После написания программ «400» и «500 дней», после гарвардской программы (написанной весной 1991 в Гарварде, США программе внешней помощи экономическим реформам в СССР) - что надо делать в экономике было понятно, разложено по полочкам и доведено до ума всех, принимающих решения. Не только разработчики программ, но, по-моему, уже каждый дворник знал, что надо делать в стране. И было ощущение свободы, которое повисло в стране после ареста ГКЧП. Ощущение невероятных возможностей. Наконец, больше никто тормозить реформы не будет. Теперь их можно провести по-уму.
Проблема была ровно одна - КТО? Кто будет делать то, что надо? Горбачев? Ельцин? Союзный орган по подготовленному, но так и не подписанному пока Союзному Договору? И будет ли Союзный Договор? Или Ельцин его снова переформатирует? Тогда во что?
Казалось, что нужен только ответ на этот вопрос, один раз договориться и - в путь! Неужели ради такого дела не договорятся? Казалось, дело за малым, неделя-другая, ну месяц, и все пойдет...
Вместо Правительства Горбачев организовал Комитет по оперативному управлению народным хозяйством - КОУНХ. Что это был за орган управления! Без аппарата, вообще даже без своего места нахождения и с невнятной легитимностью... Ясно, что это был некий промежуточный орган, переходный - но к чему? Позже он был переименован (реорганизован? даже не знаю...) в МЭК - межреспубликанский экономический комитет. Но это по факту ничего не изменило. Если уж совершенно легитимное (хоть и с ограниченной адекватностью) советское правительство не могло почти ничем управлять - чем будет управлять этот новый орган? Разве что заливать какие-то пожары... да лоббировать чьи-то интересы.
Как бы то ни было, жизнь продолжалась. Явлинского назначили в КОУНХ и дали (или он сам взялся - не знаю) два направления. Экономический союз 15 республик + союзный центр (по формуле 15+1, тот самый, который был подготовлен еще в программе «500 дней»). Практически это было дело почти малосодержательное - нужно было только пересогласовать и подписать подготовленные год назад документы. Но важное - т.к. именно на этой основе мог только и возникнуть какой-то легитимный управляющий союзный центр. Вторым направлением был внешний долг.
Первое меня мало интересовало (просто не мое). Я сразу подключился к работе по внешнему долгу. Конечно! Во-первых, у меня имелись весьма четкие представления о том, что в любом случае нужно делать для внешней поддержки реформ в стране - подготовка гарвардской программы и многочасовые дискусии с профессорами Гарварда и авторами учебников по макроэкономике (каждый - своего личного) Дж.Саксом (самым знаменитым тогда «стабилизатором» от МВФ) и С.Фишером (ставшим потом главным экономистом МВФ) не прошли даром. А во-вторых, меня должны, наконец, допустить к самым «страшным», самым сокровенным экономическим тайнам страны - внешнему долгу и золотовалютному запасу. А еще к долгам других стран в пользу СССР. Я добивался этого уже два года со времен работы еще в ВС СССР, пытался затребовать материалы у Правительства, потом при подготовке программы 500 дней, потом при приезде в Архангельское Рыжкова, на совещаниях у Горбачева... Так и не получил ничего об этом. Вообще ничего. Как можно делать экономическую программу, не зная таких ключевых моментов? Но приходилось ее делать практически без этого куска, так и не поняв, что тут есть у СССР, а чего нет...
Впрочем, «я работал в КОУНХ» - это слишком сильно сказано. Скорее я работал от его имени. Никто не принимал меня туда на работу и должности тоже не было никакой. Не было там должностей и не до оформлений было. Просто типа помощник Г.Явлинского. Зарплату я получал по-прежнему в нашей небольшой научной организации - ЭПИцентре. И сидел все там же - в своем маленьком кабинете в здании бывшего СЭВа на Новом Арбате, в здании, где последние 5 лет перед смертью работал мой отец...
Что с долгами?
В далеком созвездии Тау Кита
Все стало для нас непонятно,-
Сигнал посылаем: "Вы что это там?"-
А нас посылают обратно.
В.Высоцкий
И вот, наконец, я допущен. Я пошел в Правительство, прошелся по высоким кабинетам - и понял, что этим никто не занимается. Вообще ни один чиновник в Правительстве. Выяснил только, что Внешэкономбанк (ВЭБ) - оператор всех расчетов. Я - к Предедателю ВЭБа (Московский, кажется) - а он тоже ничего не знает (или не хочет комментировать?), и отослал к заму, который занимается долгами - сейчас не помню фамилию.
Я приехал в ВЭБ на проспект, названный позже проспектом Сахарова, выяснить ситуацию. Был уже вечер. Кабинет был огромен - наверное, метров 100 квадратных. А может мне так просто показалось. В дальнем углу сидел человек. В кабинете было страшно надымлено. Не просто пахло сигаретами. Дальний угол, в котором сидел за столом человек, в этом дыму и разглядеть-то было трудно. Да еще освещение какое-то неполное, мрачноватое.
Я был готов к тому, что это не последний кабинет, который придется посетить. Что придется снова идти к Явлинскому и вместе с ним - к Горбачеву. Требовать, что-то кому-то доказывать, объяснять, зачем мне это надо... Но все сложилось совсем не так как я ожидал.
Разговор начался с того, что хозяин кабинета, не говоря ни слова, налил в хрустальные стаканы коньяка: «Выпьем.» Утвердительно, не вопросительно. Из закуски - только толсто порезанный лимон.
Начало настораживало. Наверное, есть причины, подумал я. И решил не отказываться от коньяка. А как еще установить контакт? Все работники союзных ведомств сейчас пьют горькую и понятия не имеют, что с ними будет...
Он знал, чего я хочу (поручение Председателя банка). Но совсем не знал, кто я и зачем мне это. А что я могу - так этого и я сам не знал. Уже в конце разговора он объяснил причины своей откровенности - дело было в том, что о проблемах обслуживания долга его больше никто не спрашивал с самого путча. Он пытался кому-то сказать, но никто не слушал. И тут приходит какой-то пацан... Но я был первый, кто слушал. Он отвечал за долги, видел, что происходит, но сделать не мог ничего... Терять ему было нечего. Поэтому он решил быть откровенным.
Вместо слов он положил передо мной компьютерную распечатку и смотрел, пойму ли я в ней что-то. Я не понял. Несколько столбиков каких-то цифр, по датам на месяц вперед. В «шапке» - английские аббревиатуры. Он объяснил.
Точка Х, - сказал он. - Вот она. 5 недель. Денег нет, СССР больше не сможет обслуживать свои долги.
Он не сказал, что это дефолт. Он сказал, что это п...ц. Он не говорил, что надо делать. Он ждал моей реакции... Я предложил налить еще. В общем мы и не заметили как прикончили ту бутылку. Я часа два пытал его: что да почему, как так сложилось, где деньги? А он разводил руками и говорил, что х... его знает.
Я его - про золото, а он за это не отвечает и не знает ни х..., потому что это сов.секретно.
Я его спрашиваю, можно ли перенести куда-то платежи? Он отвечает четко и ясно, как ни разу в этом разговоре:
Нет. Все, что можно перенести - я уже перенес.
Можно ли отказаться от каких-то расходов? Тут уже не от чего отказываться. Тут остались только платежи по долгам СССР.
А какие вообще ожидаются поступления? Никаких поступлений. Внешторги (государственные экспортно-импортные конторы) уже давно не получают от нас денег и свалили на х... Т.е. как-то организуют свои операции вне наших счетов - что-то через Россию, что-то через заграницу... И поступления от них прекратились. А может просто ни х.. не делают больше - не знаю. Знаю, что из-за нас они влезли в долги на несколько миллиардов долларов. Потому, что по их поручениям мы платить уже перестали.
А у самого ВЭБа деньги есть? Формально - да. Счета внешторгов и экспортирующих предприятий, еще вклады людей. Только этих денег уже нет. Как, нет? Как-как... все проср..., все ушло сюда - и тыкает в таблицу...
Я понимал, что валютное положение страны должно быть не очень. Всего я ожидал, но такого! Сверхдержава-банкрот. Банкрот с ядерным оружием. Это просто невероятно. И ни с какой стороны ничего больше не возьмешь - и так взяли уже то, на что прав никаких не имели. По-существу ограбили клиентов - и людей, и компании. ВЭБ сам - полный банкрот. Через те же 5 недель. А ведь сам-то внешний долг СССР не так уж велик, не мог он довести ситуацию до ручки. Страшная правда заключалась в том, что величина долга просто уже не имела значения. Имел значение дошедший до предела распад всей внешнеторговой деятельности СССР. Прекратились даже минимальные поступления валюты - все их увели из союзного ВЭБа республики и сами внешторги. И платить стало нечем.
Могу ли я взять таблицу? Важный вопрос. Если у меня в руках не будет этого документа - я не смогу сам никому ничего объяснить... В ответ - безразлично: бери. Типа не жалко. Типа, ну и что ты с ней будешь делать? Я сам еще не знал - что...