Рождение Жени и работа в химической лаборатории (1938-40)
Сын Женя и семейные сложности
19 июня 1938 г. у меня родился сын Евгений.
Было это в воскресенье, мама была на работе, а мы с Васей в 10 утра завтракали. Вдруг я почувствовала, что начинаются родовые схватки и говорю: "Надо идти скорее в больницу!" Успела помыть голову, переодеть бельё и мы быстро пошли пешком. Надо было обходить длинный забор больницы и тут меня снова схватило. Вася выломал в заборе доску и протащил меня в дыру. Тут до ворот поближе дойти. Меня приняли, осмотрели и сразу на стол, где я быстро и без всяких обезболивающих средств родила сына. Ох и горластый же он оказался! Выписывали тогда из больницы на 9-й день. Регистрировать его в ЗАГС ходила сама и сама же дала ему имя Евгений в память маминого младшего сына, погибшего в революционные годы. Он погиб молодым красивым офицером и вся вина его была в том, что он оказался в одном вагоне с генералом.
Я брата запомнила, хотя тогда была совсем маленькой. Перед отъездом на фронт он приезжал к нам и подарил мне игрушку - мягкую белую собачку, которая умела пищать. Пищалка была спрятана под хвостом и пищала, если собачку нажимали. Но я не могла нажимать ещё, т.к. не хватало сил. Я перевёртывала собачку головой вниз и била кулаком под хвост. Тогда она так тявкала.
Семья у меня прибавилась, и мне пришлось сидеть дома с Женей и Вовой.
Сколько Василий ни ходил узнавать где его отец, за что его взяли, куда дели, и что с ним, ничего ровным счётом не добился. Ничего никому не известно. Как в воду канул человек. Впоследствии Вася мне сказал, что ему в следственных органах показали какие-то протоколы допросов с подписью отца в согласии с предъявленными обвинениями. Видимо эту подпись выбили у него насилием и побоями. Что им там дед успел навредить в Парке культуры и отдыха за неполных полгода работы? Какой там "враг народа"? Самый народ скорее! Всю жизнь прожил в труде, бедности и в беззаветной вере в лучшее будущее. Вот и заслужил у "друзей народа" себе лучшее будущее. Так мы и не узнали о нём ничего. Умер ли он от побоев, болезни, голода? Где умер и где похоронен? Взяли его в лучшее будущее в 67 лет могучим ещё стариком.
***
Вову пришлось отдать в детский сад, расположенный близко от нашего дома. Как-то в августе месяце веду я Вову из детского садика домой. Издали вижу у нашего подъезда какую-то женщину.
Вдруг ко мне подлетает Вася и быстро говорит: "Сейчас же идите на трамвайную остановку и поезжайте к тёте Анюте! И не приезжайте, пока я сам за вами не приду!"
Мы развернулись и пошли к трамваю. По пути до меня дошло, что эта женщина мать Вовы. Сейчас она нас догонит и будет трагедия. Либо она начнёт грубо отнимать своего сына, либо будет со слезами упрашивать, чтобы я отдала ей её сына. Но ничего такого не произошло и мы уехали совершенно спокойно. Она приехала, чтобы забрать сына и потом получать на него от отца алименты. Состоялся суд, который принял сторону отца, который как коммунист может дать Вове лучшее воспитание. Мать же, как судимая за воровство, наверняка воспитает из него преступника. Владимир остался у нас, но жизнь показала, что на гены решение суда никак не влияет. Владимир стал вором и без материнского влияния. Более того, он почти стал причиной смерти своего отца. Во всяком случае сильно укоротил ему жизнь.
***
На третьем курсе Вася перешёл на вечернее отделение института и поступил работать на ЧТЗ в цех безрельсового транспорта мастером по технике безопасности. Был он страстным охотником и при всяком случае ездил с сослуживцами на охоту. И вот как-то в воскресенье они уехали на грузовике стрелять на озёра. Жду вечер, жду всю ночь не сплю. Все глаза проглядела с балкона - не подъедет ли машина. Весь понедельник прождала - его всё нет! Ну думаю, что-то недоброе стряслось.
Уже и не помню, сама ли я его нашла в хирургическом отделении, или сообщил мне кто, только он уже был прооперирован по поводу аппендицита. Оказалось, что в дороге у них забуксовала машина и они её выталкивали из трясины. После этого у него случился приступ аппендицита и в воскресенье же он попал под нож хирурга в городской больнице.
Болезнь Жени
Так как я сидела с маленьким Женей не работала, то семья испытывала материальные затруднения. Мама стала частенько ходить на барахолку, чтобы продать там какое-нибудь старье. Это невыносимо трудно и стыдно, добывать таким способом деньги.
И вот в начале 1939 года в январе месяце я поехала к Александре Петровне за советом, как мне жить дальше и как выйти из материальных затруднений. В институте я запустила учебу и чувствовала, что задолженности по экзаменам мне не осилить. Я рассчитывала на то, что она предложит мне выучиться в ее лаборатории при роддоме на лаборантку по клиническим анализам. Но она мне этого не предложила, а я не стала напрашиваться на такой вариант. Ничего дельного Неронова мне не посоветовала и не предложила.
Я же решила, что надо возвращаться в родную хим. лабораторию завода ЧТЗ. С 1 февраля 1939 г. я вышла на старую работу, а для Жени мы наняли старушку няню для присмотра за ним. Укачивала она его всегда одной песней: "За-по-пу-ки-вала! За-по-пёр-ды-вала!" - и снова повторяет одно и то же. И вот эта нянька старая накормила Женю консервированной фасолью со свиным смальцем. И Женя заболел такой же токсической диспепсией, как и Люся.
Характерные симптомы её в постоянном поносе и рвоте даже от воды. Глаза делаются круглыми и ребёнок выглядит красивым, но страдальческим на вид. Вот по этим круглым глазам сразу можно было определить, что у ребёнка за болезнь. И таких детей было много в поликлинике, куда я его принесла на приём. Помню я долго ждала приёма, волновалась за Женю, который погибал на глазах. Сильно плакала и в конце концов у меня случилась истерика. Руки стянуло спазмами и я их не могла разжать, чтобы подать сына медсестре. Меня саму в этой поликлинике пришлось отхаживать и успокаивать. Женю положили в стационар, но улучшения у него не было. Совсем исхудал, отощал, я его забрала и вернулась домой в совсем безнадёжном состоянии. Решила, что потеряю и второго своего ребёнка. У нас к тому времени появилась вторая комната в этой же квартире с балконом. На этом балконе я поставила кроватку Жене, смотрю на него, плачу и думаю, что пора уже заказывать гроб. Но на другой день он как-то очнулся, начал шевелить руками и как-то осмысленно смотреть. Улыбнулся, и у меня появилась надежда, что он выживет. Стали его поить, кормить, давать лекарства. Наверное уже появился в медицине бактериофаг. Дело пошло на поправку. Наверняка был уже бактериофаг, иначе бы он не выжил.
***
С Вовкой опять приключилась история. В семилетнем возрасте он убежал из детского сада и увёл ещё одного мальчика с собой. В садике и дома переполох. Не знаем где его искать. Оказывается он уговорил своего дружка к "тёте Анюте чай пить", как он потом объяснял. Удрали и пошли пешком в город по шоссе с оживлённым автомобильным движением. По дороге оба хулиганили и бросали в проходящие автомашины камнями. Один шофёр остановился, поймал их и отвёз в милицию. Там выяснили откуда они сбежали и отвезли их обратно в детский сад.
Химическая лаборатория ЧТЗ
И вот я снова работаю в родной химической лаборатории литейного цеха ЧТЗ. Она находится на первом этаже, сразу же, как войдёшь во въездные ворота цеха. Сначала идёт цех обрубки деталей, где крутятся большие барабаны и пескоструйные аппараты обдирают детали от приливов металла. Тут же всё глушит огромный компрессор, который гонит сжатый воздух в пескоструйные аппараты. Шум, грохот, пыль. Над лабораторией надстройка второго этажа, где размещена бухгалтерия, мастера, табельщики и начальник цеха. Вот в этой лаборатории я и работала на экспресс - анализах с июня 1933 по сентябрь 1934, а теперь пришла снова в 1939 году. Тогда нам трудовых книжек не выдавали и мой рабочий стаж пропал, а теперь перво-наперво заполнили новенькую трудовую книжку. Экспресс-анализ перевели ближе к электропечам, а здесь производили анализы полных плавок стали, чугуна, цветных металлов. Здесь же была препараторская, где готовились растворы реактивов для всех анализов. Рабочие растворы и растворы для титрования. Вот сюда-то меня и назначили работать.
В лаборатории применялось много различных кислот: серная, соляная, азотная и концентрированный аммиак. Неразбавленные кислоты привозились со склада в бутылях ёмкостью по 20-25 литров, поставленных в плетёные корзины. Упаковка была грязной, безобразной и опасной. Применялись ещё и яды, как например мышьяк и сулема. Наливать кислоты из таких больших ёмкостей в малые было трудно и опасно. Для облегчения этой работы стеклодув делал сифоны, но они быстро ломались или у них заедало краны. Для кислотной выделили специальную комнату без окон.
С помощью электросварки из металлических прутьев сделали специальные станки «качалки». В такой станок ставили бутыль с кислотой в корзине. Корзины обычно скрывали только половину корзины. Чтобы налить кислоту, нужно было при помощи рычага наклонить качалку, придерживая рукой горлышко бутыли, чтобы оно не стукнулось о металлическое кольцо качалки. Наверное кольцо надо было обёртывать мягким, кислотоупорным материалом, но этого никогда не делали. Качалки были новшеством и техника безопасности для них не была до конца продумана. И вот произошёл несчастный случай.
В один из рабочих дней я послала за кислотой свою помощницу-ученицу. Она нагнула качалку с бутылью, полной азотной кислоты. Горлышко бутыли стукнулось о металлическое кольцо качалки, бутыль лопнула и кислота вылилась на пол кислотной. Кислота начала сразу же разъедать основание качалок. А их было 7 штук и все были с такими же бутылями. Как раз накануне завезли кислоту. Назревала катастрофа, если 200 литров кислоты зальет лабораторию и цех. Перво-наперво я принялась спасать свою ученицу. Облила ей руки и ноги раствором соды, так что ни обувь, ни чулки, ни кожу она не повредила. Затем кинулась вместе со старшей лаборанткой Марией в кислотную, а там уже ужас что творилось. Кислота разъедает качалки и выделяется коричневый тяжёлый газ NОз. Слой его уже на полметра от пола. Надо срочно эвакуировать кислоты вместе с качалками.
Все лаборанты струсили и убежали из лаборатории. Мы с Марией надели противогазы и начали выносить кислоты на улицу. Откуда у нас силы взялись! Благо было близко носить и ворота не были ничем загружены. Затем закрыли все ворота в цеха, чтобы не отравить людей.
А газ уже начал просачиваться на второй этаж. Из цеха мы протянули шланг от компрессора и начали сжатым воздухом выгонять окись азота из помещения кислотной и диспетчерской. Затем носили в вёдрах песок из цеха и им собирали всю пролившуюся кислоту. Вынесли эту заразу на улицу и вымыли полы в кислотной и лаборатории. И к тому моменту, когда к нам заявилось начальство из центральной лаборатории, всё было ликвидировано. Ни следов, ни пострадавших.
Так что всё обошлось без взысканий и наказаний. Просто нам повезло, ведь начальство находилось близко от нас - центральная лаборатория располагалась в здании заводоуправления при входе на территорию ЧТЗ. В любой момент могли нагрянуть, особенно если бы кто-либо донёс.
***
В начале 1939 г. мы переехали на другую квартиру в дом "Инорса" №8 квартира 3 на втором этаже. Мы произвели обмен и две семьи, жившие в двух комнатах этой квартиры разъехались в наши две комнаты, находящиеся по разным адресам. В двух комнатах новой для нас квартиры было центральное отопление, вода, свет, канализация, без газа и ванны. На кухне стояла чугунная плита, которую нужно было топить дровами. Но сарая не было и запас дров хранить было негде. Пришлось опять готовить на примусах, керосинках и керогазах. На случай зимних холодов был у нас стратегический запас дров и держали мы его под кроватями. В квартирах инорсовских домов полагалась государственная мебель и нам были оставлены прежними жильцами шкаф и кушетка, за которые пришлось заплатить ЖЭКу. Из своей мебели был большой буфет, двухтумбовый письменный стол, большой обеденный стол. Всё это была раабовская мебель. Мамиными были швейная Зингеровская машинка и вышивальная тамбурная машина, три простых кровати: наша, мамы и Вовы, маленькая детская кроватка Жени.
С питанием было трудно и на пропитание нашей семьи в то время требовалось 20-30 рублей в день. Была карточная система. Маме всё время приходилось ходить на рынок продавать что-нибудь из носильных вещей вроде тряпья или старых валенок. Хорошей одежды у нас уже не было.
Но где-то в середине 1939 г. отменили карточки на хлеб и появились в продаже белые батоны. Это был праздник вкуса! Как мы ими наслаждались! Но приходилось рано вставать и идти записываться в очередь, чтобы купить такое счастье.
Надо отметить, что в те годы не было детских колясок, а выносить детей на прогулку на руках тоже не было принято. Вероятнее всего у людей просто не было времени для такого рода занятий, особенно в зимнее время. Поэтому дети с младенческого возраста до трёх лет сидели в своих квартирах.
В магазинах не было в продаже тканей. Частично из-за этого, а частично из-за бедности семей, у детей не было приличного белья и одежды. Даже пелёнки делали из марли, а рубашки перешивались из старого белья взрослых членов семьи. Помню такой случай. Когда Женя в возрасте полутора лет заболел и его надо было нести к врачу, то нести было не в чем. Тогда я распорола изношенные брюки его отца и всю ночь шила ему пальтишко и шапочку. Не выспавшаяся утром нарядила его и мы пошли в поликлинику.
Сулема и каломель
В 1939 г. я работаю в центральной химической лаборатории. До неё я недолго работала в небольшой лаборатории механо-сборочного цеха, где проводила анализы легированных сталей на содержание никеля. В центральной лаборатории я работала в препараторской, где готовились растворы химреактивов /рабочие и титровальные/ для проведения анализов. Моей начальницей была Тамара Константиновна Катаргина - химик с высшим образованием. В препараторской нас работало трое: Тамара Константиновна, я и ещё одна Зоя. Эта Зоя готовила рабочие растворы, а я титрованные. Растворов было много и хранились они в шкафах в отдельной комнате.
Были и ядовитые растворы: мышьяк, сулема, цианистый калий, стрихнин. Эти реактивы хранились в сейфе. При приготовлении реактивов, каждое отвешивание ядов записывалось в особую тетрадь и выдавалось под расписку лаборантам. Но был один раствор с сулемой, который требовал выдержки в течение месяца и хранился в препараторской.
И вот однажды произошёл случай, из-за которого меня могли загрести далеко и надолго. В то время как раз повсюду усиленно искали "врагов народа". Прибыла комиссия из ГПУ или МВД уж и не помню, но проверяла она хранение, расход и приготовление ядовитых препаратов. Тамара Константиновна была на больничном, а ключ доверила мне. Остаток ядов мы никогда не взвешивали, т.к. это просто опасная для здоровья операция. Мышьяк и цианистый калий взвешивались на аналитических весах и из них готовились титрованные растворы. Сулема очень тяжёлый реактив и она взвешивалась на небольших тарелочных товарных весах. Из сулемы готовился рабочий раствор. В банке её было примерно 2 кг, завесов проводилось много и остаток был невелик. Естественно, что при низкой точности взвешивания остаток не мог сойтись. И оказалась недостача в 50 грамм.
Комиссии бесполезно доказывать отчего это произошло. Сразу запишут "преступная халатность" и для них это неоспоримый факт существования "группы отравителей". Потребовали от нас объяснения и можно только представить, какое дело могли из этого раздуть.
Я пошла к Тамаре Константиновне домой решать, как нам выкручиваться из этой ситуации. Решили самим приготовить раствор сулемы с йодом на недостающие 50 грамм и поставить его в препараторскую. Комиссии сказать, что просто последнюю порцию не успели записать и предъявить раствор, который после приготовления годен для анализа только через месяц. Мы взяли каломель с формулой HgCl, а у сулемы HgCl2. Каломель к ядам не относится и тогда она применялась в качестве рвотного средства. Сейчас все ртутные препараты запретили к применению. Нашли в учебнике, как приготовить сулему и приготовили её 50 грамм, т.е. как раз столько, сколько надо было для того реактива. Написали объяснение на недостачу и предъявили наш раствор. Была создана комиссия из начальника лаборатории и старшего лаборанта химика, чтобы выявить присутствие сулемы в растворе. Они определили её весовое содержание и дело закрыли. Но мне вкатили выговор за халатность. Если бы не наша находчивость, то могли и засудить. Преступного умысла не было, но халатность при взвешивании была. Надо было взвешивать чуть меньше и следить за остатком вместе с выверенным весом банки. При приёме надо тоже взвешивать и определять формулу. А может быть и действительно забыли записать одно взвешивание. Могло быть.
1940
В 1940 году я всё продолжала работать в хим. лаборатории ЧТЗ, а муж учился последний год в институте уже на дневном отделении. Он готовил дипломную работу и темой её был: "Бригадный метод ремонта тракторов и сельскохозяйственных машин в машинотракторных мастерских". Мама работала в здравпункте при техникуме.
Для Жени пришлось нанять няньку Шуру, племянницу Анны Поликарповны Николаевой. Она была дочерью Марии Поликарповны Беринцевой. Она нас обокрала и сбежала. Утащила она камешки аметистовые в золотой оправе для серёжек, платье и часть фотографий Василия Денисовича в молодости. Вот так!
Маме пришлось увольняться, чтобы сидеть с Женей и воевать с Вовой.
Вася защитил диплом и получил звание инженера-механика сельхозмашин. Его распределили на работу в район, как коммуниста. Он получил назначение в Островскую МТС Звериноголовского района, тогда ещё Челябинской области главным инженером. Но уже в 1942 г. этот район отошёл к вновь организованной Курганской области. Островская МТС располагалась в деревне Прорывное, примерно в 15 км от районного центра Зверинки. Своё название, по рассказам местных жителей, деревня получила от пронёсшегося здесь большого смерча, который с корнями вырывал сосны и образовал большую просеку - прорыв. Дата этого события не известна.
Василий Денисович уехал в командировку принимать машинотракторный парк и подыскивать квартиру для семьи.
Приехал он домой только в декабре, под Новый год. Помню, мы с ним под Новый год пошли погулять в Челябинске на площадь Революции в район моего детства, на место снесённых наших домов. Было тепло и шёл мягкий снег. У нас было радужное настроение и мы с мужем обсуждали наше будущее житьё в деревне. Вася говорил, что дом в деревне ему дают и питание будет хорошее. По воскресеньям в деревню на рынок из-за Тобола приезжают казахи и привозят мясо, масло, рыбу, муку, зерно и прочие продукты на продажу, ведь в 1938 году лето было очень урожайным и у местных жителей до сих пор все закрома ломятся от пшеницы, а зерном засыпаны все возможные помещения и ёмкости.
Опубликовано в DW - http://alexjourba.dreamwidth.org/177894.html
19 июня 1938 г. у меня родился сын Евгений.
Было это в воскресенье, мама была на работе, а мы с Васей в 10 утра завтракали. Вдруг я почувствовала, что начинаются родовые схватки и говорю: "Надо идти скорее в больницу!" Успела помыть голову, переодеть бельё и мы быстро пошли пешком. Надо было обходить длинный забор больницы и тут меня снова схватило. Вася выломал в заборе доску и протащил меня в дыру. Тут до ворот поближе дойти. Меня приняли, осмотрели и сразу на стол, где я быстро и без всяких обезболивающих средств родила сына. Ох и горластый же он оказался! Выписывали тогда из больницы на 9-й день. Регистрировать его в ЗАГС ходила сама и сама же дала ему имя Евгений в память маминого младшего сына, погибшего в революционные годы. Он погиб молодым красивым офицером и вся вина его была в том, что он оказался в одном вагоне с генералом.
Я брата запомнила, хотя тогда была совсем маленькой. Перед отъездом на фронт он приезжал к нам и подарил мне игрушку - мягкую белую собачку, которая умела пищать. Пищалка была спрятана под хвостом и пищала, если собачку нажимали. Но я не могла нажимать ещё, т.к. не хватало сил. Я перевёртывала собачку головой вниз и била кулаком под хвост. Тогда она так тявкала.
Семья у меня прибавилась, и мне пришлось сидеть дома с Женей и Вовой.
Сколько Василий ни ходил узнавать где его отец, за что его взяли, куда дели, и что с ним, ничего ровным счётом не добился. Ничего никому не известно. Как в воду канул человек. Впоследствии Вася мне сказал, что ему в следственных органах показали какие-то протоколы допросов с подписью отца в согласии с предъявленными обвинениями. Видимо эту подпись выбили у него насилием и побоями. Что им там дед успел навредить в Парке культуры и отдыха за неполных полгода работы? Какой там "враг народа"? Самый народ скорее! Всю жизнь прожил в труде, бедности и в беззаветной вере в лучшее будущее. Вот и заслужил у "друзей народа" себе лучшее будущее. Так мы и не узнали о нём ничего. Умер ли он от побоев, болезни, голода? Где умер и где похоронен? Взяли его в лучшее будущее в 67 лет могучим ещё стариком.
***
Вову пришлось отдать в детский сад, расположенный близко от нашего дома. Как-то в августе месяце веду я Вову из детского садика домой. Издали вижу у нашего подъезда какую-то женщину.
Вдруг ко мне подлетает Вася и быстро говорит: "Сейчас же идите на трамвайную остановку и поезжайте к тёте Анюте! И не приезжайте, пока я сам за вами не приду!"
Мы развернулись и пошли к трамваю. По пути до меня дошло, что эта женщина мать Вовы. Сейчас она нас догонит и будет трагедия. Либо она начнёт грубо отнимать своего сына, либо будет со слезами упрашивать, чтобы я отдала ей её сына. Но ничего такого не произошло и мы уехали совершенно спокойно. Она приехала, чтобы забрать сына и потом получать на него от отца алименты. Состоялся суд, который принял сторону отца, который как коммунист может дать Вове лучшее воспитание. Мать же, как судимая за воровство, наверняка воспитает из него преступника. Владимир остался у нас, но жизнь показала, что на гены решение суда никак не влияет. Владимир стал вором и без материнского влияния. Более того, он почти стал причиной смерти своего отца. Во всяком случае сильно укоротил ему жизнь.
***
На третьем курсе Вася перешёл на вечернее отделение института и поступил работать на ЧТЗ в цех безрельсового транспорта мастером по технике безопасности. Был он страстным охотником и при всяком случае ездил с сослуживцами на охоту. И вот как-то в воскресенье они уехали на грузовике стрелять на озёра. Жду вечер, жду всю ночь не сплю. Все глаза проглядела с балкона - не подъедет ли машина. Весь понедельник прождала - его всё нет! Ну думаю, что-то недоброе стряслось.
Уже и не помню, сама ли я его нашла в хирургическом отделении, или сообщил мне кто, только он уже был прооперирован по поводу аппендицита. Оказалось, что в дороге у них забуксовала машина и они её выталкивали из трясины. После этого у него случился приступ аппендицита и в воскресенье же он попал под нож хирурга в городской больнице.
Болезнь Жени
Так как я сидела с маленьким Женей не работала, то семья испытывала материальные затруднения. Мама стала частенько ходить на барахолку, чтобы продать там какое-нибудь старье. Это невыносимо трудно и стыдно, добывать таким способом деньги.
И вот в начале 1939 года в январе месяце я поехала к Александре Петровне за советом, как мне жить дальше и как выйти из материальных затруднений. В институте я запустила учебу и чувствовала, что задолженности по экзаменам мне не осилить. Я рассчитывала на то, что она предложит мне выучиться в ее лаборатории при роддоме на лаборантку по клиническим анализам. Но она мне этого не предложила, а я не стала напрашиваться на такой вариант. Ничего дельного Неронова мне не посоветовала и не предложила.
Я же решила, что надо возвращаться в родную хим. лабораторию завода ЧТЗ. С 1 февраля 1939 г. я вышла на старую работу, а для Жени мы наняли старушку няню для присмотра за ним. Укачивала она его всегда одной песней: "За-по-пу-ки-вала! За-по-пёр-ды-вала!" - и снова повторяет одно и то же. И вот эта нянька старая накормила Женю консервированной фасолью со свиным смальцем. И Женя заболел такой же токсической диспепсией, как и Люся.
Характерные симптомы её в постоянном поносе и рвоте даже от воды. Глаза делаются круглыми и ребёнок выглядит красивым, но страдальческим на вид. Вот по этим круглым глазам сразу можно было определить, что у ребёнка за болезнь. И таких детей было много в поликлинике, куда я его принесла на приём. Помню я долго ждала приёма, волновалась за Женю, который погибал на глазах. Сильно плакала и в конце концов у меня случилась истерика. Руки стянуло спазмами и я их не могла разжать, чтобы подать сына медсестре. Меня саму в этой поликлинике пришлось отхаживать и успокаивать. Женю положили в стационар, но улучшения у него не было. Совсем исхудал, отощал, я его забрала и вернулась домой в совсем безнадёжном состоянии. Решила, что потеряю и второго своего ребёнка. У нас к тому времени появилась вторая комната в этой же квартире с балконом. На этом балконе я поставила кроватку Жене, смотрю на него, плачу и думаю, что пора уже заказывать гроб. Но на другой день он как-то очнулся, начал шевелить руками и как-то осмысленно смотреть. Улыбнулся, и у меня появилась надежда, что он выживет. Стали его поить, кормить, давать лекарства. Наверное уже появился в медицине бактериофаг. Дело пошло на поправку. Наверняка был уже бактериофаг, иначе бы он не выжил.
***
С Вовкой опять приключилась история. В семилетнем возрасте он убежал из детского сада и увёл ещё одного мальчика с собой. В садике и дома переполох. Не знаем где его искать. Оказывается он уговорил своего дружка к "тёте Анюте чай пить", как он потом объяснял. Удрали и пошли пешком в город по шоссе с оживлённым автомобильным движением. По дороге оба хулиганили и бросали в проходящие автомашины камнями. Один шофёр остановился, поймал их и отвёз в милицию. Там выяснили откуда они сбежали и отвезли их обратно в детский сад.
Химическая лаборатория ЧТЗ
И вот я снова работаю в родной химической лаборатории литейного цеха ЧТЗ. Она находится на первом этаже, сразу же, как войдёшь во въездные ворота цеха. Сначала идёт цех обрубки деталей, где крутятся большие барабаны и пескоструйные аппараты обдирают детали от приливов металла. Тут же всё глушит огромный компрессор, который гонит сжатый воздух в пескоструйные аппараты. Шум, грохот, пыль. Над лабораторией надстройка второго этажа, где размещена бухгалтерия, мастера, табельщики и начальник цеха. Вот в этой лаборатории я и работала на экспресс - анализах с июня 1933 по сентябрь 1934, а теперь пришла снова в 1939 году. Тогда нам трудовых книжек не выдавали и мой рабочий стаж пропал, а теперь перво-наперво заполнили новенькую трудовую книжку. Экспресс-анализ перевели ближе к электропечам, а здесь производили анализы полных плавок стали, чугуна, цветных металлов. Здесь же была препараторская, где готовились растворы реактивов для всех анализов. Рабочие растворы и растворы для титрования. Вот сюда-то меня и назначили работать.
В лаборатории применялось много различных кислот: серная, соляная, азотная и концентрированный аммиак. Неразбавленные кислоты привозились со склада в бутылях ёмкостью по 20-25 литров, поставленных в плетёные корзины. Упаковка была грязной, безобразной и опасной. Применялись ещё и яды, как например мышьяк и сулема. Наливать кислоты из таких больших ёмкостей в малые было трудно и опасно. Для облегчения этой работы стеклодув делал сифоны, но они быстро ломались или у них заедало краны. Для кислотной выделили специальную комнату без окон.
С помощью электросварки из металлических прутьев сделали специальные станки «качалки». В такой станок ставили бутыль с кислотой в корзине. Корзины обычно скрывали только половину корзины. Чтобы налить кислоту, нужно было при помощи рычага наклонить качалку, придерживая рукой горлышко бутыли, чтобы оно не стукнулось о металлическое кольцо качалки. Наверное кольцо надо было обёртывать мягким, кислотоупорным материалом, но этого никогда не делали. Качалки были новшеством и техника безопасности для них не была до конца продумана. И вот произошёл несчастный случай.
В один из рабочих дней я послала за кислотой свою помощницу-ученицу. Она нагнула качалку с бутылью, полной азотной кислоты. Горлышко бутыли стукнулось о металлическое кольцо качалки, бутыль лопнула и кислота вылилась на пол кислотной. Кислота начала сразу же разъедать основание качалок. А их было 7 штук и все были с такими же бутылями. Как раз накануне завезли кислоту. Назревала катастрофа, если 200 литров кислоты зальет лабораторию и цех. Перво-наперво я принялась спасать свою ученицу. Облила ей руки и ноги раствором соды, так что ни обувь, ни чулки, ни кожу она не повредила. Затем кинулась вместе со старшей лаборанткой Марией в кислотную, а там уже ужас что творилось. Кислота разъедает качалки и выделяется коричневый тяжёлый газ NОз. Слой его уже на полметра от пола. Надо срочно эвакуировать кислоты вместе с качалками.
Все лаборанты струсили и убежали из лаборатории. Мы с Марией надели противогазы и начали выносить кислоты на улицу. Откуда у нас силы взялись! Благо было близко носить и ворота не были ничем загружены. Затем закрыли все ворота в цеха, чтобы не отравить людей.
А газ уже начал просачиваться на второй этаж. Из цеха мы протянули шланг от компрессора и начали сжатым воздухом выгонять окись азота из помещения кислотной и диспетчерской. Затем носили в вёдрах песок из цеха и им собирали всю пролившуюся кислоту. Вынесли эту заразу на улицу и вымыли полы в кислотной и лаборатории. И к тому моменту, когда к нам заявилось начальство из центральной лаборатории, всё было ликвидировано. Ни следов, ни пострадавших.
Так что всё обошлось без взысканий и наказаний. Просто нам повезло, ведь начальство находилось близко от нас - центральная лаборатория располагалась в здании заводоуправления при входе на территорию ЧТЗ. В любой момент могли нагрянуть, особенно если бы кто-либо донёс.
***
В начале 1939 г. мы переехали на другую квартиру в дом "Инорса" №8 квартира 3 на втором этаже. Мы произвели обмен и две семьи, жившие в двух комнатах этой квартиры разъехались в наши две комнаты, находящиеся по разным адресам. В двух комнатах новой для нас квартиры было центральное отопление, вода, свет, канализация, без газа и ванны. На кухне стояла чугунная плита, которую нужно было топить дровами. Но сарая не было и запас дров хранить было негде. Пришлось опять готовить на примусах, керосинках и керогазах. На случай зимних холодов был у нас стратегический запас дров и держали мы его под кроватями. В квартирах инорсовских домов полагалась государственная мебель и нам были оставлены прежними жильцами шкаф и кушетка, за которые пришлось заплатить ЖЭКу. Из своей мебели был большой буфет, двухтумбовый письменный стол, большой обеденный стол. Всё это была раабовская мебель. Мамиными были швейная Зингеровская машинка и вышивальная тамбурная машина, три простых кровати: наша, мамы и Вовы, маленькая детская кроватка Жени.
С питанием было трудно и на пропитание нашей семьи в то время требовалось 20-30 рублей в день. Была карточная система. Маме всё время приходилось ходить на рынок продавать что-нибудь из носильных вещей вроде тряпья или старых валенок. Хорошей одежды у нас уже не было.
Но где-то в середине 1939 г. отменили карточки на хлеб и появились в продаже белые батоны. Это был праздник вкуса! Как мы ими наслаждались! Но приходилось рано вставать и идти записываться в очередь, чтобы купить такое счастье.
Надо отметить, что в те годы не было детских колясок, а выносить детей на прогулку на руках тоже не было принято. Вероятнее всего у людей просто не было времени для такого рода занятий, особенно в зимнее время. Поэтому дети с младенческого возраста до трёх лет сидели в своих квартирах.
В магазинах не было в продаже тканей. Частично из-за этого, а частично из-за бедности семей, у детей не было приличного белья и одежды. Даже пелёнки делали из марли, а рубашки перешивались из старого белья взрослых членов семьи. Помню такой случай. Когда Женя в возрасте полутора лет заболел и его надо было нести к врачу, то нести было не в чем. Тогда я распорола изношенные брюки его отца и всю ночь шила ему пальтишко и шапочку. Не выспавшаяся утром нарядила его и мы пошли в поликлинику.
Сулема и каломель
В 1939 г. я работаю в центральной химической лаборатории. До неё я недолго работала в небольшой лаборатории механо-сборочного цеха, где проводила анализы легированных сталей на содержание никеля. В центральной лаборатории я работала в препараторской, где готовились растворы химреактивов /рабочие и титровальные/ для проведения анализов. Моей начальницей была Тамара Константиновна Катаргина - химик с высшим образованием. В препараторской нас работало трое: Тамара Константиновна, я и ещё одна Зоя. Эта Зоя готовила рабочие растворы, а я титрованные. Растворов было много и хранились они в шкафах в отдельной комнате.
Были и ядовитые растворы: мышьяк, сулема, цианистый калий, стрихнин. Эти реактивы хранились в сейфе. При приготовлении реактивов, каждое отвешивание ядов записывалось в особую тетрадь и выдавалось под расписку лаборантам. Но был один раствор с сулемой, который требовал выдержки в течение месяца и хранился в препараторской.
И вот однажды произошёл случай, из-за которого меня могли загрести далеко и надолго. В то время как раз повсюду усиленно искали "врагов народа". Прибыла комиссия из ГПУ или МВД уж и не помню, но проверяла она хранение, расход и приготовление ядовитых препаратов. Тамара Константиновна была на больничном, а ключ доверила мне. Остаток ядов мы никогда не взвешивали, т.к. это просто опасная для здоровья операция. Мышьяк и цианистый калий взвешивались на аналитических весах и из них готовились титрованные растворы. Сулема очень тяжёлый реактив и она взвешивалась на небольших тарелочных товарных весах. Из сулемы готовился рабочий раствор. В банке её было примерно 2 кг, завесов проводилось много и остаток был невелик. Естественно, что при низкой точности взвешивания остаток не мог сойтись. И оказалась недостача в 50 грамм.
Комиссии бесполезно доказывать отчего это произошло. Сразу запишут "преступная халатность" и для них это неоспоримый факт существования "группы отравителей". Потребовали от нас объяснения и можно только представить, какое дело могли из этого раздуть.
Я пошла к Тамаре Константиновне домой решать, как нам выкручиваться из этой ситуации. Решили самим приготовить раствор сулемы с йодом на недостающие 50 грамм и поставить его в препараторскую. Комиссии сказать, что просто последнюю порцию не успели записать и предъявить раствор, который после приготовления годен для анализа только через месяц. Мы взяли каломель с формулой HgCl, а у сулемы HgCl2. Каломель к ядам не относится и тогда она применялась в качестве рвотного средства. Сейчас все ртутные препараты запретили к применению. Нашли в учебнике, как приготовить сулему и приготовили её 50 грамм, т.е. как раз столько, сколько надо было для того реактива. Написали объяснение на недостачу и предъявили наш раствор. Была создана комиссия из начальника лаборатории и старшего лаборанта химика, чтобы выявить присутствие сулемы в растворе. Они определили её весовое содержание и дело закрыли. Но мне вкатили выговор за халатность. Если бы не наша находчивость, то могли и засудить. Преступного умысла не было, но халатность при взвешивании была. Надо было взвешивать чуть меньше и следить за остатком вместе с выверенным весом банки. При приёме надо тоже взвешивать и определять формулу. А может быть и действительно забыли записать одно взвешивание. Могло быть.
1940
В 1940 году я всё продолжала работать в хим. лаборатории ЧТЗ, а муж учился последний год в институте уже на дневном отделении. Он готовил дипломную работу и темой её был: "Бригадный метод ремонта тракторов и сельскохозяйственных машин в машинотракторных мастерских". Мама работала в здравпункте при техникуме.
Для Жени пришлось нанять няньку Шуру, племянницу Анны Поликарповны Николаевой. Она была дочерью Марии Поликарповны Беринцевой. Она нас обокрала и сбежала. Утащила она камешки аметистовые в золотой оправе для серёжек, платье и часть фотографий Василия Денисовича в молодости. Вот так!
Маме пришлось увольняться, чтобы сидеть с Женей и воевать с Вовой.
Вася защитил диплом и получил звание инженера-механика сельхозмашин. Его распределили на работу в район, как коммуниста. Он получил назначение в Островскую МТС Звериноголовского района, тогда ещё Челябинской области главным инженером. Но уже в 1942 г. этот район отошёл к вновь организованной Курганской области. Островская МТС располагалась в деревне Прорывное, примерно в 15 км от районного центра Зверинки. Своё название, по рассказам местных жителей, деревня получила от пронёсшегося здесь большого смерча, который с корнями вырывал сосны и образовал большую просеку - прорыв. Дата этого события не известна.
Василий Денисович уехал в командировку принимать машинотракторный парк и подыскивать квартиру для семьи.
Приехал он домой только в декабре, под Новый год. Помню, мы с ним под Новый год пошли погулять в Челябинске на площадь Революции в район моего детства, на место снесённых наших домов. Было тепло и шёл мягкий снег. У нас было радужное настроение и мы с мужем обсуждали наше будущее житьё в деревне. Вася говорил, что дом в деревне ему дают и питание будет хорошее. По воскресеньям в деревню на рынок из-за Тобола приезжают казахи и привозят мясо, масло, рыбу, муку, зерно и прочие продукты на продажу, ведь в 1938 году лето было очень урожайным и у местных жителей до сих пор все закрома ломятся от пшеницы, а зерном засыпаны все возможные помещения и ёмкости.
Опубликовано в DW - http://alexjourba.dreamwidth.org/177894.html