подборочка новых текстоф
* * * *
Провожай меня к берегам Дуная -
от Днепра, где волны после грозы
шелестят, поскрипывают, разминая
плохо смазанные пазы.
Отпусти в Кашталу, где португальцы
давят солнце в мускатный жмых,
и мелькают ласточки, словно пальцы
у влюбленных глухонемых.
Чуть дрожат валуны облаков Кемера,
метроном кузнечиков - кружевной,
так пульсирует и сиротеет вера:
вот Он - есть, а вот Его - нет со мной.
Вот он - есть, последний билет в Сарапул,
но, опять плывут валуны облаков,
это я - на одном из них - нацарапал:
«Саша + Олеся», и был таков.
* * * *
Иерусалим: на крышах емкости для воды -
прозрачные верблюжьи горбы,
город - помесь арабской орды
и еврейской судьбы.
Движется от Навозных ворот - до Цветочных ворот,
а затем, от Сионских ворот - до Золотых…
молится и смеется, морщится от нечистот,
время - встречать пророков
и выносить святых.
Весь в бумажных обрывках, ленточках, лоскутах,
вьются пейсы, хабадники в черных шляпах,
время тикает - так, а прислушаешься - нет, не так:
экономя на Давидах и Голиафах.
Боже, это город твоих посредников, ловкачей,
сетевой маркетинг отчаянья и смиренья,
не сосчитать распятий, икон, свечей -
не изучить полумертвый язык горенья.
Вот и нагрелась на черепичных крышах вода,
в душевой повернешь фарфоровый крестик:
хлынет страшная музыка и захрипит звезда -
Понтий Пилат, римский наместник.
* * * *
Библейский палиндром: а Ной - Иона
подсказывает нам, скопцам библиотек,
что, несмотря на смерть, во время оно -
орудовал один и тот же человек.
Как внутренний и внешний смысл побега,
он появлялся, видно, неспроста -
снаружи грандиозного ковчега,
затем, внутри роскошного кита,
Он был Сковородой и дедушкой Мазаем…
Вполне логичен Антуан Прево:
«Мой друг, а что о времени мы знаем:
который час? И больше ничего…»
Замысливший побег - рассчитывай на бонус,
сухой закон не терпит пустоты,
и сквозь алкоголизм проглядывает Хронос,
и у него твои, прекрасные черты.
* * * *
«Я сам из тех, кто выбирает Сети…»
a_tarkovsky
Оставьте Ваш е-мейл. Кabanovsho собака…
нет, не собака - оборотень, волк.
Я Вас любил, я съел бы Вас, однако -
сигнал тревоги, возвращаюсь в полк.
Сменил иконки, глючила гордыня,
молился, исповедовался всем.
О, юзер Моисей, твой файл «Pustinya» -
теперь не открывается совсем.
Чтя декабристов, я сходил по ссылке:
http:// и что-то там фарес.
…Рылеев - бригадир на лесопилке,
а Муравьев-Апостол - хлеборез.
Ох, няня, няня, дай еще полкружки -
мне в чате до пришествия висеть,
нет, не любовь, ни секс, а побрякушки
и одиночество дарует Сеть.
По ком иссохлись верные чернила?
По ком бумага искренно бела?
Я Вам пишу: «Мой друг, собак - на мыло…»
рука, от непривычки, затекла.
Спит Пушкин - ненасытный тамагочи,
в бутылке дремлет список кораблей,
спит мягкий знак, и слово «жизн» - короче,
но, как и прежде, слово «смерт» - длинней.
* * * *
Нагуливая аппетит, над спящею Россией,
в грузинском спутнике летит собака Баскервили
вчера ей объявил джихад Ливанов ибн Василий -
любитель пения цикад, вина и чахохбили.
К ней подключили кабеля, вживили электроды,
ей кажется щенком - Земля - охотничьей породы.
На Байконуре не в курсях, что снится вражьей псине:
…она бежала на сносях по Гримпенской трясине.
Бежала, не жалея сил, не требуя медалей,
когда ей брюхо прострелил Соломин ибн Виталий.
…Проснется и с тоской глядит в иллюминатор черный,
лишь промелькнет метеорит - «кавказец» беспризорный.
И раздается жуткий вой, консервы пахнут бездной,
а ей мечталось быть живой - звездой короткошерстной.
Но притяженье - все сильней и воздух на исходе,
собачий ангел шепчет ей: «Полет нормальный, вроде…»
Но, что-то с памятью не так, когда-то мы любили -
как Мандельштам и Пастернак, собаку Баскервили.
* * * *
Раз в столетье, весной, запорожская степь бугрится,
раскрывает нутро и выказывает породы -
се грядет на вы, заповедная рыба-птица,
из плохих людей высасывать соки-воды.
Как и прежде, хранит земля от дождя и ветра
это древнее тело, длиною - более километра.
Выдыхая фонтан камней, поднимается он из мрака,
у него язык похож на длинный шланг для полива,
на конце которого - будущая собака -
золотой щенок спаниеля, привет - счастливо.
Не пускает, рычит и держит хвост пистолетом,
будто знает, что я сделаю этим летом.
Иногда, на поверхность всплывают щиты и шлемы,
корабельные мины, падшие самолеты ... -
как мы любим чисто конкретно решать проблемы,
выбивать налоги, срезать, вместе с мясом, льготы.
Расстаются живые, способные к поединку,
вновь бугрится степь, и скелеты лежат в обнимку.
Одиночество обло, стозевно и лаяй за веру,
рыба-птица, последний сторож апреля -
возвращаюсь домой, поскорей отворяй пещеру,
у меня на руках уснул щенок спаниеля.
Провожай меня к берегам Дуная -
от Днепра, где волны после грозы
шелестят, поскрипывают, разминая
плохо смазанные пазы.
Отпусти в Кашталу, где португальцы
давят солнце в мускатный жмых,
и мелькают ласточки, словно пальцы
у влюбленных глухонемых.
Чуть дрожат валуны облаков Кемера,
метроном кузнечиков - кружевной,
так пульсирует и сиротеет вера:
вот Он - есть, а вот Его - нет со мной.
Вот он - есть, последний билет в Сарапул,
но, опять плывут валуны облаков,
это я - на одном из них - нацарапал:
«Саша + Олеся», и был таков.
* * * *
Иерусалим: на крышах емкости для воды -
прозрачные верблюжьи горбы,
город - помесь арабской орды
и еврейской судьбы.
Движется от Навозных ворот - до Цветочных ворот,
а затем, от Сионских ворот - до Золотых…
молится и смеется, морщится от нечистот,
время - встречать пророков
и выносить святых.
Весь в бумажных обрывках, ленточках, лоскутах,
вьются пейсы, хабадники в черных шляпах,
время тикает - так, а прислушаешься - нет, не так:
экономя на Давидах и Голиафах.
Боже, это город твоих посредников, ловкачей,
сетевой маркетинг отчаянья и смиренья,
не сосчитать распятий, икон, свечей -
не изучить полумертвый язык горенья.
Вот и нагрелась на черепичных крышах вода,
в душевой повернешь фарфоровый крестик:
хлынет страшная музыка и захрипит звезда -
Понтий Пилат, римский наместник.
* * * *
Библейский палиндром: а Ной - Иона
подсказывает нам, скопцам библиотек,
что, несмотря на смерть, во время оно -
орудовал один и тот же человек.
Как внутренний и внешний смысл побега,
он появлялся, видно, неспроста -
снаружи грандиозного ковчега,
затем, внутри роскошного кита,
Он был Сковородой и дедушкой Мазаем…
Вполне логичен Антуан Прево:
«Мой друг, а что о времени мы знаем:
который час? И больше ничего…»
Замысливший побег - рассчитывай на бонус,
сухой закон не терпит пустоты,
и сквозь алкоголизм проглядывает Хронос,
и у него твои, прекрасные черты.
* * * *
«Я сам из тех, кто выбирает Сети…»
a_tarkovsky
Оставьте Ваш е-мейл. Кabanovsho собака…
нет, не собака - оборотень, волк.
Я Вас любил, я съел бы Вас, однако -
сигнал тревоги, возвращаюсь в полк.
Сменил иконки, глючила гордыня,
молился, исповедовался всем.
О, юзер Моисей, твой файл «Pustinya» -
теперь не открывается совсем.
Чтя декабристов, я сходил по ссылке:
http:// и что-то там фарес.
…Рылеев - бригадир на лесопилке,
а Муравьев-Апостол - хлеборез.
Ох, няня, няня, дай еще полкружки -
мне в чате до пришествия висеть,
нет, не любовь, ни секс, а побрякушки
и одиночество дарует Сеть.
По ком иссохлись верные чернила?
По ком бумага искренно бела?
Я Вам пишу: «Мой друг, собак - на мыло…»
рука, от непривычки, затекла.
Спит Пушкин - ненасытный тамагочи,
в бутылке дремлет список кораблей,
спит мягкий знак, и слово «жизн» - короче,
но, как и прежде, слово «смерт» - длинней.
* * * *
Нагуливая аппетит, над спящею Россией,
в грузинском спутнике летит собака Баскервили
вчера ей объявил джихад Ливанов ибн Василий -
любитель пения цикад, вина и чахохбили.
К ней подключили кабеля, вживили электроды,
ей кажется щенком - Земля - охотничьей породы.
На Байконуре не в курсях, что снится вражьей псине:
…она бежала на сносях по Гримпенской трясине.
Бежала, не жалея сил, не требуя медалей,
когда ей брюхо прострелил Соломин ибн Виталий.
…Проснется и с тоской глядит в иллюминатор черный,
лишь промелькнет метеорит - «кавказец» беспризорный.
И раздается жуткий вой, консервы пахнут бездной,
а ей мечталось быть живой - звездой короткошерстной.
Но притяженье - все сильней и воздух на исходе,
собачий ангел шепчет ей: «Полет нормальный, вроде…»
Но, что-то с памятью не так, когда-то мы любили -
как Мандельштам и Пастернак, собаку Баскервили.
* * * *
Раз в столетье, весной, запорожская степь бугрится,
раскрывает нутро и выказывает породы -
се грядет на вы, заповедная рыба-птица,
из плохих людей высасывать соки-воды.
Как и прежде, хранит земля от дождя и ветра
это древнее тело, длиною - более километра.
Выдыхая фонтан камней, поднимается он из мрака,
у него язык похож на длинный шланг для полива,
на конце которого - будущая собака -
золотой щенок спаниеля, привет - счастливо.
Не пускает, рычит и держит хвост пистолетом,
будто знает, что я сделаю этим летом.
Иногда, на поверхность всплывают щиты и шлемы,
корабельные мины, падшие самолеты ... -
как мы любим чисто конкретно решать проблемы,
выбивать налоги, срезать, вместе с мясом, льготы.
Расстаются живые, способные к поединку,
вновь бугрится степь, и скелеты лежат в обнимку.
Одиночество обло, стозевно и лаяй за веру,
рыба-птица, последний сторож апреля -
возвращаюсь домой, поскорей отворяй пещеру,
у меня на руках уснул щенок спаниеля.