временная аберрация
Великий пост открывает перед человеком удивительную возможность. Почти на два месяца выйти из общего временного потока. Выйти, встать в сторонке и наблюдать за тем, как мимо, словно во дни половодья с растаявшим снегом несутся всевозможные щепки, пустые пластиковые бутылки, куски строительной пены и прочий ненужный мусор.
Ещё вчера ты сам, словно шарик из непотопляемого пенопласта, так же нёсся в потоке событий и дел, следил за новостями, смотрел очередную серию про «ментов или бандитов», переживал как сыграет «Зенит» на выезде, а сейчас ты остановился. Стоишь в стороне от потока, и чем дольше стоишь, тем дальше он от тебя становится.
Так и земная жизнь любого из нас рано или поздно упирается в какую-нибудь точку на берегу и останавливается. Вчера я писал о молодом человеке, жизнь которого закончилась внезапно всего в двадцать семь лет. Это в два раза меньше, чем мне сейчас. Он завещал себя кремировать, а прах развеять над Финским заливом.
В прошлом году отпевал учителя. Сколько ему было лет? Не знаю, потому что отпевать пришлось прах в красивой урне фиолетового цвета. Помню, как беспокоились его ученики. Привезут прах учителя назад на родину, или он останется в Германии. Уже в возрасте этот человек женился и перебрался в Европу, а ученики продолжали его любить, и всякий его приезд домой на побывку превращался для них в праздник.
Заболев неизлечимой болезнью, учитель пришёл к вере. Ездил куда-то в другой немецкий город, где имеется русский православный приход и принял крещение. Умирая христианином, завещал похоронить его здесь на родине рядом с отцом, предварительно отпев в нашем храме.
Его жена, немка, не христианка, чтобы исполнить волю усопшего, вынуждена была кремировать тело мужа и самолётом вести сюда к нам. Я назначил время отпевания, и потом ещё вдогонку принял с десяток звонков от разных людей. Звонили уточнить, когда состоится отпевание. К назначенному часу храм был полон, словно мы собрались служить праздничную литургию.
Несколько месяцев спустя, я был на кладбище, где похоронили этого учителя. Ездил к своим друзьям, помолиться у них на могилках. Показали мне и его холмик, тоже помянул. Буквально в тот же день мне подарили старинную икону святителя Николая. Учителя звали Николай, и эту икону он оставил после себя на память одной из своих учениц.
- Батюшка, пускай она будет у вас.
Я отреставрировал подаренный мне образ святителя Николая, повесил у себя в комнате и теперь уже сам поминаю их учителя.
Молишься и думаешь, как хорошо оставлять о себе память, в друзьях в делах, в учениках. Делать так, чтобы люди были тебе благодарны.
Мы с дочерью идём по новому кладбищу. Оно существует уже лет пятнадцать, взамен уже закрытого старого городского. Новое кладбище устроено по-новому со своими порядками. Здесь нет привычных оградок, как на старом кладбище, а могилки, на западный манер, располагаются длинными рядами. Широкие проходы, и ещё совсем нет деревьев. Вообще ни одного на огромной площадке, со всех сторон окружённой густым высоким лесом.
Идём, и вдруг слышу:
- Ой! Папа, смотри, Петрович, мой учитель математики.
На фотографии, что на памятнике, знакомое лицо. Точно, я его помню.
- Ещё не старый. Ты говорила, он сильно выпивал. Может, потому так рано и умер?
- Да, Петрович пил знатно. Только знаешь, при всё при том, он был настоящим учителем. Неравнодушным.
Когда в старших классах вы перевели меня в другую школу, я сильно отставала по математике. Так представь, Петрович две недели сам по собственной инициативе безо всякой оплаты занимался со мной своим предметом. Благодаря ему ни в школе, ни в академии у меня никогда не было проблем с математикой.
Мыслимое ли это дело, чтобы сегодня, вот так бесплатно. Царство тебе Небесное, Петрович, мой учитель. Спасибо тебе за всё.
Я тоже перекрестился. Надо будет запомнить его могилку. Нет, всё-таки должно что-то оставаться от каждого из нас, хотя бы такой вот скромный холмик с надписью: «Раб Божий Николай» или «Раб Божий Петрович». Что бы те, кто ещё помнит, могли о тебе помолиться. С благодарностью.
А Финский залив, это всё наша гордыня и юношеский максимализм.
Ещё вчера ты сам, словно шарик из непотопляемого пенопласта, так же нёсся в потоке событий и дел, следил за новостями, смотрел очередную серию про «ментов или бандитов», переживал как сыграет «Зенит» на выезде, а сейчас ты остановился. Стоишь в стороне от потока, и чем дольше стоишь, тем дальше он от тебя становится.
Так и земная жизнь любого из нас рано или поздно упирается в какую-нибудь точку на берегу и останавливается. Вчера я писал о молодом человеке, жизнь которого закончилась внезапно всего в двадцать семь лет. Это в два раза меньше, чем мне сейчас. Он завещал себя кремировать, а прах развеять над Финским заливом.
В прошлом году отпевал учителя. Сколько ему было лет? Не знаю, потому что отпевать пришлось прах в красивой урне фиолетового цвета. Помню, как беспокоились его ученики. Привезут прах учителя назад на родину, или он останется в Германии. Уже в возрасте этот человек женился и перебрался в Европу, а ученики продолжали его любить, и всякий его приезд домой на побывку превращался для них в праздник.
Заболев неизлечимой болезнью, учитель пришёл к вере. Ездил куда-то в другой немецкий город, где имеется русский православный приход и принял крещение. Умирая христианином, завещал похоронить его здесь на родине рядом с отцом, предварительно отпев в нашем храме.
Его жена, немка, не христианка, чтобы исполнить волю усопшего, вынуждена была кремировать тело мужа и самолётом вести сюда к нам. Я назначил время отпевания, и потом ещё вдогонку принял с десяток звонков от разных людей. Звонили уточнить, когда состоится отпевание. К назначенному часу храм был полон, словно мы собрались служить праздничную литургию.
Несколько месяцев спустя, я был на кладбище, где похоронили этого учителя. Ездил к своим друзьям, помолиться у них на могилках. Показали мне и его холмик, тоже помянул. Буквально в тот же день мне подарили старинную икону святителя Николая. Учителя звали Николай, и эту икону он оставил после себя на память одной из своих учениц.
- Батюшка, пускай она будет у вас.
Я отреставрировал подаренный мне образ святителя Николая, повесил у себя в комнате и теперь уже сам поминаю их учителя.
Молишься и думаешь, как хорошо оставлять о себе память, в друзьях в делах, в учениках. Делать так, чтобы люди были тебе благодарны.
Мы с дочерью идём по новому кладбищу. Оно существует уже лет пятнадцать, взамен уже закрытого старого городского. Новое кладбище устроено по-новому со своими порядками. Здесь нет привычных оградок, как на старом кладбище, а могилки, на западный манер, располагаются длинными рядами. Широкие проходы, и ещё совсем нет деревьев. Вообще ни одного на огромной площадке, со всех сторон окружённой густым высоким лесом.
Идём, и вдруг слышу:
- Ой! Папа, смотри, Петрович, мой учитель математики.
На фотографии, что на памятнике, знакомое лицо. Точно, я его помню.
- Ещё не старый. Ты говорила, он сильно выпивал. Может, потому так рано и умер?
- Да, Петрович пил знатно. Только знаешь, при всё при том, он был настоящим учителем. Неравнодушным.
Когда в старших классах вы перевели меня в другую школу, я сильно отставала по математике. Так представь, Петрович две недели сам по собственной инициативе безо всякой оплаты занимался со мной своим предметом. Благодаря ему ни в школе, ни в академии у меня никогда не было проблем с математикой.
Мыслимое ли это дело, чтобы сегодня, вот так бесплатно. Царство тебе Небесное, Петрович, мой учитель. Спасибо тебе за всё.
Я тоже перекрестился. Надо будет запомнить его могилку. Нет, всё-таки должно что-то оставаться от каждого из нас, хотя бы такой вот скромный холмик с надписью: «Раб Божий Николай» или «Раб Божий Петрович». Что бы те, кто ещё помнит, могли о тебе помолиться. С благодарностью.
А Финский залив, это всё наша гордыня и юношеский максимализм.