Сирота Казанская Божья Матерь
В городской ратуше давали благотворительный бал. Сливки казанского общества не спеша подтягивались к восьми вечера. На входе их встречали лакеи в париках и называли "судари" и "сударыни". Гости, привычно не улыбаясь, проходили мимо, упиваясь своей значимостью. Не все из них поняли, что означали слова "блэктай" в приглашении. Один из местных промышленников надел черный смокинг с белыми лаковыми штиблетами и солнцезащитные очки. Светская дама посчитала, что к ее красному атласному платью пойдут длинные вязаные перчатки с кружевами. Гостей сначала угощали шампанским и запахами парфюма, а потом рассадили для прослушивания концерта.
Это старинный зал, помнящий еще бас Шаляпина, и, судя по всему, сильно скучающий по нему. Еще ратуша успела побывать советским Домом офицеров: здесь крутили фильмы и давали присягу. Теперь помещению вернули прежний блеск и акустику, сделав все возможное для нетревожного отдыха сударей и сударынь.
Они сидели и слушали тенора. Тот был в ударе, в годах и с крашеными редкими волосами. Музыку ему обеспечивал оркестр: мужчины и женщины неопределенных лет с видавшими виды инструментами. В общем, люди, на которых не обращают внимания на подобных мероприятиях. Так они и сидели друг напротив друга: почти одинаково одетые музыканты и деловые люди из бизнеса и политики. А между ними стоял тенор и, двигая бровями, рассказывал о том, что "сердце красавиц склонно к измене и к перемене, как ветер мая".
Певца сменил ведущий вечера, напомнил, что бал благотворительный, и объявил аукцион: все собранные средства пойдут на ремонт детского дома. Первым лотом было очень выгодное предложение: морской круиз по северным странам на две персоны, на неделю. Киль, Ганновер, Копенгаген, Таллин, Санкт-Петербург… И все это за четыреста евро на двоих. "Все, а именно проживание в каюте класса люкс, питание и экскурсии, включено!" - нахваливал лот ведущий. Но хотя цена была как минимум в два раза дешевле себестоимости, никто из гостей не спешил поднимать руку.
Он настаивал: "У вас же в приглашениях написано, что должен быть аукцион? Я думал, вы подготовились. Подумайте еще раз. Может, вы сделаете такой подарок родителям? Или тем же детдомовцам? Это же стоит так недорого…"
Гости прятали глаза. Все, кроме промышленника в солнцезащитных очках - тот наивно думал, что он в домике, в котором выключен свет и задернуты шторы. "Может быть, вы?" - обратился к нему ведущий. Очки вместе с носом затряслись слева направо, давая понять: их хозяин не готов к транжирству. Что ж поделаешь - экономические волнения заставили людей считать деньги, даже небольшие. В обиход входят фразы "отложить про запас" и "накопить жирок". Приходится выгадывать, особенно богатым приходится.
Ведущий, уже безо всякой надежды напирал на то, как детдому нужен спортзал, приводил в пример их землячку Чулпан - и вдруг услышал за своей спиной робкое: "А можно я? Я хотела бы поехать". Он обернулся. Виолончелистка неловко тянула руку. "Вы?!" - "Я", - стеснительно улыбаясь, кивнула она. Обрадованный неожиданной поддержкой, ведущий обратился к залу: "Может быть, кто-то хочет купить эту путевку за четыреста десять евро?" - "Я куплю!" - раздался голос опять же сзади. Это был скрипач. "Четыреста двадцать", - вздохнула виолончелистка. "Четыреста тридцать", - стоял на своем скрипач. Они повышали ставки. Нарядная публика смотрела на них, раскрыв рты с хорошо отремонтированными зубами. Впервые на этой сцене ведущий стоял к ним спиной.
Цена перевалила уже за семьсот евро, когда скрипач сдался.
То, что произошло тем вечером в Казани, - очень знаковое событие. Музыканты филармонии, люди, которые во все, даже самые сытые времена, получали копейки, сумели по-своему отхлестать по щекам нуворишей. Показали, что умеют считать деньги и тратить их с умом. Что видят выгоду там, где другие ею по привычке брезгуют. Может быть, для того, чтобы выкупить эту (все равно очень выгодную) путевку, виолончелистке придется влезть в долги. А может, и нет. Но не суть. Купив ее недорого, она устроит себе праздник и недельное приключение, грея себя мыслью, что эти важные для нее деньги сослужат добрую службу кому-то еще.
Но главное - эти люди, вечные тени на праздниках жизни, обратили на себя пристальное внимание. Эти голоса - не только маленькая революция и причина для переоценки ценностей, но и повод задуматься: наступают действительно иные времена. Данным текстом я (а ведущим мероприятия был - да, я) объявляю конец капитализма. Такого, каким мы его знали.
Это старинный зал, помнящий еще бас Шаляпина, и, судя по всему, сильно скучающий по нему. Еще ратуша успела побывать советским Домом офицеров: здесь крутили фильмы и давали присягу. Теперь помещению вернули прежний блеск и акустику, сделав все возможное для нетревожного отдыха сударей и сударынь.
Они сидели и слушали тенора. Тот был в ударе, в годах и с крашеными редкими волосами. Музыку ему обеспечивал оркестр: мужчины и женщины неопределенных лет с видавшими виды инструментами. В общем, люди, на которых не обращают внимания на подобных мероприятиях. Так они и сидели друг напротив друга: почти одинаково одетые музыканты и деловые люди из бизнеса и политики. А между ними стоял тенор и, двигая бровями, рассказывал о том, что "сердце красавиц склонно к измене и к перемене, как ветер мая".
Певца сменил ведущий вечера, напомнил, что бал благотворительный, и объявил аукцион: все собранные средства пойдут на ремонт детского дома. Первым лотом было очень выгодное предложение: морской круиз по северным странам на две персоны, на неделю. Киль, Ганновер, Копенгаген, Таллин, Санкт-Петербург… И все это за четыреста евро на двоих. "Все, а именно проживание в каюте класса люкс, питание и экскурсии, включено!" - нахваливал лот ведущий. Но хотя цена была как минимум в два раза дешевле себестоимости, никто из гостей не спешил поднимать руку.
Он настаивал: "У вас же в приглашениях написано, что должен быть аукцион? Я думал, вы подготовились. Подумайте еще раз. Может, вы сделаете такой подарок родителям? Или тем же детдомовцам? Это же стоит так недорого…"
Гости прятали глаза. Все, кроме промышленника в солнцезащитных очках - тот наивно думал, что он в домике, в котором выключен свет и задернуты шторы. "Может быть, вы?" - обратился к нему ведущий. Очки вместе с носом затряслись слева направо, давая понять: их хозяин не готов к транжирству. Что ж поделаешь - экономические волнения заставили людей считать деньги, даже небольшие. В обиход входят фразы "отложить про запас" и "накопить жирок". Приходится выгадывать, особенно богатым приходится.
Ведущий, уже безо всякой надежды напирал на то, как детдому нужен спортзал, приводил в пример их землячку Чулпан - и вдруг услышал за своей спиной робкое: "А можно я? Я хотела бы поехать". Он обернулся. Виолончелистка неловко тянула руку. "Вы?!" - "Я", - стеснительно улыбаясь, кивнула она. Обрадованный неожиданной поддержкой, ведущий обратился к залу: "Может быть, кто-то хочет купить эту путевку за четыреста десять евро?" - "Я куплю!" - раздался голос опять же сзади. Это был скрипач. "Четыреста двадцать", - вздохнула виолончелистка. "Четыреста тридцать", - стоял на своем скрипач. Они повышали ставки. Нарядная публика смотрела на них, раскрыв рты с хорошо отремонтированными зубами. Впервые на этой сцене ведущий стоял к ним спиной.
Цена перевалила уже за семьсот евро, когда скрипач сдался.
То, что произошло тем вечером в Казани, - очень знаковое событие. Музыканты филармонии, люди, которые во все, даже самые сытые времена, получали копейки, сумели по-своему отхлестать по щекам нуворишей. Показали, что умеют считать деньги и тратить их с умом. Что видят выгоду там, где другие ею по привычке брезгуют. Может быть, для того, чтобы выкупить эту (все равно очень выгодную) путевку, виолончелистке придется влезть в долги. А может, и нет. Но не суть. Купив ее недорого, она устроит себе праздник и недельное приключение, грея себя мыслью, что эти важные для нее деньги сослужат добрую службу кому-то еще.
Но главное - эти люди, вечные тени на праздниках жизни, обратили на себя пристальное внимание. Эти голоса - не только маленькая революция и причина для переоценки ценностей, но и повод задуматься: наступают действительно иные времена. Данным текстом я (а ведущим мероприятия был - да, я) объявляю конец капитализма. Такого, каким мы его знали.