О церемонии открытия Дpaгипиады
Не верьте, если вам скажут, что на свете есть один Париж.
Их два.
Первый красив - второй омерзителен.
Первый содержит Лувр, Тюильри и Елисейские поля - второй воняет мочой, экскрементами и словечком merde, вставляемым через две фразы на третью.
Первый прекрасен Большими бульварами - второй гордится большой кровью ВФР, что почему-то переводится как «Великая Французская Революция», в то время как надо бы: «Великая Французская Резня», ставшая первым примером и рассадником отвратительной левой чумы.
Первый возводит кафедрал Нотр-Дам - второй поджигает его.
Первый дышит императорским величием - второй славен потными промежностями аляповато-блевотного канкана.
Первый помнит Декарта, Гюго и Модильяни - во втором беснуется зверская полуграмотная чернь, во всех смыслах этого слова.
Первый когда-то был синонимом вкуса - второй отвращает убогой пошлятиной.
Первый поет голосами Оперы и «Олимпии» - второй оглушает воплями охамевших сынов Магриба и Западной Африки.
Первый привечает вас в кафе и бистро Монпарнаса - второй вырывает у женщин сумочки в душном хулиганском метро и под опорами Эйфелевой башни.
Первый освящает память о Жанне, короновавшей своего короля - второй коронует свою дpaг-quееn и обожает глянцевую грязь гeйпаpадoв.
Первый притягивает к себе магнитом - из второго хочется бежать очертя голову.
И, знаете, чем дальше, тем меньше там первого и больше второго. Вчерашняя чудовищно безвкусная драг-мистерия с отрубленными головами, вихляющими задницами тpaнcов, обосранным Джизуcoм и позолоченными девушками с советским веслом напомнила об этом яснее некуда. И небо с полным на то основанием рефлекторно пыталось смыть эту пошлую гадость благодатным дождем. Но не смогло - гадости было слишком много.
Их два.
Первый красив - второй омерзителен.
Первый содержит Лувр, Тюильри и Елисейские поля - второй воняет мочой, экскрементами и словечком merde, вставляемым через две фразы на третью.
Первый прекрасен Большими бульварами - второй гордится большой кровью ВФР, что почему-то переводится как «Великая Французская Революция», в то время как надо бы: «Великая Французская Резня», ставшая первым примером и рассадником отвратительной левой чумы.
Первый возводит кафедрал Нотр-Дам - второй поджигает его.
Первый дышит императорским величием - второй славен потными промежностями аляповато-блевотного канкана.
Первый помнит Декарта, Гюго и Модильяни - во втором беснуется зверская полуграмотная чернь, во всех смыслах этого слова.
Первый когда-то был синонимом вкуса - второй отвращает убогой пошлятиной.
Первый поет голосами Оперы и «Олимпии» - второй оглушает воплями охамевших сынов Магриба и Западной Африки.
Первый привечает вас в кафе и бистро Монпарнаса - второй вырывает у женщин сумочки в душном хулиганском метро и под опорами Эйфелевой башни.
Первый освящает память о Жанне, короновавшей своего короля - второй коронует свою дpaг-quееn и обожает глянцевую грязь гeйпаpадoв.
Первый притягивает к себе магнитом - из второго хочется бежать очертя голову.
И, знаете, чем дальше, тем меньше там первого и больше второго. Вчерашняя чудовищно безвкусная драг-мистерия с отрубленными головами, вихляющими задницами тpaнcов, обосранным Джизуcoм и позолоченными девушками с советским веслом напомнила об этом яснее некуда. И небо с полным на то основанием рефлекторно пыталось смыть эту пошлую гадость благодатным дождем. Но не смогло - гадости было слишком много.