"А я иду в середине и сплю..." Часть первая
Девятого мая посвящается.
Совершенно случайно нашла в сети работу моей сестры, рассказывающую о жизни наших знакомых при немецкой оккупации. Работа школьная, но рассказы очевидцев - живые, самые настоящие.
Снежана Караваева «Жизнь за линией фронта (по свидетельствам очевидцев, проживавших в западной части минской области в годы Великой Отечественной войны)»
8 июня 2009
«Всю правду о войне знает только народ»
К.Симонов
Наша учительница по истории Елена Антоновна Зубкова предложила нам заняться исследовательской работой. Она так увлекательно описывала процесс познания нашего прошлого, что невольно захотелось попробовать.
И я мыслями обратилась к бабушкиной деревне, где я бываю каждое лето. Деревня Городок расположена в Белоруссии, в Минской области, в Молодечненском районе. Городок, пожалуй, древнее Москвы и, как гласит надпись на каменной доске, установленной на старом замчище, является «памятником археологии IX-XI веков». Городок лежит на перепутье многих исторических дорог - литовские князья и поход Наполеона, бури Октябрьской революции и Великой Отечественной войны оставили свои следы не только на местных холмах, но наложили отпечаток и на судьбы людей. До 1939 года Городок относился к польскому государству Речи Посполитой и считался местным центром - местечком. Здесь жили преимущественно евреи, несколько семей белорусов и поляков. Окрестные деревни были населены белорусами. А потом началась Вторая мировая война и пришли немцы. Мне захотелось узнать и понять, как переживали это горе люди разных национальностей. Кто кому был друг, а кто - враг? Почему в одинаковых жизненных ситуациях одни вели себя как порядочные люди, а иные, даже соседи, жившие столько лет рядом, совсем по-другому? Почему одни в тяжелые годы войны жили относительно спокойно, женились, рожали детей, другие - шли в партизаны, а третьи умирали в гетто? Конечно же, я много слышала об этих годах и раньше, читала в книгах, смотрела фильмы. Но у меня появилась уникальная возможность поговорить с участниками тех событий, посмотреть их глазами на далекие 40-е годы прошлого столетия.
Я запаслась диктофоном, десятком кассет, взяла своего верного помощника - маму, и главного консультанта - бабушку Марию Иосифовну Вороняеву, и стала искать интересных людей, помнивших те времена.
Самой старшей из моих собеседников, Марии Ивановне П., к началу войны шел 21-й год, ее будущему мужу, Владимиру Макаровичу П., в то время было 19 лет (они поженились во время войны). Самому младшему из опрошенных, Евгению Борисовичу И., в июне 1941 года исполнилось 5 лет, Николаю Ивановичу В. было 8 лет, моей бабушке, Марии Иосифовне В., - 15 лет, а остальным троим - Глафире Александровне К., Анне Антоновне Г., Вере Александровне Б. - по 12 лет.
Таким образом, большинство наших свидетелей в годы войны и оккупации были в основном детьми или совсем молодыми людьми. Повествуя о пережитом, возможно, они допускают неточности из-за давности событий. Старые люди не всегда охотно соглашаются вот так, с налету, рассказывать. Их нужно сначала «разговорить», с чашкой чая, иногда под небольшую «рюмочку». Почти все боятся диктофона и сначала просят «прорепетировать». Директор местного музея даже спрашивал разрешения у начальства, может ли он со мной разговаривать. И наиболее спокойно отнеслись к «документации» рассказов простые крестьяне. Почему люди боятся рассказывать и особенно записывать? Может быть, это привычка, отзвуки советской эпохи, когда человек не был свободным в своих действиях, возможно, это особая ситуация современной Белоруссии.
Сами рассказчики жили в годы войны не только в Городке, а на территории, охватывающей около 6 тыс. кв. км. центральной части Белоруссии. Все по национальности - белорусы.
Итак, попробую представить жизнь и проанализировать поведение людей разных национальностей (белорусов, евреев, немцев, русских, поляков), оказавшихся в деревне Городок или в ее окрестностях в конце 30-х - в 40-х годах прошлого столетия, и в первую очередь в годы оккупации.
Евреи
Еще раньше, когда я бывала в Городке, я видела в центре деревни разрушенное здание синагоги. Мы с подружками гуляли по заросшему еврейскому кладбищу. Мне всегда казалось, что эти следы прошлой жизни хранят какую-то страшную тайну. И только теперь, после разговоров со старыми людьми, все встало на свои места. Эти развалины - немые свидетели страшной трагедии. Особенно сильное впечатление на меня произвели рассказы об уничтожении еврейского населения в местечках Городок и Турец. Мои собеседники видели это собственными глазами, и их чувства, переживания, иногда и слезы невольно передавались мне. Я и раньше слышала об уничтожении евреев в войну, но масштабы трагедии еврейского народа начала осознавать только сейчас, услышав об этом из «первых уст». А ведь некоторые мои сверстники, да и взрослые, мало знают об этих событиях и с трудом верят, что такое могло быть. Мы с мамой побывали на заброшенном еврейском кладбище, на месте гибели евреев, в краеведческом музее, обошли район бывшего гетто. Так как же здесь было до того, как здания превратились в развалины, когда все дышало жизнью? Что здесь было раньше?
Евреи достаточно плотно населяли белорусские города Минск, Витебск, Бобруйск, Борисов, Пинск, а также небольшие местечки, в том числе - Городок, Воложин, Раков, Красное, Турец. Согласно архивным данным[1], «местечко Городок, расположенное на левом берегу р. Березина, населено исключительно евреями - до 2000 человек». В польском календаре, изданном в 1927 году на польском языке, сообщается, что в Городке в 1927 году проживало около 3000 евреев (архив г. Молодечно).
По свидетельствам очевидцев, в конце 30-х годов прошлого столетия в Городке было всего 20 дворов (хозяйств) белорусов: еврейская община в Городке была многочисленна, евреи жили здесь как минимум 100 лет, а может и больше, и играли в жизни района значительную роль.
Как протекала довоенная жизнь в белорусском местечке? Вот что рассказали свидетели: «Жизнь здесь бурно кипела. В Городке шла бойкая торговля зерном, льном, были развиты промыслы, ремесла. В центре местечка, где сейчас сквер, была площадь, выложенная булыжником, по периметру ее находились лавочки и магазины, деревянные и кирпичные, одно- и двухэтажные. В окрестных деревнях жили преимущественно коренные белорусы, они работали на извозе, продавали евреям свои продукты. Плотность населения была большая, на одном теперешнем подворье могло быть от 5 до 8 хат, начиная от дороги и вглубь до речки. Земледелием евреи не занимались, они только строили жилье, складские помещения. Они были ремесленниками, торговцами, огороды не сеяли» (Николай Иванович В.).
Картину довоенной жизни дополняет Владимир Макарович П. Его воспоминания особенно ценны, так как он в то время был уже взрослым: «В Городке на площади были большие базары. Вокруг площади стояли еврейские магазины, - один торговал обувью, второй - льном, третий - материалом, и т.д., и у каждой семьи свой товар, своя торговля… Бедным они помогали. В Городке было 5 пекарен, были закройщики, швецы. Базары были в будние дни, и у каждого местечка был свой базарный день: Раков - понедельник, Городок - вторник, Молодечно - среда, Воложин - четверг, и т.д. На базаре на площади продавали только промышленные товары - обувь, одежду, лен, продукты. На другом конце Городка был другой базар, где продавали скот - лошадей, коров, свиней. Везде был порядок. В субботу евреи не работали, а в воскресенье нельзя работать православным и католикам, поэтому в эти дни базаров не было».
Хорошо помнит те времена и моя бабушка: «Весь Городок был еврейским. Евреи занимались торговлей, было очень много лавок, и даже ресторанчик был. Между собой они разговаривали по-еврейски, с нами по-русски, но знали и польский, и белорусский языки».
По воспоминаниям представляется, что жизнь до войны в Городке была полнокровной, по-видимому, не бедной, судя по богатым базарам. Евреи хорошо ладили с местным населением. В Городке мирно уживались все три религии, рядом стояли православная церковь, еврейская синагога, на краю местечка - католический костел. Были также и три кладбища. Даже в торговых делах учитывались религиозные взгляды - в субботу и воскресенье у всех был выходной. Ни один не вспомнил даже ссоры, не то что еврейских погромов. Это свидетельствует о религиозной терпимости, уважении к чужому языку, обычаям.
После 1939 года, когда Западная Белоруссия была присоединена к Советскому Союзу, еврейские семьи с приходом новой власти не сильно пострадали (или не успели еще пострадать). Синагога продолжала существовать, еврейскую школу преобразовали в русскую, с преподаванием еврейского языка.
Только про двоих репрессированных евреев вспоминают в Городке: их арестовали и вывезли в 1939 году, когда пришли Советы. Забегая вперед, скажу, что именно советская тюрьма спасла им жизнь и после войны в Городок вернулись только они и создали новые семьи. В настоящее время в Городке нет ни одной еврейской семьи.
Мои собеседники свидетельствуют, что взаимоотношения евреев с коренными жителями-белорусами были весьма дружелюбными. Я слушаю рассказы очевидцев: «Мы по-соседски жили с евреями, люди как люди, соседи. Я помню, еще мать жива была, приходила соседка-еврейка, приносила мацу, угощала» (Николай Иванович В.). «Евреи хорошие были, дружные, если у нас чего-нибудь не хватало, то помогут, дадут. С детьми их мы не играли, с евреями белорусы не женились. Свадьбы у них были богатые» (Мария Иосифовна П.).
В детскую память особенно почему-то врезалось то, как евреи угощали соседей мацой, это запомнили все. Таким образом, евреи были доброжелательными людьми, по-соседски помогали в беде, поздравляли и угощали по случаю праздников, но сохраняли свой язык, обычаи, жили общиной.
Я обратила внимание на то, что белорусы, жители местечек, преимущественно населенных евреями и жившие рядом с ними, отзываются о них более положительно, чем жители окрестных маленьких деревень. Вот что говорит Мария Иосифовна В., жившая в маленькой белорусской деревне Пожарище, в 3 км от Городка: «Евреев не любили наши крестьяне. Во-первых, за то, что они работать не идут на землю, пусть бы работали как мы, а то все торгуют и обманывают, стараются побольше взять, за каждую вещь нужно было торговаться. Даже детей пугали: не слушаешься - отдам тебя евреям на мацу».
Я думаю, что подобные небылицы и вымыслы возникали не только из-за различия религий, но и потому, что многие чужие обычаи были непонятны. По-видимому, белорусы из маленьких деревень меньше знали евреев в быту, больше общались с ними в торговых делах, что и накладывало отпечаток на их взгляды. Я думаю, что такое мнение складывалось еще и потому, что крестьянам приходилось отдавать за товар свои деньги, заработанные тяжелым физическим трудом. Им казалось, что торговать легче, товары дорогие, а денег на все не хватало. Сталкивались психология торговца и крестьянина. Конечно же, наши рассказчики были в то время детьми или молодыми еще людьми, но они общались с соседями, взрослыми и сверстниками, на их мнение влияли высказывания и суждения родителей.
Но вот наступили военные годы. Мир в одночасье рухнул и для евреев, и для белорусов. Но особенно беспощаден и страшен был фашизм для евреев. Среди катастрофы этой войны говорят особо о еврейской Катастрофе (на Западе ее называют Холокост, в Израиле - Шоа; на иврите это слово и означает «катастрофа»). В годы Второй мировой войны было убито 6 миллионов - треть живших в мире - евреев. Нацисты уничтожали евреев только потому, что евреи были евреями. Их поступки, их взгляды, их жизненные установки вообще не имели никакого значения.
Итак, в Городок ворвалась война и пришли немцы. Я обратила внимание, что мои собеседники называют врагов немцы. Осознание простым человеком, что виной всему фашизм, который не имеет национальности, пришло позднее. Простые крестьяне видели: пришли немцы - именно они принесли горе, страдание на их землю, началась «русско-немецкая война» (Глафира Александровна К.). Жить стало очень страшно: «Страшно это пережить. Сейчас не верится, что такую войну пережили» (Владимир Макарович П.).
Я слышала и раньше о войне, о Холокосте, но рассказы свидетелей просто потрясли. Немцы, оккупировав белорусскую землю, создавали для евреев гетто, а иногда расправлялись с ними почти сразу.
«Я помню, накануне в субботу немцы сделали облаву, согнали всех евреев в одно место, а потом отправили их на еврейское кладбище и там расстреляли. Я перед этим пас рядом коров и видел, что на еврейском кладбище выкопали большую канаву, где-то полтора метра шириной, полтора метра глубиной и около сорока метров длиной. Мы, дети, туда лазили, смотрели. В воскресенье сидим, отец и я, за завтраком часов в 9 утра и слышим частые пулеметные выстрелы, мы жили метрах в четырехстах от этого места. Часа через два, когда выстрелы прекратились, я пошел на кладбище посмотреть. О, ужас! Где я в пятницу-субботу бегал, как трясина ходила земля. По-видимому, людей поставили у траншеи, расстреляли, кого замертво засыпали землей, кого полуживого - так, что много еще земли оставалось наверху. Земля ходила ходуном, там еще были живые люди, засыпали живьем...» - так описывает расправу с евреями в местечке Турец Николай Иванович В. Он был тогда ребенком, но подробности навсегда врезались в его память и сознание. Слова об этой трагедии даются ему тяжело, а я слушаю и не могу в это поверить.
Согласно опросам многочисленных свидетелей, собранным работниками Городокского краеведческого музея, в Городке произошло следующее. Летом-осенью 1941 года фашисты создали там гетто (в длину около 500 м, в ширину 100-150 м). Здесь были многочисленные жилые дома евреев. Эта территория была огорожена со всех сторон колючей проволокой. Вход был со стороны бывшей синагоги. Значительную часть взрослого населения возили в м. Красное (в 18 км от Городка), на строительство железной дороги.
Как складывались в условиях оккупации отношения между белорусами и еврейским населением, которое жестоко преследовалось немецкими властями? За помощь евреям можно было пострадать самому, тем не менее многие сочувствовали им и даже помогали, как могли. Вот что вспоминает Николай Иванович В.: «Отец открыл дверь в сенцы, а там на чердаке - еврей сосед. Говорит Иван, я побуду тут до вечера, а потом уйду. Он ведь понимал, что немцы наказывали и тех, кто давал приют евреям. Да где ж тут - сосед, мы ж люди, брали на себя ответственность. Вечером он ушел. Потом отец ушел набирать картошку из ямы. Открыл дверь, а там тоже - женщина-еврейка и двое детей. Она говорит: я уйду, - отец не стал и картошку брать».
Были и другие случаи. Об одном из них, волнуясь и переживая как бы все заново, рассказывает Глафира Александровна К., тетя Глаша: «Ловиц Мария ушла в партизаны. До войны она жила в Городке. Как-то она пришла из леса к соседям Луцким и попросила их принести ей из ее дома кое-какую одежду переодеться. Они говорят, подожди возле склепа, мы сейчас принесем, а сами привели немцев. Но у Марии как сердце чувствовало, она перебралась через забор возле сарая и ползла до речки, перебралась через речку. Это было 6 ноября. Потом она, мокрая, холодная, добралась в деревню Семерники и постучала в крайнюю хату. Там ее обогрели на печке, дали переодеться, и она ушла в лес. После войны она хотела отблагодарить этих людей, но не нашла». Этот случай - яркое свидетельство того, как по-разному ведут себя люди при одних и тех же обстоятельствах. Одни соседи предают, другие спасают. Нормальные человеческие отношения стали проявлением героизма.
В рассказах очевидцев есть факты как предательства, так и сочувствия, желания помочь евреям. Тетя Глаша вспоминает, что ее дедушка возил в гетто муку, продукты, а сама она носила молоко. «У меня такие хорошие соседи были, деточки, Сарочка маленькая, я ее так любила, всех убили, не дай Бог...» Но крестьяне боялись расправы, не все могли преодолеть страх, кроме того, были и просто непорядочные люди, и откровенные негодяи.
Свидетели из Городка рассказывают: «Сначала немцы у них брали ценности, столько-то золота собрать - они собирали золото, отдавали немцам; через какое-то время - опять задание дают» (Мария Иосифовна В.). «Больше всего на это шли полицаи. Было у евреев и золото, и серебро, и материалы, ну и полицаи, обещая сохранить жизнь, вымогали у них ценные вещи. Это был обман» (Николай Иванович В.). «Были и попытки бежать. Рассказывают, что в Городокском гетто было два подземных хода с улицы в сторону речки. Но пока эти ходы не обнаружены. Несколько человек пытались броситься в речку возле моста, когда их везли на казнь, но их тут же расстреляли. Одному удалось бежать, ему было лет 17. Когда он доехал до места казни, он прижался к борту машины и не вышел, а на обратном пути бежал… А старые люди, женщины и дети были по религиозному фанатично настроены, они считали, что это уже судьба такая, уже не откупиться, поэтому они покорно несли свою судьбу» (Николай Иванович В.). Но в документальной телепередаче, которую я смотрела этой осенью, одна уцелевшая узница гетто рассказывала: если кто-то убегал - расстреливали всю семью. Значит, не только религиозные мотивы, но и страх за судьбу близких удерживал тех, кто хотел бежать, в гетто.
И вот страшный финал этой трагедии в Городке. В 1942 году часть работоспособного еврейского населения из Городокского гетто вывезли в гетто в местечке Красное, а остальных уничтожили. Вот как рассказали местные жители об этом работникам Городокского музея: «Когда хватали евреев, вдоль гетто выстроились машины, крытые и открытые, пригнали из частей. Людей насильно сажали в машины и увозили за речку. Там было брошенное поместье и гумно. Лавникович И.П. рассказывал, что запрещалось смотреть со стороны, как они расправлялись, но он был подростком, пас поблизости коров и это видел. Он рассказывал, что по обе стороны гумна у дверей стояли эсэсовцы, они расстреливали в затылок из пистолета детей, женщин, стариков, кого намертво, кого ранили, заставляли крепких мужчин, стаскивать трупы в штабеля, в кучи, а потом, когда всех свезли, гумно облили бензином и подожгли. Несколько дней разносился смрад, дым по окрестным деревням, по Городку…»
Так была уничтожена вся еврейская община в местечке Городок. Это только крупинка еврейской трагедии, а сколько таких пожарищ, расстрелов, погромов прокатилось по всей Европе - в Белоруссии, на Украине, в Польше, Прибалтике.
В который раз я прослушиваю пленки с воспоминаниями очевидцев тех событий и размышляю. Довоенный Городок был достаточно благополучным, богатым местечком. Без всякой идеи интернационализма проживали рядом белорусы, поляки, евреи, преимущественно дружили, соседствовали, молились каждый в своем храме, были небольшие проблемы, но скорее люди были «своими», а если и «чужими», то находили взаимопонимание. Кому нужно было разрушить этот тихий мир, внести хаос, неразбериху, войну, а с ней - слезы, горе, смерть? Как всегда, в жизнь простых людей вмешались политики, им нужно было перекроить мир по-своему.
И вот война, жестокая, страшная. Одни люди убивали других. За что? Многие белорусы сочувствовали евреям, помогали, как могли, но, как и среди любого народа, были среди них и равнодушные, и непорядочные люди, которые ради спасения своей жизни могли сделать что угодно. Война высвечивала в человеке то, что в мирной жизни было незаметно, как самые лучшие качества, так и самые низменные.
Показателен следующий факт советской политики в послевоенные годы. В Городке 9 Мая каждый год проводят митинг в честь Дня Победы, где перечисляют поименно всех погибших в войну жителей Городокского сельсовета, с указанием места гибели. По свидетельству Николая Ивановича В., до 1965 года в этом списке отдельно указывалось - «заживо сожжено 900 евреев», потом эта фраза была опущена, по-видимому, по распоряжению партии. Когда я в мыслях возвращаюсь на место этой страшной трагедии, я думаю о том, что, возможно, пройдет еще немного времени, уйдут последние живые свидетели и исчезнут эти руины. Мне становится страшно, что люди могут забыть это, и я начинаю понимать, зачем нам нужна история.
Белорусы
Белорусы - это коренное население той территории, где я проводила исследование. Как же пережили белорусы приход немцев, как вели себя простые крестьяне в условиях «нового порядка»? Как выжили белорусы в эту войну?
Несмотря на то, что война уже почти два года шла совсем рядом, нападение немцев было неожиданным. Хорошо подготовленная и технически оснащенная армия наступала так быстро, что на третий день войны, в среду, немцы уже были в Городке. Даже мобилизацию провести не успели, поэтому в деревнях осталось много мужчин призывного возраста, многие из которых потом ушли в партизаны.
Немцы пришли в белорусские местечки и деревни как завоеватели, и первые их шаги по белорусской земле были обагрены кровью: «Если убьют у немцев одного солдата, то будет плохо. Деревня Ермаки недалеко от нас. По немецкой колонне кто-то выстрелил из леса. Немцы согнали в деревне 17 мужчин и расстреляли. Страшно было, страшно, хай его холера» ( Владимир Макарович П.).
Первыми подвергались расправе те, кто работал в органах советской власти - коммунисты, депутаты. «Убивали невинных людей, Дайновский был председателем сельсовета, Брись - секретарем, таких они ловили и расстреливали» (Владимир Макарович П.). Вот что об этих фактах рассказывает тетя Глаша: «Когда немцы зашли, они сразу их не схватили - наши люди их предали, немцы ж не знали, что они были депутатами. Дайновского и Брися расстреляли на замке, а депутатов на кладбище. Они сами копали могилы себе на кладбище. Ни один из этих людей не остался жив, ни один, все погибли. Все знали, кто донес». Это было не только в Городке, но и по всей Белоруссии: «Папа мой был депутатом сельского совета. Через месяц после начала войны шел карательный отряд, остановился в деревне Доры. Донес сосед, а как хорошо мы с этим соседом жили. Каратели выбрали так - три председателя сельского совета, депутаты, комсомольцы. Их в Дорах поместили в гумно и держали там... Нам хоронить не отдавали до тех пор, пока стоял карательный отряд. Они сами копали себе могилы. Всем были завязаны красной лентой глаза. Но наш папа, когда упал, был еще живой, потому что все лежали лицом кверху, а наш вниз, и рука подо лбом. Остальных узнавали по одежде, а нашего узнали по лицу...» (Анна Антоновна Г.).
Жертвами расправ становились не только те, кто работал в органах советской власти, но и их семьи: «В эту войну, где-то в 1942 году, немцы сожгли мою лучшую подругу Юзефу. Ночью, часов в 12, мы увидали зарево, брат мой посмотрел в окошко и сказал - Каптуронки горят, хотел бежать на помощь, но увидели (ночь была лунная, зима), что стоял большой обоз - это немцы с полицаями. В этой семье были три девочки и родители. Немцы с полицаями согнали еще с одной деревни пять человек, затолкали в этот дом, выстроили всех у стенки и расстреляли из автоматов, а потом натаскали соломы к дверям и подожгли. Когда стреляли, падали все, кто ранен был, кто убит. Один человек был не ранен, и когда стали задыхаться от дыма, поднялся и закричал: кто живой - спасайся. Он выбил окно и выскочил. Его догнали на дороге и убили. А из этой семьи, из которой моя подруга, родители сразу были убиты наповал, а две сестры, раненые, спрятались под елочками, а потом ушли на соседний хутор, когда обоз удалился, и все-таки они выжили, а моя подруга умерла. Полицаи видели, как они прятались, и искали их, один говорит: где-то они здесь, а второй говорит: да брось ты, - так девочки спаслись. Причина такой расправы - некоторое время их отец работал секретарем сельского совета» (Вера Александровна Б.).
Здесь следует пояснить, что территория, на которой жили в начале войны все свидетели событий, только в сентябре 1939 года была присоединена к Советскому Союзу, а до этого принадлежала Польше, то есть советская власть здесь просуществовала менее двух лет и не успела еще толком укорениться. И эти люди - депутаты, председатели колхозов, председатели и секретари сельских советов - не все были коммунистами, многие, по-видимому, не совсем понимали эту идеологию. Bот что говорит про своего отца Анна Антоновна: «Мой папа был депутатом сельского совета, никто больше. Может, он и был бы коммунистом, но тогда еще никто не принимал в партию, но когда пришла советская власть, панские дворы раздавали бедным, у которых и коровки не было, раздавали коровки, землю в присутствии депутата». Я думаю, что последние слова Анны Антоновны «раздавали коровки, землю в присутствии депутата» позволяют понять, почему сосед, «с которым хорошо жили», донес на ее отца. Видимо, были такие, кто не мог забыть переделов имущества.
Скорее всего, председателями сельских советов, депутатами выдвигали наиболее грамотных, активных, предприимчивых людей, возможно, некоторые из них хотели сделать карьеру.
На этих людей кто-то донес, их выдали местные, как говорит тетя Глаша: «Немцы не знали, кто кем был, свои предатели, свои убийцы». Отца Анны Антоновны также выдал сосед. Значит, среди местных белорусов были люди, которые сразу же решили расправиться с советской властью и теми, кто ее олицетворял. Возможно, это была личная зависть, злоба, а может, кто-то приветствовал приход немцев. В первую очередь это были вернувшиеся помещики, у которых всё отобрали.
В отношении председателей колхозов немцы вели себя более лояльно, видимо считая, что это хозяйственные органы. Возможно, немцы думали, что такие люди могут быть им полезны для организации снабжения продовольствием немецкой армии. В местечках немцы организовали небольшие военные гарнизоны и комендатуры, состоящие из солдат рейха и полиции, в которую набирали местных жителей. Мне рассказали об оккупационной жизни двух местечек - Городок и Турец.
В качестве наиболее «мирных» поступков немецких властей можно назвать желание организовать школы. «У нас в местечке Турец была хорошая кирпичная школа. Я пошел в школу в 1941 году - в оккупацию заставляли идти, раз жил здесь. Преподавали местные на белорусском языке, преподавали и немецкий язык, закон Божий. Наказывали, как в царской школе - били линейкой по ладони, в угол ставили на колени на горох. Все годы оккупации я ходил в школу. У меня остался учебник по белорусскому языку» (Николай Иванович В.).
Крестьяне должны были сдавать немецким властям зерно, молоко. В Городке было так: «Сдавали молоко, яйца, с коровы - 200 литров молока, точно не помню сколько, и если не сдал - палками били, это было» (Глафира Александровна К.). «В войну требовали сдавать молоко, яйца, зерно, не сдашь молоко - корову заберут. Была норма молока - 500 литров с коровы. Деньги за это не платили, палкой платили, мало сдаешь - почему не сдаешь? - палкой за это, много сдаешь - ты воду носишь, не молоко. Это первый год войны, а после начала партизанщины это дело прекратилось, они боялись партизан».
Несмотря на войну, людям надо было жить, кормить детей, поэтому держали хозяйство, сеяли хлеб, сажали огороды и, судя по воспоминаниям, не голодали: «Хозяйство держали, был конь, две коровы, свинья. Магазинов не было. Немцы дрожжи привозили. Самогон гнали» (Глафира Александровна К.). «Вечеринок, танцев не было, магазинов не было, только соль какую у перекупщиков-спекулянтов покупали» (Владимир Макарович П.). Передвигаться за пределы местечка можно было только по пропуску - аусвайсу .
Чем же занимались жители деревень в войну, кроме ведения своего подсобного хозяйства? Бабушка рассказывает о себе: «Всю войну нигде не училась. Читала очень много книг. Читала польских писателей на польском языке, иностранных писателей - американских, английских - на польском языке. Пасла гусей, корову и читала. Когда пришли Советы и разорили имение в Петровщине помещицы Корницкой, то все таскали, что хотели. Повыворачивали шкафы с книгами и кто-то их поразбросал. Юзик говорил, что на улице лежала гора книг, книги не нужны крестьянам. Юзик наносил много книг, а я их читала».
В маленьких деревнях, по свидетельству моих очевидцев, немцы бывали редко, наездами, а со второй половины войны вообще боялись появляться из-за партизан. «Немцы шли через деревню Пожарище. Как приходили в деревню, так только знали кричать «яйко» и «куры». Сильно они любили курятину и яйца и все ловили курей - немцы кричат, куры кричат» (Мария Иосифовна В.). «Немцы у нас бывали редко, боялись партизан, иногда днем заглядывали, курей ловили, очень ловко им откручивали головы. Я помню, посмотрела через окно - ловят курей, а немец винтовку наставил на меня, я спряталась. Искали нитки шерстяные, лук, брали что попадало под руки. Сестра вышла, зашла за ними в складик посмотреть и как-то недовольно им ответила - немец сразу ударил ее по лицу» (Вера Александровна Б.).
Некоторые мои собеседники вспоминают и хорошее про немцев, причем тетя Глаша подчеркивает, что это были фронтовики, которые приезжали на отдых в Городок. Еще вспоминают врачей: «Я заболела, Наташа маленькая (дочь. - примеч. автора), годик ей где-то, лежит на полу и плачет, жалко ее было, а сама не поднимусь. Врачей наших не было, решили позвать немца. Хороший был врач, с переводчиком приходил. Приходил вечером, то конфет принесет, то сахар. Несколько раз приходил. Лечил, уколы вводил. Гроши ему не платили, вылечил меня, было воспаление легких» (Мария Ивановна П.).
Тетя Глаша и остальные белорусские крестьяне не знали основных нацистских идей. Они судили о немцах по их поступкам, но не знали о том, какая участь их ожидает в случае победы Германии. «В соответствии с планом «Ост» и относящимися к нему документами гитлеровцы предусматривали насильственное переселение из западной части СССР, из Польши и некоторых районов Чехословакии около 51 млн человек, которых следовало расселить в Западной Сибири, на Северном Кавказе и даже в Южной Америке. На место переселенных таким образом народов Восточной Европы должны были прибыть немецкие колонисты - общей численностью до 10 млн человек». «Колонисты должны были не только экономически освоить эти территории, но и ускорить процесс онемечивания оставшейся части коренного населения. Выполнению последней задачи должно было содействовать уничтожение местной интеллигенции и культуры коренного населения»[2].
Практически все мои собеседники вспоминают страшный «хапун», когда молодежь угоняли в Германию. «...Ехали хватать брать - в Германию - хапун называли тогда, хапун-хапун идет, и все прятались, все в кусты бежали. Мама сразу узел собирала, и мы бежали прятались на берег речки» (Мария Иосифовна В.). «Хапун был и в Городке, и меня хотели забрать, но был старшина Подобед из Вильнюса, он меня с воза, с саней, за шиворот стащил» (Глафира Александровна К.).
По воспоминаниям очевидцев, первое оккупационное полугодие было наиболее спокойным из всего военного времени. «В то время мне было все равно, кто был: или эти, или те. Если они ничего плохого не делали, мы на них ничего не имели. Но когда они стали бить людей, жечь деревни, тогда было совсем другое дело, тогда ненависть пошла» (Глафира Александровна К.).
Продолжение следом.
Совершенно случайно нашла в сети работу моей сестры, рассказывающую о жизни наших знакомых при немецкой оккупации. Работа школьная, но рассказы очевидцев - живые, самые настоящие.
Снежана Караваева «Жизнь за линией фронта (по свидетельствам очевидцев, проживавших в западной части минской области в годы Великой Отечественной войны)»
8 июня 2009
«Всю правду о войне знает только народ»
К.Симонов
Наша учительница по истории Елена Антоновна Зубкова предложила нам заняться исследовательской работой. Она так увлекательно описывала процесс познания нашего прошлого, что невольно захотелось попробовать.
И я мыслями обратилась к бабушкиной деревне, где я бываю каждое лето. Деревня Городок расположена в Белоруссии, в Минской области, в Молодечненском районе. Городок, пожалуй, древнее Москвы и, как гласит надпись на каменной доске, установленной на старом замчище, является «памятником археологии IX-XI веков». Городок лежит на перепутье многих исторических дорог - литовские князья и поход Наполеона, бури Октябрьской революции и Великой Отечественной войны оставили свои следы не только на местных холмах, но наложили отпечаток и на судьбы людей. До 1939 года Городок относился к польскому государству Речи Посполитой и считался местным центром - местечком. Здесь жили преимущественно евреи, несколько семей белорусов и поляков. Окрестные деревни были населены белорусами. А потом началась Вторая мировая война и пришли немцы. Мне захотелось узнать и понять, как переживали это горе люди разных национальностей. Кто кому был друг, а кто - враг? Почему в одинаковых жизненных ситуациях одни вели себя как порядочные люди, а иные, даже соседи, жившие столько лет рядом, совсем по-другому? Почему одни в тяжелые годы войны жили относительно спокойно, женились, рожали детей, другие - шли в партизаны, а третьи умирали в гетто? Конечно же, я много слышала об этих годах и раньше, читала в книгах, смотрела фильмы. Но у меня появилась уникальная возможность поговорить с участниками тех событий, посмотреть их глазами на далекие 40-е годы прошлого столетия.
Я запаслась диктофоном, десятком кассет, взяла своего верного помощника - маму, и главного консультанта - бабушку Марию Иосифовну Вороняеву, и стала искать интересных людей, помнивших те времена.
Самой старшей из моих собеседников, Марии Ивановне П., к началу войны шел 21-й год, ее будущему мужу, Владимиру Макаровичу П., в то время было 19 лет (они поженились во время войны). Самому младшему из опрошенных, Евгению Борисовичу И., в июне 1941 года исполнилось 5 лет, Николаю Ивановичу В. было 8 лет, моей бабушке, Марии Иосифовне В., - 15 лет, а остальным троим - Глафире Александровне К., Анне Антоновне Г., Вере Александровне Б. - по 12 лет.
Таким образом, большинство наших свидетелей в годы войны и оккупации были в основном детьми или совсем молодыми людьми. Повествуя о пережитом, возможно, они допускают неточности из-за давности событий. Старые люди не всегда охотно соглашаются вот так, с налету, рассказывать. Их нужно сначала «разговорить», с чашкой чая, иногда под небольшую «рюмочку». Почти все боятся диктофона и сначала просят «прорепетировать». Директор местного музея даже спрашивал разрешения у начальства, может ли он со мной разговаривать. И наиболее спокойно отнеслись к «документации» рассказов простые крестьяне. Почему люди боятся рассказывать и особенно записывать? Может быть, это привычка, отзвуки советской эпохи, когда человек не был свободным в своих действиях, возможно, это особая ситуация современной Белоруссии.
Сами рассказчики жили в годы войны не только в Городке, а на территории, охватывающей около 6 тыс. кв. км. центральной части Белоруссии. Все по национальности - белорусы.
Итак, попробую представить жизнь и проанализировать поведение людей разных национальностей (белорусов, евреев, немцев, русских, поляков), оказавшихся в деревне Городок или в ее окрестностях в конце 30-х - в 40-х годах прошлого столетия, и в первую очередь в годы оккупации.
Евреи
Еще раньше, когда я бывала в Городке, я видела в центре деревни разрушенное здание синагоги. Мы с подружками гуляли по заросшему еврейскому кладбищу. Мне всегда казалось, что эти следы прошлой жизни хранят какую-то страшную тайну. И только теперь, после разговоров со старыми людьми, все встало на свои места. Эти развалины - немые свидетели страшной трагедии. Особенно сильное впечатление на меня произвели рассказы об уничтожении еврейского населения в местечках Городок и Турец. Мои собеседники видели это собственными глазами, и их чувства, переживания, иногда и слезы невольно передавались мне. Я и раньше слышала об уничтожении евреев в войну, но масштабы трагедии еврейского народа начала осознавать только сейчас, услышав об этом из «первых уст». А ведь некоторые мои сверстники, да и взрослые, мало знают об этих событиях и с трудом верят, что такое могло быть. Мы с мамой побывали на заброшенном еврейском кладбище, на месте гибели евреев, в краеведческом музее, обошли район бывшего гетто. Так как же здесь было до того, как здания превратились в развалины, когда все дышало жизнью? Что здесь было раньше?
Евреи достаточно плотно населяли белорусские города Минск, Витебск, Бобруйск, Борисов, Пинск, а также небольшие местечки, в том числе - Городок, Воложин, Раков, Красное, Турец. Согласно архивным данным[1], «местечко Городок, расположенное на левом берегу р. Березина, населено исключительно евреями - до 2000 человек». В польском календаре, изданном в 1927 году на польском языке, сообщается, что в Городке в 1927 году проживало около 3000 евреев (архив г. Молодечно).
По свидетельствам очевидцев, в конце 30-х годов прошлого столетия в Городке было всего 20 дворов (хозяйств) белорусов: еврейская община в Городке была многочисленна, евреи жили здесь как минимум 100 лет, а может и больше, и играли в жизни района значительную роль.
Как протекала довоенная жизнь в белорусском местечке? Вот что рассказали свидетели: «Жизнь здесь бурно кипела. В Городке шла бойкая торговля зерном, льном, были развиты промыслы, ремесла. В центре местечка, где сейчас сквер, была площадь, выложенная булыжником, по периметру ее находились лавочки и магазины, деревянные и кирпичные, одно- и двухэтажные. В окрестных деревнях жили преимущественно коренные белорусы, они работали на извозе, продавали евреям свои продукты. Плотность населения была большая, на одном теперешнем подворье могло быть от 5 до 8 хат, начиная от дороги и вглубь до речки. Земледелием евреи не занимались, они только строили жилье, складские помещения. Они были ремесленниками, торговцами, огороды не сеяли» (Николай Иванович В.).
Картину довоенной жизни дополняет Владимир Макарович П. Его воспоминания особенно ценны, так как он в то время был уже взрослым: «В Городке на площади были большие базары. Вокруг площади стояли еврейские магазины, - один торговал обувью, второй - льном, третий - материалом, и т.д., и у каждой семьи свой товар, своя торговля… Бедным они помогали. В Городке было 5 пекарен, были закройщики, швецы. Базары были в будние дни, и у каждого местечка был свой базарный день: Раков - понедельник, Городок - вторник, Молодечно - среда, Воложин - четверг, и т.д. На базаре на площади продавали только промышленные товары - обувь, одежду, лен, продукты. На другом конце Городка был другой базар, где продавали скот - лошадей, коров, свиней. Везде был порядок. В субботу евреи не работали, а в воскресенье нельзя работать православным и католикам, поэтому в эти дни базаров не было».
Хорошо помнит те времена и моя бабушка: «Весь Городок был еврейским. Евреи занимались торговлей, было очень много лавок, и даже ресторанчик был. Между собой они разговаривали по-еврейски, с нами по-русски, но знали и польский, и белорусский языки».
По воспоминаниям представляется, что жизнь до войны в Городке была полнокровной, по-видимому, не бедной, судя по богатым базарам. Евреи хорошо ладили с местным населением. В Городке мирно уживались все три религии, рядом стояли православная церковь, еврейская синагога, на краю местечка - католический костел. Были также и три кладбища. Даже в торговых делах учитывались религиозные взгляды - в субботу и воскресенье у всех был выходной. Ни один не вспомнил даже ссоры, не то что еврейских погромов. Это свидетельствует о религиозной терпимости, уважении к чужому языку, обычаям.
После 1939 года, когда Западная Белоруссия была присоединена к Советскому Союзу, еврейские семьи с приходом новой власти не сильно пострадали (или не успели еще пострадать). Синагога продолжала существовать, еврейскую школу преобразовали в русскую, с преподаванием еврейского языка.
Только про двоих репрессированных евреев вспоминают в Городке: их арестовали и вывезли в 1939 году, когда пришли Советы. Забегая вперед, скажу, что именно советская тюрьма спасла им жизнь и после войны в Городок вернулись только они и создали новые семьи. В настоящее время в Городке нет ни одной еврейской семьи.
Мои собеседники свидетельствуют, что взаимоотношения евреев с коренными жителями-белорусами были весьма дружелюбными. Я слушаю рассказы очевидцев: «Мы по-соседски жили с евреями, люди как люди, соседи. Я помню, еще мать жива была, приходила соседка-еврейка, приносила мацу, угощала» (Николай Иванович В.). «Евреи хорошие были, дружные, если у нас чего-нибудь не хватало, то помогут, дадут. С детьми их мы не играли, с евреями белорусы не женились. Свадьбы у них были богатые» (Мария Иосифовна П.).
В детскую память особенно почему-то врезалось то, как евреи угощали соседей мацой, это запомнили все. Таким образом, евреи были доброжелательными людьми, по-соседски помогали в беде, поздравляли и угощали по случаю праздников, но сохраняли свой язык, обычаи, жили общиной.
Я обратила внимание на то, что белорусы, жители местечек, преимущественно населенных евреями и жившие рядом с ними, отзываются о них более положительно, чем жители окрестных маленьких деревень. Вот что говорит Мария Иосифовна В., жившая в маленькой белорусской деревне Пожарище, в 3 км от Городка: «Евреев не любили наши крестьяне. Во-первых, за то, что они работать не идут на землю, пусть бы работали как мы, а то все торгуют и обманывают, стараются побольше взять, за каждую вещь нужно было торговаться. Даже детей пугали: не слушаешься - отдам тебя евреям на мацу».
Я думаю, что подобные небылицы и вымыслы возникали не только из-за различия религий, но и потому, что многие чужие обычаи были непонятны. По-видимому, белорусы из маленьких деревень меньше знали евреев в быту, больше общались с ними в торговых делах, что и накладывало отпечаток на их взгляды. Я думаю, что такое мнение складывалось еще и потому, что крестьянам приходилось отдавать за товар свои деньги, заработанные тяжелым физическим трудом. Им казалось, что торговать легче, товары дорогие, а денег на все не хватало. Сталкивались психология торговца и крестьянина. Конечно же, наши рассказчики были в то время детьми или молодыми еще людьми, но они общались с соседями, взрослыми и сверстниками, на их мнение влияли высказывания и суждения родителей.
Но вот наступили военные годы. Мир в одночасье рухнул и для евреев, и для белорусов. Но особенно беспощаден и страшен был фашизм для евреев. Среди катастрофы этой войны говорят особо о еврейской Катастрофе (на Западе ее называют Холокост, в Израиле - Шоа; на иврите это слово и означает «катастрофа»). В годы Второй мировой войны было убито 6 миллионов - треть живших в мире - евреев. Нацисты уничтожали евреев только потому, что евреи были евреями. Их поступки, их взгляды, их жизненные установки вообще не имели никакого значения.
Итак, в Городок ворвалась война и пришли немцы. Я обратила внимание, что мои собеседники называют врагов немцы. Осознание простым человеком, что виной всему фашизм, который не имеет национальности, пришло позднее. Простые крестьяне видели: пришли немцы - именно они принесли горе, страдание на их землю, началась «русско-немецкая война» (Глафира Александровна К.). Жить стало очень страшно: «Страшно это пережить. Сейчас не верится, что такую войну пережили» (Владимир Макарович П.).
Я слышала и раньше о войне, о Холокосте, но рассказы свидетелей просто потрясли. Немцы, оккупировав белорусскую землю, создавали для евреев гетто, а иногда расправлялись с ними почти сразу.
«Я помню, накануне в субботу немцы сделали облаву, согнали всех евреев в одно место, а потом отправили их на еврейское кладбище и там расстреляли. Я перед этим пас рядом коров и видел, что на еврейском кладбище выкопали большую канаву, где-то полтора метра шириной, полтора метра глубиной и около сорока метров длиной. Мы, дети, туда лазили, смотрели. В воскресенье сидим, отец и я, за завтраком часов в 9 утра и слышим частые пулеметные выстрелы, мы жили метрах в четырехстах от этого места. Часа через два, когда выстрелы прекратились, я пошел на кладбище посмотреть. О, ужас! Где я в пятницу-субботу бегал, как трясина ходила земля. По-видимому, людей поставили у траншеи, расстреляли, кого замертво засыпали землей, кого полуживого - так, что много еще земли оставалось наверху. Земля ходила ходуном, там еще были живые люди, засыпали живьем...» - так описывает расправу с евреями в местечке Турец Николай Иванович В. Он был тогда ребенком, но подробности навсегда врезались в его память и сознание. Слова об этой трагедии даются ему тяжело, а я слушаю и не могу в это поверить.
Согласно опросам многочисленных свидетелей, собранным работниками Городокского краеведческого музея, в Городке произошло следующее. Летом-осенью 1941 года фашисты создали там гетто (в длину около 500 м, в ширину 100-150 м). Здесь были многочисленные жилые дома евреев. Эта территория была огорожена со всех сторон колючей проволокой. Вход был со стороны бывшей синагоги. Значительную часть взрослого населения возили в м. Красное (в 18 км от Городка), на строительство железной дороги.
Как складывались в условиях оккупации отношения между белорусами и еврейским населением, которое жестоко преследовалось немецкими властями? За помощь евреям можно было пострадать самому, тем не менее многие сочувствовали им и даже помогали, как могли. Вот что вспоминает Николай Иванович В.: «Отец открыл дверь в сенцы, а там на чердаке - еврей сосед. Говорит Иван, я побуду тут до вечера, а потом уйду. Он ведь понимал, что немцы наказывали и тех, кто давал приют евреям. Да где ж тут - сосед, мы ж люди, брали на себя ответственность. Вечером он ушел. Потом отец ушел набирать картошку из ямы. Открыл дверь, а там тоже - женщина-еврейка и двое детей. Она говорит: я уйду, - отец не стал и картошку брать».
Были и другие случаи. Об одном из них, волнуясь и переживая как бы все заново, рассказывает Глафира Александровна К., тетя Глаша: «Ловиц Мария ушла в партизаны. До войны она жила в Городке. Как-то она пришла из леса к соседям Луцким и попросила их принести ей из ее дома кое-какую одежду переодеться. Они говорят, подожди возле склепа, мы сейчас принесем, а сами привели немцев. Но у Марии как сердце чувствовало, она перебралась через забор возле сарая и ползла до речки, перебралась через речку. Это было 6 ноября. Потом она, мокрая, холодная, добралась в деревню Семерники и постучала в крайнюю хату. Там ее обогрели на печке, дали переодеться, и она ушла в лес. После войны она хотела отблагодарить этих людей, но не нашла». Этот случай - яркое свидетельство того, как по-разному ведут себя люди при одних и тех же обстоятельствах. Одни соседи предают, другие спасают. Нормальные человеческие отношения стали проявлением героизма.
В рассказах очевидцев есть факты как предательства, так и сочувствия, желания помочь евреям. Тетя Глаша вспоминает, что ее дедушка возил в гетто муку, продукты, а сама она носила молоко. «У меня такие хорошие соседи были, деточки, Сарочка маленькая, я ее так любила, всех убили, не дай Бог...» Но крестьяне боялись расправы, не все могли преодолеть страх, кроме того, были и просто непорядочные люди, и откровенные негодяи.
Свидетели из Городка рассказывают: «Сначала немцы у них брали ценности, столько-то золота собрать - они собирали золото, отдавали немцам; через какое-то время - опять задание дают» (Мария Иосифовна В.). «Больше всего на это шли полицаи. Было у евреев и золото, и серебро, и материалы, ну и полицаи, обещая сохранить жизнь, вымогали у них ценные вещи. Это был обман» (Николай Иванович В.). «Были и попытки бежать. Рассказывают, что в Городокском гетто было два подземных хода с улицы в сторону речки. Но пока эти ходы не обнаружены. Несколько человек пытались броситься в речку возле моста, когда их везли на казнь, но их тут же расстреляли. Одному удалось бежать, ему было лет 17. Когда он доехал до места казни, он прижался к борту машины и не вышел, а на обратном пути бежал… А старые люди, женщины и дети были по религиозному фанатично настроены, они считали, что это уже судьба такая, уже не откупиться, поэтому они покорно несли свою судьбу» (Николай Иванович В.). Но в документальной телепередаче, которую я смотрела этой осенью, одна уцелевшая узница гетто рассказывала: если кто-то убегал - расстреливали всю семью. Значит, не только религиозные мотивы, но и страх за судьбу близких удерживал тех, кто хотел бежать, в гетто.
И вот страшный финал этой трагедии в Городке. В 1942 году часть работоспособного еврейского населения из Городокского гетто вывезли в гетто в местечке Красное, а остальных уничтожили. Вот как рассказали местные жители об этом работникам Городокского музея: «Когда хватали евреев, вдоль гетто выстроились машины, крытые и открытые, пригнали из частей. Людей насильно сажали в машины и увозили за речку. Там было брошенное поместье и гумно. Лавникович И.П. рассказывал, что запрещалось смотреть со стороны, как они расправлялись, но он был подростком, пас поблизости коров и это видел. Он рассказывал, что по обе стороны гумна у дверей стояли эсэсовцы, они расстреливали в затылок из пистолета детей, женщин, стариков, кого намертво, кого ранили, заставляли крепких мужчин, стаскивать трупы в штабеля, в кучи, а потом, когда всех свезли, гумно облили бензином и подожгли. Несколько дней разносился смрад, дым по окрестным деревням, по Городку…»
Так была уничтожена вся еврейская община в местечке Городок. Это только крупинка еврейской трагедии, а сколько таких пожарищ, расстрелов, погромов прокатилось по всей Европе - в Белоруссии, на Украине, в Польше, Прибалтике.
В который раз я прослушиваю пленки с воспоминаниями очевидцев тех событий и размышляю. Довоенный Городок был достаточно благополучным, богатым местечком. Без всякой идеи интернационализма проживали рядом белорусы, поляки, евреи, преимущественно дружили, соседствовали, молились каждый в своем храме, были небольшие проблемы, но скорее люди были «своими», а если и «чужими», то находили взаимопонимание. Кому нужно было разрушить этот тихий мир, внести хаос, неразбериху, войну, а с ней - слезы, горе, смерть? Как всегда, в жизнь простых людей вмешались политики, им нужно было перекроить мир по-своему.
И вот война, жестокая, страшная. Одни люди убивали других. За что? Многие белорусы сочувствовали евреям, помогали, как могли, но, как и среди любого народа, были среди них и равнодушные, и непорядочные люди, которые ради спасения своей жизни могли сделать что угодно. Война высвечивала в человеке то, что в мирной жизни было незаметно, как самые лучшие качества, так и самые низменные.
Показателен следующий факт советской политики в послевоенные годы. В Городке 9 Мая каждый год проводят митинг в честь Дня Победы, где перечисляют поименно всех погибших в войну жителей Городокского сельсовета, с указанием места гибели. По свидетельству Николая Ивановича В., до 1965 года в этом списке отдельно указывалось - «заживо сожжено 900 евреев», потом эта фраза была опущена, по-видимому, по распоряжению партии. Когда я в мыслях возвращаюсь на место этой страшной трагедии, я думаю о том, что, возможно, пройдет еще немного времени, уйдут последние живые свидетели и исчезнут эти руины. Мне становится страшно, что люди могут забыть это, и я начинаю понимать, зачем нам нужна история.
Белорусы
Белорусы - это коренное население той территории, где я проводила исследование. Как же пережили белорусы приход немцев, как вели себя простые крестьяне в условиях «нового порядка»? Как выжили белорусы в эту войну?
Несмотря на то, что война уже почти два года шла совсем рядом, нападение немцев было неожиданным. Хорошо подготовленная и технически оснащенная армия наступала так быстро, что на третий день войны, в среду, немцы уже были в Городке. Даже мобилизацию провести не успели, поэтому в деревнях осталось много мужчин призывного возраста, многие из которых потом ушли в партизаны.
Немцы пришли в белорусские местечки и деревни как завоеватели, и первые их шаги по белорусской земле были обагрены кровью: «Если убьют у немцев одного солдата, то будет плохо. Деревня Ермаки недалеко от нас. По немецкой колонне кто-то выстрелил из леса. Немцы согнали в деревне 17 мужчин и расстреляли. Страшно было, страшно, хай его холера» ( Владимир Макарович П.).
Первыми подвергались расправе те, кто работал в органах советской власти - коммунисты, депутаты. «Убивали невинных людей, Дайновский был председателем сельсовета, Брись - секретарем, таких они ловили и расстреливали» (Владимир Макарович П.). Вот что об этих фактах рассказывает тетя Глаша: «Когда немцы зашли, они сразу их не схватили - наши люди их предали, немцы ж не знали, что они были депутатами. Дайновского и Брися расстреляли на замке, а депутатов на кладбище. Они сами копали могилы себе на кладбище. Ни один из этих людей не остался жив, ни один, все погибли. Все знали, кто донес». Это было не только в Городке, но и по всей Белоруссии: «Папа мой был депутатом сельского совета. Через месяц после начала войны шел карательный отряд, остановился в деревне Доры. Донес сосед, а как хорошо мы с этим соседом жили. Каратели выбрали так - три председателя сельского совета, депутаты, комсомольцы. Их в Дорах поместили в гумно и держали там... Нам хоронить не отдавали до тех пор, пока стоял карательный отряд. Они сами копали себе могилы. Всем были завязаны красной лентой глаза. Но наш папа, когда упал, был еще живой, потому что все лежали лицом кверху, а наш вниз, и рука подо лбом. Остальных узнавали по одежде, а нашего узнали по лицу...» (Анна Антоновна Г.).
Жертвами расправ становились не только те, кто работал в органах советской власти, но и их семьи: «В эту войну, где-то в 1942 году, немцы сожгли мою лучшую подругу Юзефу. Ночью, часов в 12, мы увидали зарево, брат мой посмотрел в окошко и сказал - Каптуронки горят, хотел бежать на помощь, но увидели (ночь была лунная, зима), что стоял большой обоз - это немцы с полицаями. В этой семье были три девочки и родители. Немцы с полицаями согнали еще с одной деревни пять человек, затолкали в этот дом, выстроили всех у стенки и расстреляли из автоматов, а потом натаскали соломы к дверям и подожгли. Когда стреляли, падали все, кто ранен был, кто убит. Один человек был не ранен, и когда стали задыхаться от дыма, поднялся и закричал: кто живой - спасайся. Он выбил окно и выскочил. Его догнали на дороге и убили. А из этой семьи, из которой моя подруга, родители сразу были убиты наповал, а две сестры, раненые, спрятались под елочками, а потом ушли на соседний хутор, когда обоз удалился, и все-таки они выжили, а моя подруга умерла. Полицаи видели, как они прятались, и искали их, один говорит: где-то они здесь, а второй говорит: да брось ты, - так девочки спаслись. Причина такой расправы - некоторое время их отец работал секретарем сельского совета» (Вера Александровна Б.).
Здесь следует пояснить, что территория, на которой жили в начале войны все свидетели событий, только в сентябре 1939 года была присоединена к Советскому Союзу, а до этого принадлежала Польше, то есть советская власть здесь просуществовала менее двух лет и не успела еще толком укорениться. И эти люди - депутаты, председатели колхозов, председатели и секретари сельских советов - не все были коммунистами, многие, по-видимому, не совсем понимали эту идеологию. Bот что говорит про своего отца Анна Антоновна: «Мой папа был депутатом сельского совета, никто больше. Может, он и был бы коммунистом, но тогда еще никто не принимал в партию, но когда пришла советская власть, панские дворы раздавали бедным, у которых и коровки не было, раздавали коровки, землю в присутствии депутата». Я думаю, что последние слова Анны Антоновны «раздавали коровки, землю в присутствии депутата» позволяют понять, почему сосед, «с которым хорошо жили», донес на ее отца. Видимо, были такие, кто не мог забыть переделов имущества.
Скорее всего, председателями сельских советов, депутатами выдвигали наиболее грамотных, активных, предприимчивых людей, возможно, некоторые из них хотели сделать карьеру.
На этих людей кто-то донес, их выдали местные, как говорит тетя Глаша: «Немцы не знали, кто кем был, свои предатели, свои убийцы». Отца Анны Антоновны также выдал сосед. Значит, среди местных белорусов были люди, которые сразу же решили расправиться с советской властью и теми, кто ее олицетворял. Возможно, это была личная зависть, злоба, а может, кто-то приветствовал приход немцев. В первую очередь это были вернувшиеся помещики, у которых всё отобрали.
В отношении председателей колхозов немцы вели себя более лояльно, видимо считая, что это хозяйственные органы. Возможно, немцы думали, что такие люди могут быть им полезны для организации снабжения продовольствием немецкой армии. В местечках немцы организовали небольшие военные гарнизоны и комендатуры, состоящие из солдат рейха и полиции, в которую набирали местных жителей. Мне рассказали об оккупационной жизни двух местечек - Городок и Турец.
В качестве наиболее «мирных» поступков немецких властей можно назвать желание организовать школы. «У нас в местечке Турец была хорошая кирпичная школа. Я пошел в школу в 1941 году - в оккупацию заставляли идти, раз жил здесь. Преподавали местные на белорусском языке, преподавали и немецкий язык, закон Божий. Наказывали, как в царской школе - били линейкой по ладони, в угол ставили на колени на горох. Все годы оккупации я ходил в школу. У меня остался учебник по белорусскому языку» (Николай Иванович В.).
Крестьяне должны были сдавать немецким властям зерно, молоко. В Городке было так: «Сдавали молоко, яйца, с коровы - 200 литров молока, точно не помню сколько, и если не сдал - палками били, это было» (Глафира Александровна К.). «В войну требовали сдавать молоко, яйца, зерно, не сдашь молоко - корову заберут. Была норма молока - 500 литров с коровы. Деньги за это не платили, палкой платили, мало сдаешь - почему не сдаешь? - палкой за это, много сдаешь - ты воду носишь, не молоко. Это первый год войны, а после начала партизанщины это дело прекратилось, они боялись партизан».
Несмотря на войну, людям надо было жить, кормить детей, поэтому держали хозяйство, сеяли хлеб, сажали огороды и, судя по воспоминаниям, не голодали: «Хозяйство держали, был конь, две коровы, свинья. Магазинов не было. Немцы дрожжи привозили. Самогон гнали» (Глафира Александровна К.). «Вечеринок, танцев не было, магазинов не было, только соль какую у перекупщиков-спекулянтов покупали» (Владимир Макарович П.). Передвигаться за пределы местечка можно было только по пропуску - аусвайсу .
Чем же занимались жители деревень в войну, кроме ведения своего подсобного хозяйства? Бабушка рассказывает о себе: «Всю войну нигде не училась. Читала очень много книг. Читала польских писателей на польском языке, иностранных писателей - американских, английских - на польском языке. Пасла гусей, корову и читала. Когда пришли Советы и разорили имение в Петровщине помещицы Корницкой, то все таскали, что хотели. Повыворачивали шкафы с книгами и кто-то их поразбросал. Юзик говорил, что на улице лежала гора книг, книги не нужны крестьянам. Юзик наносил много книг, а я их читала».
В маленьких деревнях, по свидетельству моих очевидцев, немцы бывали редко, наездами, а со второй половины войны вообще боялись появляться из-за партизан. «Немцы шли через деревню Пожарище. Как приходили в деревню, так только знали кричать «яйко» и «куры». Сильно они любили курятину и яйца и все ловили курей - немцы кричат, куры кричат» (Мария Иосифовна В.). «Немцы у нас бывали редко, боялись партизан, иногда днем заглядывали, курей ловили, очень ловко им откручивали головы. Я помню, посмотрела через окно - ловят курей, а немец винтовку наставил на меня, я спряталась. Искали нитки шерстяные, лук, брали что попадало под руки. Сестра вышла, зашла за ними в складик посмотреть и как-то недовольно им ответила - немец сразу ударил ее по лицу» (Вера Александровна Б.).
Некоторые мои собеседники вспоминают и хорошее про немцев, причем тетя Глаша подчеркивает, что это были фронтовики, которые приезжали на отдых в Городок. Еще вспоминают врачей: «Я заболела, Наташа маленькая (дочь. - примеч. автора), годик ей где-то, лежит на полу и плачет, жалко ее было, а сама не поднимусь. Врачей наших не было, решили позвать немца. Хороший был врач, с переводчиком приходил. Приходил вечером, то конфет принесет, то сахар. Несколько раз приходил. Лечил, уколы вводил. Гроши ему не платили, вылечил меня, было воспаление легких» (Мария Ивановна П.).
Тетя Глаша и остальные белорусские крестьяне не знали основных нацистских идей. Они судили о немцах по их поступкам, но не знали о том, какая участь их ожидает в случае победы Германии. «В соответствии с планом «Ост» и относящимися к нему документами гитлеровцы предусматривали насильственное переселение из западной части СССР, из Польши и некоторых районов Чехословакии около 51 млн человек, которых следовало расселить в Западной Сибири, на Северном Кавказе и даже в Южной Америке. На место переселенных таким образом народов Восточной Европы должны были прибыть немецкие колонисты - общей численностью до 10 млн человек». «Колонисты должны были не только экономически освоить эти территории, но и ускорить процесс онемечивания оставшейся части коренного населения. Выполнению последней задачи должно было содействовать уничтожение местной интеллигенции и культуры коренного населения»[2].
Практически все мои собеседники вспоминают страшный «хапун», когда молодежь угоняли в Германию. «...Ехали хватать брать - в Германию - хапун называли тогда, хапун-хапун идет, и все прятались, все в кусты бежали. Мама сразу узел собирала, и мы бежали прятались на берег речки» (Мария Иосифовна В.). «Хапун был и в Городке, и меня хотели забрать, но был старшина Подобед из Вильнюса, он меня с воза, с саней, за шиворот стащил» (Глафира Александровна К.).
По воспоминаниям очевидцев, первое оккупационное полугодие было наиболее спокойным из всего военного времени. «В то время мне было все равно, кто был: или эти, или те. Если они ничего плохого не делали, мы на них ничего не имели. Но когда они стали бить людей, жечь деревни, тогда было совсем другое дело, тогда ненависть пошла» (Глафира Александровна К.).
Продолжение следом.