Петр I и колодники. Часть 3.
Рогервикская каторга.
Рис. 9 Останки петровского маяка в Палдиски (Рогервик)
Хотя Рогервик и его каторга находились в Эстляндии, и довольно далеко от Петербурга, но и порт, и каторга были основаны самим Петром, порядки там установились его образца, использовался опыт построения Кроншлота и Кронштадта, и потому сведения об этой каторге могут пригодиться далее, при обобщении материала.
Для начала используем материал Л. Мацеевич из городской газеты Палдиски http://www.paldiski.ee/public/paldiski_ajalugu_rus.pdf
Решение строить военный порт в Рогервике (ныне Палдиски, Эстония) и устроить военную базу флота в Рогервикской бухте, принятое еще за несколько лет до того, в 1715 году, не было слишком счастливым: Рогервикская бухта, по мнению капитан-поручика Гослера, обследовавшего в 1711 году по поручению Петра побережье Финского и Рижского заливов, была не очень пригодна для гавани «...потому что в ней нельзя устроить по причине ширины бухты крепости, и флот поэтому не будет иметь никакой защиты от неприятеля со стороны моря...»
Но все же Петр решил построить Адмиралтейство, верфь и город. Намечалось нечто вроде второго издания Петербурга.
Для защиты залива от северных ветров было решено сделать мол от середины острова Малый Рооге до материка с проходом для кораблей (три версты расстояния между материком и островом), мол между островами Малый Рооге и Большой Рооге, и сделать непроходим западное направление . Петр уверился в планируемой работе, вероятно, потому что она была начата уже шведами, которые насыпали каменный мол..
В 1721 году Петр I сам составил проект и чертеж защитного мола. Инженер-полковник Иоганн Людвиг Люберас, проведший для Петра промеры и иные предварительные разыскания, был назначен начальником строительства. Намечалась огромная работа.
Уже в этом году для подготовительных работ из Финляндского корпуса прибыли 500 человек; из дивизии генерала князя Репнина - 600 полковых и тележных лошадей, а из Ревеля - несколько сотен арестантов и один батальон солдат. 27 октября 1722 Петр I решил издал Указ: "Раскольников нижегородских, направляемых в Сибирь, возвратить в Роогевик...". Тем самым там был создан очередной каторжный лагерь ( по Петру "Роогевикская каторга").
Рис. 10 Крепость и бухта Рогервик
В последующие несколько лет тут работало примерно по 2500 человек ежегодно (солдат присылали для строительства), но, кажется, каторжников не включали в это число, они считались отделно, хотя и составляли заметную часть строительства - до 1000 человек вначале, 2000 человек уже к 1725 году, когда, как мы помним, пришел указ об амнистии.
Любопытно отметить, что на 1722 год пришлось новое гонение на бородачей, и, кажется, вполне целенаправленное. Костомаров: «В 1722 году опять повторилось преследование бород. Все бородачи должны были носить особый зипун, со стоячим клееным козырем, или однорядку с лежачим ожерельем. Раскольники, для отличия от обыкновенных бородачей, должны были носить козырь красный. За бороду следовало платить 50 рублей. Если кто придет в судебное место с бородою, не в указном платье, от того не принимали челобитных и тотчас с него взимался штраф 50 рублей, хотя бы он уже заплатил прежнюю годовую плату. Всякий, увидавши бородача не в указном платье, мог задержать его и вести к коменданту или воеводе для взятия с него штрафа, из которого половина давалась приводившему бородача. Только пашенные крестьяне не преследовались за бороды, когда не занимались постоянно промыслами. Если бородачу нечем было заплатить штраф, виновного ссылали на работу в Рогервик (Балтийский порт), а сибиряков на сибирские заводы, но сосланный отпускался на свободу, как скоро давал подписку, что обреет бороду и вперед не будет носить ее. Некоторые, с намерением избегнуть пени, назначенной за ношение бороды, подрезывали себе бороды, но не обривали совершенно (указ 12го июня 1722 года). Однако этою уловкою не провели государя. Таких велено считать за бородачей и одеваться им в указное платье, а караульным урядникам и солдатам приказывалось ловить их и представлять начальству в губернии и провинции; фискалам велено наблюдать за ними. В июне 1723 года оказалось множество бородачей из купеческого и мещанского звания, сидевших под караулом, потому что по бедности они не могли заплатить требуемого штрафа. Царь велел им всем выбрить бороды и освободить на поруки. В 1724 году, для отличия бородачей, придумали обязать их носить медные знаки, а женам опашни и шапки со старинными рогами».
Налицо простое, но действенное наполнение каторги неимущими, но упрямыми раскольниками, причем по царскому умыслу, целнаправленное. Однако, в 1723 году кандидатов в каторжники, получается, стало слишком много.
В 1725 году арестанты с такого рода "преступлениями" должны были освободиться. Потому в 1726 году после смерти Петра строительство застопорилось - и не только из-за недостатка средств, но также из-за уменьшения числа каторжников, В Рогервика по докладу Любертаса 1726 года было всего-то 450 человек заключенных, потом 150 из них осправили в Нерчинск.
По оценке, которая возникает из этих цифр, даже на такой суровой каторге, как Рогервик, за тяжелые преступления заключалось в те времена около 25%, остальные были ссылаемы за смешные преступления. Вспомним, к примеру, еще указ Петра 1715 года о борьбе с подкованными сапогами ради сохранности петербургских деревянных тротуаров - «купеческие люди, которые скобы и гвозди держать будут, сосланы будут на каторгу, а имение их взято будет…»
Работа каторжников в Рогервике была тяжелейшей - собирались клети-ряжи с камнем и сбрасывались в море, по примеру строительства Кроншлота. Но при выходе на глубины 15 м строители столкнулись с тем, что штормовые волны быстро уничтожали каторжный труд. План Петра был слишкм оптимистичен: работа была огромной и не тогдашним возможностям. Работа на ветру, а то и в воде была суровой, условия содержания каьторжников тяжелыми, смертность высокой. Позже, при Елизавете Петровне, когда строительство возобновилось, к 1 января 1753 года в Рогервике находилось 1617 человек, за год было прислано за 642; а умерло 428; в 1754 год прислано 392, умерло в течение года 579. То есть за год умирало от четверти до трети заключенных. Известный мемуарист Андрей Тимофеевич Болотов, недолго служивший в Рогервике (в 1755), оставил его «портрет»: «Стояние в Рогервике было гораздо хуже, нежели при Ревеле, и никакой полк охотно туда не хаживал, ибо никому не хотелось иметь дело с одними каторжными, которые там, в тогдашнее время в великом множестве содержались».
«Таким образом, отправились мы стеречь и караулить каторжных, и принуждены были там промучиться с целый почти месяц. По счастию, досталось мне при всем карауле править адъютантскую должность, которая была хотя и довольно трудна, однако выгоднее всех прочих. По крайней мере не был я принужден водить каторжных всякий день на мулю, и зябнуть там под дождем, снегом и ветром, ибо тогда осень была наиглубочайшая и время самое дурное но жил все в тепле и в караульне на гауптвахте».
«Впрочем, как мы пробыли тут целый почти месяц, то имел я случай узнать Рогервик в подробности. Он составлял всю мою бытность изрядное местечко, имеющее в себе несколько сот домов и одну церковь. По большей части жили в нем промышленники, ставящие каторжным потребные к содержанию их припасы. Звание свое получил он от острова Рогера, лежащего на море против самого сего места, а Виком называется тот уезд или берег, где оный был построен. Построению оного и содержанию каторжных в сем месте было известное и великое намерение императора Петра Великого, чтоб построить тут гавань, а со временем на острове Рогере город. И подлинно, если б намерение сие могло б совершиться, то была бы тут гавань, не имеющая себе почти подобной. Но жаль, что непреоборимые препятствия делали тому помешательство, и не подавали надежды, чтоб когда-нибудь могла она быть сделана. Работа каторжных состояла в ломании в тутошнем каменистом береге камней, в ношении их на море и кидании в воду, дабы сделать от берега до острова каменную широкую плотину, которую они назвали "мулею". Но сего-то самого сделать было и не можно, ибо как скоро от берега поудалились, то пришла не только превеликая и более нежели на 30 сажен простирающаяся глубина, но и дно морское было так гладко и каменисто, что не можно было никак утвердить основания. Не успеет подняться большая буря, как в один час разрушит и снесет все то, что лет в пять накидано было. Уже были опускаемы тарасы и деланы разные другие выдумки, но ничто не помогало, но все остановилось в одной поре. Совсем тем сделано было уже тогда сей "мули" более двухсот сажен.
Каторжных водили на работу окруженных со всех сторон беспрерывным рядом солдат с заряженными ружьями. А чтоб они во время работы не ушли, то из того же камня сделана при начале мули маленькая, но не отделанная еще крепостца, в которую впустив расстанавливаются кругом по валу очень часто часовые, а в нужных местах бекеты и команды. И сии то бедные люди мучатся еще более нежели каторжные. Те по крайней мере работая во время стужи тем греются, а сии должны стоять на ветре, дожде, снеге и морозе, без всякой защиты и одним своим плащом прикрыту быть, а сверх того ежеминутно опасаться, чтоб не ушел кто из злодеев.
Собственное жилище их построено в самом местечке и состоит в превеликом и толстом остроге, посреди которого построена превеликая и огромная связь, разделенная внутри на разные казармы или светлицы. Сии набиты были полны сими злодеями, которых в мою бытность было около тысячи; некоторые жили внизу на нарах нижних или верхних, но большая часть спала на привешенных к потолку койках. Честное или злодейское сие собрание состоит из людей всякого рода, звания и чина. Были тут знатные, были дворяне, были купцы, мастеровые, духовные и всякого рода подлость, почему нет такого художества и рукомесла, которого бы тут наилучших мастеров не было и которое бы не отправлялось. Большая часть из них рукоделиями своими питаются и наживают великие деньги, а не менее того наживались и богатились определенные к ним командиры. Впрочем, кроме русских были тут люди и других народов, быль французы, немцы, татары, черемисы и тому подобные. Те, которые имел более достатка, пользовались и тут некоторыми множайшими пред другими выгодами: они имели на нарах собственные свои отгородки и изрядные каморочки, и по благосклонности командиров не хаживали никогда на работу. ... Все без изъятия они закованы в кандалах, по примеру прочих, и многие имеют двойные и тройные железа, для безопасности чтоб не могли уйтить с работы.
Смотрение и караул за ними бывает наистрожайшими, но инако с сими злодеями и обойтится не можно. Выдумки, хитрости и пронырства их так велики, что на все строгости несмотря находят они средства уходить как из острога, так и во время работы и чрез то приводить караульных в несчастье. Почему стояние тут на карауле соединено с чрезвычайною опасностию, И редкий месяц проходит без проказы. Однако мы свой месяц отстояли благополучно и ничего худого не воспоследовало».
Одна из проказ постигла и Болотова- когда он продил переклички (упоминая, как много было среди каторжников украинцев), сверху на него кидали вшей, и в таком числе, что он избавиться от них было нельзя. Болотов «поймал одного бездельника, мечущего на меня вши, и велел дать ему за то слишком более ста ударов, ибо бить их состояло в моей власти».
В воспоминаниях императрицы Екатерины II есть ее непосредственные впечатления от поездки в Рогервик в свите императрицы Елизаветы Петровны в 1756 году: «Почва этого местечка каменистая, покрытая густым слоем мелкого булыжника такого свойства, что если постоишь немного на одном месте, то ноги начинают увязать, и мелкий булыжник покроет ноги. Мы стояли здесь лагерем и должны были ходить из палатки в палатку и к себе по такому грунту в течение нескольких дней; у меня ноги болели потом целых четыре месяца. Каторжники, работавшие на моле, носили деревянные башмаки, и те не выдерживали больше восьмидесяти дней».
Итак, их этого материала можно извлечь весьма полезные оценки - примерная годовая смертность на каторге XVIII века была 25-35%, более 75% сидело за пустяки, в общем-то.