9. Матмех ЛГУ, 1960 - 1965, продолжение
Да, чтение, в которое я погрузилась...
В моей детской начитанности имелись большие пробелы. Просто не было в Пятигорске некоторых книг. В частности, с поэзией ХХ века дело обстояло совсем неважно - сугубо советская меня за малыми исключениями и не интересовала особенно, ни тогда, ни потом, но вот и Серебряного века я практически не знала - не считать же тоненькую бордовую Ахматову 58 года да хороший военного времени сборник, где было одно, не лучшее стихотворение Андрея Белого и "Двенадцать" Блока, а остальное - Багрицкий и пр. (Ну и еще кое-что имелось , например, есенинский сборник 1946 года. Приходилось не раз читать , что Есенин был якобы "запрещен" - оно конечно, на тогдашнюю Россию тираж сборника 57 000 надо считать крохотным, практически нулевым).
И вот хлынула на меня лавина...
В этом же, 60-м году начал выходить восьмитомник Блока, на который удалось подписаться. В этом же сентябре сосед по квартире...
Очень смешной была эта квартира на Седьмой линии, где папа снял мне угол. Коммуналка состояла из трех небольших комнат, в двух жило по одинокой старушке, а в третьей семья: мать, отец и взрослый молодой сын Толя. Все были евреи, все между собой давным-давно страстно переругались и мне, как свежему человеку, друг на друга слезно жаловались. Славные в целом были люди.
Так вот этот мальчик Толя в один из первых же дней таинственно поманил меня в свою комнату. Они там жили втроем метрах на пятнадцати, для книжного шкафа места не было - и он выдвинул из-под кровати деревянный сундучок, доверху набитый книгами - стихами в основном, которые, оглядываясь, стал мне показывать. "Говорят, что скоро напечатают Цветаеву", - прошептал он.
Я слышала это имя в первый раз! (Сентябрь, 1960).
И действительно - года не прошло, как вышли "Тарусские страницы". И в них - несколько десятков стихотворений Цветаевой! "Каким наитием, какими истинами, о чем шумите вы, разливы лиственные? Какой неистовой Сивиллы таинствами, о чем шумите вы, о чем беспамятствуете?" - я читала это в студенческой публичке на Фонтанке, не помня себя от счастья, и тут же переписывала неловким почерком в свою тетрадку. Могла бы и не переписывать: все сразу запоминалось наизусть.
И примерно тогда же другой мальчик, поздней ночью провожая меня пешком через весь город, с Заозерной улицы на Васильевский, в Гавань - на втором курсе я уже жила в общежитии - прочел мне "Капитанов" Гумилева. "Или, бунт на борту обнаружив, из-за пояса рвет пистолет, так, что сыплется золото с кружев, с розоватых брабантских манжет"...
И тогда же произошло совсем уж невероятное чудо - на столе в вестибюле матмеха, под висящим телефоном и рядом с доской, на которой студенты писали друг для друга объявления, какая-то разиня забыла величайшую редкость, "апельсинового" Мандельштама, сборник 1928 года. Я схватила эту чужую книгу не помня себя, прижала к груди, утащила домой. На следующий день на доске появилось жалостнейшая слезная просьба к нашедшему: верните!!! И я с благодарностью немедленно вернула - за прошедшую ночь всю книгу успела переписать.
Ну и так далее, одно за другим и все больше, все больше, катилась лавина.
По чину мне на площадь Островского, в большую публичку как бы не полагалось, та предназначалась для людей с дипломами. Но очень скоро выяснилось, что попасть туда проще простого: надо просто в своей студенческой заказать книгу, которая из основного фонда не выносится - и заказавший получает приглашение в святая святых. В первую же неделю, слегка на Фонтанке оглядевшись, я заказала Библию, которую никогда до этого не держала в руках. И вот я уже на пл. Островского, сижу в маленьком зале русского фонда, держу, волнуясь, тяжелую, толстую Книгу, и читаю "В начале сотворил Бог небо и землю..." Эх, нынешним не понять.
А можно пойти в журнальный зал, и тебе дадут все, что захочешь - хочешь "Журнал журналов", а хочешь - "Аполлон" и "Золотое руно".... А можно заказать любой из сборников Гумилева и не успокоиться, пока все не перепишешь... А вот и до Кузмина доходит очередь....
А кроме публички, были ведь еще и букинистические магазины на Литейном... Скажем, десятитомный Достоевский 50-х годов у нас дома имелся и был весь давно прочитан, но там "Дневника писателя" не было (или был только за 76 год, не помню) - а вот вам, пожалуйста, два дореволюционных тома, вполне недорого - хватай и уноси домой. И много еще чего там я находила вожделенного. Новых-то книг, "дефицита", там не было, но из старых попадались настоящие сокровища. А еще ведь и английские в "академкниге"...
Годы счастья... Но и дальше было не хуже.
А про собственно матмех-то когда? Все в свой срок, в порядке важности. Да скорей бы до Петрова дойти.
В моей детской начитанности имелись большие пробелы. Просто не было в Пятигорске некоторых книг. В частности, с поэзией ХХ века дело обстояло совсем неважно - сугубо советская меня за малыми исключениями и не интересовала особенно, ни тогда, ни потом, но вот и Серебряного века я практически не знала - не считать же тоненькую бордовую Ахматову 58 года да хороший военного времени сборник, где было одно, не лучшее стихотворение Андрея Белого и "Двенадцать" Блока, а остальное - Багрицкий и пр. (Ну и еще кое-что имелось , например, есенинский сборник 1946 года. Приходилось не раз читать , что Есенин был якобы "запрещен" - оно конечно, на тогдашнюю Россию тираж сборника 57 000 надо считать крохотным, практически нулевым).
И вот хлынула на меня лавина...
В этом же, 60-м году начал выходить восьмитомник Блока, на который удалось подписаться. В этом же сентябре сосед по квартире...
Очень смешной была эта квартира на Седьмой линии, где папа снял мне угол. Коммуналка состояла из трех небольших комнат, в двух жило по одинокой старушке, а в третьей семья: мать, отец и взрослый молодой сын Толя. Все были евреи, все между собой давным-давно страстно переругались и мне, как свежему человеку, друг на друга слезно жаловались. Славные в целом были люди.
Так вот этот мальчик Толя в один из первых же дней таинственно поманил меня в свою комнату. Они там жили втроем метрах на пятнадцати, для книжного шкафа места не было - и он выдвинул из-под кровати деревянный сундучок, доверху набитый книгами - стихами в основном, которые, оглядываясь, стал мне показывать. "Говорят, что скоро напечатают Цветаеву", - прошептал он.
Я слышала это имя в первый раз! (Сентябрь, 1960).
И действительно - года не прошло, как вышли "Тарусские страницы". И в них - несколько десятков стихотворений Цветаевой! "Каким наитием, какими истинами, о чем шумите вы, разливы лиственные? Какой неистовой Сивиллы таинствами, о чем шумите вы, о чем беспамятствуете?" - я читала это в студенческой публичке на Фонтанке, не помня себя от счастья, и тут же переписывала неловким почерком в свою тетрадку. Могла бы и не переписывать: все сразу запоминалось наизусть.
И примерно тогда же другой мальчик, поздней ночью провожая меня пешком через весь город, с Заозерной улицы на Васильевский, в Гавань - на втором курсе я уже жила в общежитии - прочел мне "Капитанов" Гумилева. "Или, бунт на борту обнаружив, из-за пояса рвет пистолет, так, что сыплется золото с кружев, с розоватых брабантских манжет"...
И тогда же произошло совсем уж невероятное чудо - на столе в вестибюле матмеха, под висящим телефоном и рядом с доской, на которой студенты писали друг для друга объявления, какая-то разиня забыла величайшую редкость, "апельсинового" Мандельштама, сборник 1928 года. Я схватила эту чужую книгу не помня себя, прижала к груди, утащила домой. На следующий день на доске появилось жалостнейшая слезная просьба к нашедшему: верните!!! И я с благодарностью немедленно вернула - за прошедшую ночь всю книгу успела переписать.
Ну и так далее, одно за другим и все больше, все больше, катилась лавина.
По чину мне на площадь Островского, в большую публичку как бы не полагалось, та предназначалась для людей с дипломами. Но очень скоро выяснилось, что попасть туда проще простого: надо просто в своей студенческой заказать книгу, которая из основного фонда не выносится - и заказавший получает приглашение в святая святых. В первую же неделю, слегка на Фонтанке оглядевшись, я заказала Библию, которую никогда до этого не держала в руках. И вот я уже на пл. Островского, сижу в маленьком зале русского фонда, держу, волнуясь, тяжелую, толстую Книгу, и читаю "В начале сотворил Бог небо и землю..." Эх, нынешним не понять.
А можно пойти в журнальный зал, и тебе дадут все, что захочешь - хочешь "Журнал журналов", а хочешь - "Аполлон" и "Золотое руно".... А можно заказать любой из сборников Гумилева и не успокоиться, пока все не перепишешь... А вот и до Кузмина доходит очередь....
А кроме публички, были ведь еще и букинистические магазины на Литейном... Скажем, десятитомный Достоевский 50-х годов у нас дома имелся и был весь давно прочитан, но там "Дневника писателя" не было (или был только за 76 год, не помню) - а вот вам, пожалуйста, два дореволюционных тома, вполне недорого - хватай и уноси домой. И много еще чего там я находила вожделенного. Новых-то книг, "дефицита", там не было, но из старых попадались настоящие сокровища. А еще ведь и английские в "академкниге"...
Годы счастья... Но и дальше было не хуже.
А про собственно матмех-то когда? Все в свой срок, в порядке важности. Да скорей бы до Петрова дойти.