Щит и меч Персея (размышления о субстанциальном единстве материального и идеального)
Щит и меч Персея
(размышление о субстанциальном единстве
материального и идеального)
В поисках чувственно-смысловой модели соотношения идеального и материального, попробуем обратиться к мифологии, а именно - к тому моменту из повествования о Персее, когда тот разыскивает и убивает страшное чудовище горгону Медузу. Горгон, согласно древнегреческому мифу, было три. Они были сестрами, две из которых были бессмертными, а одна, по имени Медуза, была смертна. Однако, самое сложное в борьбе с таким, пусть даже и смертным, чудовищем состояло в том, что любой, умышленно или нечаянно взглянувший на горгону, сразу превращался в камень.
Но, оказывается, угроза окаменеть поджидала только того, кто увидит горгону, так сказать, «в натуре», то есть увидит вполне материальную горгону, а вот ее зеркальное отражение, идеально представляющее чудовище, было вполне безвредно. Знанием этого обстоятельства и воспользовался Персей и, получив отражение Медузы в своем зеркально отполированном щите, мечом отрубил ей голову, на которой вместо волос извивались и шипели ядовитые змеи.
Таков в кратком пересказе фрагмент одной из древнегреческих мифологических историй, в основе которых, как полагал Я.Э.Голосовкер, лежала специфическая логика - логика желаний древнего человека.
Думается, логика желаний «в снятом виде» присутствует и в современной логике. По крайней мере, автор данной статьи страстно желает быть убедительным в доказательстве факта «всюдной» (термин В.И.Вернадского) насыщенности нашего мира идеальным. Ведь это же нелогично, упрекал Э.В.Ильенкова М.А.Лифшиц, что все категории, и в том числе и категории «абстрактное» и «конкретное», имеют универсальный характер, а вот «идеальное», в отличие от своей диалектической противоположности «материальное», почему-то должно и может пребывать только в социальной форме бытия.
Попробуем и мы включиться в этот спор на стороне Михаила Александровича Лифшица, но - с иным подходом к проблеме и иными аргументами.
Итак, мы только что зеркальное отражение назвали «идеально представляющим». На первый взгляд, слово «идеальное» мы употребляем совершенно в разных смыслах. Богиня Афина снабдила Персея идеально отполированным медным щитом, в котором совершенно идеально, то есть очень чётко, отражался окружающий героя мир. А если бы отражался не очень чётко, или даже совсем плохо? От этого ведь отражение не перестало бы быть идеальным? Теперь уже идеальным в другом смысле: то, что видел в своем щите герой, идеально, а не материально; в нём нет второй Медузы, там - только отраженные от неё, а потом - от щита-зеркала, лучи света. И вот эти лучи света, будучи вполне материальными, условно, идеально представляют собой это реально существующее чудовище. Трудно, конечно, о персонажах мифа говорить, что они реально существуют, но отвлечемся от этого обстоятельства.
Главное в другом: мы употребили слово «идеальное» в двух значениях а) идеальное как высшая степень совершенства чего-либо и б) идеальное как нечто противостоящее материальному, как нечто нематериальное. Что нам делать с двумя значениями одного и того же слова: попытаться как-то связать их между собой или же развести в разные стороны как не имеющие никакого отношения друг к другу? Зафиксируем пока эту проблему и вернемся к ней позже.
Теперь обозначим другую, не менее важную проблему. Зададимся вопросом: а если бы не было Персея как зрителя, воспринимающего в щите отражение Медузы, и не было бы вообще никакого иного зрителя, что тогда? Отражение перестало бы быть идеальным? Если это так, то вовсе не в щите-зеркале существует отражение Медузы, а в сознании героя? Причем, увидеть в щите отражение Медузы - это момент гораздо более сложного процесса идеализации: в сознании Персея еще до встречи с Медузой уже существовало ее отражение - в качестве предвидимого, ожидаемого. И ведь именно это помогло успешно спланировать победоносное использование зеркального отражения Медузы для реального ее отражения как неприятеля. Действительно, без такого, опережающего, идеального отражения не случилось бы и материального отражения, в данном случае, реального уничтожения, противника.
Итак, идеальное отражение Медузы, соединенное с опережающим идеальным отражением ожидаемого и происходящего события - в сознании Персея, помогло ему совершить вполне материальное отражение возможности вредоносного воздействия на него со стороны чудовища. Отражение идеальное обеспечило отражение материальное. Впрочем, как и наоборот: вполне материальные лучи, материальное оптическое явление вызвало появление в зеркале и в сознании Персея - идеального двойника горгоны Медузы.
Проблема заключается в следующем: только ли человек с помощью своих чувств и мышления делает вполне материальный процесс отражения отражением идеальным? И тогда в зеркале, в которое никто не глядит, никакого идеального отражения нет? Попробуем в дальнейшем поразмышлять и над этой принципиально важной проблемой.
Дополнительно заметим, что нарисованная выше картина отношения материального и идеального остается пока все равно еще не полной, огрубленной. Мы как бы забыли еще об одном важном моменте всей этой истории. Имеется в виду факт определенной несамостоятельности решений и поступков Персея - сына женщины Данаи и бога Зевса: ведь ему как «папину сыночку» помогали и боги, и нимфы. Зеркальный щит Персею подарила Афина, а острый и крепкий меч - Гермес, который к тому же в нужный момент оказался тут как тут, рядом с героем, чтобы подсказать ему, какая из трех спящих на скале горгон - Медуза. И хотя не совсем понятно, кто был автором самого замысла с этим щитом-зеркалом, понятно, что в формировании идеального образа ожидаемой встречи с горгонами присутствует некое могучее влияние, некий взгляд как бы со стороны и свыше.
Вернемся, однако, к выявленным выше проблемам, с тем, чтобы попробовать постепенно решить их в процессе восхождения нашей мысли от абстрактного к конкретному. Но что здесь следует назвать абстрактным, и что - конкретным? Иными словами, с чего начать?
Понятие «абстрактное» в философской литературе употребляется в двояком смысле: для обозначения чего-либо неразвитого или одностороннего и для обозначения какого-либо абстрактно-общего признака, то есть определенного сходства некоторого множества вещей или явлений. Автор статьи убежден в том, что не следует категорически противопоставлять друг другу два этих понимания и две реальных формы проявления абстрактного. В чем-то они тождественны. Диалектически, конечно. И действительно, поскольку любое развитие есть развертывание, реализация сущности развивающейся системы, то любая система в процессе ее развития остается, тем не менее, самой собой, то есть сохраняет свою сущность в принципиальных ее моментах неизменной. И поэтому высшие этапы развития содержат в качестве видоизмененного, и в то же время, - неизменного, нечто, присущее уже самым низшим этапам этого развития.
Нам представляется, что, в аспекте рассматриваемой нами проблемы, таким, одновременно и абстрактно-общим, и конкретно-всеобщим, является как раз феномен отражения, понимаемого как процесс и результат взаимодействия любой вещи с окружающими ее вещами и миром в целом на основе единства в феномене отражения двух его форм - отражения идеального и отражения материального, отражения-отпечатка и отражения-отбрасывания. Недаром одно из значений отражения в разговорном языке это - «отражение неприятеля» или «отражение опасности». Попутно заметим, что отражение нападения или опасности (угрозы) вовсе не обязательно осуществляется в форме бескомпромиссной борьбы за выживание: то и дело оно проявляет себя и отражением-согласованием, приспособлением, компромиссом, синтезом. Знаменательно, что М.Хайдеггер в результате герменевтического анализа известного (и единственно дошедшего до нас) фрагмента из сочинений Анаксимандра доказывает, что вещь не просто бесчинствует по отношению к другим вещам (и за это, в конечном счете, наказывается апейроном), а оказывает этим вещам «чин и угоду».
Итак, мы утверждаем, что некое подобие ситуации с щитом и мечом Персея имеется уже на самых низших «этажах» эволюции отражения, этого универсального свойства Бытия. Мы имеем в виду наличие - всегда и всюду - соотношения материального и идеального как неотделимых друг от друга форм отражения, а, значит, и форм бытия. Именно таким образом интерпретируем мы спинозовское учение об атрибутивном проявлении материального и идеального в системе субстанции (Природы или Бога).
Природное единство материального и идеального выявляется в любом научном исследовании. Предположим, делается вывод о том, что некое озеро образовалось в метеоритном кратере. Почему именно в метеоритном кратере, а не, скажем, в карстовом или вулканическом? А потому, что в горных породах, выстилающих берега и дно этого озера, были найдены минералы коэсит и стишовит. Это - разновидности кремнезема, плотность которых гораздо больше, чем у обычного кварца. Эти минералы образуются из кварца, попадающего в условия огромных температур и давлений, которые в природе существуют либо на больших глубинах (коэсит уже встречается в так называемых кимберлитовых трубках, а вот стишовит - нет, для его образования нужны еще большие глубины), либо могут возникнуть при столкновении с поверхностью земли крупного метеорита. Таким образом, если они встречаются вместе, то это говорит ученому о том, что вода озера заполнила в свое время кратер именно метеоритного происхождения.
Мы утверждаем, что данные минералы, а, значит, и данное озеро содержат в себе не только материальное, но и идеальное отражение упавшего на землю метеорита. Материалист не согласится с таким утверждением, оно покажется ему нелепым, поскольку и кратер, и минералы вполне материальны. Не проще ли предположить, что в идеальной форме все подробности этого падения и сам метеорит содержатся только в голове ученого, выяснившего происхождение данного озера. Более глубоко мыслящие материалисты отметят, что голова ученого не может рассматриваться изолировано от культуры и человеческой деятельности. И это, с их точки зрения, означает, что пресловутый метеорит идеально возник и до сих пор пребывает - в процессе и результате умственного труда ученых, идеально двигавшихся по выясненной ими логике падения метеорита и логике образования названных выше минералов.
Рассмотрение идеального в качестве идеальной формы человеческого труда правильно, но не полно, так как речь в таком случае идет только о социальной форме проявления идеального. Универсальное же содержание этого важнейшего атрибута природы, или Бога, как именовал универсум Спиноза, должно объединять собою все формы движения бытия.
Идеальный смысл материально перестроившихся в кристалле кварца атомов кремния и кислорода состоит в том, что эта их перестройка (сильное уплотнение) вызвана именно воздействием на этот кристалл огромных, чудовищных температуры и давления. Таким образом, в материальном отражении в структуре кристалла кварца глубинной и (или) взрывной физико-химической среды незримо, идеально присутствует своя, физико-химическая, «горгона Медуза».
Могут сказать, где же тут сходство? Ведь отражение Медузы-то в щите, зримо для Персея? Да, зримо, но такая «зримость» условна и производна, и обладанию ею человек долго обучается, так как реально зеркало отражает только более яркие и менее яркие лучи, в которых ни животное, ни младенец ничего определенного не увидят. Точно такой же «зримости», то есть умению видеть невидимое, долго учится и кристаллограф или геолог в случае с коэситом и стишовитом. Да и любой другой профессионал учится умению видеть невидимое в своем предмете. Более того, вообще любое умение видеть - это результат обучения: ведь ребенок при рождении «видит» только световые отпечатки на сетчатке своих глаз, да при этом еще расположенные в пространственно перевернутом, по отношению к реальным световым сигналам, виде. И вот в этих световых отпечатках идеально присутствуют все чувственно-воспринимаемые предметы окружающего мира.
Подобным же образом, только не осознавая и не чувствуя этого, являют себя в мире и любые атомы, молекулы, минералы, то есть вещи неживой природы: они есть воплощение, материализация идеально присутствующих в них бесконечного количества воздействий, окружающих их других вещей. Поэтому любое единичное материальное тело является в то же время символическим, идеальным представителем всего Универсума. Оно постоянно, самим фактом своего существования, отражает в себе весь Мир. Оно представляет собою весь мир.
Эту двойственность вещей Лейбниц и выразил в своей «Монадологии»: любая вещь и материальна, и в то же время обладает своеобразной душой, монадой, которая есть невидимая способность отражать в себе и собою весь Мир. В терминологии Лейбница, монады суть зеркала Вселенной. Все они подобны щитам Персея, которые отражают в себе (и что важнее всего, - для себя) всю окружающую их Вселенную. При этом отражают по-разному, с разной степенью четкости и полноты.
Зачем это всё понадобилось Лейбницу? Он, как и его современник Спиноза, каждый по-своему, провозгласили идею нераздельного единства материального и идеального. Но оба они не обладали еще знанием факта эволюции всего сущего. Для них изначально и вечно (или до конца света), почему - непонятно, но существует совпадение порядка и связи вещей и порядка и связи идей, то есть - некая предустановленная гармония.
И во многом они правы. Формальная логика, основанная на рассудке, улавливает самотождественность, неизменность систем, в том числе и систем отражения. Лейбниц и Спиноза в своих доказательствах чаще всего пользуются именно формальной логикой и успешность и гениальность их выводов говорит нам, кстати, о том, что ее нельзя, как это сделал И.Кант, лишать онтологического и гносеологического статуса.
Не правы же они в том, что хоть, как позже скажет Гегель, рассудок и без разума уже есть нечто, но для исследователя гораздо лучше, если обе эти формы мышления находятся у него в диалектическом единстве.
На самом же деле, как показал П. Тейяр де Шарден, эти «монады», «зеркала», различные по степени совершенства способности отражения, не только сосуществуют в пространстве, но и переходят друг в друга во времени, так что гармония внутри них и между ними создается и логически, и исторически. Причем, это - гармония и логически, и исторически возрастающая.
Тейяр, к сожалению, только описал, но не объяснил феномен «ортогенеза сознания» - феномен роста и созревания идеального в недрах процесса развития материальных «форм движения».
Автор же данной статьи предпринимает попытку найти источник такого развития именно в самом диалектическом взаимодействии материального и идеального. При этом взаимные поиски ими соответствия друг другу и порождают те главные формы движения материи, которые Тейяр условно назвал «литосферой», «биосферой» и «феноменом человека» (становящейся «ноосферой»). Каждой из этих трех форм движения материи присущ свой особенный, специфический тип монады, или «души»: в «литосфере» это непосредственное, «не расщепленное», не дифференцированное еще сосуществование материального и идеального; в «биосфере» - это информационный способ их взаимодействия, в «социосфере» - это единство чувственно-предметной и мыслительной деятельности. Именно поэтому-то не непосредственное соотношение щита-зеркала, меча и чудовища привело к отражению-поражению последнего, а руководство всем этим чувственно-предметным процессом со стороны мыслительной деятельности Персея, а также его высокопоставленных пособников, использовавших для победы природное единство материального и идеального.
Из сказанного нами следует: нечто есть (имеется в наличии, пребывает, бытийствует) потому, что оно успешно отражает окружающие угрозы. Быть - значит успешно отражать. Причем успешно отражать мир, и тем самым - полагать себя, вещь (в широком смысле этого слова, вещь как res) может потому, что имеет в себе внутреннюю способность к этому, некую «душу», монаду
Если собака потеряет нюх, то она потеряет свою специфическую способность отражать мир, то есть полагать себя, свое бытие, свое Я (Й.Фихте). То же самое случится с летучей мышью, если она утратит способность испускать и улавливать ультразвуковые сигналы. Ну, и конечно, то же самое произойдет с человеком, потерявшим способность мыслить. Ведь мышление - это то, что человека делает человеком, это его специфическая способность отражать окружающий мир, то есть опять-таки - полагать свое бытие, свое Я. Причем еще раз следует подчеркнуть: отражать означает отражать одновременно и идеально, и материально. Поэтому в жизнедеятельности собаки, летучей мыши и человека сосуществуют и взаимообусловливают друг друга и идеальная, и материальная формы этой жизнедеятельности.
Дж.Беркли утверждал: «существовать - значит быть воспринимаемым». Кем? Субъектом. Причем таким субъектом, по Беркли, может быть не только человек, но и (прежде всего) Бог.
И.Кант, ужасно обижаясь на тех, кто называл его идеалистом, то есть помещал в компанию Дж.Беркли, в то же время говорил, практически, то же самое, что и Беркли: действительность, существование равны абсолютному полаганию, восприятию. Кем? Человеком как субъектом «чистого разума». Насчет Бога Кант, в отличие от епископа Беркли, сказать ничего не хотел, ибо, согласно его убеждению, Бог есть «вещь-в-себе».
Точка зрения Дж.Беркли оказывается, таким образом, более «широкой», чем точка зрения И.Канта. Еще большей универсальностью и широтой обладает философское мировоззрение Аристотеля: кроме Бога, знающего и формирующего весь мир, у него обладают душой, то есть способностью воспринимать мир, не только человек, но и животные и растения. Но самым «широким» в этом вопросе оказался Лейбниц, который считал, что, кроме всех этих субъектов, способность воспринимать, отражать мир принадлежит также и неживым существам. Вновь мы соединяем между собой два, казалось бы различных значения слова «восприятие»: воспринимать можно и сознанием, и всем своим материальным телом.
Заметим попутно, что потребность философии в герменевтике не в последнюю очередь вызвана такой вот двусмысленностью множества слов человеческой речи. Правда, эту двусмысленность можно расценить и как путаницу, а можно - и как диалектическую чуткость авторов языка, то есть - наших далеких предков.
Итак, мы согласны с тезисом - «существовать - значит быть воспринимаемым», но с серьезной диалектической «добавкой»: «существовать - значит воспринимать и быть воспринимаемым». Очень схожую идею, по мнению М.Хайдеггера, содержит в себе неправильно понятая Аристотелем и последующими философами - мысль Анаксимандра: любая вещь для того, чтобы существовать, не только борется с другими вещами и бесчинствует, но и оказывает им «чин и угоду».
Даже высокобарные разновидности кварца (коэсит и стишовит) существуют только потому, что их воспринимает (принимает, допускает) глубинная или же взрывная физико-химическая среда. Кстати, интересно то, что на поверхности земли коэсит довольно быстро начинает снова переходить в форму кварца: физико-химические параметры поверхности земли не «воспринимают» его в его уплотненном виде, и он начинает оказывать им «чин и угоду» путем пространственного разуплотнения составляющих его атомов кремния и кислорода.
Что уж тогда говорить о человеке! Нам представляется, что идея просветительства в основе своей совершенно правильна. И эту идею высказал еще Сократ: только знание того, что такое Благо, делает человека благим и счастливым. Подтверждение этой мысли мы находим и в словах Спинозы: «…Только познание есть причина уничтожения невежества…», «…Без руководства разума все ведет к гибели..» Недаром яростный противник идеи просвещения Л.Шестов о Спинозе говорил как о втором воплощении Сократа.
Итак, и Сократ, и Спиноза, а за ними и многие другие философы говорят: или ты правильно, достойно мыслишь, или ты погиб! Развивая эту мысль, Спиноза пишет: «Так как мы находим, что, стремясь к чувственным наслаждениям, сладострастию и мирским благам, мы не достигаем в них нашего спасения, а, напротив [достигаем] нашей гибели, то мы избираем руководство нашего разума. А так как последнее не может иметь успеха, пока мы не достигли познания и любви к богу, то оказалось в высшей степени необходимым искать его (бога)».
Без признания Всеобщего, Абсолюта, человек будет близорук и запутается в ничтожнейших мелочах. Запутается и погибнет, как муха в паутине. Что он, к сожалению, всю свою историю, а особенно - в наше время, и «успешно» делает. Только не надо, наподобие Л.Шестова думать, что «первородный грех» человека заключался в том, что он, съевши яблоко с древа познания, стал поклоняться научным истинам и что от этих истин следует вообще отказаться. Думается, что это весьма односторонняя трактовка «Священного Писания». Вина и грех человека состоит, как нам кажется, в другом: образно говоря, он съел то, чего не мог переварить, и поэтому он зачастую «за деревьями не видит леса», то есть мыслит о сиюминутном и рядоположенном, забывая о вечном и бесконечном, не умея, как говорил Спиноза, отказаться от своей индивидуальной точки зрения (от «своецентризма», как бы сказал Г.С.Батищев) и подняться на точку зрения Бога (или Природы?).
Человек не соответствует своей сущности, своей идее, если не способен надлежащим образом использовать свое высшее зеркальце-монаду. Хайдеггер, по сути дела, тоже развивает обсуждаемую нами мысль Спинозы, постоянно говоря: человек, забывающий о том, что он Бытие (Тут-бытие, Dasein), живущее в Бытии (Sein), заблуждается (блуждает и блудит) в сущих мелочах и пустяках. Это путь к гибели либо человека как физического существа, либо - путь к гибели его души.
Наконец-то мы можем завершить диалектическое отождествление двух значений и, соответственно, - двух проявлений идеального. Итак, первое: идеальное - это то, что незримо присутствует в каждой вещи в качестве отражения в ней и ею всех других вещей и мира в целом. Второе: идеальное - это то, что заложено в вещи как ее сущность, а, следовательно, - как возможность развертывания этой сущности к некоему идеальному состоянию. Это, по-видимому, то, что Аристотель именовал энтелехией. Вот эту вторую ипостась идеального отчетливо видел М.А.Лифшиц.
Но этого еще мало, без первой ипостаси ничего не получится (или получится материя с ее пресловутым саморазвитием). Всё дело в том, что эти две ипостаси идеального не безразличны друг другу. Напротив, они - диалектически связанные моменты одной и той же системы явлений. Весь мир присутствует в любой вещи, и она стремится к этому миру, стремится побыть, пожить в нем. Конечно, вопросом остается: откуда эта воля к жизни? Но факт остается фактом: две стороны идеального это: 1. мир во мне и 2. я - в мире. Причем это «Я» (фихтеанское «я» в самом широком смысле) стремится быть (бытийствовать) в мире, по-возможности, более успешно, более идеально. Иначе об этом можно сказать и так: Бог во мне и я - в Боге. Идеальное есть невидимое, но самое главное в жизни.
Именно две направленности (и отсюда - два значения) идеального в их тесной диалектической связи а) идеальное, то есть нематериальное и б) идеальное - то есть высшая форма совершенства (или, что то же самое, - призвания, предназначения). С нашей точки зрения, исследователь, разрывающий эти две ипостаси идеального, получит одностороннее, догматическое его определение.
Ведь эти ипостаси суть одно и то же. В результате самоотражения мира, в каждом существе возникает некая его сущность, эйдос. А его реализация, развертывание есть его стремление к идеальному соответствию с самим собой и с мировым Логосом.
Это два условия и две возможности существования, бытия любой вещи. И разница между ними только в том, что это две формы идеального, находящиеся как бы на двух полюсах траектории жизни: в начале - как эйдос внутри вещи (Аристотель с его материей и формой), в конце - как состояние приближения к эйдосу в мире этих эйдосов (идей), и это уже Платон. А Гегель эти два полюса соединяет в целостную формулу бытия, то есть труда и борьбы. И каждый победитель может сказать (и это не будет тавтологией): я идеально реализовал идеально присущее мне дарование. А можно и так: я идеально реализовал идеальное как чувственно незримую возможность.
Наверно нечто подобное смыслу этих изречений должен был ощущать или даже осознавать Персей, совершивший подвиг, давший имя нашей статье.