Мой Бродский
А вот тут все кинулись писать про Бродского, а я тоже напишу. Прошлым летом мы с Костей Барановым благодаря нашим Женевским правозащитным коллегам случайно попали в историю, которая в моей жизни сильнее всего подвела меня к Бродскому - мы познакомиись с его родственником.
Не знаю, кто из старых МПДшников знает историю жизни АЮ, но вообще все то, где мы все обитаем, ковсенно обязано своим существованием, с одной стороны, советском КГБ, а с другой стороны - Бродскому.
Итак, юный поэт и он же физик АЮ собирается в конце 1980-х ехать на супер-важную стажировку в США, которой предшествует вполне ожидаемое собеседование с "органами", которые, среди прочего, задают юному АЮ вопрос о том, кто его любимый поэт.
Слишком искренний, чтобы врать, АЮ запросто ответил, что Бродский.
Следующим вопросом закономерно было: "А если у вас будет вдруг возможность с ним встретиться, вы ей воспользуетесь?"
И конечно искренний вьюноша ответил, что да.
На стажировку его никто не пустил, пришлось подаваться в правозащиту.
Эту историю я пересказывала последний раз в прошлом марте, в крошечном ресторанчике напротив Женевской мэрии, по которой нас гуляли две седых джентельмена, с одним из которых мы потом разговорились о всяком, и он как-то вдруг говорит, что Россия всегда для него имела значение, потому что часть его семьи была оттуда, уехала в лохматые годы, еще задолго до философских пароходов и вот осела в Европах.
Слово за слово, мы начали говорить о всяких преследованиях правозащитников, судах и судьях и он вдруг говорит, что у него был брат, которого однажды судили в России. И вдруг начинает подробно, слово в слово, пересказывать знаменитую сцену суда над Бродским, которую я тут же узнаю, и у меня холодеет все, что может холодеть.
А Майкл (так звали старичка) запросто так спрашивает: "Знаешь, как звали моего брата?". Я, все еще холодея: "Знаю... вашего брата все знают".
Потом мы долго обмениваемся неперводимыми эпитетами, Майкл рассказывает, как они виделись с Бродским в самом начале его эмиграции, когда он был совсем потерянный и просто колесил по Европе. А я ему в ответ пересказала историю про то, как все мы связаны с Бродским неразрывно.
Кстати, я так же неразрывно связана с Ходорковским, но об этом как-нибудь потом.
Майкл в ответ на историю сказал, что если бы Иосиф узнал всю эту историю, он был бы безмерно счастлив, потому что очень любил внимание и сам тот факт, что его творчество может вот так влиять на людские жизни.
Вот с Бродским у меня как-то так, и наверное так же как его дочь я хочу растянуть чтение его стихов на всю жизнь, поэтому отношения с ними у меня складываются медленно, но я очень люблю, как их читает АЮ и сам Бродский.
Не знаю, кто из старых МПДшников знает историю жизни АЮ, но вообще все то, где мы все обитаем, ковсенно обязано своим существованием, с одной стороны, советском КГБ, а с другой стороны - Бродскому.
Итак, юный поэт и он же физик АЮ собирается в конце 1980-х ехать на супер-важную стажировку в США, которой предшествует вполне ожидаемое собеседование с "органами", которые, среди прочего, задают юному АЮ вопрос о том, кто его любимый поэт.
Слишком искренний, чтобы врать, АЮ запросто ответил, что Бродский.
Следующим вопросом закономерно было: "А если у вас будет вдруг возможность с ним встретиться, вы ей воспользуетесь?"
И конечно искренний вьюноша ответил, что да.
На стажировку его никто не пустил, пришлось подаваться в правозащиту.
Эту историю я пересказывала последний раз в прошлом марте, в крошечном ресторанчике напротив Женевской мэрии, по которой нас гуляли две седых джентельмена, с одним из которых мы потом разговорились о всяком, и он как-то вдруг говорит, что Россия всегда для него имела значение, потому что часть его семьи была оттуда, уехала в лохматые годы, еще задолго до философских пароходов и вот осела в Европах.
Слово за слово, мы начали говорить о всяких преследованиях правозащитников, судах и судьях и он вдруг говорит, что у него был брат, которого однажды судили в России. И вдруг начинает подробно, слово в слово, пересказывать знаменитую сцену суда над Бродским, которую я тут же узнаю, и у меня холодеет все, что может холодеть.
А Майкл (так звали старичка) запросто так спрашивает: "Знаешь, как звали моего брата?". Я, все еще холодея: "Знаю... вашего брата все знают".
Потом мы долго обмениваемся неперводимыми эпитетами, Майкл рассказывает, как они виделись с Бродским в самом начале его эмиграции, когда он был совсем потерянный и просто колесил по Европе. А я ему в ответ пересказала историю про то, как все мы связаны с Бродским неразрывно.
Кстати, я так же неразрывно связана с Ходорковским, но об этом как-нибудь потом.
Майкл в ответ на историю сказал, что если бы Иосиф узнал всю эту историю, он был бы безмерно счастлив, потому что очень любил внимание и сам тот факт, что его творчество может вот так влиять на людские жизни.
Вот с Бродским у меня как-то так, и наверное так же как его дочь я хочу растянуть чтение его стихов на всю жизнь, поэтому отношения с ними у меня складываются медленно, но я очень люблю, как их читает АЮ и сам Бродский.