Гайдар: «Это абсолютно идейная позиция»
В этом ЖЖ уже не раз обсуждалось интервью Е.Гайдара газетам «Час Пик» и «Тагес Анцайгер» 1 марта 1992 г. Так получилось, что основное внимание в этом обсуждении сосредоточилось на двух журналистских вопросах, отвечая на которые Гайдар настаивал на отсутствии весной 1992 г. голода в России. Позиция Гайдара сама по себе и попытки ее скрыть внесли свой вклад в понимание как фактической ситуации 1992 г., так и характера общественных дискуссий, разворачивающихся по этому поводу сегодня. Однако для многих читателей, по крайней мере, этого журнала такая информация вряд ли является совершенно новой или слишком неожиданной. Кого же из объективных и адекватных читателей, не зараженных вирусом гайдаромифологии, в наши дни удивишь тем, что в стране в 1991-92 гг. не было ни голода, ни угрозы голода? Поэтому хотя некоторая ценность указанного интервью с этой точки зрения, конечно, имеется, но она ограниченна, поскольку лишь подтверждает то, что в общем-то было известно и раньше.
Однако в этом интервью есть кое-что такое, что по значимости в деле понимания происходившего два с лишним десятилетия назад намного превосходит сюжет о несуществовавших голоде и угрозе голода. К тому же это «кое-что» находится в той части интервью, какая присутствует во всех трех известных его вариантах - и в подлиннике, обнародованном Б.Львиным в своем блоге, и в сокращенных версиях в обеих газетах. Так что поставить под сомнение эту часть интервью гораздо труднее даже при большом желании.
Но прежде чем перейти непосредственно к обсуждению этого «кое-чего» из интервью Гайдара, обратимся к другим документам.
После окончательного ухода из правительства в 1994 г. Гайдара не раз спрашивали (да и сам он не раз обращался к вопросу) о том, в чем, на его взгляд, была главная причина провала попытки финансовой стабилизации в 1992 г. Ответ, какой он часто давал, заключался в том, что при сохранении 15 (варианты: 14, 12) независимых эмиссионных центров в бывших союзных республиках, производивших безналичную эмиссию и, следовательно, экспортировавших инфляцию в Россию, попытка проведения финансовой стабилизации на территории самой России была обречена.
Вот как, например, Гайдар объяснял эту ситуацию в книге «Дни поражений и побед». Глава V. Накануне (1997):
«Россия - хотя и огромная часть Союза, примерно 60 процентов его экономики, но все же не весь Союз. В конце 1991 года на его территории действуют российский и еще 14 других, фактически не зависимых друг от друга центральных банков. Они не печатают наличные рубли, но росчерком пера, через безналичные расчеты, вольны запустить в обращение любую массу денег, и чем меньше республика, тем большую выгоду она получит от этой безналичной эмиссии. Ее последствия - увеличение инфляции распределится на всю территорию рублевой зоны. Хорошо известный исторический пример подобной проблемы - использование единой валюты государствами, образовавшимися после первой мировой войны на базе Австро-Венгрии, что привело к гиперинфляционным катастрофам в Австрии и Венгрии. Лишь Чехословакия, быстро введя в оборот свою валюту, смогла избежать этой участи.
Отсюда - жесткая необходимость скорейшего введения своей национальной российской валюты. Без этого инфляцию не затормозить».
Похожим было объяснение Гайдара в книге «Смуты и институты» (2009):
«...самодеятельность в денежной политике начала проявляться уже в 1990 году. После краха союзной власти она стала нормой. Денежная политика независимых государств была рациональной. Если имперская система контроля над союзным рублевым обращением развалилась, а новой нет, то с точки зрения интересов своей республики невыгодно сдерживать денежное предложение. Напротив, надо не отстать от соседей в наращивании денежной массы, пытаться перераспределить в свою пользу часть сеньоража. К чему такая политика может привести, известно из опыта гиперинфляции в Австрии и Венгрии, последовавшей за крахом Австро-Венгерской империи. У стран, доля которых в денежном обращении бывшей империи минимальна, стимулы к денежной эмиссии наиболее высокие. Они могут экспортировать инфляцию соседям. Положение России, доля которой в ВВП всех бывших советских республик в 1991--1993 годах превышала 60%, было сложным. Наша страна в то время не могла регулировать масштабы безналичной денежной эмиссии в бывших союзных республиках, была вынуждена импортировать инфляцию. Чтобы решить эту проблему, России надо было изменить систему банковских расчетов, перевести центральные банки новых независимых стран на корреспондентские счета, ввести в наличный и безналичный оборот собственный российский рубль. Сделать примерно то, что сделало руководство Чехословакии после краха Австро-Венгерской империи. Для этого было нужно время... Для России критически важным было не сохранение единого рублевого пространства с бывшими союзными республиками, а то, чтобы рубль на ее территории работал, чтобы колхозы и совхозы были готовы продавать за него зерно. Проблема обособления денежного обращения, введения национальных валют была ключевой для понимания особенностей развития на постсоветском пространстве на начальном этапе реформ».
А вот еще один развернутый комментарий Гайдара в его интервью «Судьбоносные развилки» (2009):
«... новое российское государство оказалось в ситуации, похожей на ту, что пережили две европейские страны после краха Австро-Венгерской монархии. В Австрии и Венгрии появились два эмиссионных центра, соревновавшихся в том, кто больше напечатает денег. Одна лишь Чехословакия - страна, также отколовшаяся от экс-империи, быстро ввела собственную валюту и избежала гиперинфляции. А Венгрия и Австрия пережили тогда труднейший период. В распадавшемся СССР положение было еще хуже: реально имелось 15 столиц союзных республик - то есть 15 центров, каждый из которых имел возможность эмитировать безналичные рубли, уже без всякого контроля союзного Госбанка. И эти деньги, хотя и безналичные, имели хождение по всей территории СССР. Для лучшего понимания представьте: мы с США оказались в общей долларовой зоне. И российский Центробанк эмитирует безналичные доллары в любом количестве, а потом переводит их на банковские счета отечественных предприятий и российских граждан. Теоретически после этого Россия может скупить всю Америку, ничего не поставляя туда взамен, кроме тех долларов, которые сама и напечатает. Точно также в распадавшемся СССР каждая республика получила возможность скупить все остальные - на деньги, которые сама же «рисует». Это хорошо известная ситуация подробно описана в экономической литературе. Самые сильные стимулы к тому, чтобы эмитировать побольше денег появляются у самых малых экономик, входящих в единую валютную зону. Они начинают паразитировать на ситуации, экспортируя инфляцию в наиболее крупные экономики. В нашем случае это была Россия. Причем контролировать «чужую» эмиссию в такой ситуации невозможно».
Нетрудно видеть, что во всех трех цитатах, приходящихся на то время, когда Гайдара уже не было в правительстве, он обращался к примеру краха Австро-Венгрии, особо отмечал успех Чехословакии, введшей свою валюту и тем самым нормализовавшей денежное обращение на своей территории, в то время как Австрия и Венгрия продолжали разрушительную эмиссию, приведшую к экономическим катастрофам.
Объяснение провала финансовой стабилизации в России в 1992 г. действиями «15 независимых эмиссионных центров», внешними по отношению к ее реформаторскому правительству, пришлось весьма по душе соратникам Е.Гайдара. Вот как, например, пересказывал позицию Гайдара бывший министр экономики А.Нечаев: «Политический развод состоялся в начале декабря, но было еще единое денежное пространство, и это нам выходило боком, потому что сначала Украина ввела первые свои купоны, Белоруссия - зайчики, и все эти освободившиеся наличные денежки легли на бездонный, но дырявый российский рынок».
А вот мнение другого бывшего министра экономики Я.Уринсона: «...в это время правительство Ельцина - Гайдара должно было... наводить порядок в банковской системе и денежном обращении в условиях общего с бывшими союзными республиками рублевого пространства. Печатались наличные деньги, к счастью, только в России - в Москве, Питере и Перми, а вот кредитную эмиссию банков Украины или Грузии проконтролировать было практически невозможно».
Казалось бы, ситуация вполне понятная - по мнению Е.Гайдара и гайдаровцев, российская стабилизация сорвалась именно из-за того, что ее «сорвали» 15 (или 14, или 12) эмиссионных центров из бывших союзных республик. Но тогда, естественно, возникает вопрос: а почему все-таки нельзя было защититься от этой эмиссии и порожденной ею инфляции путем введения собственной национальной валюты?
Ответ, дававшийся Гайдаром на этот вопрос после его ухода из исполнительной власти, сводился к наличию технических проблем:
«...ведь речь идет о сложнейшей технической операции. При интенсивных хозяйственных связях между республиками прокламировать с сегодня на завтра отделение денежной системы России от республик - значит просто остановить экономику, породить полный хаос в расчетах. Необходимо подготовить изменение систем расчетов, перенести центральные банки республик на корреспондентские счета, ввести новый режим учета платежей. В общем, при самой интенсивной работе на введение национальной валюты уйдет не менее полугода».
Правда при таком объяснении возникает, как минимум, два дополнительных вопроса.
Во-первых, введение национальных валют и квази-валют бывшими союзными республиками (а также во многих других известных исторических случаях) нигде и никогда не являлось «сложной технической операцией» и происходило - там и тогда, где и когда принимались такие решения, - практически мгновенно. Почему же такие «технические проблемы» возникли исключительно в российском случае?
Во-вторых, шести месяцев для преодоления «технических проблем», как известно, Гайдару не хватило, и национальная валюта в России так и не была введена в его бытность в правительстве - ни через шесть месяцев (в мае 1992 г.), ни через восемь месяцев (в июле того же года), ни через год. Это произошло лишь в конце июля 1993 г. - т.е. через 20 с лишним месяцев после прихода Гайдара в российское правительство и через 8 с лишним месяцев после ухода Гайдара из него. И было это сделано не Егором Гайдаром, а Виктором Геращенко. Почему же такая несложная задача, какую смогли до России решить практически все постсоветские республики, несмотря на их более скромные размеры и ограниченные ресурсы, не была решена российским правительством Е.Гайдара?
Тогда возникает и третий вопрос: а собирался ли Гайдар на самом деле вообще вводить национальную валюту?
И вот тут-то самое время обратиться к обсуждению вопросов отделения российского денежного обращения от постсоветского и введения российской национальной валюты, затронутых в интервью Гайдара 1 марта 1992 г. Пожалуй, самое важное, что содержится в нем - это не признание отсутствия в стране в начале 1992 г. голода - ни массового, ни очагового. И даже не сообщение о затоваривании холодильников мясом. Все те, кто сколько-нибудь серьезно относится к истории страны 1991-92 гг., знали об этом и раньше. По-настоящему сенсационным в указанном интервью Гайдара является предельно четко сформулированное им его собственное отношение к введению российской национальной валюты. Вот эта часть вышеупомянутого интервью:
«ЧАС ПИК: - Я вижу, что для немалой части российского начальства, если так назвать не только правительство, а вообще все высшее центральное руководство, борьба за сохранение СНГ, рублевой зоны и общей экономики имеет в глубине не рациональное экономическое обоснование, а эмоциональное желание все-таки удержать поближе, не отпускать. Верно ли это наблюдение?
ГАЙДАР: Ты знаешь, спектр позиций по этому поводу очень широк в кругу лиц, принимающих решения. Говоря от имени экономического крыла российского правительства, я могу сказать, что для нас вопрос о рублевой зоне - это в первую очередь вопрос о минимизации издержек, связанных с разрывами связей и техническими фрикциями на пути товаропотоков, которые неизбежно возникнут при введении национальных валют. Лодка так тяжело сейчас нагружена, что я боюсь, что из-за таких технических вещей она может перевернуться... Поэтому мы абсолютно спокойно относимся к перспективе введения национальных валют другими государствами; считаем, что все равно в любом варианте для России, учитывая просто ее масштабы и вес в этом экономическом пространстве и произошедшие резкие изменения в соотношении объема денежной массы и валового национального продукта в номинальных ценах - все издержки, связанные с выбросом денег в Россию сейчас не фатальны. Поэтому даже если все остальные республики захотят ввести свои национальные валюты, для России самый дешевый способ - это все-таки принять на себя ответственность за союзный рубль и дальше его использовать.
Это абсолютно идейная позиция. Она связана с тем, что если бы Россия была, скажем, условно говоря, двадцать пять процентов от Союза, от пространства рублевого, - тогда, разумеется, эта стратегия была бы гибельной. Но так как она все-таки реально где-то между шестьюдесятью и семьюдесятью процентами, то это самые разумные меры. Не надо давать сейчас дополнительные импульсы к дезорганизации денежного оборота.
ЧАС ПИК: - Я недавно читал статью известного шведского экономиста Ослунда о нашей реформе, выдержанной в стиле рекомендаций российскому правительству. Там он указывает на опыт Чехословакии после распада Австро-Венгрии. Она избежала потрясений, несмотря на многонациональный состав, потому что сразу решительно отгородилась своей валютой, своей таможней и жесткой финансовой политикой. Она избежала инфляции, заплатив - всего лишь! - гибелью министра финансов от руки возмущенного террориста. Что можно сказать по поводу такой рекомендации российскому министру финансов?
ГАЙДАР: Мы с Ослундом подробно обсуждали в свое время австро-венгерский case... Там, если ты помнишь, история успехов Чехословакии накладывалась на историю полных провалов в Австрии и Венгрии. Только министры финансов там уцелели!
Это как раз иллюстрация к тому, о чем я говорю. Если бы вес России в экономике бывшего Союза был сопоставим с весом Чехословакии в Австро-Венгрии, то эта стратегия была бы единственно возможной. Именно поэтому мы на самом деле ее же постоянно имели в виду. Как возможную, как то, к чему нас могут подтолкнуть обстоятельства. Но все-таки учитывая и вес России, и то, что Россия в огромной степени сама способствовала разгону инфляционных процессов на протяжении 1990-1991 годов, я думаю, что для нас этот пример неудачен.
Попытка ввести российскую специальную валюту экономически столь же мало разумна, как введение альтернативной американской валюты североамериканскими штатами».
Нетрудо видеть, что Гайдар образца 1992 года недвусмысленно продемонстрировал свое предельно отрицательное отношение к введению российской национальной валюты. Причем эта его позиция, по словам самого же Гайдара, была «абсолютно идейной». Кроме того, она была, по его словам, не голословной, она базировалась на тщательном исследовании им этого вопроса, на неоднократных его обсуждениях с коллегами, на постоянном мониторинге происходивших событий. Особую пикантность представляет тот факт, что предметом исследования Гайдара и его обсуждений с коллегами явился тот же самый случай краха Австро-Венгрии с диаметрально противоположными последствиями для Чехословакии, с одной стороны, и Австрии и Венгрии:
«Мы с Ослундом подробно обсуждали в свое время австро-венгерский case...»;
«история успехов Чехословакии накладывалась на историю полных провалов в Австрии и Венгрии»;
«Именно поэтому мы на самом деле ее же постоянно имели в виду».
Выводы же для практической политики, которые Гайдар делал в 1992 г., оказались прямо противоположными тем, какие он делал на основе той же самой информации несколькими годами позже.
Как это можно объяснить?
Конечно, можно сказать, что Гайдар ошибся. Что ж, такое бывает. Мол, да, в 1992 г. он увы, ошибся, отказавшись от введения национальной валюты. Потом он, правда, понял свою ошибку, постарался пояснить ее в последовавших затем обсуждениях. Однако ни в одном из более поздних объяснений Гайдар никогда не говорил, что это была не чья-либо, а именно его персональная ошибка. И никогда в ней он не признавался. Ну, что ж, такое, увы, тоже бывает. Можно было бы сказать, что Гайдар смалодушничал, не смог признать своей крупнейшей ошибки, приведшей к провалу финансовой стабилизации 1992 г., а из-за этого - по цепочке - и к ряду других событий.
Но даже и у такого объяснения возникают серьезные проблемы.
Во-первых, что значит «ошибка»?
Предлагавшуюся в 1992 г. Гайдаром аргументацию неопасности для России денежной эмиссии в постсоветских республиках и несущественности импорта инфляции из них в Россию иначе как нелепой назвать нельзя. Посмотрим еще раз, что говорил Гайдар:
«для нас вопрос о рублевой зоне - это в первую очередь вопрос о минимизации издержек, связанных с разрывами связей и техническими фрикциями на пути товаропотоков, которые неизбежно возникнут при введении национальных валют»;
«Лодка так тяжело сейчас нагружена, что я боюсь, что из-за таких технических вещей она может перевернуться...»;
«Поэтому мы абсолютно спокойно относимся к перспективе введения национальных валют другими государствами; считаем, что все равно в любом варианте для России, учитывая просто ее масштабы и вес в этом экономическом пространстве и произошедшие резкие изменения в соотношении объема денежной массы и валового национального продукта в номинальных ценах - все издержки, связанные с выбросом денег в Россию сейчас не фатальны».
Важнейший вопрос - финансовая стабилизация, без достижения которой и без твердой валюты, появляющейся в результате такой стабилизации, по словам того же Гайдара, экономика не может начать сколько-нибудь нормально работать. И вместо достижения этой стабилизации вдруг тем же Гайдаром навязывается какой-то совершенно третьестепенный вопрос о «технических фрикциях». Причем даже эта надуманная причина о «фрикциях» тут же опровергается собственным гайдаровским разрешением другим республикам вводить собственные валюты:
«мы абсолютно спокойно относимся к перспективе введения национальных валют другими государствами».
Но введение национальных валют другими республиками сопровождается возникновением тех же «технических фрикций»! Которые однако не вызывают у Гайдара никаких возражений в случае, если валюты вводятся любыми другими республиками, кроме России. Однако «фрикции» становятся для него непреодолимыми, если национальную валюту попробовать ввести в России.
Что же касается существенности фактора «масштаба и веса» России в постсоветском экономическом пространстве в условиях инфляционного и гиперинфляционного вброса денег из других республик, то эту нелепицу даже комментировать трудно. Любой независимый эмиссионный центр в состоянии выпустить в обращение такое количество денег (в тысячи, миллионы, миллиарды, триллионы, квадриллионы и т.д. раз больше, чем партнер по единой валюте), какое превратит соседнего экономического великана в денежного карлика. Что же, Гайдар, обсуждавший с Ослундом вопросы гиперинфляции в Австрии и Венгрии, вспоминавший историю разгула гиперинфляции в других странах, тонко отмечавший неспособность экономических субъектов различать номинальную и реальную процентные ставки и мгновенно зафиксировавший отсутствие у них инфляционных и наличие у них дефляционных ожиданий, - вот такой Гайдар не понимал абсолютной бредовости предложенного им аргумента о «масштабе и весе» России в инфляционном и гиперинфляционном постсоветском экономическом пространстве? То есть, получается, что, зная все это, он говорил своим собеседникам откровенную неправду.
Кроме того, следует добавить, что вопросы введения российской национальной валюты до мартовского интервью 1992 г. Е.Гайдар обсуждал не только с А.Ослундом, но и, как минимум, с П.Авеном и автором данных строк. При этом необходимость введения национальной валюты была признана сама собой разумеющейся. И Гайдар тогда этой идее не возражал.
Более того, еще в сентябре 1991 г. члены московско-ленинградской группы экономистов (той самой, какую часто называют гайдаровской или гайдаровско-чубайсовской) подготовили, приняли, подписали и опубликовали в «Независимой Газете» (28 сентября 1991 г.) свой важнейший программный документ - « Альпбахскую декларацию», в которой первоначальным пунктом программы нового реформаторского правительства названо как раз валютно-экономическое отделение России от других постсоветских республик:
«...единственным реалистичным решением нам видится переход к системе 15 независимых центров принятия финансово-экономических решений».
Конечно, можно сказать, что Гайдара не было в Альпбахе, но идеология-то команды была общей. И Гайдар ее разделял. И никогда против этой идеологии, отраженной в Альпбахской декларации, не возражал.
Наконец, в октябре 1991 г. члены той же самой команды, но теперь уже не в далекой Австрии, а на подмосковной даче в Архангельском, и теперь уже с непосредственным участием Е.Гайдара, подготовили « Систему мер по подготовке стабилизации экономики России», в которой ключевым пунктом успеха - необходимым условием стабилизации экономики - было заявлено введение национальной валюты:
«В ближайшей перспективе добиться формирования на межреспубликанской основе банковских органов, способных взять на себя ответственность за проведение последовательной политики и неизбежно связанные с ней социальные издержки (закрытие предприятий, рост безработицы и т.д.) представляется невозможным. В этой ситуации введение российской республиканской валюты становится необходимым условием стабилизации экономики».
Таким образом, что мы имеем?
Группа экономистов, активным членом которой является Е.Гайдар, готовит программу экономических реформ. Центральным пунктом этой программы, против которого Гайдар не возражает и которую он готовит совместно со своими коллегами, признается немедленное введение национальной валюты. Гайдар подтверждает, что обсуждал проблему введения национальной валюты не только со своими коллегами по группе отечественных экономистов, но и с зарубежными авторитетными для него специалистами; мнение у всех у них едино: национальную валюту надо вводить, причем чем раньше, тем лучше. Наконец, даже в том же интервью 1 марта 1992 г. Гайдар сам признает:
«эта стратегия [ведения национальной валюты. - А.И.] была бы единственно возможной».
И какие же действия совершает Гайдар, обладающий всеми этими знаниями, подготовивший программу реформ, когда оказывается во власти? Прямо противоположные - прикрываясь надуманными предлогами, он не вводит национальную валюту. В итоге небезуспешного оттягивания Гайдаром этого решения национальная валюта вводится только через 20 месяцев. Решение, принятое Гайдаром, оказывается прямо противоречащим всему тому, что уже не раз демонстрировала мировая история, что было наработано и подготовлено коллегами из своей же экономической команды, и что даже им сами было признано в качестве единственно возможного решения.
Однако, находясь во власти и оправдывая свои действия, он говорит совсем другое:
«для нас этот пример неудачен»;
«для России самый дешевый способ - это все-таки принять на себя ответственность за союзный рубль и дальше его использовать»;
«Попытка ввести российскую специальную валюту экономически столь же мало разумна, как введение альтернативной американской валюты североамериканскими штатами».
При этом в обоснование этого решения Гайдар приводит какие-то совершенно нелепые оправдания - то какие-то бредовые «технические фрикции», мешавшие России, но не мешавшие другим республикам, то бессмысленное в этом деле соотношение размеров экономик России и других республик.
Как это можно объяснить?
Как можно объяснить дважды происходившее изменение позиции на противоположную?
Как можно объяснить то, что как только Гайдар покинул исполнительную власть, то в качестве главной причины провала финансовой стабилизации он стал называть именно то, что сделал сам - обеспечил импорт инфляции из других республик благодаря отказу от введения российской национальной валюты?
Надо отдать Гайдару должное, он ни разу не проронил признания, что автором этого решения был именно он сам.
Наблюдая, очевидно, не без удовлетворения, что никто, кажется, не заметил этого его авторства, Гайдар, похоже, получал особое удовольствие от собственных неоднократных и подробных рассказов о том, что именно привело к краху финансовой стабилизации в России в 1992 г.
Как это можно объяснить?
Как можно объяснить ключевую, не часто встречавшуюся в его публикациях и выступлениях, формулировку из его интервью 1992 г., объясняющую его отказ от введения национальной валюты, отказ, приведший, по его же собственным словам, к срыву финнсовой стабилизации: «это абсолютно идейная позиция»? То есть срыв финансовой стабилизации был его абсолютно идейной позицией?
Окончание постинга - в первом комментарии.