Александр Яковлев. Отрывки из книги «Сумерки»

[aillarionov]

Каких-то привилегий, экономических выгод из существо­вания социалистического содружества сам Советский Союз не извлекал. Да и материально советские люди продолжали жить плохо, хуже, чем во многих странах содружества. И вов­се не содружество было тут причиной.

Страна падала в бездну из-за тотальной милитаризации. Накапливались горы оружия, а на смену шли новые и новые поколения вооружений. Постепенно происходила воениза­ция общества, всего образа жизни и сознания. Искусственно нагнеталась психология осажденной крепости ради сохране­ния режима. Военные структуры и фабриканты оружия по­степенно выходили из-под контроля политической верхуш­ки, сохраняя последнюю лишь в качестве удобного прикры­тия, театрального занавеса. Они часто играли откровенно провокационную роль, делали все для того, чтобы сохранить военное противостояние. В официальных бюджетах СССР реальная сумма военных расходов не называлась никогда. Военные программы рассматривались и принимались самым узким кругом правящей верхушки. И по сей день точно не известно, какую долю в валовом продукте страны составляло в советское время военное производство. Называют 70, а то и более процентов. Ноша была непосильная. Еще долго в России будет аукаться это безумие.

Практически сразу или почти сразу после того, как было достигнуто первое советско-американское соглашение об ог­раничении стратегических вооружений, Советский Союз развертывает на своей территории ракеты СС-20, по совет­ской классификации «Пионер». Американцы немедленно размещают свои ракеты, теперь уже недалеко от советских границ, что сильно подорвало безопасность нашей страны. Это была чистая провокация военных, чтобы получить до­полнительные ассигнования на производство оружия. Ее автор - министр обороны Устинов.

Как только западные страны охватила паника в связи с этими ракетами, меня пригласил к себе премьер-министр Трюдо (я тогда работал в Канаде). Он был хмур. Спросил ме­ня, что происходит? Является ли этот шаг отказом СССР от политики мира? Я отбрехивался общими фразами, ибо и сам не понимал этого шага Москвы. Телеграммы на эти темы больше походили на пропагандистские банальности, а не на серьезные разъяснения. Как всегда, без всяких конкретных аргументов.

Трюдо попросил меня передать советскому правительству свое недоумение, а также то, что эта акция, по его мнению, открывает опаснейшую страницу в конфронтации. Я послал телеграмму в Москву. Ответа не получил. Послал вторую. То же самое. Наконец, заведующий отделом МИДа позвонил мне по телефону и во время разговора о рыболовстве у бере­гов Канады ухитрился намекнуть, чтобы я больше подобных вопросов не задавал. Посол на то и посол, чтобы уметь отве­чать на любые вопросы, особенно на те, о существе которых не имеет ни малейшего представления.

Было явно спровоцировано и ухудшение советско-китайских отношений, а затем использовано советскими «ястреба­ми» для осуществления немыслимо дорогостоящего военного переоснащения границы с Китаем, слава богу, не состоявше­гося. Генералитет утверждал, что страна должна быть готова к войне «по всем азимутам».

Еще раньше за шесть дней была проиграна война арабов с Израилем. Наши военные страшно обиделись и принудили советское руководство к разрыву дипломатических отноше­ний с Израилем, что явно противоречило интересам нашей страны. Эта часть мира стала чрезвычайно взрывоопасной, превратилась в один из источников международной напря­женности, что, кроме всего прочего, послужило оживлению терроризма. Американцы создали Бен Ладена, а мы - Ара­фата.

Классовый подход, изначально являющийся суперустанов­кой для большевистской дипломатии, со временем стал пустой фразеологией. Фактически же проводился достаточно очевид­ный великодержавный, империалистический курс. Афиши­руемое рыцарство в борьбе за национальную независимость постепенно линяло, обнажая нечто противоположное.

В 1976 году Брежнев перенес тяжелейший инсульт. По­лезла наружу мания величия - отсюда орденодождь, звезды Героя Советского Союза и Героя соцтруда, орден «Победы», золотое оружие, Ленинская премия по литературе. Номенк­латура торжествовала. Она просто мечтала именно о таком, впавшем в детство генеральном секретаре. Андропов объек­тивно оказался близок к своей мечте. Поговаривали о сделке: за Брежневым остается номинальный пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР, а пост Генерального секретаря переходит к Андропову. Председателем Совета Министров становится Кулаков. Я помню, как в западных га­зетах замелькало имя Федора Давыдовича.

Удар был внезапен: в ночь на 17 марта 1978 года Кулакова не стало. Якобы он вскрыл вены, по другим слухам - застре­лился. Горбачев в своих мемуарах написал, что в 1968 году Кулакову удалили часть желудка, что здоровье уже не вы­держивало его образа жизни и связанных с ним нагрузок... «Он умер неожиданно, остановилось сердце, - пишет Гор­бачев. - Мне рассказывали, что в последний день в семье произошел крупный скандал. Ночью с ним никого не было. Факт смерти обнаружили утром».

У меня нет сомнения, что Горбачев пишет то, что знает. Да и злоупотребление выпивкой за Кулаковым действитель­но числилось. Но я слышал и иное... В частности о том, что Кулакова в обход Андропова убрали люди Щелокова. Щело­ков, кстати, ненавидел и Горбачева за его близость к Андро­пову. Когда Андропова не стало, а Черненко более всего вол­новало как бы дыхнуть еще раз, МВД возглавил Федорчук. Он заявил в кругу свиты, что Горбачева надо убрать. Против Горбачева было организовано несколько провокаций с целью притормозить его движение во власть. Думаю, что этим за­нималось черненковское окружение.

С большим интересом я узнал, что Андропов четко делил партию на большевиков и коммунистов. По свидетельству Александрова - помощника Андропова, Юрий Владимиро­вич говорил, например, что Арбатов - коммунист, но не большевик. Своими он считал несгибаемых большевиков-фундаменталистов, а коммунисты, по его мнению, постоянно хворали то ревизионизмом, то оппортунизмом, то соглаша­тельством. Он был знаком с опытом некоторых европейских компартий, вынужденных считаться с жизнью и приспосаб­ливаться. Он критиковал их, как только мог.

Я лично думаю, что, поживи еще пару лет Суслов, Андро­пова бы отодвинули от политики. И Брежнев его опасался, поэтому сразу же после смерти Суслова он убрал Андропова из КГБ и взял под присмотр поближе к себе. А в КГБ назна­чили преданного Брежневу Федорчука. Поболтался он там совсем немного, и его задвинули в МВД вместо Щелокова, а потом он вообще исчез. Маху дал Леонид Ильич: КГБ как был, так и остался под Андроповым. А теперь и весь аппарат ЦК под ним оказался: ему поручили вести Секретариат. Он стал вторым человеком в партии и государстве, а фактиче­ски, как до него Суслов, - первым.

Еще раньше, придя в ЦК после венгерской авантюры, Андропов сблизился с Устиновым. Кровь в Будапеште - на их руках. Их дружба окрепла, когда Андропов оказался руко­водителем КГБ, а Устинов - министром обороны. Обоим эта дружба была выгодна.

Об Устинове надо сказать поподробнее, ибо он был рав­новеликой Андропову фигурой. Яркий представитель воен­но-промышленного комплекса. Авторитетен в этих кругах. Сначала сталинский министр по вооружениям, потом секре­тарь ЦК по тем же делам, затем - министр обороны и член Политбюро. По всем позициям был тесно связан с КГБ, к то­му же имел и свою разведку - Главное разведуправление. Минобороны и КГБ не ладили между собой, но когда во гла­ве этих ведомств оказались Андропов и Устинов, все пошло по-другому. Они фактически решали все важнейшие госу­дарственные дела.

Размышляя о фигуре Андропова, хочу затронуть и пробле­му, которая особенно болезненна для меня, проблему нацио­нализма. Время от времени мы, в отделе пропаганды, собира­ли письма о местном национализме и направляли их руко­водству партии. Равно как и сигналы о шовинистических действиях и высокомерном поведении русских чиновников в национальных республиках. У меня сложилось впечатление, что Андропов видел опасность великодержавного шовинизма и местного национализма. В то же время проблема национа­лизма ловко использовалась КГБ на международной арене. Например, в афганской авантюре. Андропов пугал Политбю­ро тем, что США намерены перебазироваться из Ирана в Афганистан. В этом случае перевооруженная афганская ар­мия тут же начнет провокации на наших границах, исполь­зуя националистические настроения и мусульманский фак­тор в южных регионах Советского Союза. «Последствия такого поворота трудно себе представить», - писал Андро­пов. Республики Средней Азии и Азербайджан удержать в составе СССР будет невозможно. Андропов утверждал, что необходимо срочное противодействие американским планам проникновения в Афганистан. Срочно распространили вер­сию, что Амин - агент ЦРУ, завербованный путем шантажа из-за своих гомосексуальных наклонностей. Постоянным ку­ратором афганской авантюры оказался Крючков. Он регу­лярно ездил туда, включая и горбачевское время, всячески затягивал агонию войны, докладывая руководству страны «об успехах» кабульских марионеток в борьбе с американ­скими «наймитами».

Война в Афганистане позволила Андропову начать новый виток политических преследований.

Новым Генеральным секретарем ЦК единогласно назна­чили Андропова. Итак, Андропов осуществил давнюю мечту чекистов порулить самим. Раньше не получалось: после Ле­нина на пути чекистов встал «вождь» номенклатуры Сталин, на пути Берии - «вождь и друг» партаппарата Хрущев. На пути же Андропова стоял лишь один Черненко, но перешаг­нуть его было делом пустяковым.

О захвате Старой площади на моей памяти мечтал еще «железный Шурик» - Александр Шелепин. Он сумел ски­нуть Хрущева и поставить на его место Брежнева. Но засуе­тился. Пошел в атаку на Суслова, чем и насторожил Брежне­ва. Ну как тут не вспомнить слова легендарного Хрущева, сказанные на одном широком собрании в Кремле: «Государ­ство вести - не мудями трясти!» Весь зал смеялся до слез.

С чего начал Андропов, помнит большинство ныне живу­щих. Я уже писал об этом. С отлова женщин в парикмахер­ских, мужчин - в пивных, с проверок прихода и ухода на работу. Чиновники затряслись: у каждого должностишка, может быть, и так себе, но не пыльная и с властью связан­ная. Начали арестовывать и расстреливать крупных воров: «сочинское дело», «икорное дело», «торговое (трегубовское) дело» в Москве, «хлопковое дело» с самоубийством Рашидо­ва, «милицейское» дело с самострелом супругов Щелоковых. Дело Георгадзе, который секретарствовал в Президиуме Вер­ховного Совета еще при Сталине. На очереди были Гришин, Промыслов, Кунаев, чуть ли не половина работников ЦК и Совмина.

Один из работников военной разведки рассказывал мне, что генералы, униженные Афганистаном, вынашивали идею ввести во всех странах Варшавского Договора, включая и СССР, военное положение по образцу Польши. Но после кончины Андропова надо было заметать следы намечаемой авантюры.

2 декабря 1984 года в результате «острой сердечной недо­статочности» скончался член Политбюро ЦК СЕПГ, министр национальной обороны ГДР генерал армии Гофман.

15 декабря. На 59-м году жизни в результате «сердечной недостаточности» скоропостижно скончался член ЦК ВСРП, министр обороны ВНР генерал армии Олах.

16 декабря. На бб-м году жизни в результате «сердечной недостаточности» скоропостижно скончался министр нацио­нальной обороны ЧССР, член ЦК КПЧ, генерал армии Дзур.

20 декабря скончался член Политбюро ЦК КПСС, ми­нистр обороны СССР, Маршал Советского Союза Устинов.

Подобно Сталину, Андропов болезненно переносил раз­ные анекдоты и слухи о себе. Ему приписывали убийства Ку­лакова и Машерова, само собой - смерть Цвигуна и Бреж­нева, покушение на папу римского, убийство болгарина Маркова, покушение на Рейгана и многое другое. Доказа­тельств не было, но слухи прилипчивы.

Но что бы там ни было, он достиг своей цели. В известной мере на какое-то время с двоевластием было покончено. Впервые с 1917 года власть в стране захватил шеф тайной по­лиции. Этого побаивался Ленин, косо поглядывая на Фелик­са. Этого боялся и Сталин, считая за благо не мудрить особо, а время от времени расстреливать шефов тайной полиции вместе с их многочисленным аппаратом. О высшей власти мечтал и Берия, заплатив за свое тщеславие жизнью.

А вот Андропова можно назвать «состоявшимся Берией». Последний хотя и был изворотливее своих коллег по Полит­бюро, но не уберег свою голову. Андропов сделал разумные выводы из уроков Берии, до поры до времени сильно не вы­совывался. Он до сих пор в чести у власти и какой-то части простых обывателей. Бил по людям, но не по Системе, то есть по-сталински. А людям с улицы вообще нравится, когда начальство лупят. Андропов, как и Сталин, не мог понять, что хоть половину населения посади в тюрьму или сошли в лаге­ря, все равно коррупция, воровство, казнокрадство останут­ся. Да и казарму размером в целую страну соорудить было уже невозможно. Поэтому его усилия были, по меньшей ме­ре, тщетными и бесплодными.

Время Черненко прошло бесцветно. Следа не оставило. Шла подковерная перегруппировка сил. Ни одна из сторон не предпринимала каких-либо активных действий на пора­жение, хотя КГБ по заведенному порядку продолжал дер­жать в своих руках кадровые нити управления. К этому надо добавить, что Виктор Чебриков - новый председатель КГБ, не являлся сторонником перехода власти к полиции. Его вполне устраивало сложившееся двоевластие.

Другое дело Крючков. Он по-собачьи был предан Андро­пову. И как ни притворялся после смерти Андропова про­грессистом, все равно, в конце концов, истинная натура вы­лезла наружу - натура злая и лживая. Решил слазить на­верх, причем сразу в «вожди», но угодил в тюрьму. Кстати, будь он деятелем помасштабнее и поумнее, неизвестно, чем бы все закончилось в августе 1991 года. Может быть, и андроповским вариантом санитарной чистки номенклатуры, хо­тя всего вероятнее - заменой Старой площади на Лубянку.

Впервые о Крючкове я услышал в период работы Андро­пова на посту секретаря ЦК и одновременно заведующего отделом по связям с коммунистическими и рабочими партия­ми социалистических стран. Он был помощником Андропо­ва. Там же работали консультантами Георгий Арбатов, Алек­сандр Бовин, Олег Богомолов, Николай Шишлин и немало других незаурядных людей. В результате многочисленных реплик и дачной болтовни, а мы часто работали вместе в пар­тийных особняках за городом, уже тогда у меня создалось впечатление, что Крючков является «серой мышкой» аппара­та, служкой без особых претензий. Со всеми вежлив, пишет коряво, вкрадчив и сер, как осенние сумерки. А серые люди склонны принимать себя всерьез, а оттого и комичны, но и опасны. Крючков даже лавры, которые натягивали на его го­лову, принимал всерьез, не соизмеряя их с размерами собст­венной головы.

Остатки «вечно вчерашних» сил, группировавшихся во­круг Крючкова и кучки военных и партийных фундамента­листов, лихорадочно пытались приостановить крах больше­визма, чтобы сохранить власть. Кое-что получалось, но дале­ко не все. Еще до мятежа 1991 года РКП, выделившаяся из КПСС при прямой поддержке КГБ, стала быстро плодиться. В метрике о рождении Либерально-демократической партии говорилось:

«Управление делами ЦК КП РСФСР, действующее на ос­новании положения о производственной и финансово-хозяй­ственной деятельности, в лице управляющего делами ЦК т. Головкова, с одной стороны, и фирма «Завидия» в лице президента фирмы т. Завидия, именуемая в дальнейшем «Фирма», с другой стороны, заключили договор о нижесле­дующем: Управление предоставляет «Фирме» временно сво­бодные средства (беспроцентный кредит) в сумме 3 (три) миллиона рублей».

Жириновский выдвинул себя кандидатом в Президенты России, а вице-президентом назвал Завидия, именуемого в договоре «Фирма». Я помню, как во время перерыва между заседаниями какого-то очередного собрания члены ПБ сели пообедать. Михаил Сергеевич был хмур, молча ел борщ. Под­нялся Крючков и сказал примерно следующее: «Михаил Сергеевич, выполняя ваше поручение, мы начали формиро­вать партию, назовем ее по-современному. Подобрали не­сколько кандидатур на руководство». Конкретных фамилий Крючков не назвал. Горбачев промолчал. Он как бы и не слышал, а может быть, и действительно ушел в себя.

А вот что рассказывает по этому поводу Филипп Бобков («Диалог», № 10, 2000): «В русле идей Зубатова ЦК КПСС предложил создать псевдопартию, подконтрольную КГБ, че­рез которую направить интересы и настроения некоторых со­циальных групп. Я был категорически против, это была чис­тая провокация». Тогда за это взялся сам ЦК. Один из секре­тарей партии занимался этим. Так они «родили» известную либеральную демократическую партию и ее лидера, который стал весьма колоритной фигурой на политическом небоскло­не». Лукавит Филипп Денисович. Партию создавали совмест­ными усилиями ЦК и КГБ. Да и название, по моим догадкам, придумал Бобков. Удачное, кстати сказать, название.

К этому времени страну уже душила талонная система. Фактически на многие виды продуктов были введены кар­точки, как в годы войны. Обстановка сложилась благоприят­ной для КГБ. Чекисты были свободны в своих действиях. Крючков пытался придумать новый ярлык, чтобы заменить скомпрометированное понятие «враг народа». Да так, чтобы его можно было налепить на кого угодно: от уборщицы до академика и даже члена Политбюро. И наконец, вытащил из кагэбистского запасника древний ярлык - «агент влияния». Данное словосочетание собирался внедрить в общественное сознание еще Андропов, но не успел. Крючков же, видя, как почти вся страна превращалась в гигантского «агента влия­ния», попытался насытить его конкретикой, но все закончи­лось очередным конфузом. На самой Лубянке развелось «агентов влияния» больше, чем где бы то ни было.

Коснусь еще одного вопроса. Когда начиналась Пере­стройка, я лично возлагал определенные надежды на то, что Запад найдет возможным облегчить тяжелый переход Рос­сии от тоталитаризма к демократии. Конечно, я не ожидал «манны небесной», но надеялся на здравый смысл западных политиков. Но этого не произошло. Не исключаю, что запад­ные спецслужбы располагали информацией, что КГБ и его фундаменталистская опора в КПСС планируют вернуть свою власть. Эта надежда вылилась в мятеж, о котором американ­цы предупредили Горбачева заранее. Все это тоже сдержива­ло Запад, когда речь заходила о возможной экономической помощи СССР и России. Кроме того, военные промышлен­ники в США были вовсе не против усилий военно-промышленных кругов в СССР и их родных братьев - спецслужб, направленных на сохранение гонки вооружений. Впрочем, в частном порядке было немало энтузиастов, желающих по­мочь нам.

Последние годы горбачевского правления были временем постоянных кризисов: то табачного, то мыльного, то еще какого-нибудь. Я уверен, что эти кризисы не были случайными. Они создавались теми, кто выступал против Перестройки. Особенно мне запомнилась история с мылом и стиральным порошком. Вдруг в стране не оказалось этих товаров. Шум, гам, статьи в газетах. Горбачев выносит вопрос на Политбю­ро. Идет обсуждение, принимается какое-то решение, Горба­чева заверяют, что все будет в порядке. Однако положение остается прежним. Снова Политбюро. Повторяется все с са­мого начала. Горбачев в бешенстве. Опять Политбюро. Ми­хаил Сергеевич ужесточает свои высказывания. Спрашива­ет, в чем же дело? Может кто-нибудь сказать, что же проис­ходит?

И тут Александра Бирюкова, секретарь ЦК по легкой и пищевой промышленности, с наивным удивлением ответила:

- Так, Михаил Сергеевич, мы же десятки заводов, произ­водящих эту продукцию, закрыли.

- Как закрыли? - с не меньшим удивлением и даже с растерянностью спросил Горбачев.

- Из экологических соображений. Протесты жителей.

Михаил Сергеевич был буквально подавлен. Но вывода, что за этим стоит не простое разгильдяйство, а политические махинации, не сделал и на этот раз. Хотя, по моим данным, митинги с требованием закрытия подобных предприятий проходили под «благожелательным контролем» местных КГБ.

Длинную историю имеет проблема конверсии. Она не один раз обсуждалась на Политбюро и на Президентском со­вете - и все без толку. ВПК вертелся как на шиле, но все же устоял, поскольку кукловодом ВПК были спецслужбы. Расхо­ды на вооружения продолжали расти почти теми же темпа­ми, что и раньше. Аргумент был один - конверсия дороже расходов на производство оружия. Я убежден: бездействие в области эволюционной демилитаризации нанесло огромный ущерб демократическим преобразованиям. Это сейчас при­знает и Михаил Сергеевич.

Однажды я внес предложение о том, чтобы самолеты Аэрофлота, обслуживающие эмигрантов-евреев, летали пря­мыми рейсами в Тель-Авив, а не через Вену. Договорился с министром гражданской авиации. Но мое предложение было отклонено. Во всех этих случаях с Израилем не обошлось без вмешательства КГБ, который упорно отвергал любые попыт­ки улучшения отношений с этой страной, ссылаясь на поли­тические интересы СССР. Влияние КГБ в подобных случаях было сильнее, чем мнение аппарата ЦК.

Не буду перечислять другие факты. Повторю лишь, что КГБ оставался достаточно мощной организацией, чтобы тор­мозить реформы. Централизованное управление умирало на глазах. Но его верные адепты продолжали поддерживать уже потухший огонь, старались всеми силами удержать позиции экономической власти - все планировать и все распреде­лять. Система сопротивлялась всеми силами и на всех уров­нях, а ее основной пружиной на фоне слабеющей партии становились спецслужбы, чем и объясняется, что они оказа­лись во главе мятежа в августе 1991 года.

Видимо, мы, реформируя Систему, не учли одного решаю­щего обстоятельства, я бы сказал, специфического для систе­мы двоевластия. Ослабляя власть партийного аппарата, надо было одновременно снижать силу открытого и тайного влия­ния аппарата КГБ на политические решения. Руководители КГБ ловко использовали этот просчет. Они начали активно окружать Горбачева своими людьми и компрометировать тех, кто им мешал. Активно собирались досье на наиболее известных деятелей демократического крыла в обществе - Г. Попова, А. Собчака, С. Станкевича, В. Коротича, Е. Яков­лева и многих других. Спецслужбам удалось спровоцировать ряд антиперестроечных провокаций: в Сумгаите, Фергане, Алма-Ате, Вильнюсе, Риге, Тбилиси. Были проведены спецоперации в армии по формированию там антиправительст­венных настроений. У руководства Перестройкой, таким об­разом, была одна линия, а у КГБ - противоположная.

О том, что КГБ удавалось удерживать систему двоевлас­тия еще и при Горбачеве, свидетельствует такой пример, причем далеко не единственный. Где-то в конце апреля - начале мая 1988 года возник вопрос о возвращении в СССР знаменитого режиссера Театра на Таганке Юрия Любимова. Я позвонил в КГБ, поскольку возражения шли с той стороны. Там категорически возражали. Сейчас я уже не помню их аргументы. И все это происходило в обстановке, когда все слова о демократии и свободе были уже сказаны. Я позвонил Шеварднадзе. Договорились не тратить времени на уговоры, а написать в Политбюро официальную записку. Так и сдела­ли. Записку послали 4 мая 1988 года за двумя подписями. Со­гласие на выдачу визы было получено 7 мая. Вопрос был ре­шен вопреки возражениям спецслужб.

Повторяю, на дворе шел 1988 год, но двоевластие продол­жалось, что и было решающим тормозом реформ. КГБ к то­му же явно усилил работу по внедрению в демократическое движение своих людей. В психологии номенклатуры мало что менялось. Подспудное, тайное влияние КГБ доминирова­ло, мало того, оно ложилось на удобренную почву - на стра­хи и прямые связи спецслужб с номенклатурой. «Бойцы невидимого фронта» и сегодня весьма заметны в Думе, пра­вительстве, всюду.

«Кротовая тактика» КГБ часто одерживала верх. Горбаче­ва сумели напугать демократической волной. Он начал пя­титься, ища спасение во временном откате от реформ, счи­тая это тактикой. Крючков тем временем все делал, чтобы постоянно подогревать веру Горбачева в то, что он может по­ложиться на КГБ на любых поворотах событий. Не знаю, клевал на эту приманку Михаил Сергеевич или нет. Думаю, однако, что опасения у него в отношении главы КГБ посте­пенно укреплялись - таково мое ощущение. Так это или не так, но в любом случае Горбачев продолжал находиться под усиленным прессом спецслужб. Да и деваться ему было не­куда, поскольку с демократическими силами он многие связи уже потерял, а вокруг него сложилась преступная группа за­говорщиков, которая, не моргнув глазом, предала его, ибо со­стояла из лиц, тесно сотрудничавших с КГБ, или его прямых агентов.

Будучи в Политбюро, я внимательно присматривался к де­ятельности спецслужб, прежде всего КГБ. Вовсе не хочу всех работников, особенно разведчиков, мерить одной меркой. Там немало достойных людей. Пишу в этой главе о другом, а именно: о карательной системе, которая вместе с КПСС бы­ла основой большевистской диктатуры.

Я не располагаю достаточной конкретикой, касающейся деятельности КГБ, - она будет еще долго покрыта тайной. Просто хочу пригласить исследователей к изучению подлин­ной природы и механизма взаимодействия партии и кара­тельных служб, сферы, которая содержит еще очень много неразгаданного и скрытого от общества.

http://lib.rus.ec/b/363335/read