Зодчие (6)
Метет, метет за окном. Заиндевело слюдяное оконце в княжьих палатах, так, что через кору ледяную едва божий свет сочится. Жарко натоплено в горнице, да шубу вышитую с плеч скидывать не спешит великий князь, да и верные его бояре все в шубах. Идет совет у них, уж который раз за эту седмицу. Важное дело предстоит князю и его дружине - воевать Казань.
Уж второй год не утихает кровавая вражда между Москвой и Казанью, где престол занял коварный хан Ибрагим, Московскому княжеству зело противный. А ведь отец его, покойный Махмут-хан, с князьями русскими долгое время ладил, послами обменивался, дары принимал да сам отдаривался. Двадцать лет мирилась Москва с Казанью, не зная лихой беды, двадцать лет и Москве было спокойно, и Казани сытно. Процветало на Волге ханство татарское, ведя торговлю знатную и с Русью, и с кавказцами, и с персиянами, и с купцами самаркандскими. Жировали татары, в халаты шелковые рядились, соболями русскими отороченные, да в недобрый час помер хан Махмут. Вот и кончились те покойные времена.
Молодого хана Ибрагима окружили зловредные князьки татарские, да и начали науськивать да подначивать против Москвы. Воеводы казанские во главе с князем Абдул-Мамоной, коим настроения сии противны были, вознамерились на престол кликнуть дядю Ибрагима, престарелого Касима, Москвы друга надежного, ещё Василия Васильевича, князя Ивана батюшки покойного, верного приятеля. Касим, как по их бесурменским обычаям водится, после смерти брата Махмута на его вдове женился, порядком таким стал он Ибрагиму отчимом. Вот и рассудили воеводы, Ибрагиму враждебные, - чем Касим не новый казанский хан? Князь Иван Васильевич дал Касиму войско, чтобы идти на Казань, дал воевод своих лучших - князя Холмского да Ивана Стригу, да только ничем тот поход закончился: постояли враги на супротивных берегах Волги у устья Свияги, посмотрели друг на друга издали, да и разбежались. Не дождался седобородый Касим судов московских, не смог на другой берег переправиться, да и убрался восвояси, где вскорости и скончался, так и не добыв себе казанского престола.
Тем, однако, дело не кончилось: Ибрагим со своими князьками обид не забыл. Стал он войско собирать да вооружать его изрядно. Князь Иван, видя такое усердие, отправил дружины свои на защиту крепостей дальних: Нижнего Новгорода, Галича, Мурома да Костромы. Ибрагишка же злокозненный пошел к Галичу. Взять его не взял, но посады разорил, множество люду православного посёк, а иных в полон увел. В ответ войско князя Семеона Ярославского жестоко посекло мирных черемисов, с Казанью союзных, не жалея не старика, не младенца. Люто, по-волчьи, аки агнцев беззащитных, вырезали всех, даже скот и лошадей, а избы черемисские пожгли, чтоб и следа не осталось.
Так и не утихала вражда между ханом казанским и московским князем. То тут, то там средь бела дня иль черной ночи налетали на мирные селения вражеские люди ратные. Деревеньки горели, лилась кровушка, летели к небу стоны да проклятия. Княжья гордыня людишкам сирым - разорение да погибель.
За последнее время удача ратная то улыбалась русичам, то немилостиво отворачивала свой лучезарный лик. Так потеряли московиты земли под Костромой, захвачена была татарами крепость Кичменга, а самом злым уколом для гордыни князя Ивана была утеря Хлынова. Вероломные жители без боя сдались Ибрагишке, присягнув ему в верности. Но и московиты не спали, докучая казанцам меткими и верными ударами. Князь Холмский разгромил татарву под Муромом. После двухдневного боя у Звеничего Бора славный воевода Ряполовский прислал на Москву знатного пленника - князька татарского Хозюм Бердея.
А тому назад с три месяца на Москву вернулся отряд бывалого воеводы Ивана Руно, кружными путями добиравшийся до Москвы из казанских земель по Каме и Вычегде через Устюг. Дружина князя долгое время кружилась на легких наметах по малым рекам во вражеских землях, нападая на малые отряды татар, разоряя заставы, грабя ладьи купцов толстомордых. Поджарые вернулись, несытые, но ярые да задорные, да с богатой добычей - всё плошки серебряные, отрезы парчовые, ковры шелковые, рухлядь соболья. Отбили и полону много православного у бесермен проклятых.
Сегодня рябой да рыжий Иван Дмитриевич Руно присутствовал на совете. Лик его, и без того не бледный, теперь, обветренный ветрами до прихваченный морозцем, пылал, как закатная зоря. Левую его щеку пересек белесый шрам - старый, грубый, еще при Василии Васильевиче полученный во время сечи со сторонниками Шемяки. Иван был самым молодым из бывалых воинов, оставленных Ивану «в наследство» батюшкой, но и в его огненные кудри уже вплелись серебристые нити седины.
-Ну, расскажи-ка нам Иван, как ты по татарским землям с отрядом своим бродил, - в тоне князя слышались нотки добродушного участия, - много ли удальцов схоронил, много ли врагов положил? Уж и не чаяли вас живыми видеть.
Руно, в бою отчаянно отважный, отроду был молчалив и косноязычен. Сейчас на него устремились три десятка глаз, что воеводу немало смущало; он засопел и заёрзал.
- Да, что уж тут говорить, князь-батюшка. Живы не все воротились, с дюжины три из трёх сотен по берегам схоронили. Израненные есть, иные отощали маленечко. А так, слава Богу, слава Богу, - пряча глаза, пробасил Иван Дмитриевич.
Князь был немного разочарован - он ждал подробностей описания похода.
- Что ж ты не хвалишься, как малой силой премногий отряд татар разметал? Как ловкостью да дерзостью своей казанцев в великое смятение ввел, так что тебе вдогонку целое войско пустили? - тут бояре переглянулись в недоумении. Похвала князя была для них непонятна - ведь большое казанское войско, присланное Ибрагишкой для усмирения отряда Ивана Руно, попутно завладело Хлыновым. Не озорничай Ивановы молодцы да не раззадорь они хана, был бы Хлынов и ныне наш.
- Да что уж тут самому себя нахваливать, - Руно смутился еще больше. - Ты уж не прогневайся, батюшка, да я так скажу. Покусываем мы Казань исподтишка, как псы тощие, а надо бы большую битву дать, да и покончить с нечестью вражеской разом.
-Без тебя то ведаю, - нахмурился князь. - Для того и собрались.
В ответ Руно глубоко поклонился, вздохнув с облегчением: князь потерял к нему интерес и теперь обращался ко всем.
-Ну, князья-бояре, так когда выступать-то будем?
- Да что тут ждать понапрасну, - вскричал горячий Данила Холмский, муж знатный и смелый, с гордой посадкой красивой головы. - Ныне и надо, пока мороз, да Волга стоит.
- Больно ты нетерпелив, князюшка, - елейно процедил Иван Васильевич. - Горячность-то свою почто о прошлом годе у Свияги не казал? Только людей в дороге изморил, да лошадей табун добрый загнал.
- Знаешь ты сам, великий князь, нет в том нашей вины: наметы ко времени не подоспели, - вспылил Холмский, - Что ж нам, самим прикажешь Волгу вплавь переходить? А татары хитроумные на берег с судов своих не восхотели сходить, чтобы бой нам дать. Да и не стал бы я сам оглобли разворачивать, не отведи Касим, чурбан старый, свое войско. Татар на том берегу собралось видимо-невидимо, мы все бы там полегли, а сами бы обратно не повернули; всё Касим. Спроси, вон, у Стриги-воеводы!
- Если бы, да кабы! - вспылил князь. - Нет у меня к былому интереса. Знаю я одно, что в Казани и поныне Ибрагишка премерзкий сидит! И не будет Москве покоя, пока он на ханском престоле со сворой псов своих кровожадных. А посему давай-ка, споры да разговоры ненужные прекращай, будем вместе все рядить, когда выступить, да только без горячности да не впопыхах.
- Дозволь мне молвить, князь, - отозвался Стрига-Оболенский, самый опытный и почитаемый всеми воевода.
- Говори, Иван Васильевич. Говори, любо мне тебя во весь час слушать, ибо всегда дело говоришь, - при этих словах князя Даниил Холмский тихо фыркнул и отвернулся. Иван Стрига глянул на него укоризненно, со значением и продолжил.
- Рано, мыслю я, в поход ныне выступать. Растрепано войско, тяжкими битвами обескровлено.
- Март? - спросил князь.
- И в марте рановато будет - дороги раскиснут. И в апреле рановато, а вот в мае - в самый раз.
- Хорошо, в начале мая и почнем.
- Мыслю я также, князь, нужно нам силы казанцев распылить, - продолжал Стрига. - Двумя войсками выступить.
- Да, уж мы это обдумывали, государь, - подтвердил князь Константин Александров сын Беззубцев, пожилой человек огромного роста, сродственник великого князя. - Я свое войско из Нижнего поведу, а вторую рать нужно от Устюга двинуть.
- Да вот Данила Ярославских своих ратников с устюжанами и поведет! - подхватил князь. - Только тайно сие нужно содеять, чтобы ни одна живая душ не прознала. - Идея набега на Казань с двух сторон Ивану Васильевичу очень понравилась, он оживился, аж порозовел.
- Да, и я с войском пойду, - сказал Иван Васильевич, - бояре удивленно воззрились на него - все знали, что сам князь сражений не любил и избегал в них участвовать. Каждый раз он измышлял предлог, чтобы не появляться на поле боя, каждый раз приближенные его всеми силами показывали, что верят простодушно справедливости сего предлога. Редко князь и вызывался в битвах участвовать, попросту накануне объявлял: на сечу не пойду, мол, такое и такое дело неотложное не велит. На этот раз заявление князя явно стоило ему хлопот: сказал, и ажно испарина лоб покрыла. Поймал он единый недоверчивый взор боярский и заерзал того шибче.
- И княжича с собой возьму. Одиннадцатый годок уж, пора к ратному делу привыкать. Меня родитель покойный и того ранее с собой брать почал.
И невдомек было боярам, что по этой самой причине князь и не любил заварух кровавых, вид крови вызывал у него дурноту и отвращение. Батюшка Василий Васильевич прилюдно объявил сына Ивана Великим князем и соправителем, когда тому едва исполнилось десять лет. Тогда же стал брать его в походы. При Кокшенге малолетний князь уж и войско возглавил, хотя и до двенадцати годков он тогда еще не дотянул. Ясно, что самому отроку никто бы судьбы воинства многочисленного не вверил бы, взаправду битвой воеводы заправляли, да и стан юного князя перевели в место безопасное, чтобы, упаси Бог, стрела вражья в наследника не уцелила, да все ж оказий неприятных избежать в тот раз не удалось. Обошел неприятель отряд воеводы Ряполовского с юга, да и прорвал заслон ратников у самого княжьего стана. С ужасом наблюдал отрок, как все глубже врубается в ряды защитников неприятель, как сажень за саженью приближаются к нему перекошенные яростью чужие лица. Замер под расшитыми хоругвями Иван ни жив, ни мертв, да смотрел зачарованно, как под ноги коню его катятся головы мужей, по вчерашней, мирной жизни ему хорошо знакомых; как подкошенные, со смертными хрипами падают воины, давеча носившие его на руках и игравшие с ним на княжьем дворе в рюхи. Ряполовскому быстро удалось сомкнуть ряды рассеявшегося было отряда, нежданную атаку отбили, не дав подступиться к князю, но отрок Иван успел увидеть серое лицо товарища своего по играм Петьки Оболенского, старшего князя года на три. Конь того стоял в саженях десяти от княжеского, и на излете атаки успел таки настигнуть вьюноша адовой силы вражеский удар. Петька неловко валился с коня, от плеча рассеченный мечем чуть не до пупа. Валился медленно, как бы нехотя, тщетно цепляясь слабеющей рукой за повод, а на лице его застыла жуткая полуулыбка - умирая, не боль и не ужас чувствовал парень, а изумление. В тот миг юный князь словно оледенел, лишенный способности пошевелиться. Глядел он, не отрываясь, на разваленное почти пополам тело товарища своего, кулём рухнувшего наземь; глядел, как тугой струей бьет из раны кровь, а ноги сводит последняя судорога. Усмотрел он, как в зияющей пасти мясисто-кровавой раны белеет обнажившаяся кость, и в тот же миг князя словно прорвало. Слетел он с коня своего, приземлившись сразу на четвереньки. От мгновенно скрутившей его дурноты несколько минут выворачивало все нутро, ослабели, затрепетав, руки-ноги, пот струился градом по вискам, а перепугавшиеся бояре да служки боялись подступиться к отроку. Что было после, Иван помнил плохо, - должно быть, подхватили его под белы ручки слуги верные, принялись отпаивать, умывать да утешать. Тятеньке про слабость ту сыновнюю не сказали, щадя гордыню молодого князя. И с той поры, когда предстояло князю на битву рать вести, мигом вставала перед его глазами чудовищная рана несчастного Петьки, и опять подкатывала к горлу знакомая дурнота.
- Давно уж пора мальцу обучаться мечом владеть! - прервал князь минутную заминку. Голос его неестественно звенел; бояре прятали глаза. Князь все еще чувствовал неловкость. Чтоб окончательно побороть ее, он задорно кликнул служке, с готовностью стоявшего у дверей в ожидании княжьих поручений:
- Эй, кто там? А приведите-ка сюда княжича! Пусть совету боярскому лик кажет!
Бояре загомонили, нахваливая смышленость да удаль маленького князя, носившего то же имя, что и отец - Иван. О том лишь умалчивали они, что нерадив малец и вероломен, да что каверзами своими да озорством многия беды дворне своей причинил.
Привели княжича. Отрок вразвалку прошел в горницу, без стеснения и любопытства разглядывая бояр. Сытое дитя, крупное, над поясом округлилось заметное брюшко, хотя ноги и длинные - ростом в отца будет. Годами юн, а взор скучный, тусклый, что у дитяти наблюдать странно и неприятно. Ликом княжич на родителя схож, но многие черты есть и от матери-покойницы - щеки пухлые, округлые, румянец совсем девичий. И волос, как у матушки Марьи Борисовны был - тонкий, жидковатый, не то, что отцовы буйные кудри; с таким волосом быть молодому князю плешивым до времени.
Княжич с ленцой подошел к отцову престольцу и слал расслабленно рядом, взором выискивая, куда бы облокотиться или присесть: стоять пред бородатыми боярами ему было засть и не по чину. Иван Васильевич, не взирая на то, с отеческим участием обратился к отпрыску:
-Ну, княжич, надежа отцова, пойдем по весне на Казань, татар воевать?
Дитя оживилось:
- А дадите татарина посечь? - глаза княжича на миг взблеснули, но тут же отрок капризно скривил губу:
- Да ты, тятя, передумаешь, поди. Вот всегда так: пойдем, да пойдем, я уж и меч изготовлю, а после: нет, не пойдем, в тереме с бабами сиди.
Князь надеялся, что приход княжича отвлечет разговор от тем неприятных, а неразумное дитя все к тому же вернулось. Князь молчал, разгневанный, но открыто вспылить не решался - ведь правду молвил Иван-младший.
- Ах, князь-батюшка! - раздался елейный голос ловкого Беззубцева. - Ты посмотри, какой воин славный у тебя растет: и меч у него наготове, только и давай ему татарина посечь! - старик вступился, чтобы выручить князя в неловкий момент, однако ответ на его слова был нежданный.
- Не тебе рядить, холоп, - звонко воскликнул вдруг княжич. Лицо мальца вмиг изменилось: толстые щеки задрожали от злобы, глаза сузились, губы истончились в струну. Воеводы замерли, кто-то тихо охнул: князь Константин Александрович Беззубцев был в почтенных летах и к роду принадлежал знатному: князю Василию Васильевичу Темному приходился он сродным 1 братом. При княжьем дворе Беззубцева почитали едва ли не следующим по знатности после самого великого князя. Волоса его давно поседели, большое усталое тело было изранено в многочисленных битвах - муж степенный и многоуважаемый.
_______________________________________________________________________________________________
(1) сродный - двоюродный
Щеку князя вмиг свела судорога. Лицо, еще минуту назад рдяное от смущения, теперь потемнело и напряглось. Иван Васильевич встал и ловко протянул длань к сыну. Князь цепко ухватил Ивана-младшего чуть повыше локтя и с силой потянул к выходу. Он выволок в сени княжича, от неожиданности даже не пытавшегося упираться, и здесь, не стесняясь замершего от ужаса служки, залепил княжичу оглушительную оплеуху. Отрок, думавший было завыть в голос, глянул на страшное багровое лицо отца и лишь тихонечко заскулил.
- Гляди мне, щенок дерзновенный, - сдавленно процедил князь, - еще лишь раз подобное сотворишь, иль донесет кто, - засеку насмерть!
ДАЛЬШЕ
Уж второй год не утихает кровавая вражда между Москвой и Казанью, где престол занял коварный хан Ибрагим, Московскому княжеству зело противный. А ведь отец его, покойный Махмут-хан, с князьями русскими долгое время ладил, послами обменивался, дары принимал да сам отдаривался. Двадцать лет мирилась Москва с Казанью, не зная лихой беды, двадцать лет и Москве было спокойно, и Казани сытно. Процветало на Волге ханство татарское, ведя торговлю знатную и с Русью, и с кавказцами, и с персиянами, и с купцами самаркандскими. Жировали татары, в халаты шелковые рядились, соболями русскими отороченные, да в недобрый час помер хан Махмут. Вот и кончились те покойные времена.
Молодого хана Ибрагима окружили зловредные князьки татарские, да и начали науськивать да подначивать против Москвы. Воеводы казанские во главе с князем Абдул-Мамоной, коим настроения сии противны были, вознамерились на престол кликнуть дядю Ибрагима, престарелого Касима, Москвы друга надежного, ещё Василия Васильевича, князя Ивана батюшки покойного, верного приятеля. Касим, как по их бесурменским обычаям водится, после смерти брата Махмута на его вдове женился, порядком таким стал он Ибрагиму отчимом. Вот и рассудили воеводы, Ибрагиму враждебные, - чем Касим не новый казанский хан? Князь Иван Васильевич дал Касиму войско, чтобы идти на Казань, дал воевод своих лучших - князя Холмского да Ивана Стригу, да только ничем тот поход закончился: постояли враги на супротивных берегах Волги у устья Свияги, посмотрели друг на друга издали, да и разбежались. Не дождался седобородый Касим судов московских, не смог на другой берег переправиться, да и убрался восвояси, где вскорости и скончался, так и не добыв себе казанского престола.
Тем, однако, дело не кончилось: Ибрагим со своими князьками обид не забыл. Стал он войско собирать да вооружать его изрядно. Князь Иван, видя такое усердие, отправил дружины свои на защиту крепостей дальних: Нижнего Новгорода, Галича, Мурома да Костромы. Ибрагишка же злокозненный пошел к Галичу. Взять его не взял, но посады разорил, множество люду православного посёк, а иных в полон увел. В ответ войско князя Семеона Ярославского жестоко посекло мирных черемисов, с Казанью союзных, не жалея не старика, не младенца. Люто, по-волчьи, аки агнцев беззащитных, вырезали всех, даже скот и лошадей, а избы черемисские пожгли, чтоб и следа не осталось.
Так и не утихала вражда между ханом казанским и московским князем. То тут, то там средь бела дня иль черной ночи налетали на мирные селения вражеские люди ратные. Деревеньки горели, лилась кровушка, летели к небу стоны да проклятия. Княжья гордыня людишкам сирым - разорение да погибель.
За последнее время удача ратная то улыбалась русичам, то немилостиво отворачивала свой лучезарный лик. Так потеряли московиты земли под Костромой, захвачена была татарами крепость Кичменга, а самом злым уколом для гордыни князя Ивана была утеря Хлынова. Вероломные жители без боя сдались Ибрагишке, присягнув ему в верности. Но и московиты не спали, докучая казанцам меткими и верными ударами. Князь Холмский разгромил татарву под Муромом. После двухдневного боя у Звеничего Бора славный воевода Ряполовский прислал на Москву знатного пленника - князька татарского Хозюм Бердея.
А тому назад с три месяца на Москву вернулся отряд бывалого воеводы Ивана Руно, кружными путями добиравшийся до Москвы из казанских земель по Каме и Вычегде через Устюг. Дружина князя долгое время кружилась на легких наметах по малым рекам во вражеских землях, нападая на малые отряды татар, разоряя заставы, грабя ладьи купцов толстомордых. Поджарые вернулись, несытые, но ярые да задорные, да с богатой добычей - всё плошки серебряные, отрезы парчовые, ковры шелковые, рухлядь соболья. Отбили и полону много православного у бесермен проклятых.
Сегодня рябой да рыжий Иван Дмитриевич Руно присутствовал на совете. Лик его, и без того не бледный, теперь, обветренный ветрами до прихваченный морозцем, пылал, как закатная зоря. Левую его щеку пересек белесый шрам - старый, грубый, еще при Василии Васильевиче полученный во время сечи со сторонниками Шемяки. Иван был самым молодым из бывалых воинов, оставленных Ивану «в наследство» батюшкой, но и в его огненные кудри уже вплелись серебристые нити седины.
-Ну, расскажи-ка нам Иван, как ты по татарским землям с отрядом своим бродил, - в тоне князя слышались нотки добродушного участия, - много ли удальцов схоронил, много ли врагов положил? Уж и не чаяли вас живыми видеть.
Руно, в бою отчаянно отважный, отроду был молчалив и косноязычен. Сейчас на него устремились три десятка глаз, что воеводу немало смущало; он засопел и заёрзал.
- Да, что уж тут говорить, князь-батюшка. Живы не все воротились, с дюжины три из трёх сотен по берегам схоронили. Израненные есть, иные отощали маленечко. А так, слава Богу, слава Богу, - пряча глаза, пробасил Иван Дмитриевич.
Князь был немного разочарован - он ждал подробностей описания похода.
- Что ж ты не хвалишься, как малой силой премногий отряд татар разметал? Как ловкостью да дерзостью своей казанцев в великое смятение ввел, так что тебе вдогонку целое войско пустили? - тут бояре переглянулись в недоумении. Похвала князя была для них непонятна - ведь большое казанское войско, присланное Ибрагишкой для усмирения отряда Ивана Руно, попутно завладело Хлыновым. Не озорничай Ивановы молодцы да не раззадорь они хана, был бы Хлынов и ныне наш.
- Да что уж тут самому себя нахваливать, - Руно смутился еще больше. - Ты уж не прогневайся, батюшка, да я так скажу. Покусываем мы Казань исподтишка, как псы тощие, а надо бы большую битву дать, да и покончить с нечестью вражеской разом.
-Без тебя то ведаю, - нахмурился князь. - Для того и собрались.
В ответ Руно глубоко поклонился, вздохнув с облегчением: князь потерял к нему интерес и теперь обращался ко всем.
-Ну, князья-бояре, так когда выступать-то будем?
- Да что тут ждать понапрасну, - вскричал горячий Данила Холмский, муж знатный и смелый, с гордой посадкой красивой головы. - Ныне и надо, пока мороз, да Волга стоит.
- Больно ты нетерпелив, князюшка, - елейно процедил Иван Васильевич. - Горячность-то свою почто о прошлом годе у Свияги не казал? Только людей в дороге изморил, да лошадей табун добрый загнал.
- Знаешь ты сам, великий князь, нет в том нашей вины: наметы ко времени не подоспели, - вспылил Холмский, - Что ж нам, самим прикажешь Волгу вплавь переходить? А татары хитроумные на берег с судов своих не восхотели сходить, чтобы бой нам дать. Да и не стал бы я сам оглобли разворачивать, не отведи Касим, чурбан старый, свое войско. Татар на том берегу собралось видимо-невидимо, мы все бы там полегли, а сами бы обратно не повернули; всё Касим. Спроси, вон, у Стриги-воеводы!
- Если бы, да кабы! - вспылил князь. - Нет у меня к былому интереса. Знаю я одно, что в Казани и поныне Ибрагишка премерзкий сидит! И не будет Москве покоя, пока он на ханском престоле со сворой псов своих кровожадных. А посему давай-ка, споры да разговоры ненужные прекращай, будем вместе все рядить, когда выступить, да только без горячности да не впопыхах.
- Дозволь мне молвить, князь, - отозвался Стрига-Оболенский, самый опытный и почитаемый всеми воевода.
- Говори, Иван Васильевич. Говори, любо мне тебя во весь час слушать, ибо всегда дело говоришь, - при этих словах князя Даниил Холмский тихо фыркнул и отвернулся. Иван Стрига глянул на него укоризненно, со значением и продолжил.
- Рано, мыслю я, в поход ныне выступать. Растрепано войско, тяжкими битвами обескровлено.
- Март? - спросил князь.
- И в марте рановато будет - дороги раскиснут. И в апреле рановато, а вот в мае - в самый раз.
- Хорошо, в начале мая и почнем.
- Мыслю я также, князь, нужно нам силы казанцев распылить, - продолжал Стрига. - Двумя войсками выступить.
- Да, уж мы это обдумывали, государь, - подтвердил князь Константин Александров сын Беззубцев, пожилой человек огромного роста, сродственник великого князя. - Я свое войско из Нижнего поведу, а вторую рать нужно от Устюга двинуть.
- Да вот Данила Ярославских своих ратников с устюжанами и поведет! - подхватил князь. - Только тайно сие нужно содеять, чтобы ни одна живая душ не прознала. - Идея набега на Казань с двух сторон Ивану Васильевичу очень понравилась, он оживился, аж порозовел.
- Да, и я с войском пойду, - сказал Иван Васильевич, - бояре удивленно воззрились на него - все знали, что сам князь сражений не любил и избегал в них участвовать. Каждый раз он измышлял предлог, чтобы не появляться на поле боя, каждый раз приближенные его всеми силами показывали, что верят простодушно справедливости сего предлога. Редко князь и вызывался в битвах участвовать, попросту накануне объявлял: на сечу не пойду, мол, такое и такое дело неотложное не велит. На этот раз заявление князя явно стоило ему хлопот: сказал, и ажно испарина лоб покрыла. Поймал он единый недоверчивый взор боярский и заерзал того шибче.
- И княжича с собой возьму. Одиннадцатый годок уж, пора к ратному делу привыкать. Меня родитель покойный и того ранее с собой брать почал.
И невдомек было боярам, что по этой самой причине князь и не любил заварух кровавых, вид крови вызывал у него дурноту и отвращение. Батюшка Василий Васильевич прилюдно объявил сына Ивана Великим князем и соправителем, когда тому едва исполнилось десять лет. Тогда же стал брать его в походы. При Кокшенге малолетний князь уж и войско возглавил, хотя и до двенадцати годков он тогда еще не дотянул. Ясно, что самому отроку никто бы судьбы воинства многочисленного не вверил бы, взаправду битвой воеводы заправляли, да и стан юного князя перевели в место безопасное, чтобы, упаси Бог, стрела вражья в наследника не уцелила, да все ж оказий неприятных избежать в тот раз не удалось. Обошел неприятель отряд воеводы Ряполовского с юга, да и прорвал заслон ратников у самого княжьего стана. С ужасом наблюдал отрок, как все глубже врубается в ряды защитников неприятель, как сажень за саженью приближаются к нему перекошенные яростью чужие лица. Замер под расшитыми хоругвями Иван ни жив, ни мертв, да смотрел зачарованно, как под ноги коню его катятся головы мужей, по вчерашней, мирной жизни ему хорошо знакомых; как подкошенные, со смертными хрипами падают воины, давеча носившие его на руках и игравшие с ним на княжьем дворе в рюхи. Ряполовскому быстро удалось сомкнуть ряды рассеявшегося было отряда, нежданную атаку отбили, не дав подступиться к князю, но отрок Иван успел увидеть серое лицо товарища своего по играм Петьки Оболенского, старшего князя года на три. Конь того стоял в саженях десяти от княжеского, и на излете атаки успел таки настигнуть вьюноша адовой силы вражеский удар. Петька неловко валился с коня, от плеча рассеченный мечем чуть не до пупа. Валился медленно, как бы нехотя, тщетно цепляясь слабеющей рукой за повод, а на лице его застыла жуткая полуулыбка - умирая, не боль и не ужас чувствовал парень, а изумление. В тот миг юный князь словно оледенел, лишенный способности пошевелиться. Глядел он, не отрываясь, на разваленное почти пополам тело товарища своего, кулём рухнувшего наземь; глядел, как тугой струей бьет из раны кровь, а ноги сводит последняя судорога. Усмотрел он, как в зияющей пасти мясисто-кровавой раны белеет обнажившаяся кость, и в тот же миг князя словно прорвало. Слетел он с коня своего, приземлившись сразу на четвереньки. От мгновенно скрутившей его дурноты несколько минут выворачивало все нутро, ослабели, затрепетав, руки-ноги, пот струился градом по вискам, а перепугавшиеся бояре да служки боялись подступиться к отроку. Что было после, Иван помнил плохо, - должно быть, подхватили его под белы ручки слуги верные, принялись отпаивать, умывать да утешать. Тятеньке про слабость ту сыновнюю не сказали, щадя гордыню молодого князя. И с той поры, когда предстояло князю на битву рать вести, мигом вставала перед его глазами чудовищная рана несчастного Петьки, и опять подкатывала к горлу знакомая дурнота.
- Давно уж пора мальцу обучаться мечом владеть! - прервал князь минутную заминку. Голос его неестественно звенел; бояре прятали глаза. Князь все еще чувствовал неловкость. Чтоб окончательно побороть ее, он задорно кликнул служке, с готовностью стоявшего у дверей в ожидании княжьих поручений:
- Эй, кто там? А приведите-ка сюда княжича! Пусть совету боярскому лик кажет!
Бояре загомонили, нахваливая смышленость да удаль маленького князя, носившего то же имя, что и отец - Иван. О том лишь умалчивали они, что нерадив малец и вероломен, да что каверзами своими да озорством многия беды дворне своей причинил.
Привели княжича. Отрок вразвалку прошел в горницу, без стеснения и любопытства разглядывая бояр. Сытое дитя, крупное, над поясом округлилось заметное брюшко, хотя ноги и длинные - ростом в отца будет. Годами юн, а взор скучный, тусклый, что у дитяти наблюдать странно и неприятно. Ликом княжич на родителя схож, но многие черты есть и от матери-покойницы - щеки пухлые, округлые, румянец совсем девичий. И волос, как у матушки Марьи Борисовны был - тонкий, жидковатый, не то, что отцовы буйные кудри; с таким волосом быть молодому князю плешивым до времени.
Княжич с ленцой подошел к отцову престольцу и слал расслабленно рядом, взором выискивая, куда бы облокотиться или присесть: стоять пред бородатыми боярами ему было засть и не по чину. Иван Васильевич, не взирая на то, с отеческим участием обратился к отпрыску:
-Ну, княжич, надежа отцова, пойдем по весне на Казань, татар воевать?
Дитя оживилось:
- А дадите татарина посечь? - глаза княжича на миг взблеснули, но тут же отрок капризно скривил губу:
- Да ты, тятя, передумаешь, поди. Вот всегда так: пойдем, да пойдем, я уж и меч изготовлю, а после: нет, не пойдем, в тереме с бабами сиди.
Князь надеялся, что приход княжича отвлечет разговор от тем неприятных, а неразумное дитя все к тому же вернулось. Князь молчал, разгневанный, но открыто вспылить не решался - ведь правду молвил Иван-младший.
- Ах, князь-батюшка! - раздался елейный голос ловкого Беззубцева. - Ты посмотри, какой воин славный у тебя растет: и меч у него наготове, только и давай ему татарина посечь! - старик вступился, чтобы выручить князя в неловкий момент, однако ответ на его слова был нежданный.
- Не тебе рядить, холоп, - звонко воскликнул вдруг княжич. Лицо мальца вмиг изменилось: толстые щеки задрожали от злобы, глаза сузились, губы истончились в струну. Воеводы замерли, кто-то тихо охнул: князь Константин Александрович Беззубцев был в почтенных летах и к роду принадлежал знатному: князю Василию Васильевичу Темному приходился он сродным 1 братом. При княжьем дворе Беззубцева почитали едва ли не следующим по знатности после самого великого князя. Волоса его давно поседели, большое усталое тело было изранено в многочисленных битвах - муж степенный и многоуважаемый.
_______________________________________________________________________________________________
(1) сродный - двоюродный
Щеку князя вмиг свела судорога. Лицо, еще минуту назад рдяное от смущения, теперь потемнело и напряглось. Иван Васильевич встал и ловко протянул длань к сыну. Князь цепко ухватил Ивана-младшего чуть повыше локтя и с силой потянул к выходу. Он выволок в сени княжича, от неожиданности даже не пытавшегося упираться, и здесь, не стесняясь замершего от ужаса служки, залепил княжичу оглушительную оплеуху. Отрок, думавший было завыть в голос, глянул на страшное багровое лицо отца и лишь тихонечко заскулил.
- Гляди мне, щенок дерзновенный, - сдавленно процедил князь, - еще лишь раз подобное сотворишь, иль донесет кто, - засеку насмерть!
ДАЛЬШЕ