Это было давно...
Продолжение беседы ...
Оригинал взят у arktal в Это было давно...
Это было давно... Я не помню, когда это было...
Пронеслись как виденья - и канули в вечность года.
[Сафонов С.А., 1895]Вот уже второй день меня уносит куда-то далеко-далеко в прошлое. В моё прошлое.
ЖЖ-шная подруга Ирина (что-то у меня язык не поворачивается назвать её на корявом ЖЖ-новоязе - "френдесса"), она же - agnes_sitenson , попросила напомнить стихотворение, которое я читал ей, когда она гостила в Израиле.
Это стихотворение я увидел впервые много лет назад, но тогда оно не задержалось, а всплыло в памяти здесь. Потом я возвращался к нему довольно часто. Особенно зимой, когда вымытое дождями израильское небо, становилось пронзительно синим. Тогда земля покрывается свежей зеленью, и в каждом углу начинает цвести алоэ, он же столетник. То есть растение, которое по российским меркам цветет раз в сто лет, а в Израиле - каждую зиму.
Вот начало этого стиха, исключительно точно и ёмко описывающего солнечные дни зимнего Израиля:
Рощи пальм и заросли алоэ,
Серебристо-матовый ручей,
Небо, бесконечно-голубое,
Небо, золотое от лучей.
Николай Гумилев
С поэзией Николая Гумилева я познакомился, когда в моем окружении, если кто-то и слышал о нем, так только то, что он был белогвардеец, участвовал Кронштадском бунте, и вождь мирового пролетариата, сжалившийся над террористкой Фанни Каплан так говорили), поэта не пожалел, и в 1921г через месяц после ареста был расстрелян. Книга со стихами Гимилева попала ко мн в 1956-57 г без малейших усилий с моей стороны. Бутылка водки, но очень скоро я понял, какой невероятный клад попал мне в руки. Это была редчайшая книга, антиквариант огромной ценности по сегодняшний день: "Русская поэзия ХХ века", антология, составленная И.С.Ежовым и Е.И.Шамуриным, выпущенная издательством "Новая Москва" в 1925г тиражом 5000 экземпляров. Получил
отдельные неразрезанные тетради, которые никто никогда не открывал. Как сейчас помню, сокурсник, отдавший мне эту книгу за бутылку водки, вытащил её из под дивана. Но поэзией я увлекался и, несмотря на такое пренебрежительное отношение к ней со стороны хозяина и, не зная содержания книги, пол-литра было не жалко: чуть пожелтевшие необрезанные листы большого формата производили впечатление на начинающего библиомана, которым я всё-таки не стал.
Вот, посмотрел сейчас в Гугл - стоимость такой книги в твердой обложке, с какими-то "углами, бинтами и золотым тиснением на корешке", - 75000 рублей. Конечно, вывезти её в Израиль мне никто не разрешил бы, и я оставил её другу. Первые годы в Израиле было не до книг, связь с другом потерялась, и о её дальнейшей судьбе мне ничего не известно. Вспоминаю только, что вместе с ней я оставил у друга "Полутораглазый стрелец" Бенедикта Лифшица, Русская история ("Сатирикон", автор О.Л. Д'Ор, иллюстрации Ре-Ми) и другие, названия которых уже не помню.
Антологию я читал в запой: о некоторых авторах я кое-что слышал, но большинство были для меня открытием. Да и сегодня для многих любителей поэзии такие имена как Виктор Гофман, Николай Минский, Мирра Лохвицкая, Вадим Шершеневич - это экзотика.
У меня для тебя столько ласковых слов и созвучий,
Их один только я для тебя мог придумать, любя.
Их певучей волной, то нежданно-крутой, то ползучей, -
Хочешь, я заласкаю тебя?
У меня для тебя столько есть прихотливых сравнений,
Но возможно ль твою уловить, хоть мгновенно, красу?
У меня есть причудливый мир серебристых видений -
Хочешь, к ним я тебя отнесу?
Видишь, сколько любви в этом нежном, взволнованном взоре?
Я так долго таил, как тебя я любил и люблю.
У меня для тебя поцелуев дрожащее море, -
Хочешь, в нем я тебя утоплю?
[Виктор Гофман]
Или
Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.
Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,
Легкий ветер в кустах вдруг в веселии пьяном
Полетит над землей ураганом...
Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.
Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,
Звезды станут недвижно средь темного свода,
И висеть будет ночь без исхода...
[Николай Минский]
Ты хочешь власти? - Будет власть.
Лишь надо клад тебе украсть.
Ты руку мертвую зажги -
И мертвым сном уснут враги.
Пока твой факел будет тлеть,
Иди, обшарь чужую клеть,
Для чародея нет преград, -
Пой гримуар, найдется клад!
[Мирра Лохвицкая]
Мы последние в нашей касте
И жить нам недолгий срок.
Мы коробейники счастья,
Кустари задушевных строк!
Скоро вытекут на смену оравы
Не знающих сгустков в крови,
Машинисты железной славы
И ремесленники любви.
И в жизни оставят место
Свободным от машин и основ:
Семь минут для ласки невесты,
Три секунды в день для стихов.
[Вадим Шершеневич]
В книге, как я потом выяснил, были стихи 128 авторов. Были и такие, у которых я прочел одно-два стихотворения и больше не возвращался. Были знаменитые и известные, но нигде в те годы не публиковавшиеся - В. Хлебников, К. Бальмонт, С. Есенин, О. Мандельштам, но самый почитаемый для меня был Николай Гумилев.
За покинутым, бедным жилищем,
Где чернеют остатки забора,
Старый ворон с оборванным нищим
О восторгах вели разговоры.
Старый ворон в тревоге всегдашней
Говорил, трепеща от волненья,
Что ему на развалинах башни
Небывалые снились виденья.
Что в полёте воздушном и смелом
Он не помнил тоски их жилища
И был лебедем нежным и белым,
Принцем был отвратительный нищий.
Нищий плакал бессильно и глухо,
Ночь тяжёлая с неба спустилась,
Проходившая мимо старуха
Учащённо и робко крестилась.
[Н. Гумилёв, Мечты]
Стихи Гумилева запоминались легко и так хотелось поделиться ими с кем-то ещё, что порой я шел на чистый обман, читал их на "вечерах", приписывая "разрешенным", но малоизвестным В.Брюсову, М.Лозинскому и даже ранней Вере Инбер. Многие из этих стихов я помню до сих пор только по той книге, но после отъезда из России увидеть её уже не надеялся никогда. Однако - "never say never", "никогда не говори "никогда". В 90-ые годы в России произошел переворот, и уже в 1991г издательство "АМИРУС" выпустило факсимильное издание. Приятно обладать дорогостоящим антиквариатом, но я был счастлив иметь факсимильную копию этой книги. Соджержание всё-таки важнее внешнего вида и других атрибутов. В тель-авивских книжных магазинах тех лет, "Болеславский" и "Лепак", меня знали хорошо, и "Антология русской лирики первой четверти века", как она стала называться в новом издании, стоит с тех пор на полке в пределах вытянутой руки. Не вставая со стула!
Я не собирался окунаться так далеко в прошлое, но "гуляя" по роликам YOUTUBE я наткнулся на ещё одну памятку тех времен, романс Александра Вертинского "В синем и далеком океане". И я опять "уплыл" в далекие 50-ые к другу, который был старше меня на 20 лет, который только вернулся из Воркутлага, где протрубил почти весь 10-летний срок с 1946 по 55 год и без специальности, выгужден был устраиваться рабочим на стройку. Этот романс я впервые услышал от него в грязной каптерке эктромонтеров после принятия хорошей порции алкоголя в виде одеколона "Эллада", разбавленного водой из-под крана.
Вы сегодня нежны,
Вы сегодня бледны,
Вы сегодня бледнее луны...
Вы читали стихи,
Вы считали грехи,
Вы совсем, как ребенок тихи.
Ваш лиловый аббат
Будет искренне рад
И отпустит грехи наугад...
Бросьте ж думу свою,
Места хватит в раю...
Вы усните, а я Вам спою.
Но это уже совсем другая история - история 18-летнего мальчишки, попавшего после школы на стройку, где 99% рабочих были заключенные, и только бригады электромонтеров и штукатуров - вольнонаемные. Так в 50-ые строились большие государственные объекты.
Оригинал взят у arktal в Это было давно...
Это было давно... Я не помню, когда это было...
Пронеслись как виденья - и канули в вечность года.
[Сафонов С.А., 1895]Вот уже второй день меня уносит куда-то далеко-далеко в прошлое. В моё прошлое.
ЖЖ-шная подруга Ирина (что-то у меня язык не поворачивается назвать её на корявом ЖЖ-новоязе - "френдесса"), она же - agnes_sitenson , попросила напомнить стихотворение, которое я читал ей, когда она гостила в Израиле.
Это стихотворение я увидел впервые много лет назад, но тогда оно не задержалось, а всплыло в памяти здесь. Потом я возвращался к нему довольно часто. Особенно зимой, когда вымытое дождями израильское небо, становилось пронзительно синим. Тогда земля покрывается свежей зеленью, и в каждом углу начинает цвести алоэ, он же столетник. То есть растение, которое по российским меркам цветет раз в сто лет, а в Израиле - каждую зиму.
Вот начало этого стиха, исключительно точно и ёмко описывающего солнечные дни зимнего Израиля:
Рощи пальм и заросли алоэ,
Серебристо-матовый ручей,
Небо, бесконечно-голубое,
Небо, золотое от лучей.
Николай Гумилев
С поэзией Николая Гумилева я познакомился, когда в моем окружении, если кто-то и слышал о нем, так только то, что он был белогвардеец, участвовал Кронштадском бунте, и вождь мирового пролетариата, сжалившийся над террористкой Фанни Каплан так говорили), поэта не пожалел, и в 1921г через месяц после ареста был расстрелян. Книга со стихами Гимилева попала ко мн в 1956-57 г без малейших усилий с моей стороны. Бутылка водки, но очень скоро я понял, какой невероятный клад попал мне в руки. Это была редчайшая книга, антиквариант огромной ценности по сегодняшний день: "Русская поэзия ХХ века", антология, составленная И.С.Ежовым и Е.И.Шамуриным, выпущенная издательством "Новая Москва" в 1925г тиражом 5000 экземпляров. Получил
отдельные неразрезанные тетради, которые никто никогда не открывал. Как сейчас помню, сокурсник, отдавший мне эту книгу за бутылку водки, вытащил её из под дивана. Но поэзией я увлекался и, несмотря на такое пренебрежительное отношение к ней со стороны хозяина и, не зная содержания книги, пол-литра было не жалко: чуть пожелтевшие необрезанные листы большого формата производили впечатление на начинающего библиомана, которым я всё-таки не стал.
Вот, посмотрел сейчас в Гугл - стоимость такой книги в твердой обложке, с какими-то "углами, бинтами и золотым тиснением на корешке", - 75000 рублей. Конечно, вывезти её в Израиль мне никто не разрешил бы, и я оставил её другу. Первые годы в Израиле было не до книг, связь с другом потерялась, и о её дальнейшей судьбе мне ничего не известно. Вспоминаю только, что вместе с ней я оставил у друга "Полутораглазый стрелец" Бенедикта Лифшица, Русская история ("Сатирикон", автор О.Л. Д'Ор, иллюстрации Ре-Ми) и другие, названия которых уже не помню.
Антологию я читал в запой: о некоторых авторах я кое-что слышал, но большинство были для меня открытием. Да и сегодня для многих любителей поэзии такие имена как Виктор Гофман, Николай Минский, Мирра Лохвицкая, Вадим Шершеневич - это экзотика.
У меня для тебя столько ласковых слов и созвучий,
Их один только я для тебя мог придумать, любя.
Их певучей волной, то нежданно-крутой, то ползучей, -
Хочешь, я заласкаю тебя?
У меня для тебя столько есть прихотливых сравнений,
Но возможно ль твою уловить, хоть мгновенно, красу?
У меня есть причудливый мир серебристых видений -
Хочешь, к ним я тебя отнесу?
Видишь, сколько любви в этом нежном, взволнованном взоре?
Я так долго таил, как тебя я любил и люблю.
У меня для тебя поцелуев дрожащее море, -
Хочешь, в нем я тебя утоплю?
[Виктор Гофман]
Или
Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.
Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,
Легкий ветер в кустах вдруг в веселии пьяном
Полетит над землей ураганом...
Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.
Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,
Звезды станут недвижно средь темного свода,
И висеть будет ночь без исхода...
[Николай Минский]
Ты хочешь власти? - Будет власть.
Лишь надо клад тебе украсть.
Ты руку мертвую зажги -
И мертвым сном уснут враги.
Пока твой факел будет тлеть,
Иди, обшарь чужую клеть,
Для чародея нет преград, -
Пой гримуар, найдется клад!
[Мирра Лохвицкая]
Мы последние в нашей касте
И жить нам недолгий срок.
Мы коробейники счастья,
Кустари задушевных строк!
Скоро вытекут на смену оравы
Не знающих сгустков в крови,
Машинисты железной славы
И ремесленники любви.
И в жизни оставят место
Свободным от машин и основ:
Семь минут для ласки невесты,
Три секунды в день для стихов.
[Вадим Шершеневич]
В книге, как я потом выяснил, были стихи 128 авторов. Были и такие, у которых я прочел одно-два стихотворения и больше не возвращался. Были знаменитые и известные, но нигде в те годы не публиковавшиеся - В. Хлебников, К. Бальмонт, С. Есенин, О. Мандельштам, но самый почитаемый для меня был Николай Гумилев.
За покинутым, бедным жилищем,
Где чернеют остатки забора,
Старый ворон с оборванным нищим
О восторгах вели разговоры.
Старый ворон в тревоге всегдашней
Говорил, трепеща от волненья,
Что ему на развалинах башни
Небывалые снились виденья.
Что в полёте воздушном и смелом
Он не помнил тоски их жилища
И был лебедем нежным и белым,
Принцем был отвратительный нищий.
Нищий плакал бессильно и глухо,
Ночь тяжёлая с неба спустилась,
Проходившая мимо старуха
Учащённо и робко крестилась.
[Н. Гумилёв, Мечты]
Стихи Гумилева запоминались легко и так хотелось поделиться ими с кем-то ещё, что порой я шел на чистый обман, читал их на "вечерах", приписывая "разрешенным", но малоизвестным В.Брюсову, М.Лозинскому и даже ранней Вере Инбер. Многие из этих стихов я помню до сих пор только по той книге, но после отъезда из России увидеть её уже не надеялся никогда. Однако - "never say never", "никогда не говори "никогда". В 90-ые годы в России произошел переворот, и уже в 1991г издательство "АМИРУС" выпустило факсимильное издание. Приятно обладать дорогостоящим антиквариатом, но я был счастлив иметь факсимильную копию этой книги. Соджержание всё-таки важнее внешнего вида и других атрибутов. В тель-авивских книжных магазинах тех лет, "Болеславский" и "Лепак", меня знали хорошо, и "Антология русской лирики первой четверти века", как она стала называться в новом издании, стоит с тех пор на полке в пределах вытянутой руки. Не вставая со стула!
Я не собирался окунаться так далеко в прошлое, но "гуляя" по роликам YOUTUBE я наткнулся на ещё одну памятку тех времен, романс Александра Вертинского "В синем и далеком океане". И я опять "уплыл" в далекие 50-ые к другу, который был старше меня на 20 лет, который только вернулся из Воркутлага, где протрубил почти весь 10-летний срок с 1946 по 55 год и без специальности, выгужден был устраиваться рабочим на стройку. Этот романс я впервые услышал от него в грязной каптерке эктромонтеров после принятия хорошей порции алкоголя в виде одеколона "Эллада", разбавленного водой из-под крана.
Вы сегодня нежны,
Вы сегодня бледны,
Вы сегодня бледнее луны...
Вы читали стихи,
Вы считали грехи,
Вы совсем, как ребенок тихи.
Ваш лиловый аббат
Будет искренне рад
И отпустит грехи наугад...
Бросьте ж думу свою,
Места хватит в раю...
Вы усните, а я Вам спою.
Click to viewНо это уже совсем другая история - история 18-летнего мальчишки, попавшего после школы на стройку, где 99% рабочих были заключенные, и только бригады электромонтеров и штукатуров - вольнонаемные. Так в 50-ые строились большие государственные объекты.