Конкурсная работа № 8
Флорибунда Lilli Marlene
Я очень люблю розы. Любовь это случилась внезапно и очень бурно на кануне моего семнадцатилетия. Я с мамой была в гостях у её сотрудницы. Дом у них был собственный, ещё довоенной постройки. Возле дома на улицу выходил небольшой палисадничек, а за домом был большой сад. Я была в этом доме впервые.
Был август, жаркий летний день, а в доме было прохладно и приятно пахло какими-то травами. Я, в качестве только что поступившей студентки музыкального училища, попав в дом, где в гостиной стоял старый рояль, с роскошной перламутровой клавиатурой, была просто обречена на исполнение своей вступительной программы.
Настроение у меня было хорошее и игралось легко, акустика в комнате была просто замечательная. Добросовестно всё отыграв "по просьбам трудящихся", я получила в подарок от третьекурсника, студента архитектуры, свою первую в жизни розу. Как вы уже догадались, это был сын хозяев, и он увлечённо занимался разведением роз.
В нашем маленьком провинциальном беларуском городке это было очень странное хобби в те годы. Ребята моего окружения обычно мечтали о мотоциклах "Ява". Долго и нудно они способны были сравнивать технические характеристики "Явы" с мотоциклами "Минск" или "Иж". А вот розами вообще никто не занимался из моих знакомых.
Роза, полученная в подарок, была из группы флорибунда и сорт её назывался «Лили Марлен». Глубокого тёмно-красного цвета, с бархатными лепестками , с дивным ароматом она пленила меня навсегда. Я поняла, что розы я буду любить вечно. До этого собственно и роз-то я не видела. Это были цветы, которые у нас в провинции никто толком не выращивал и не продавал. Те розовые кусты , которые мне приходилось лицезреть прежде, были самыми обыкновенными, с мелкими простенькими цветками белого и розового цвета, и, собственно, ни как не задевали свей бесхитростностью. И изысканностью аромата они особо тоже не привлекали. А моя первая роза была само совершенство, глядя на неё, я поняла, ПОЧЕМУ розу называют царицей цветов.
- Это - сорт «Лили Марлен». Она очень тебе подходит, и по названию и по самой свей сути. - Сказал мне галантный сын хозяев и, густо покраснев, предложил, посмотреть его розы в саду. Я потащилась за ним в сад под радостное переглядывание мамы с пани Терезой. Я поняла их женскую хитрость: меня знакомили с потенциальным женихом!
Под оптимистический рассказ студента архитектуры, будущего архитектора-озеленителя, о том или ином розовом кусте, я явственно представляла себе обмен короткими фразами двух женщин во время чаепития о том, какая мы чудесная пара!
Собственно, пара мы были и в самом деле чудесная. Да. Только вот… Да ладно не стоит сейчас озвучивать, что мне в этом всём не нравилось. И я буду продолжать свой рассказ.
А дальше была целая поэма о любви. К розам. Каждое утро нам домой приносилась роза или несколько роз, к которым были цветными нитками или тонкой ленточкой привязана карточка с названием, сорта розы по-русски и на латыни, и краткая запись чего-то там не понятно о чём.
Я ещё спала, а мама, поставив свежесрезанную розу в пузатенькую хрустальную вазочку с узким горлышком, вносила её в комнату и ставила на тумбочку у моего изголовья. Я просыпалась от чарующего аромата розы в котором угадывались нотки малины, или персика, или земляники . У каждой из этих роз были свои оттенки запахов и они зачаровывали, кружили голову.
Через несколько дней к розам были добавлены голубенькие билетики в кино. Помните, те старые билетики на рыхлой голубой бумаге? Галантный кавалер как бы намекал, что если я не воспользуюсь билетом, то и он в кино не пойдёт.
А из всех окон и дворов, по радио и по телевизору распевала Алла Борисовна свой шлягер «Миллион алых роз». И мне льстило, что я вижу тоже розы, как героиня этой песни, просыпаясь утром. Правда, не из окна, а рядом на тумбочке. И не миллион. И разного цвета и формы. Но всё-таки.
А тут ещё и мой папа, с травмированными ушами в глубоком детстве то ли медведем, то ли слоном, стал НАПЕВАТЬ эту навязчивую фразочку про несметное количество роз! И хитро поглядывать в мою сторону, когда галантный кавалер с очередной розой появлялся у нас на пороге, чтобы сопроводить меня в кино.
Я любила эти походы в кино. При первом же походе, я выяснила, что там за приписки со странными сокращениями на карточках. Это были данные о гибридизации сорта и прививках куста у студента в саду, в его розарии. Мы смотрели фильм, а потом долго беседовали о розах.
К началу сентября, когда надо было уже уезжать на учёбу, мы в последний раз сходили на жалостливый фильм с певцом Рафаэлем в главной роли «Пусть говорят». Прощаясь, я услыхала:
- Теперь о розах ты знаешь всё, что знаю я. Надеюсь, что и обо мне ты всё знаешь. И, надеюсь, ты полюбила розы.
Я заверила, что теперь розы - это моя любовь на всю жизнь. Я не слукавила, это было действительно так. И осталось по сей день. Но всё же лукавство было в моём ответе: я действительно знала о нём всё. И кое-что из этого знания, не дало мне завершить фразу: «А тебя я не люблю, потому что…»
Мне было стыдно признаться о дури в моей голове. И я боялась, что он поймёт про эту дурь и обидится. И вообще, он же не требовал говорить про любовь к нему. Мы же говорили исключительно о розах.
Первое письмо, которое пришло на домашний адрес от моего кавалера, было очень пылким. То, что он не смог, в силу своей юношеской застенчивости, сказать мне в глаза на бумаге вылилось в страстное любовное признание : я буду для него всегда его любимой розой. Лили Марлен. Я прочла письмо и вертела его в руках, когда в комнату вошла мама и поинтересовалась, что же мне написал «этот славный мальчик».
- Мама, твой славный мальчик, пишет всякую чушь - с этими словами я порвала письмо. - И не оставляй никогда мне его писем! Сразу рви. Я их всё равно читать не буду. - Я отчётливо поняла, что моему сердцу грозит большая опасность и решила с этим покончить раз и навсегда. Никакой любви быть не должно. Ну, разве если к розам. Мама ничего не сказала. Покачала головой и вышла. А папа прекратил свои певческие упражнения.
А я зачем-то сложила крупные обрывки письма и ещё раз перечитала. И поняла, что рву себе всё внутри. И всё же с единственным я не могла согласиться. Ели бы ни это… Да что теперь уже. Стыдно вспоминать собственную юношескую глупость.
Прошло несколько лет. Я смогла надеть на своё сердце панцирь и вдыхать аромат роз спокойно, и купаться в этой манящей волне запахов абсолютно не захлёбываясь. А тут ещё и рынок наполнился таким разнообразием роз!
Замужество, мои дети, усилили мой панцирь . Мне было комфортно. Долгое время. Но увы, комфорт мой не мог длиться всю мою жизнь. Дети выросли и упорхнули из родительского гнезда.
Муж тоже упорхнул. Знаете, тот самый возраст, когда седина - в висок. А бес - в ребро. Мама очень переживала. Больше, чем я, это серебро висков моего супруга. Он очень хороший человек, прекрасный отец, но с возрастом видно стал острее чувствовать тот мой панцирь на сердце. Мы отпустили друг друга с таким облегчением.
А потом болезнь мамы, ёе угасание. Тяжко об этом вспоминать. Последнюю её просьбу : разобраться с бумагами, я выполнила, когда пришла пора продавать родительскую квартиру. Я наткнулась на внушительную пачку не вскрытых писем, перевязанных заботливо маминой рукой розовой атласной ленточкой. Письма в пачке следовали один за другим и разложены были в порядке поступления на наше почтовое отделения, исходя из штемпелей. Они все были адресованы мне. Пару писем из Бреста. Потом письма из Варшавы, Лодзи, Лангензальца, Кейкенхоффа. Отправитель был Адам Мостович. Посомневавшись: в огонь или всё-таки прочесть, я, как вы уже догадались, выбрала второе.
Я читала их заливаясь слезами: в них было столько любви, радости, что я касаюсь руками этих листочков и читаю, строки, написанные так искренне и нежно. Потом поздравление с рождением у меня дочери. Потом сына. Потом было письмо из Лодзи, что у него родилась дочь, и он её назвал Лилия. И Анна не возражала.
Потом письмо полное горя и скорби - умерла пани Тереза, его мама. А папа умер на поминальной мессе по пани Терезе, которая у католиков проводится через месяц после смерти. Я вспомнила, что мне мама об этом рассказывала лет пять назад. Я посожалела тогда: это была очень красивая супружеская пара, интеллигентная семья.
И только тогда мама отважилась и спросила:
- А что ж ты не захотела встречаться с парнем из такой семьи? Ведь он же тебе нравился, я видела это. А тебя он боготворил.
И тогда, краснея за свою юношескую дурость, я сказала правду :
- Я была в него влюблена, по уши, но это тогда не могло ни к чему привести!
- Почему?- Удивилась мама.
- Он … Его... Его звали Адам!- Выдохнула я.
- И что? - в голосе мамы звучало бесконечное изумление. - Адам. Тереза звала его Адась. - Что здесь такого?
- Ну, мама, я никак не могла его даже просто по имени назвать тогда. А у ж чтобы у меня был парень - Адам! А я что: была бы Ева? Адам и Ева! Что могло быть глупее? Ну, тогда... Для меня.
Мама долго переваривала обрушавшееся такое разрешение загадки, мучавшей её два десятилетия.
- А мы с Терезой часто обсуждали: ну почему у вас не сложилось? Нам и в голову не могло придти, что…
- Что я такая дурочка была! - Оборвала я маму. И больше мы к этой теме никогда не возвращались.
И вот теперь мамы нет. А пришлось вернуться к этой теме. Теме моей юношеской дури. Может всё-таки я не любила Адася?
***
- Что ты так стучишь усиленно по клавиатуре? - Спросил меня Адась, целуя в загривок и положил перед компом розу.
- Да вот пишу рассказ о любви. На конкурс в Живом Журнале. - Я зарылась носом в самую сердцевину полураскрытого благоухающего любовью цветка. - Флорибунда Лили-Марлен? Откуда сейчас, в феврале флорибунды? Это же не сортовые розы на срез?
Адась залился счастливым смехом:
- Ты по-прежнему помнишь всё о розах! - И пояснил - Я же куст флорибунды Лили Марлен, вожу всегда за собой, куда бы ни забросили меня дела фирмы.
- А ты не хочешь вывести новый сорт под названием «Адам и Ева»? Хотя, Адам уже у нас есть, - рассмеялась я, глядя на Адама Мостовича, самого богатого цветовода Польши, первого варшавского миллионера .
- Я исполню любой твой каприз, моё сердце - услыхала исходящий нежностью голос Адама Мостовича - любви всей моей жизни.
- Попрошу, пани Лилю и папу, к столу, - заглянула ко мне в комнату падчерица Лилия Висьневская, урождённая Мостович. Мы прошли в столовую, где был сервирован стол к семейному ужину.
Из окна был виден яркий свет дневных ламп, исходивший от стеклянных теплиц, засаженных кустами сортовых роз. В этих теплицах работал, вместе с дочерью и зятем, Адам Мостович - один из лучших селекционеров Европы, специализирующийся на выведении сортов морозоустойчивых европейских роз.
Где-то там, в недрах одной из теплиц цвёл с куст старейшего сорта, популярного до сих пор, спустя 50 лет с момента выведения - флорибунда «Лили Марлен».
Лили Марлен. Lilli Marleen. Флорибунда. W. Cordes. 1959
С условиями конкурса можно ознакомиться здесь
Комментарии к данному посту будут открыты 1-го марта, но, не стесняйтесь их оставлять и сейчас)
Я очень люблю розы. Любовь это случилась внезапно и очень бурно на кануне моего семнадцатилетия. Я с мамой была в гостях у её сотрудницы. Дом у них был собственный, ещё довоенной постройки. Возле дома на улицу выходил небольшой палисадничек, а за домом был большой сад. Я была в этом доме впервые.
Был август, жаркий летний день, а в доме было прохладно и приятно пахло какими-то травами. Я, в качестве только что поступившей студентки музыкального училища, попав в дом, где в гостиной стоял старый рояль, с роскошной перламутровой клавиатурой, была просто обречена на исполнение своей вступительной программы.
Настроение у меня было хорошее и игралось легко, акустика в комнате была просто замечательная. Добросовестно всё отыграв "по просьбам трудящихся", я получила в подарок от третьекурсника, студента архитектуры, свою первую в жизни розу. Как вы уже догадались, это был сын хозяев, и он увлечённо занимался разведением роз.
В нашем маленьком провинциальном беларуском городке это было очень странное хобби в те годы. Ребята моего окружения обычно мечтали о мотоциклах "Ява". Долго и нудно они способны были сравнивать технические характеристики "Явы" с мотоциклами "Минск" или "Иж". А вот розами вообще никто не занимался из моих знакомых.
Роза, полученная в подарок, была из группы флорибунда и сорт её назывался «Лили Марлен». Глубокого тёмно-красного цвета, с бархатными лепестками , с дивным ароматом она пленила меня навсегда. Я поняла, что розы я буду любить вечно. До этого собственно и роз-то я не видела. Это были цветы, которые у нас в провинции никто толком не выращивал и не продавал. Те розовые кусты , которые мне приходилось лицезреть прежде, были самыми обыкновенными, с мелкими простенькими цветками белого и розового цвета, и, собственно, ни как не задевали свей бесхитростностью. И изысканностью аромата они особо тоже не привлекали. А моя первая роза была само совершенство, глядя на неё, я поняла, ПОЧЕМУ розу называют царицей цветов.
- Это - сорт «Лили Марлен». Она очень тебе подходит, и по названию и по самой свей сути. - Сказал мне галантный сын хозяев и, густо покраснев, предложил, посмотреть его розы в саду. Я потащилась за ним в сад под радостное переглядывание мамы с пани Терезой. Я поняла их женскую хитрость: меня знакомили с потенциальным женихом!
Под оптимистический рассказ студента архитектуры, будущего архитектора-озеленителя, о том или ином розовом кусте, я явственно представляла себе обмен короткими фразами двух женщин во время чаепития о том, какая мы чудесная пара!
Собственно, пара мы были и в самом деле чудесная. Да. Только вот… Да ладно не стоит сейчас озвучивать, что мне в этом всём не нравилось. И я буду продолжать свой рассказ.
А дальше была целая поэма о любви. К розам. Каждое утро нам домой приносилась роза или несколько роз, к которым были цветными нитками или тонкой ленточкой привязана карточка с названием, сорта розы по-русски и на латыни, и краткая запись чего-то там не понятно о чём.
Я ещё спала, а мама, поставив свежесрезанную розу в пузатенькую хрустальную вазочку с узким горлышком, вносила её в комнату и ставила на тумбочку у моего изголовья. Я просыпалась от чарующего аромата розы в котором угадывались нотки малины, или персика, или земляники . У каждой из этих роз были свои оттенки запахов и они зачаровывали, кружили голову.
Через несколько дней к розам были добавлены голубенькие билетики в кино. Помните, те старые билетики на рыхлой голубой бумаге? Галантный кавалер как бы намекал, что если я не воспользуюсь билетом, то и он в кино не пойдёт.
А из всех окон и дворов, по радио и по телевизору распевала Алла Борисовна свой шлягер «Миллион алых роз». И мне льстило, что я вижу тоже розы, как героиня этой песни, просыпаясь утром. Правда, не из окна, а рядом на тумбочке. И не миллион. И разного цвета и формы. Но всё-таки.
А тут ещё и мой папа, с травмированными ушами в глубоком детстве то ли медведем, то ли слоном, стал НАПЕВАТЬ эту навязчивую фразочку про несметное количество роз! И хитро поглядывать в мою сторону, когда галантный кавалер с очередной розой появлялся у нас на пороге, чтобы сопроводить меня в кино.
Я любила эти походы в кино. При первом же походе, я выяснила, что там за приписки со странными сокращениями на карточках. Это были данные о гибридизации сорта и прививках куста у студента в саду, в его розарии. Мы смотрели фильм, а потом долго беседовали о розах.
К началу сентября, когда надо было уже уезжать на учёбу, мы в последний раз сходили на жалостливый фильм с певцом Рафаэлем в главной роли «Пусть говорят». Прощаясь, я услыхала:
- Теперь о розах ты знаешь всё, что знаю я. Надеюсь, что и обо мне ты всё знаешь. И, надеюсь, ты полюбила розы.
Я заверила, что теперь розы - это моя любовь на всю жизнь. Я не слукавила, это было действительно так. И осталось по сей день. Но всё же лукавство было в моём ответе: я действительно знала о нём всё. И кое-что из этого знания, не дало мне завершить фразу: «А тебя я не люблю, потому что…»
Мне было стыдно признаться о дури в моей голове. И я боялась, что он поймёт про эту дурь и обидится. И вообще, он же не требовал говорить про любовь к нему. Мы же говорили исключительно о розах.
Первое письмо, которое пришло на домашний адрес от моего кавалера, было очень пылким. То, что он не смог, в силу своей юношеской застенчивости, сказать мне в глаза на бумаге вылилось в страстное любовное признание : я буду для него всегда его любимой розой. Лили Марлен. Я прочла письмо и вертела его в руках, когда в комнату вошла мама и поинтересовалась, что же мне написал «этот славный мальчик».
- Мама, твой славный мальчик, пишет всякую чушь - с этими словами я порвала письмо. - И не оставляй никогда мне его писем! Сразу рви. Я их всё равно читать не буду. - Я отчётливо поняла, что моему сердцу грозит большая опасность и решила с этим покончить раз и навсегда. Никакой любви быть не должно. Ну, разве если к розам. Мама ничего не сказала. Покачала головой и вышла. А папа прекратил свои певческие упражнения.
А я зачем-то сложила крупные обрывки письма и ещё раз перечитала. И поняла, что рву себе всё внутри. И всё же с единственным я не могла согласиться. Ели бы ни это… Да что теперь уже. Стыдно вспоминать собственную юношескую глупость.
Прошло несколько лет. Я смогла надеть на своё сердце панцирь и вдыхать аромат роз спокойно, и купаться в этой манящей волне запахов абсолютно не захлёбываясь. А тут ещё и рынок наполнился таким разнообразием роз!
Замужество, мои дети, усилили мой панцирь . Мне было комфортно. Долгое время. Но увы, комфорт мой не мог длиться всю мою жизнь. Дети выросли и упорхнули из родительского гнезда.
Муж тоже упорхнул. Знаете, тот самый возраст, когда седина - в висок. А бес - в ребро. Мама очень переживала. Больше, чем я, это серебро висков моего супруга. Он очень хороший человек, прекрасный отец, но с возрастом видно стал острее чувствовать тот мой панцирь на сердце. Мы отпустили друг друга с таким облегчением.
А потом болезнь мамы, ёе угасание. Тяжко об этом вспоминать. Последнюю её просьбу : разобраться с бумагами, я выполнила, когда пришла пора продавать родительскую квартиру. Я наткнулась на внушительную пачку не вскрытых писем, перевязанных заботливо маминой рукой розовой атласной ленточкой. Письма в пачке следовали один за другим и разложены были в порядке поступления на наше почтовое отделения, исходя из штемпелей. Они все были адресованы мне. Пару писем из Бреста. Потом письма из Варшавы, Лодзи, Лангензальца, Кейкенхоффа. Отправитель был Адам Мостович. Посомневавшись: в огонь или всё-таки прочесть, я, как вы уже догадались, выбрала второе.
Я читала их заливаясь слезами: в них было столько любви, радости, что я касаюсь руками этих листочков и читаю, строки, написанные так искренне и нежно. Потом поздравление с рождением у меня дочери. Потом сына. Потом было письмо из Лодзи, что у него родилась дочь, и он её назвал Лилия. И Анна не возражала.
Потом письмо полное горя и скорби - умерла пани Тереза, его мама. А папа умер на поминальной мессе по пани Терезе, которая у католиков проводится через месяц после смерти. Я вспомнила, что мне мама об этом рассказывала лет пять назад. Я посожалела тогда: это была очень красивая супружеская пара, интеллигентная семья.
И только тогда мама отважилась и спросила:
- А что ж ты не захотела встречаться с парнем из такой семьи? Ведь он же тебе нравился, я видела это. А тебя он боготворил.
И тогда, краснея за свою юношескую дурость, я сказала правду :
- Я была в него влюблена, по уши, но это тогда не могло ни к чему привести!
- Почему?- Удивилась мама.
- Он … Его... Его звали Адам!- Выдохнула я.
- И что? - в голосе мамы звучало бесконечное изумление. - Адам. Тереза звала его Адась. - Что здесь такого?
- Ну, мама, я никак не могла его даже просто по имени назвать тогда. А у ж чтобы у меня был парень - Адам! А я что: была бы Ева? Адам и Ева! Что могло быть глупее? Ну, тогда... Для меня.
Мама долго переваривала обрушавшееся такое разрешение загадки, мучавшей её два десятилетия.
- А мы с Терезой часто обсуждали: ну почему у вас не сложилось? Нам и в голову не могло придти, что…
- Что я такая дурочка была! - Оборвала я маму. И больше мы к этой теме никогда не возвращались.
И вот теперь мамы нет. А пришлось вернуться к этой теме. Теме моей юношеской дури. Может всё-таки я не любила Адася?
***
- Что ты так стучишь усиленно по клавиатуре? - Спросил меня Адась, целуя в загривок и положил перед компом розу.
- Да вот пишу рассказ о любви. На конкурс в Живом Журнале. - Я зарылась носом в самую сердцевину полураскрытого благоухающего любовью цветка. - Флорибунда Лили-Марлен? Откуда сейчас, в феврале флорибунды? Это же не сортовые розы на срез?
Адась залился счастливым смехом:
- Ты по-прежнему помнишь всё о розах! - И пояснил - Я же куст флорибунды Лили Марлен, вожу всегда за собой, куда бы ни забросили меня дела фирмы.
- А ты не хочешь вывести новый сорт под названием «Адам и Ева»? Хотя, Адам уже у нас есть, - рассмеялась я, глядя на Адама Мостовича, самого богатого цветовода Польши, первого варшавского миллионера .
- Я исполню любой твой каприз, моё сердце - услыхала исходящий нежностью голос Адама Мостовича - любви всей моей жизни.
- Попрошу, пани Лилю и папу, к столу, - заглянула ко мне в комнату падчерица Лилия Висьневская, урождённая Мостович. Мы прошли в столовую, где был сервирован стол к семейному ужину.
Из окна был виден яркий свет дневных ламп, исходивший от стеклянных теплиц, засаженных кустами сортовых роз. В этих теплицах работал, вместе с дочерью и зятем, Адам Мостович - один из лучших селекционеров Европы, специализирующийся на выведении сортов морозоустойчивых европейских роз.
Где-то там, в недрах одной из теплиц цвёл с куст старейшего сорта, популярного до сих пор, спустя 50 лет с момента выведения - флорибунда «Лили Марлен».
Лили Марлен. Lilli Marleen. Флорибунда. W. Cordes. 1959
С условиями конкурса можно ознакомиться здесь
Комментарии к данному посту будут открыты 1-го марта, но, не стесняйтесь их оставлять и сейчас)