Дорогой Алексей, а не могли бы Вы его выложить, если у Вас есть такая возможность? И еще мечтаю услышать Виолончельный концерт Лютославского, о котором Вы так вдохновенно и увлеченно рассказывали. У Вас какая запись этого произведения?
Выкладывать мне сейчас трудно, так как беспроводка у меня вдруг возьмет, да и отвалится. Поэтому нам с Вами легче просто встретиться по этому поводу. Пишите, звоните. Я скопирую диски и передам их Вам.
Насчет Элгара - его самое пронзительное сочинение, конечно же, Виолончельный концерт. Вот там - ни одной лишней ноты, каждый аккорд выстрадан собственной душой. Скрипичный же концерт действительно неоправданно затянут, хотя и содержит безумно красивые места.
А вот чем, интересно, обусловлен этот дух тяжести? Консерватизмом? Стремлением во что бы то ни стало поддержать угасающее пламя романтизма? Или, на Ваш взгляд, эта тяжесть характерна не только для постромантической музыки начала прошлого столетия?
Не знаю, честно говоря. Весь 19 век был в значительной степени одержим гигантоманией, стремлением к материи,не знаю, как выразиться точно. В свое время это меня особенно "шокировало" на фоне непостижимой моцартовской "легкости".
И было сердцу ничего не надо, Когда пила я этот жгучий зной. "Онегина" воздушная громада, Как облако стояла надо мной.
Эту "материальность" я и именую "реализмом" (в широком смысле). Собственно, материя и есть то начало, которое делает возможной реальность конкретного. В музыке прежде всего Брамс пытался избыть эту тяжесть; прежде всего, в своих изумительных симфониях. Поэтому он и говорил: "Писать так красиво, как Моцарт, мы уже не можем. Так попробуем писать так же чисто, как он". И какую блестящую победу одерживает он над тяжестью в финале 2-го фортепианного концерта! Тут он действительно приблизился к Моцарту (к финалу 27-го концерта). Путано я все это пишу, уж простите. Но проблема непростая.
Это меня, кстати, всегда поражало в Моцарте - способность выразить максимальную и при этом до конца непостижимую полноту минимальными средствами (по сравнению с романтиками). Феномен - что и говорить
( ... )
Comments 7
Reply
Поэтому нам с Вами легче просто встретиться по этому поводу.
Пишите, звоните. Я скопирую диски и передам их Вам.
Reply
Reply
Reply
Reply
Весь 19 век был в значительной степени одержим гигантоманией, стремлением к материи,не знаю, как выразиться точно. В свое время это меня особенно "шокировало" на фоне непостижимой моцартовской "легкости".
И было сердцу ничего не надо,
Когда пила я этот жгучий зной.
"Онегина" воздушная громада,
Как облако стояла надо мной.
Эту "материальность" я и именую "реализмом" (в широком смысле). Собственно, материя и есть то начало, которое делает возможной реальность конкретного.
В музыке прежде всего Брамс пытался избыть эту тяжесть; прежде всего, в своих изумительных симфониях. Поэтому он и говорил: "Писать так красиво, как Моцарт, мы уже не можем. Так попробуем писать так же чисто, как он". И какую блестящую победу одерживает он над тяжестью в финале 2-го фортепианного концерта! Тут он действительно приблизился к Моцарту (к финалу 27-го концерта).
Путано я все это пишу, уж простите. Но проблема непростая.
Reply
Reply
Leave a comment