Читаю "Современных русских поэтов" (порция вторая)
предисловие
начало
Пожалуй, настала пора поговорить о слабых сторонах антологии «Современные русские поэты». Я бы сказал так: их немного, но они есть.
Не хочу кривить душой: при чтении книги у меня создалось впечатление, что художественный и поэтический уровень стихов, вошедших в антологию, неодинаков. Наверное, это было бы вполне естественно, если бы колебания осуществлялись вокруг некой условной планки как в одну сторону, так и в другую. Но в нашем случае возникла иная ситуация: самый первый раздел, посвященный последним представителям Серебряного века, задал столь высокий уровень поэзии, что многим авторам более позднего периода удержаться на нем оказалось не под силу. Поэтому при чтении отдельных стихотворений и даже целых глав периодически возникало ощущение некоторых «провалов». Возможно, это всего лишь моё пристрастное мнение, но такое чувство особенно часто посещало меня при знакомстве с произведениями поэтов эмиграции, «неославянофилов», «авангардистов-радикалов» и постмодернистов. Может быть, это связано с тем, что и тех, и других, и третьих, и четвертых не так уж много - и в то время как без них антология была бы неполной, оказалось, что внутри некоторых течений выбирать лучших представителей просто не из кого.
Но самым «провальным» провалом антологии, на мой взгляд, являются завершающие книгу разделы «рок-поэзия» и «популярная песня».
Составители объясняют их появление в третьем издании таким образом: C учетом особого интереса молодого читателя к рок-поэзии и популярной песне в антологию вошел достаточно широкий круг поэтов-песенников (Б. Гребенщиков, А. Башлачев, В. Цой, Ю. Шевчук, И. Кормильцев, Д. Ревякин, И. Тальков, А. Шаганов, Ю. Энтин). Справки об их жизни и творчестве и подбор текстов - работа молодого ученого Д.Н. Фатеева, выполнявшаяся под руководством составителей антологии. Сразу же хочу выразить благодарность Д.Н. Фатееву за биографические справки и собранную библиографию - сделано это со всей возможной добросовестностью. Но вот за подбор текстов в двух названных главах благодарность выражать как-то не хочется, и вот почему.
Во-первых, большие сомнения вызывает сама идея включения этих жанров в антологию. На какую аудиторию делалась ставка? Как-то не укладываются у меня в голове ни рокер, рыдающий над авторами Серебряного века, ни убеленный сединами интеллигент, которого колбасит от рок-поэзии. Да и «молодой читатель» - поклонник Цоя, Гребенщикова и Талькова - в массе своей уже разменял четвертый, а то и пятый десяток. Поэтому найти такого универсала, который будет благодарен составителям за соединение в одной повозке коня и трепетной лани, на мой взгляд, будет ох как нелегко.
Во-вторых, сам жанр «песенная поэзия» - штука весьма специфическая. Успех любой песни, как минимум, складывается из трех составляющих - музыки, текста и исполнения. Если мы рассматриваем рок- или поп-музыку, то этих составляющих куда больше - на зрительское восприятие работают аранжировки, световые эффекты, костюмы, танцы, в конце концов, харизма исполнителей - и стихам в этом сложном механизме отведена сугубо прикладная роль. Не это ли является причиной того, что абсолютное большинство хитов (в самом положительном смысле этого слова) представляет собой удачный синтез весьма посредственных стихов, мелодий второй свежести и «небольшого, но приятного» голоса? И наоборот, когда к гениальным стихам пишется гениальная музыка, и всё это исполняет оперная звезда мировой величины - массового успеха такие проекты почти никогда не имеют.
Ложный путь, по которому, на мой взгляд, пошел Д.Н. Фатеев, состоит в том, что он ориентировался на тексты всенародно признанных песен, которые, в отрыве от остальных составляющих успеха, весьма бледно смотрятся на фоне других стихов антологии. Порой настолько бледно, что как-то неловко становится за наших поп- и рок-мастеров. Нисколько не спорю с тем, что они талантливы, что целые поколения зрителей были покорены их творчеством, что каждый из них оставил след в искусстве… В искусстве - да, но, извините, - в поэзии ли? А ведь мы сейчас имеем дело с антологией поэтической. И раз так, то обоснование, выдвинутое составителями, осталось в моем сознании недоказанным. При этом вдвойне обидно, что книга, начавшаяся строками Арсения Тарковского «Вытрет губы, наденет шинель// И, не глядя, жену поцелует…» заканчивается жизнерадостным «А мы не хотим шагать,// Нам хочется гулять!» далеко не самого слабого поэта-песенника Юрия Энтина. Подобный контраст создает у непосвященного читателя иллюзию полной деградации поэзии второй половины 20-го века, но ведь это совершенно не так, и заказывать панихиду, по-моему, несколько преждевременно. Да и не было, я уверен, такой цели у составителей, но - «нам не дано предугадать…»
Справедливости ради замечу, что гораздо лучше обстоит дело с главой «Авторская песня», представленной именами В. Высоцкого и М. Щербакова, а, кроме того - попавшими в другие разделы Б. Окуджавой, Н. Матвеевой, Ю. Кимом, Ю. Мориц. Я бы отнес к авторской песне и включенное в книгу поэтическое наследие рок-музыканта А. Башлачева, которое, на мой взгляд, достойно читательского внимания. Авторская песня всегда была «заточена» на интерес слушателя к поэтическому слову, на его доминирование над мелодией и голосом. Поэтому, поэзия многих авторов, тяготеющих к этому жанру, представляет самостоятельную ценность.
Но есть и другая сторона медали. Вы наверняка замечали, что многие стихи «поются» уже при первом знакомстве с ними. Изначально задуманные авторами не как тексты песен, они зачастую находят и своих композиторов, и своих исполнителей - пусть не признанных мэтров, но людей, способных услышать и освободить, выявить скрытую в стихе с момента рождения мелодию, которая, вступая в резонанс со словом, многократно усиливает производимое впечатление. Так вот, таких стихотворений в антологии - не одно, и не два, вот только рассеяны они по разным разделам. Я попытался собрать воедино то, что «пропелось» в моем субъективном восприятии, да еще и осмелился добавить два стихотворения, которые пока еще песнями не являются, но, как мне кажется, вполне могли бы ими стать (угадаете ли вы их?) И вот что получилось:
Владимир СОКОЛОВ (1928-1997)
***
...Птица малая лесная.
А. Пушкин
Все чернила вышли, вся бумага,
Все карандаши.
На краю бузинного оврага
Стой и не дыши.
Сквозь туман просвечивает зелень,
Клейкая пока.
Где-то здесь, среди её расселин,
Он наверняка.
Вот! Ни с чем, конечно, не сравнимый
Сколок с пенья льдин.
Первый, пробный, но неоспоримый.
Вот ещё один.
Вот опять!
Раскатисто и тесно.
Тишь...
В листах куста
Происходит перемена места -
Веточка не та.
И покуда тишь не раскололась
Льдиною на льду,
Есть во всём
Извечный жаркий голос:
«Что же ты, я жду»
Замиранье целого оврага,
Листьев и души.
Все чернила вышли, вся бумага,
Все карандаши.
1968
Олег ЧУХОНЦЕВ (р. 1938)
КУКУШКА
А берёзова кукушечка зимой не куковат.
Стал я на ухо, наверно, и на память глуховат.
Ничего опричь молитвы и не помню, окромя:
Мати Божия, заступница в скорбех, помилуй мя.
В школу шёл, вальки стучали на реке, и в лад валькам
я сапожками подкованными тукал по мосткам.
Инвалид на чём-то струнном тренькал-бренькал у реки,
всё хотел попасть в мелодию, да, видно, не с руки,
потому что жизнь копейка, да и та коту под зад,
потому что с самолёта пересел на самокат,
молодость ли виновата, мессершмит ли, медсанбат,
а берёзова кукушечка зимой не куковат.
По мосткам, по белым доскам в школу шёл, а рядом шла
жизнь какая-никакая, и мать-мачеха цвела,
где чинили палисадник, где копали огород,
а киномеханик Гулин на бегу решал кроссворд,
а наставник музыкальный Т́адэ, слывший силачом,
нёс футляр, но не с баяном, как всегда, а с кирпичом,
и отнюдь не ради тела, а живого духа для,
чтоб дрожала атмосфера в опусе «полёт шмеля».
Участь! Вот она - бок о бок жить и состояться тут.
Нас потом поодиночке всех в березнячок свезут,
и кукушка прокукует и в глухой умолкнет час...
Мати Божия, Заступница, в скорбех помилуй нас.
Геннадий РУСАКОВ (р. 1938)
***
Ночами в мире ветер и вода.
Деревья спят, покинутые нами.
Но только мы - да звери иногда -
умеем спать - и обольщаться снами...
Деревья что ж... У них своя семья.
Но эти звери с нашей тёплой кровью,
с опаской человечьего жилья
и тягой к человечьему становью!
Я ничему живущему не враг
и не люблю охотничьих рассказов.
Как мало вас, внимательных собак,
седых волков и лис зеленоглазых!
Как мало вас и меньше с каждым днём!
Без вас мы вовсе в мире онемеем:
кому же нам пожаловаться в нём?
Друг другу мы пока что не умеем.
Николай ТРЯПКИН (1918-1999)
***
А на улице снег, а на улице снег.
А на улице снег, снег.
Сколько вижу там крыш, сколько вижу там слег,
Запорошенных крыш, слег!
А в скиту моём глушь, а в скиту моём тишь,
А в скиту моём глушь, тишь.
Только шорох страниц да запечная мышь,
Осторожная мышь, мышь.
А за окнами скрип, а за окнами бег,
А над срубами - снег, снег…
Сколько всяких там гор! Сколько всяких там рек!
А над ними всё - снег, снег...
Затопляется печь. Приближается ночь.
И смешаются - печь, ночь.
А в душе моей свет. А врази мои - прочь.
И тоска моя - прочь, прочь.
Загорается дух. Занимается дых.
(А на улице - снег, снег.)
Только шорох страниц. Да свечи этой вспых.
(А за окнами - снег, снег.)
А в кости моей - хруст. А на жёрдочке - дрозд.
Ах, по жёрдочкам - дрозд, дрозд.
И слова мои - в рост. И страда моя - в рост.
И цветы мои - в рост, в рост.
А за окнами - снег. А за окнами - снег.
А за окнами - снег, снег.
Из-за тысячи гор. Из-за тысячи рек.
Заколдованный снег, снег...
1968
Иосиф БРОДСКИЙ (1940-1996)
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ РОМАНС
Евгению Рейну, с любовью
Плывёт в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывёт в тоске необъяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывёт в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывёт в тоске необъяснимой.
Плывёт во мгле замоскворецкой,
пловец в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый Год, под воскресенье,
плывёт красотка записная,
своей тоски не объясняя.
Плывёт в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мёд огней вечерних,
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несёт сочельник
над головою.
Твой Новый Год по темно-синей
волне средь моря городского
плывёт в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
1962
Михаил ЩЕРБАКОВ (р. 1963)
АЛЛИЛУЙЯ
Помнишь, как оно бывало? Всё горело, всё светилось,
утром солнце как вставало, так до ночи не садилось.
А когда оно садилось, ты звонила мне и пела:
«Приходи, мол, сделай милость, расскажи, что солнце село».
И бежал я, спотыкаясь, и хмелел от поцелуя,
и обратно брёл, шатаясь, напевая «аллилуйя».
Шёл к приятелю и другу, с корабля на бал и с бала -
на корабль - и так по кругу, без конца и без начала.
На секунды рассыпаясь, как на искры фейерверка,
жизнь текла переливаясь, как цыганская венгерка.
Круг за кругом, честь по чести, не почётно, не позорно,
Но в одном прекрасном месте оказался круг разорван.
И в лицо мне чёрный ветер загудел, нещадно дуя.
А я даже не ответил, напевая «аллилуйя».
Сквозь немыслимую вьюгу, через жуткую позёмку
я летел себе по кругу и не знал, что он разомкнут.
Лишь у самого разрыва я неладное заметил
и воскликнул: «Что за диво!», но движенья не замедлил.
Я недоброе почуял, и бессмысленно, но грозно
прошептал я «аллилуйя», да уж это было поздно.
Те всемирные теченья, те всесильные потоки,
что диктуют направленья и указывают сроки,
управляя каждым шагом повели меня, погнали
фантастическим зигзагом по неведомой спирали.
И до нынешнего часа, до последнего предела
я на круг не возвращался. Но я помню, как ты пела.
И уж если возвращенье совершить судьба заставит,
пусть меня моё мгновенье у дверей твоих застанет.
Неприкаянный и лишний, окажусь я у истока.
И пускай тогда Всевышний приберёт меня до срока
А покуда ветер встречный всё безумствует, лютуя, -
аллилуйя, свет мой млечный! Аллилуйя, аллилуйя...
окончание