Норд-Ост. День второй.
Тем временем к зданию театрального центра подъехали лидеры СПС Борис Немцов и Ирина Хакамада, встречи с которыми пожелали террористы. Вместе с Кобзоном они должны были пройти в захваченное здание и вступить с террористами в переговоры. «Я сказал террористам: здесь Драганов, Аслаханов, Немцов, Хакамада, Буратаева. С кем хотите говорить? - вспоминал Кобзон. - Они мне говорят: «Немцов, Хакамада и вы». Я Патрушеву говорю: «Троих просит». Вдруг Немцов стал бегать, звонить куда-то».
Присутствовавшие при этом руководители оперативного штаба и депутаты смотрели на Немцова с некоторым изумлением: хотя его страсть к саморекламе и была хорошо известно, но такой реакции никто не мог даже ожидать. Время тем временем шло; к террористам надо было идти. Наконец, Кобзон принял решение.
- Нельзя, - сказал он, - промедление смерти подобно. Сейчас они оскорбляться, что мы не идем, шлепнут кого-нибудь, и на нашей совести это будет. Пойдем, Ирина, вдвоем.
Немцов радостно согласился:
- Да, принято решение, вы вдвоем должны идти.
Кем было принято решение, так и осталось навсегда страшной тайной; впоследствии Немцов, правда, заявил, что вел «переговоры с террористами в закрытом режиме», десять раз связывался с Масхадовым и несколько раз с президентом Путиным. Подтверждение этому найти сложно; разве что чуть позже Бараев не без досады сказал Кобзону и Хакамаде: «Только что звонил Немцов, вешал какую-то лапшу на уши». А московский мэр Лужков ядовито заметил: «Он оказался джентльменом, женщину вперед пропустил».
Зайдя в здание, депутаты никого не увидели, но почувствовали, что за ними пристально наблюдают. Это ощущение было неприятным: словно под снайперским прицелом они шли по фойе. Через каждые несколько десятков шагов Кобзон кричал: «Мы идем, есть кто-нибудь?»; в ответ невидимый наблюдатель указывал направление: «Идите дальше».
Кобзона и Хакамаду опять встретили на втором этаже шестеро террористов, одним из которых был Бараев. Был среди «встречающих» и Абу-Бакар; лишь он и Бараев были без масок. Ирина Хакамада потом признавалась, что внутри у нее все дрожало от страха: «Эти люди готовы были пульнуть в любой момент…» Тем не менее женщина-депутат держала себя в руках; она даже попыталась вразумить террористов. «Я хотела детишек оттуда вытащить, - рассказывала она, - и стала уговаривать их, объяснять, что дети-то здесь совершенно не причем. И мне показалось, что одного из них мне уже удалось сломать: я увидела, что глаза у него заблестели, он мне стал рассказывать, что у него тоже маленькие дети…» Но Бараев и Абу-Бакар жестко контролировали ход разговора и не давали ему перейти в ненужное русло.
Абу-Бакар опять заявил, что захватившие ДК - смертники и требуют исключительно вывода войск из Чечни, однако Ирина Хакамада про себя засомневалась. «Я не могу подтвердить, что это террористы-смертники, - сказала она, выйдя из здания. - Они пытаются это утверждать, но по глазам я не вижу этого».
От предложения поменять заложников на депутатов Госдумы в пропорции десять к одному террористы категорически отказались, снова сказав что вот за Кадырова они не задумываясь отдали бы полсотни человек… «Может быть, позднее мы опустим иностранцев и граждан Украины - мы не хотим держать в заложниках граждан тех стран, с которыми не воюем», - сказали террористы. Эта была откровенная ложь, но ложь, в которую хотелось поверить.
Кобзон попросил освободить еще кого-нибудь, однако террористы отказались, сказав, что освободили троих самых маленьких и больше никого освобождать не будут.
- Я начинаю нервничать, - заявил Абу-Бакар, и в этих словах ясно чувствовалась угроза.
Переговоры закончились ничем; правда, напоследок Абу-Бакар дал номер личного мобильного телефона, предупредив Кобзона, что связываться с ним следует только тогда, когда «будут конкретные предложения». Судя по всему, именно это раздражило террористов: с начала захвата здания прошло уже около суток, а представители высшей государственной власти на связь с ними не выходили и никаких внятных предложений не делали. В сравнении с Буденновском разница была заметной и весьма неприятной. «Они больше не хотят говорить ни с кем, кроме прямых представителей Президента РФ или военного руководства страны» - сказала, выйдя из здания, корреспондентам Ирина Хакамада. Депутатам были переданы какие-то требования террористов для передачи в Кремль - фактически ультиматум.
Кобзон и Хакамада вернулись в оперативный штаб; когда вышли за линию оцепления их окружили журналисты и телекамеры. Перед телекамерами откуда ни возьмись возник и Борис Немцов. С деловым видом он что-то отвечал на вопросы, идя рядом с вышедшими из захваченного театрального центра депутатами, и у многих телезрителей возникло впечатление, что к террористам те ходили вместе с Немцовым.
Те же, кто знал, как обстояло дело, говорили, что девиз Немцова - не быть, а казаться. “Немцов в центр так и не зашел, - рассказывал Кобзон. - Но, когда мы с Ириной Муцуовной вышли оттуда, набросился на нас с криками: “Срочно в Кремль!” Деваться было некуда - мы поехали в Кремль на моей машине. Уже в машине Немцов попросил у меня телефон Абу Бакара, одного из главарей банды. Свой телефон Абу Бакар на всякий случай дал мне в присутствии Хакамады. Мне было не жалко - я дал Немцову телефон. Он о чем-то долго-долго говорил с боевиками, кричал: “Я решаю все!” Все это происходило в присутствии моего водителя. Уже тогда я понял, что его никто не уполномочивал вести с боевиками никакие переговоры. Когда мы приехали в Кремль, мое убеждение укрепилось. Так что все свои переговоры Немцов вел уже после визита в ДК, в моей машине, а не до него, как он утверждает. И то лишь потому, что я дал ему телефон Абу Бакара... И это было уже после того, как он струсил, но до того, как он рассказал о “закрытом режиме” в СМИ. Постыдно и бесчестно, и как-то совсем уж не по-мужски...”
После того, как Кобзон, Хакамада и примкнувший к ним Немцов отправились в Кремль, на сцену выступили другие лица.
Профессор Леонид Михайлович Рошаль, председатель Международного комитета помощи детям при катастрофах и войнах и руководитель отделения неотложной хирургии и травмы НИИ педиатрии Научного центра здоровья детей, пришел к захваченному театральному центру сам. За плечами профессора было много локальных конфликтов: война в Персидском заливе и гражданская война в Югославии, войны в Грузии, Нагорном Карабахе, Армении, Азербайджане, война в Чечне и агрессия НАТО против Югославии в 1999 году. Рошаль был врачом и спасать жизни людей было его работой и хорошо осознаваемым долгом.
После захвата здания мюзикла, рассказывал Рошаль, «я почувствовал необходимость связи между миром и теми, кто оказался там. И подумал: кто, какой профессионал там нужен? …Кто должен быть там? Доктор, конечно. Поэтому я позвонил Юрию Михайловичу Лужкову. И что интересно. Я звоню Иосифу Давыдовичу Кобзону, когда он только вышел от них, а он говорит: «Мы только что с Лужковым о тебе разговаривали»… И получилось - и я, и Иосиф Давыдович сказали об этом Лужкову, считай, одновременно».
Несколько часов назад террористы просили врачей; однако иностранцев, желавших идти в контролируемое бандитами здание оказалось немного. Немецкие врачи, находившиеся у оцепления от такого предложения отказались наотрез. Согласился профессор Анвар Эль-Саид, доцент кафедры хирургии Академии им. Сеченова. Иорданец по национальности, он уже лет двадцать жил в России и имел двойное гражданство. Двадцать лет - более чем достаточный срок, чтобы почувствовать родной чужую когда-то страну. Анвар Эль-Саид мог не идти в театральный центр; все-таки это была не его война. Он пошел.
Вместе русский и иорданский врачи подошли к входу в ДК. «Если честно, - признавался через несколько дней Анвар Эль-Саид, - мне до сих пор страшно думать о том, как мы туда ходили… Вы знаете - это сильнейший стресс. У меня долго еще после похода в ДК все внутри дрожало».
Террористы на сей раз встретили пришедших куда как негостеприимно. Сначала проверили документы: российский паспорт Рошаля, конечно, привлек внимание. Наконец, Рошаля спросили: «Почему вы?» За долгую жизнь профессора такой вопрос ему задавали неоднократно; задавали его и уже после завершения кризиса с заложниками. «Для врача при спасении людей нет различия по их цвету кожи или по цвету политических убеждений, - объяснял впоследствии Леонид Михайлович журналистам. - Поясню примером. В августе девяносто первого я добровольно пошел к Белому дому… Я, в общем-то, особых симпатий и пристрастий ни к той, ни к другой стороне не испытывал. Но там собрались тысячи людей, трагическая, кровавая развязка была весьма вероятна. Я подумал: если все это там начнется, кто будет оказывать помощь? Поэтому я был там. И там же были сотни таких же медиков, как я. По этим же личным мотивам я оказался рядом с залом, где шел “Норд-Ост”». В захваченный театральный центр Рошаля привел долг врача и просто неравнодушного к чужой боли хорошего человека.
Но как было объяснить это чувство террористам? Он рассказал лишь о том, что уже бывал в Чечне и помогал раненым детям.
- А где же инструменты?
Рошаль объяснил, что пока пришел только выяснить, чем можно помочь…
- Идите отсюда, - сказали ему террористы. - Если в следующий раз вы придете без инструментов, мы вас убьем. А по дороге заберите там, на первом этаже валяется одна убитая. Пришла к нам пьяная. Она лазутчица, шпионка, поэтому мы ее убили.221
Рошаль и Эль-Саид вынесли из здания тело убитой Ольги Романовой и взяли в какой-то «скорой» хирургический чемоданчик и минут через десять снова вошли внутрь.
А руководство оперативного штаба теперь располагало новой и очень неприятной информацией: по какой-то причине поведение террористов стало более агрессивным. Что это, случайность, или…
О самом неприятном варианте - что из-за границы, куда, согласно перехватам, постоянно звонил Бараев, от истинных организаторов и руководителей преступления поступил сигнал форсировать ситуацию, обострять ее, - об этом варианте не хотелось даже думать.
Однако прорабатывать надо было любую версию: что, если вот сейчас террористы взорвут здание?
«Террористы вдруг стали куда-то собираться, - вспоминала те страшные минуты Татьяна Попова. - Про нас как будто забыли… Собрав имущество боевики начали пожимать друг другу руки, обниматься. Флаг на сцене был снят и аккуратно сложен. Мы, сидя в центре зала, не понимали, что происходит… Уже оказавшись в больнице, я узнала, что попутно к крайним креслам рядов приматывалась взрывчатка. И женщины, находившиеся там и рассказавшие потом мне об этом, сидели ни живы ни мертвы от ужаса, понимая что, обнимаясь, террористы прощаются друг с другом и, забирая с собой самое ценное перед отправкой в мир иной, собираются все взорвать…»
Потом террористки-смертницы рассредоточились по залу. «За считанные секунды террористки окружили весь зал, потянули руки к поясам. Меня поразили четкость и скорость, с какой они это все сделали, - вспоминала Ирина Чернена. - Словно они не раз уже в этом зале тренировались: каждая отсчитала ровно шесть кресел, и получилось, что они везде, и, если им дадут команду, не выживет никто».
Что за команду ждали террористы? Почему на исходе первых лишь суток после захвата здания они вдруг собрались взорвать его вместе со всеми заложниками? Четкого ответа на эти вопросы пока нет.
Как бы там ни было, руководители террористов за рубежом сообщили о том, что взрыв пока нецелесообразен. «Сборы были прерваны. Некоторое время ничего не происходило. Затем появился Бараев, что-то быстро говоря на чеченском языке. На сцене вдруг опять появился флаг, его вновь прикрепили скотчем к занавесу, и в голове у меня пронеслось: “дубль два”», - рассказывала Татьяна Попова. Однако угроза подрыва здания лишь немного отодвинулась; в течение всего вечера террористы были готовы совершить подрыв, о чем прямо и заявляли заложникам.
Именно в этот критический момент в здание вошли профессора Леонид Рошаль и Анвар Эль-Саид. При входе их обыскали; один из террористов профессионально быстро проверил, нет ли на одежде врачей скрытых микрофонов. Микрофонов не было. Тогда внимание террориста переключилось на висевший на шее у Рошаля стетоскоп.
- Что это? - спросил бандит. Объяснение Рошаля его не удовлетворило.
- Если еще раз придешь с этим, я тебя убью, - предупредил он врача.
Появление врачей в зале было довольно эффектным. «Мы пошли на балкон к заложникам, - вспоминал Леонид Михайлович. - Конечно, все удивились, кто это пришел в халате? Я улыбнулся и сказал всем «здравствуйте», как будто я пришел на прогулку. Потом говорю: «так, кому нужна моя помощь?» Бодреньким голоском». Профессор знал, как нужна заложникам уверенность - уверенность знающего свое дело профессионала, врача - и, несмотря на переживаемое чудовищное напряжение, продемонстрировал эту уверенность. И это подействовало. «Появление доктора Рошаля вселило некоторую надежду, - вспоминала одна из заложниц. - Ведь недаром люди в белых халатах всегда ассоциируются с помощью. Стало понятно, что хоть на какую-то уступку террористы пошли».
«Тяжелых больных не было - вспоминал доктор Анвар Эль-Саид. - Но у всех заложников психозы, неврозы. Это нормальная человеческая реакция. Вы представьте, они уже столько времени находятся в ужаснейшей ситуации, на волосок от смерти. Там по-прежнему остаются дети. И им, и взрослым - там всем нужны лекарства, питание и медицинская помощь». Оказать полноценную медицинскую помощь заложникам врачи, конечно не могли, но вот просто помочь…
Но что бы Бараев дал разрешения на эту помощь, надо было прооперировать одного из террористов, получившего легкое ранение во время захвата здания. В женской уборной на втором этаже, где были свет, горячая и холодная вода, врачи организовали импровизированную операционную. «Я прежде всего врач, - сказал впоследствии Рошаль, - и сперва обязан вылечить пациента, а потом путь его судят». Однако, несмотря на свой врачебный долг, судя по всему, профессору пришлось сделать некоторое моральное усилие: врачевать бандита и преступника было неприятно. «Мне-то надо было пройти и через это, - объяснял он, - иначе я не получил бы самого главного - разрешения помочь заложникам».
Сидевшие в зале заложники в это время испытывали ужас; террористы, казалось, вот-вот взорвут здание. Сидевшие на балконе подружки Света Кононова и Лена Зиновьева решили попытаться бежать. Заложников, сидевших на балконе, выводили в нормальные туалеты, и Лена Зиновьева, побывав там несколько часов назад, проверила, открываются ли окна. Окна открывались. «В тот момент, когда бандиты держали руки на спусковых кнопках, а в зале женщины и девушки падали в обморок, я стала настойчиво проситься в туалет, и нам разрешили идти, - рассказывала Елена Зиновьева. - Нас проводили до двери и проследили за тем, куда мы идем. Около туалета постоянно сидел боевик. Когда мы зашли туда, мы увидели, что в туалете кроме нас женщина с ребенком. Мы попросили ее прикрыть дверь, чтобы не было видно, что мы делаем. Сразу после этого я открыла окно... Подходя к окну, заметила под ним козырек второго этажа, так что с третьего этажа выпрыгнуть было достаточно просто. Я прыгнула первой, потому что была в ботинках. Света прыгала за мной, она прыгала босиком, потому что на ней были каблуки. Когда я спрыгнула, я осмотрелась, и мне стало понятно, что надо как можно скорее прятаться за угол. Благо это позволял сделать козырек, который шел по периметру стены и заканчивался за углом. Из окна в любой момент могли раздаться выстрелы. Я забежала за угол и знаками стала показывать Свете, что ей надо бежать ко мне». Но Света прыгая, раздробила пятки и двигаться не могла. Террористы могли обнаружить побег в любую минуту. В этот критический момент в Лене проснулась огромная сила. «Я рванула к ней, схватила ее в охапку и затащила за угол, - вспоминала девушка. - После этого я прыгнула на землю. Света смогла только свеситься с козырька. Я с силой рванула ее вниз, и так мы оказались на земле. Оттуда мы увидели, что какие-то люди машут нам руками и кричат: «Быстрее сюда, быстрее к нам!» Мы страшно испугались, потому что решили, что это боевики. Но это оказались бойцы группы “Альфа”».
Четверо спецназовцев осуществляли рекогносцировку подходов к захваченному театральному центру; увидев спасающихся заложниц, они не колебались. Трое прохватили девушек и как можно быстрее побежали к оцеплению. Однако боевики уже заметили побег и открыли огонь - сначала из автоматов, а потом из гранатомета. «Вслед раздавались автоматные выстрелы, - вспоминал Елена Зиновьева, - было такое ощущение, что пули отскакивают от пяток».
Отступавших спецназовцев и заложниц прикрыл майор Константин Журавлев. В ответ стрелять было немыслимо - террористы не зря обещали убивать десять заложников за одного своего. «Поэтому Журавлев начал под окнами «танцевать», чтобы привлечь к себе внимание - есть у нас такой приемчик, - описывал происходившие события один из офицеров «Альфы». - Чеченец стал стрелять по нему, а девушки смогли выбраться в безопасное место. Здесь Константина и зацепило. Сейчас состояние его здоровья вне опасности».
Террористы были разъярены; оперировавший в соседнем туалете боевика доктор Рошаль пережил не самые приятные минуты в своей жизни. «Я оказывал помощь раненому, - рассказывал он, - а в этот момент в соседнем туалете две девчонки сиганули из окна и бросились бежать к нашим. Им в спину стали стрелять из гранатометов, но промахнулись. Тогда боевики переключились на меня, заявив, будто я специально подстроил побег». Что мог возразить Рошаль? Его непричастность к побегу была очевидной - но разве это было существенно для боевиков?
Заволновались и террористы в зале. «Сначала на бельэтаже полслышались громкие голоса, - вспоминал один из заложников, - потом раздались несколько выстрелов. Черные засуетились, загыкали что-то по своему. Заложники тоже заволновались… Потом в проходе показалась группа черных. По интонациям и жестам я понял, что они в чем-то упрекают одного из своих, а тот оправдывается. Одна из баб-смертниц так даже в ярости плюнула в того, который оправдывался».
«Вне зала раздались выстрелы, тут же все боевики высыпали на сцену, и зашедшийся сначала в чеченской скороговорке Бараев, перейдя на русский зык, заорал, что снайпер подстрелил одного боевика», - рассказывала Татьяна Попова. Зал замер в ужасе - ведь террористы обещали убивать по десять заложников за одного своего. Бараев явно был вне себя; маска доброжелательности и корректности вдруг в одно мгновение исчезла с его лица.
Однако ранен боевик оказался вовсе не снайпером; когда террористы стреляли по бежавшим заложницам, одна из пуль, срикошетив, попала ему в ногу. Доктор Рошаль прооперировал раненого; это несколько успокоило террористов - по крайней мере в причастности к побегу профессора они уже не обвиняли, и даже позволили помочь заложникам. В медицинской помощи нуждались почти все заложники, но двое были в особенно критическом состоянии: у одного обострилась язва желудка, у другого - перитонит. Из детей трое нуждались в госпитализации: два мальчика и девочка. У девочки была эпилепсия и приступ мог случиться в любую минуту, одного мальчика тяжелый бронхит, а у другого - пневмония. «Я нашел среди заложников коллегу-врача, - рассказывал впоследствии Рошаль, - это очень толковый мальчик из поликлиники. Я передал ему медикаменты и рекомендации по лечению больных…» Много сделать, конечно, было нельзя.
Потом обоих докторов усадили в зале. «Мы с иорданцем сели вместе со всеми и сидели четыре часа, - рассказывал Рошаль. - Мы не знали, что с нами будет. Просто сидели вместе со всеми». Почему-то больше всего в эти часы Леонид Михайлович волновался о том, успеет ли он со своим списком необходимых заложниками медикаментов до закрытия аптек.
Предыдущий отрывок.
Следующий отрывок.