Жизнь и смерть - В плену ужаса и боли: жизнь избиваемой жены
Перевод главы "Living in Terror, Pain: Being a Battered Wife" из книги "Life and Death: Unapologetic Writings on the Continuing War against Women".
Оригинал перевода можно найти здесь.
1 ноября 1987 года, Джоэль Стейнберг, адвокат по уголовным делам, избил свою нелегально усыновленную дочь, Лизу, так, что девочка впала в кому. Она умерла 5 ноября. Гедда Нуссбаум, которая жила со Стейнбергом с 1976 года, находилась в той же квартире. Ее лицо и тело были деформированы из-за его насилия, у нее была гангрена одной ноги, наступившая вследствие его избиений. Пока Лиза лежала на полу в ванной, Стейнберг вышел из дома поужинать и выпить. Нуссбаум оставалась в квартире. Когда Стейнберг пришел домой, он и Нуссбаум употребляли кокаин. На следующее утро Лиза перестала дышать, и Нуссбаум вызвала скорую помощь. Ее арестовали вместе со Стейнбергом. Ей предоставили иммунитет за дачу показаний против него.
Стейнберг начал избивать Нуссбаум в 1978 году; только в этом году, согласно Newsday, у нее было как минимум десять синяков под глазами. В 1981 году он повредил ей позвоночник. В течение этого времени она работала редактором детских книг в Random House. В 1982 году ее уволили за то, что она слишком часто пропускала работу. В социальном смысле она исчезла; она стала заживо погребенной в пыточной камере.
Многие говорят, что в смерти Лизы виновата Нуссбаум. Они скорбят по Лизе, они обвиняют Нуссбаум. Все чаще слышится мнение, что Нуссбаум несет юридическую и моральную ответственность за смерть Лизы Стейнберг.
Я не думаю, что Гедда Нуссбаум является «невинной». Я еще ни разу не встречала невинных взрослых женщин; жизнь слишком тяжела для всех. Однако взрослые женщины, которых избивают, особенно не невинны. Избиение значит, что тебя заставляют спуститься в ад, а в аду нельзя выжить с помощью моральных добродетелей. Вы распадаетесь как личность. Вы не можете выжить, если останетесь цельной личностью, которая знает, что хорошо, а что плохо. Вы живете в мире чистой боли, изоляции, на грани смерти, в ужасе; а потом вы до такой степени немеете, что вам уже все равно, живы вы или мертвы - это единственная благодать, которую вам пошлет Бог. Наркотики обычно помогают.
Меня избивали, когда я была замужем, и есть несколько вещей, которые мне бы хотелось объяснить людям. Я думала, что все изменилось, но по истории с Геддой Нуссбаум видно, что все осталось прежним.
Ваши соседи слышат, как вы кричите. Они ничего не делают. На следующий день они смотрят прямо сквозь вас. Если вы так кричите годами, то все эти годы они будут смотреть сквозь вас. Ваши соседи, друзья и семья увидят синяки и травмы, и ничего они не сделают. Они не будут вмешиваться. Они пошлют вас назад. Они скажут, что это ваша вина, что вам это доставляет удовольствие, или они будут отрицать, что это вообще произошло. Ваша семья верит, что вы должны жить со своим мужем.
Если вы кричите, и никто не помогает, и никто не признает, что происходит, и люди смотрят прямо сквозь вас, то вы начинаете чувствовать, что вы не существуете. Если бы вы существовали и кричали, то кто-нибудь вам бы помог. Если бы вы существовали, и у вас были бы видимые травмы, то кто-нибудь вам бы помог. Если бы вы существовали и просили о помощи в побеге, то кто-нибудь вам бы помог.
Когда вы идете к врачу или в больницу, потому что вы так сильно травмированы, и они не слушают и не помогают, или она дают вам успокаивающие, или угрожают вам психиатрической клиникой, потому что они говорят, что у вас паранойя, что вы фантазируете, и вы начинаете верить, что он может причинять вам какой угодно вред, и никто вам все равно не поможет. Когда полиция отказывается помогать вам, то вы начинаете верить, что он может причинять вам вред или убить вас, и это не имеет значения, ведь вы же все равно не существуете.
Вы больше неспособны пользоваться языком, потому что он больше ничего не значит. Если вы используете обычные слова, и говорите, что вам причинили вред, говорите, кто это сделал, указываете на видимые травмы, то к вам относятся так, как будто вы все это выдумали, или как будто это не имеет значения, или как будто это ваша вина, или как будто вы глупая и бесполезная, и вы начинаете бояться что-либо говорить. Вы не можете ни с кем говорить, потому что они не помогут вам, и если вы говорите с ними, то мужчина, который избивает вас, причинит вам еще больший вред. Как только вы теряете язык, то ваша изоляция становится абсолютной.
Постепенно, я начала ждать смерти. Я хотела смерти. Я надеялась, что однажды его избиения убьют меня, или это сделают следующие побои. Когда я приходила в себя после того как теряла сознание от избиений, то первое, что я чувствовала, - это всеохватывающая печаль от того, что я еще жива.
Я просила Бога дать мне умереть прямо сейчас. Мои груди жгли сигаретами. Он бил мои ноги тяжелой металлической трубой, чтобы я не могла ходить. Я присутствовала, когда он делал аморальные вещи с другими людьми; я присутствовала, когда он причинял вред другим людям. И я не помогала им. Вина Нуссбаум - это и моя вина.
Один наркоман сказал, что он даст мне билет отсюда и 1000 долларов, если я пронесу для него сумку через таможню. Я согласилась. Я знала, что там героин, и я надеялась, что меня поймают и отправят в тюрьму, потому что в тюрьме он не сможет меня бить.
Меня изнасиловали в Женском центре задержания в Нью-Йорке (арест за участие в демонстрации против войны во Вьетнаме), так что я представляла, что тюрьма отнюдь не дружелюбное место. Я просто надеялась, что мне дадут пять лет, и целых пять лет я проведу в тюремной камере, где он не будет меня бить. В конце концов, наркоман так и не дал мне сумку, а я не получила 1000 долларов. Однако по доброте душевной он дал мне билет. Нужные деньги я украла. Героический побег, да?
Вот уже пятнадцать лет я живу с добрым и нежным мужчиной, которого я люблю. И в течение первых восьми лет нашей совместной жизни, я с криком просыпалась по ночам от слепого ужаса, не зная, кто я, где я, и кто он такой; я пыталась спрятаться и дрожала. Теперь я обрела больший мир, но все равно до недавнего времени я отказывалась публиковать книги в стране, в которой живет мой бывший муж, отказывалась от приглашений туда - от очень важных профессиональных приглашений. Однажды я втайне съездила туда на четыре дня, пытаясь преодолеть себя. Меня не переставая трясло, прошибал пот от страха, я с трудом могла дышать. Каждый день я чувствовала страх, что я увижу его, и он причинит мне вред.
Смерть воспринимается иначе женщинами, которых избивают; она не кажется и вполовину такой жестокой, как жизнь. Меня огорчает то, что я воспринимаю как фальшивое горе по Лизе Стейнберг - сентиментальные и лицемерные причитания общества, которому было бы наплевать, что ее избивают до смерти, если бы она успела стать взрослой женщиной.
Если бы Лиза не умерла, то она до сих пор подвергалась бы пыткам на той улице - до сих пор. Так почему мы все так хотим, чтобы она выжила? Чтобы когда девочка вырастет и станет женщиной, ее бы изнасиловали, избивали, заставили заниматься проституцией, и тогда мы все сможем спокойно смотреть сквозь нее? Нельзя бить девочку, потому что она стала совершеннолетней. Нельзя пытать девочку, потому что она стала совершеннолетней. Даже если она совершеннолетняя, то это также плохо. Но в этом случае она этого хочет, ей это нравится, она сама это выбрала.
Почему взрослых женщин ненавидят так сильно, и почему нам можно причинять вред? Те из вас, которые так любят детей, но не думают, что взрослые женщины заслуживают того же, потому что мы не невинные - мы использованные, скомпрометированные и заслуживающие порицания - попробуйте запомнить следующее: единственным способом спасти Лизу Стейнберг была помощь Гедде Нуссбаум. Однако чтобы это сделать, вы должны были проявить беспокойство о том, что взрослой женщине причиняют вред: должны были обеспокоиться настолько, чтобы спасти ее.
А там еще был и маленький мальчик, Митчелл, семьнадцати месяцев от роду, связанный и покрытый фекалиями. Единственным способом помочь ему было спасение Гедды. Его подвергли пыткам, но он не умер. Он вырастет и станет каким-то мужчиной: вот только каким? Я очень хочу, чтобы можно было как-то забрать у него всю боль. Но это невозможно. Есть ли способ сделать так, чтобы он сам не стал насильником? Есть ли?
Оригинал перевода можно найти здесь.
1 ноября 1987 года, Джоэль Стейнберг, адвокат по уголовным делам, избил свою нелегально усыновленную дочь, Лизу, так, что девочка впала в кому. Она умерла 5 ноября. Гедда Нуссбаум, которая жила со Стейнбергом с 1976 года, находилась в той же квартире. Ее лицо и тело были деформированы из-за его насилия, у нее была гангрена одной ноги, наступившая вследствие его избиений. Пока Лиза лежала на полу в ванной, Стейнберг вышел из дома поужинать и выпить. Нуссбаум оставалась в квартире. Когда Стейнберг пришел домой, он и Нуссбаум употребляли кокаин. На следующее утро Лиза перестала дышать, и Нуссбаум вызвала скорую помощь. Ее арестовали вместе со Стейнбергом. Ей предоставили иммунитет за дачу показаний против него.
Стейнберг начал избивать Нуссбаум в 1978 году; только в этом году, согласно Newsday, у нее было как минимум десять синяков под глазами. В 1981 году он повредил ей позвоночник. В течение этого времени она работала редактором детских книг в Random House. В 1982 году ее уволили за то, что она слишком часто пропускала работу. В социальном смысле она исчезла; она стала заживо погребенной в пыточной камере.
Многие говорят, что в смерти Лизы виновата Нуссбаум. Они скорбят по Лизе, они обвиняют Нуссбаум. Все чаще слышится мнение, что Нуссбаум несет юридическую и моральную ответственность за смерть Лизы Стейнберг.
Я не думаю, что Гедда Нуссбаум является «невинной». Я еще ни разу не встречала невинных взрослых женщин; жизнь слишком тяжела для всех. Однако взрослые женщины, которых избивают, особенно не невинны. Избиение значит, что тебя заставляют спуститься в ад, а в аду нельзя выжить с помощью моральных добродетелей. Вы распадаетесь как личность. Вы не можете выжить, если останетесь цельной личностью, которая знает, что хорошо, а что плохо. Вы живете в мире чистой боли, изоляции, на грани смерти, в ужасе; а потом вы до такой степени немеете, что вам уже все равно, живы вы или мертвы - это единственная благодать, которую вам пошлет Бог. Наркотики обычно помогают.
Меня избивали, когда я была замужем, и есть несколько вещей, которые мне бы хотелось объяснить людям. Я думала, что все изменилось, но по истории с Геддой Нуссбаум видно, что все осталось прежним.
Ваши соседи слышат, как вы кричите. Они ничего не делают. На следующий день они смотрят прямо сквозь вас. Если вы так кричите годами, то все эти годы они будут смотреть сквозь вас. Ваши соседи, друзья и семья увидят синяки и травмы, и ничего они не сделают. Они не будут вмешиваться. Они пошлют вас назад. Они скажут, что это ваша вина, что вам это доставляет удовольствие, или они будут отрицать, что это вообще произошло. Ваша семья верит, что вы должны жить со своим мужем.
Если вы кричите, и никто не помогает, и никто не признает, что происходит, и люди смотрят прямо сквозь вас, то вы начинаете чувствовать, что вы не существуете. Если бы вы существовали и кричали, то кто-нибудь вам бы помог. Если бы вы существовали, и у вас были бы видимые травмы, то кто-нибудь вам бы помог. Если бы вы существовали и просили о помощи в побеге, то кто-нибудь вам бы помог.
Когда вы идете к врачу или в больницу, потому что вы так сильно травмированы, и они не слушают и не помогают, или она дают вам успокаивающие, или угрожают вам психиатрической клиникой, потому что они говорят, что у вас паранойя, что вы фантазируете, и вы начинаете верить, что он может причинять вам какой угодно вред, и никто вам все равно не поможет. Когда полиция отказывается помогать вам, то вы начинаете верить, что он может причинять вам вред или убить вас, и это не имеет значения, ведь вы же все равно не существуете.
Вы больше неспособны пользоваться языком, потому что он больше ничего не значит. Если вы используете обычные слова, и говорите, что вам причинили вред, говорите, кто это сделал, указываете на видимые травмы, то к вам относятся так, как будто вы все это выдумали, или как будто это не имеет значения, или как будто это ваша вина, или как будто вы глупая и бесполезная, и вы начинаете бояться что-либо говорить. Вы не можете ни с кем говорить, потому что они не помогут вам, и если вы говорите с ними, то мужчина, который избивает вас, причинит вам еще больший вред. Как только вы теряете язык, то ваша изоляция становится абсолютной.
Постепенно, я начала ждать смерти. Я хотела смерти. Я надеялась, что однажды его избиения убьют меня, или это сделают следующие побои. Когда я приходила в себя после того как теряла сознание от избиений, то первое, что я чувствовала, - это всеохватывающая печаль от того, что я еще жива.
Я просила Бога дать мне умереть прямо сейчас. Мои груди жгли сигаретами. Он бил мои ноги тяжелой металлической трубой, чтобы я не могла ходить. Я присутствовала, когда он делал аморальные вещи с другими людьми; я присутствовала, когда он причинял вред другим людям. И я не помогала им. Вина Нуссбаум - это и моя вина.
Один наркоман сказал, что он даст мне билет отсюда и 1000 долларов, если я пронесу для него сумку через таможню. Я согласилась. Я знала, что там героин, и я надеялась, что меня поймают и отправят в тюрьму, потому что в тюрьме он не сможет меня бить.
Меня изнасиловали в Женском центре задержания в Нью-Йорке (арест за участие в демонстрации против войны во Вьетнаме), так что я представляла, что тюрьма отнюдь не дружелюбное место. Я просто надеялась, что мне дадут пять лет, и целых пять лет я проведу в тюремной камере, где он не будет меня бить. В конце концов, наркоман так и не дал мне сумку, а я не получила 1000 долларов. Однако по доброте душевной он дал мне билет. Нужные деньги я украла. Героический побег, да?
Вот уже пятнадцать лет я живу с добрым и нежным мужчиной, которого я люблю. И в течение первых восьми лет нашей совместной жизни, я с криком просыпалась по ночам от слепого ужаса, не зная, кто я, где я, и кто он такой; я пыталась спрятаться и дрожала. Теперь я обрела больший мир, но все равно до недавнего времени я отказывалась публиковать книги в стране, в которой живет мой бывший муж, отказывалась от приглашений туда - от очень важных профессиональных приглашений. Однажды я втайне съездила туда на четыре дня, пытаясь преодолеть себя. Меня не переставая трясло, прошибал пот от страха, я с трудом могла дышать. Каждый день я чувствовала страх, что я увижу его, и он причинит мне вред.
Смерть воспринимается иначе женщинами, которых избивают; она не кажется и вполовину такой жестокой, как жизнь. Меня огорчает то, что я воспринимаю как фальшивое горе по Лизе Стейнберг - сентиментальные и лицемерные причитания общества, которому было бы наплевать, что ее избивают до смерти, если бы она успела стать взрослой женщиной.
Если бы Лиза не умерла, то она до сих пор подвергалась бы пыткам на той улице - до сих пор. Так почему мы все так хотим, чтобы она выжила? Чтобы когда девочка вырастет и станет женщиной, ее бы изнасиловали, избивали, заставили заниматься проституцией, и тогда мы все сможем спокойно смотреть сквозь нее? Нельзя бить девочку, потому что она стала совершеннолетней. Нельзя пытать девочку, потому что она стала совершеннолетней. Даже если она совершеннолетняя, то это также плохо. Но в этом случае она этого хочет, ей это нравится, она сама это выбрала.
Почему взрослых женщин ненавидят так сильно, и почему нам можно причинять вред? Те из вас, которые так любят детей, но не думают, что взрослые женщины заслуживают того же, потому что мы не невинные - мы использованные, скомпрометированные и заслуживающие порицания - попробуйте запомнить следующее: единственным способом спасти Лизу Стейнберг была помощь Гедде Нуссбаум. Однако чтобы это сделать, вы должны были проявить беспокойство о том, что взрослой женщине причиняют вред: должны были обеспокоиться настолько, чтобы спасти ее.
А там еще был и маленький мальчик, Митчелл, семьнадцати месяцев от роду, связанный и покрытый фекалиями. Единственным способом помочь ему было спасение Гедды. Его подвергли пыткам, но он не умер. Он вырастет и станет каким-то мужчиной: вот только каким? Я очень хочу, чтобы можно было как-то забрать у него всю боль. Но это невозможно. Есть ли способ сделать так, чтобы он сам не стал насильником? Есть ли?