БЕСНОВАНИЕ НАРОДНЫХ СТИХИЙ НА ПОЛТАВЩИНЕ
Как тайна, как сон, как праматерь Лилит, неволей своею она говорит. Ахматова
Как будущее в прошлом зреет, как прошлое, вот, в настоящем тлеет…
В бытность мою в Полтаве иподиаконом у владыки Дамаскина, среди богомольцев собора я видел высокую старуху, которая выделялась из общей массы общины каким то необычным, присущим лишь ей шармом. Особенно меня поражало ее сердитое, такое себе взыскующее лицо с гримасничаньем, и веселым подмигиванием по временам. Она, когда хотела приходила в церковь и также, когда хотела уходила, никто ее не держал. При мне ее и не стало, перед моим переводом в Кременчуг, помню последние месяцы я ее уже не видел.
Мне рассказали, что это Мария «крыклыва», местная не то болящая, не то юродивая, не то подвижница, но скорее всего одно, другое с третьим вместе. Она вышла замуж перед самой войной, на которую сразу же забрали ее мужа и о погиб. Личная трагедия повредила ее сознание, у нее помутился ум. По другим свидетельствам: муж яко бы ее бросил, выгнал из дому. Поначалу стала жить в сарае, а затем в районе четвертой городской больницы купила ветхую, преветхую завалюху - шевченковскую хату, двери которой вросли в землю, да и сама она была как полуподвал от давности. Здесь стала вести необычный образ жизни, полузатворницы, полуюродивой(свидетельство Инны Владимировны). Ходила в церковь и там строила «сцены».
Служба в соборе идет мерно, чинно, спокойно возвышенно, когда, тут ни с того ни с сего, крик, шум, возня какая то среди молящихся. Отец Димитрий говорит мне: «Не обращай внимания. Мария «крыклыва» кричит и кого то нравоучит. Кого то обличает, совестит».
Была закрываема много бита от милиции. Ходит, было, по базару и с чувством неправнодушия лермонтовского пророка обличает власть советскую, брежневского периода: «Де воно, люди добрі, все подiвалось, де продукти, де мясо i ковбаси? Скiльки всього ранше було, а тепер нема нiчого. Голодовка скоро буде, он шо…» Аж, глядь, по рынку милиционер в погонах идет. Мария хоть и юродивая, но хитрая, в милиции не раз битая, моментально парирует, меняя пластинку: «Розжирiли од харошої жизнi, од жирної пищі розтовстiли, порозпирало, порозривало б вас, вже в тролейбуснi дверi не влазять. На буряки, на буряки, вас треба всіх гнать! Он шо... Ох я скоро до вас доберусь, я вже скоро вами займусь, ви в мене ще потанцюєте…»
Будучи на квартире, на Алмазном(микрорайон Полтавы), я познакомился с человеком жившем в соседнем подъезде. Человек этот - Иван Григорович Гайдамака, служивший пономарем в Преображенском соборе, что на базаре, еще при владыках Палладии, Серафиме и Алипии. Много помнил о 50х годах. Он рассказывал мне интересный случай, который вычудила «крыклыва» Мария перед закрытием собора. Дело происходило так:
Собор в ожидании воскресной вечерни, это в субботу вечером. Духовенство вышло на улицу встречать владыку. Людей в соборе мало, стоят только кое где, под стенами, остальные тоже на улице, встречают с батюшками преосвященного.
Вдруг в собор входит Мария с каким то узелком в руках. Размашисто, как обычно она это делала, перекрестилась, поклонилась на все четыре стороны, стала на кафедру и начала раздеваться. Все в оцепенении, смешанном с суеверным страхом, открыв рты глядят, никто слова не может сказать. Она же неспешно сняв одежду в которой вошла, оставшись в одной исподней сорочке, начала одевать новую, что была в узелке. (Некоторые прихожане, Марфа Семенкова, утверждали, что воочию видели, как она разделась догола, но Иван Григорович этого не подтверждал.) Сложив старую, увязав в тот же знаменитый узелок, она опять с размахом перекрестилась на четыре стороны и удалилась во свояси.
Переоблачилась. Прихожанки аж теперь опомнившись, заговорили о случившемся. В скором времени собор был закрыт. Вот такое, не то пророчество, не то знамение, было связано с этой юродивой привносившей знаковое разнообразие и колорит в духовный мир Полтавской церковной общины 50х - 80х годов. Я думаю, я уверен, что есть еще живые свидетели тех лет, которые помнят ее.
Также следует упомянуть еще одну полтавскую одержимую, это - Александра, Шура с Дублянщины, некоторые в соборе ее называли почему то еще Олимпиадой. Она приходила в собор редко. Редко, но метко. Приходила как раз в самые, что ни есть нарочитые исторические дни и любила подшучивать над «величием» архиереев. Помню, в 1981 году в Полтаву, по приглашению владыки Дамаскина, приехал из Киева митрополит Филарет. Визит проходил, что ни есть на высшем уровне, хорошо обставлен, на него сошлась смотреть вся Православная община города. Наверное, если не ошибаюсь, это был первый и единственный приезд на таком уровне патриаршего экзарха. Сослужить приехал также епископ Севастиан Кировоградский и Николаевский. Это было действительно большое событие.
Александра маленькая, сухонькая, сгорбленная старушонка, в смешного вида вязанной шапочке, полустоит, полуприсела за предалтарной оградкой, так что в алтарь ее не видно. Глазки у нее живые, бегающие, как у мышки, палец к уху приложила - внимательно слушает. Видно замышляет что то. Филарет служит так себе, чинно, истово, возвышенно. Как он и служил. Подошло время чтения апостола. Протодиакон сказал: «Вонмем», а Филарет, как и положено, протяжно: «Мир всем…» И тут из за оградки, словно тролль из табакерки, выгулькнула Александра и в ответ Филарету во всеуслышание: «И духови твоему владыко!» Раз! И опять нет ее, спряталась. Филарет, то ли испугаля от внезапности, то ли смутился, аж, видно по нему, настроение у него подупало, стревожился весь. «О Господи Боже мой! Что это?» Ну тут ему объясняют, что это наша местно-поместная полтавская бесновато-юродивая, не обращайте на нее внимания, ну и так далее в том же духе…
Другим разом было Дамаскин стоит на кафедре во время облачения. Рядовое воскресенье. Александра под кафедрой. Протодиакон Николай Карпенко на солеи читает нарочитое: «Тако, да просветится свет твой пред человеки, яко да видят добрая дела твоя…» А эта язва, в плоть архиерейскую, стоит и вслух размышляет: «Не', не видно добрых дел. Вот не видно и все! Покажи владыко сейчас же мне все добрые дела свои? Покажи…» Бабы на нее шикают, претят, стращают, что бы не вещала. Но, счастье для тех, кто лишен комплексов. Дамаскин был не без юмора, стоит и среди церкви переговаривается с бесноватой: «Да, я и сам знаю, что нет добрых дел, но что поделаешь? Не уходить же. Службу же надо кому то служить… воскресенье, люди собрались, так что давайте начинать...» "Ладно, - смиряется и себе Александра, - разрешаю... начинайте владыко... начинайте..."
Так мы, верующие православные, в средине восьмидесятых в Полтаве жили и Богу служили. Проходя долину тьмы и тени смертной, борясь со своими страхами, фобиями, затмениями и «озарениями». Многие из нас были обычными людьми, наполнявшими Макариевский храм. Но, были и «звезды» небосклона церковного - чудачки, юродивые, кликуши, полубродяги и полусвятые. Словом весь наш огромный православный мир, сумбурный, пестрый, разношерстный и многоликий. Без него нам было бы не интересно жить и Полтавщина бы потеряла свой таинственный Гоголевский дух.
Я думаю отец Анатолий Мироненко, старейший секретарь Полтавской епархии, больше моего помнит ее и мог бы, при случае, пространней о ней вспомнить и рассказать...