паломничество в монастырь.
Паломничество:6. Монастырь.
1.Дорога в обитель Бога.
Автобус был ультрасовременный, с телевизором. Я сидела почти на первом сидении и всю дорогу смотрела фильм «12». Замечательное напутствие на пути в монастырь! История о том, как вера в человеческое… впрочем, я тогда не особо думала о чем эта история, как всегда сильно переживала происходящее на экране - как если бы я была ими, этими персонажами.
Выгрузили меня в Анастасьевке уже ночью. Я совершенно не знала куда идти. Навстречу шли солдатики из соседнего гарнизона - искали беглеца. Они проводили меня немного. Потом я шла одна, дорога вела через лес. Как всегда, я впала в рассуждения о всяческом божественном (божественность тематики моих мыслей еще не означало их «правильности») и окружающее было в подтверждение или в опровержение моих мыслей. То есть это была не просто ходьба - это целая «песня», основным мотивом которой можно считать согласование меня с моим же решением пожить в монастыре. Машин не было, страшно тоже не было. Я вообще гораздо больше боюсь себя и своих выкидонов восприятия, чем кого-либо или чего либо, что принято считать опасным. Я помню, что во время этого пути приняла какое-то важное решение. Какое - не помню. Может быть, о принятии в себе человеческого? Я вообще много думала тогда о том, что с такими приколами как у меня - «нужно сначала стать человеком».
Больше всего я боялась что когда я наконец доберусь, то будет слишком поздно. Я вспомнила ту молитву, Иоанну Крестителю и молилась ею - чтобы только прийти раньше одиннадцатого часа. Как и реально так и в символическом смысле. Вспоминая всю свою жизнь, я уверилась, что была призвана Богом уже очень давно, и теперь, идя в монастырь, боялась, что я опаздала.
Когда я это решила, приехала наконец машина. Водитель мне напомнил Тему и я напомнила себе, что есть множество людей, которым я обязана тем, что могу сейчас быть здесь, у монастыря. Я волновалась - все не могло быть так просто.
У ворот монастыря я довелась до отчаянья, ибо на мои крики и стуки никто не отвечал, хотя я слышала молитвы и что люди были близко. Че я только не орала! Открыли мне наконец на «Господи, благослови!» (я стала думать, что, раз меня не пускают, Господь видимо против), уже после того, что я сломала телефон, решив что просто так я войти не могу и надо «отречься от мира». В общем решимость попасть в монастырь была у меня бескомпромиссной.
Встречающая сестра была деловита. Сразу принялась мне все показывать и рассказывать, и уже потом поинтересовалась «насколько ты сюда»? Я искренне ответила, что осталась бы насовсем, но у меня есть мама, которая за мной приедет, (об этом я договорилась с ней по телефону в автобусе) а сама я никуда больше пойти не могу, поскольку истратила на поездку сюда все деньги. «Да, мама все сделает, чтобы тебя отсюда забрать» - спокойно отвечала она.
В кухне было множество совершенно счастливых людей - я так поняла, что радовались мне, вспомнила о предполагаемой радости на Небесах о кающимся грешнике. Правда лица были почти полупьяные и мне почудилось - очень резкие тени делали эти лица почти страшными, все они отливали чернотой и зубы выглядели клыками, я слегка напугалась таким своим восприятиям и решила держать ухо востро. Мне предложили кучу еды, в том числе и рыбный холодец - я отказалась, ибо вообще такое не ем, и мяса мне тоже просто не хотелось, и, жуя салат, я объяснила, что «мясо не очень люблю» (был вообще-то пост), отчего встречающий меня народ совсем ошалел, и радостно галдел…
2.Шок.
Все дни, которые я провела в монастыре (где то с неделю) можно охарактеризовать одним словом: я была в хроническом шоке. Собственно, отчего?
Даже не знаю, как объяснить. Монастырь в моем сознании это «обитель Бога». Отсюда все в монастыре получало своеобразную окраску. А все предметы буквально обозначали каких-то людей, в смысле просто людей. То есть мы, например, разбирали солому на хорошую и гнилую. Мне конечно вспоминалось Евангелие со словами о жнецах, но главное было не это воспоминание, а как-то само собой получилось, что я в каждой соломинке видела конкретного человека, а скажем в пролитой мною воде - почему-то «души самоубийц». В общем, такое восприятие закономерно вызвало то, что я почти все время в страхе молилась, я столько в жизни не молилась, как тогда. Это восприятие и молитва делало любую работу необходимой и важной для меня. Особенно мне понравилось долбить навозную замершую жижу - Солнышко с его вечным стремлением «всех вынести» - это самый лучший мотиватор такого рода действий. Если уж носишь в себе атомную бомбу, то нужно обучиться ее хоть время от времени как-то разряжать. Я был(а) очень доволен(а) и про себя ехидничала , мол, надо всех злых отправлять в монастырь делать тяжелую работу. Осмысленная реализация внутреннего напряжения.
Один раз я правда шибко запаниковала - когда меня оставили одну топить печку, а в отправленных в печь поленцах мне виделись мои предки, а гул и щелканье огня слишком напоминали стоны. Я в шоке ввалилась в трапезную, мол «я переживаю» и «мне страшно» - отнеслись ко мне крайне снисходительно - мол, «тебе-то что переживать?» Как буд-то я чурбан бесчувственный! Я чуть не плача говорю «там все горит» (сказать о своем таком сдвинутом восприятии, что мол, там души горят, я стеснялась что ли. И вообще думала: мож, так оно и надо?) Меня отправили обратно, мол «всем тяжело». Я не знаю, кому там как тяжело, но я, когда готовила животным еду на этой несчастной печке чувствовала себя чертом в аду - очистки в кастрюлях были для меня конкретными людьми, которых я конкретно варила. Короче, когда пришла со службы сестра, я в отчаянье заявила, что готова делать что угодно, только не иметь отношения к этой печке - «не могу, говорю, я такое переносить!»
Но самое яркое такое переживание было в хранилищах, где каждая картошинка была как будто тоже душой, и, сортировала я картошку по синеватой «парше», которая была невещественной, не осязаемой и тем не менее основным фактором по которому я решала, куда дальше пойдет эта «картошка» (вернее душа, которая мне так представлялась). Естественно, я не могла не молится за эти, увиденные мной в картошке души. И быть своего рода «судией» мне ни разу не понравилось - я все время боялась ошибиться и посему молилась быть лишь рукой Всевышнего. Особенное издевательство были картошки, которые были внешне похожи на лица или даже фигурки человечков - в одной из таких я почему-то признала саму себя, что делать с самой собой я не знала и прихватила незадачливую картошку домой, в паломническую, которую я следующей же ночью и разгромила. Странно, но сожалею я только о ней, а не о самом проишедшем, которое скорее всего было просто неотвратимо.
3.Конкретное чудо о Всемогуществе Бога в отношении времени и природы.
В один из тех же дней, собирая сено в мешки, я всерьез принялась думать о границах Божьего Всемогущества. Есть ли они. Вспоминала историю, проишедшую со мной до того (О Всемогуществе Бога). Не вызывало сомнений, что Бог властен над ходом жизни и над внутренним миром человека. Но вот законы природы? После того как она создана? Неумолимость времени? Я поразмышляла и решила, что, нет, Бог не может быть властен над основополагающими законами сотворенного. Только я так решила, поднимаю голову и вижу: солнце, уже шедшее на закат, очень быстро движется назад. Сказать, что я офигела, мало. Решив про себя, что не следует о таких вещах измысливать вообще(это все меня скорее напугало, чем воодушевило), я продолжила работать и молится. Полагаю, в то время я уже была привычна к потрясениям и воспринимала их спокойно. Тут же ко мне подбегает обеспокоенная монашка с вопросом, где я была вечером и утром? Почему меня не было на трапезах и молитвах? Я ошарашено молчала. Ты что, спала? Я согласилась неопределенным кивком. Я вообще потерялась. То есть сообразила, что действительно сейчас уже позднее утро, а не вечер, как было минуту до обратного хода солнца, и обратный ход солнца не глюк, а факт, и решила ничего не рассказывать.
Вернее, решила не рассказывать выражение не совсем верное, поскольку с сестрами я общалась с большим трудом, не просто сказать, а даже сформулировать в уме мысль было практически подвигом. Мое сознание охватывал паралич каждый раз когда ко мне прямо обращались (именно сестры, с паломниками и послушницами я запросто трепалась). Это просто факт, почему оно так - я не знаю. Сестра пыталась выяснить, где я была. Я сама была в шоке - получилось что куда-то делись вечер, ночь и утро! Факт - для меня их не было.
4.Ловушка.
Это событие, можно сказать, меня окончательно «повергло в прах». Я и так сама на себя удивлялась - у меня не было ни малейшего внутреннего сопротивления, сестры, да и весь уклад монастырской жизни был для меня непререкаемым авторитетом
То есть в жизни я тоже спорю явно очень редко, но про себя установления начальства, да и сами правила жизни это то что воспринимается мной с презрением и через силу. Когда я работала в больнице, главный врач мне сказала: «мы много за вами наблюдали… вы прекрасный специалист, но у вас совершенно нет чувства дистанции». Теперь чувство недостойности моего здесь присутствия, да и вообще жизни эту самую дистанцию сделали. А может, это связано с тем, что, например, перед обращением к матушке все бухались в ноги. Когда я сама это воспроизвела (не сказать, что это было внутренне легко, я думаю, сильно облегчило задачу то, что матушка сильно напоминала одну святую. А мое восприятие тогда было таково, что я бы особенно не удивилась, увидев у нее над головой нимб. Ну, это я шучу.) то почувствовала можно сказать облегчение… Кланяться в ноги тому, кого ты воспринимаешь … ну хотя бы как духовного учителя - очень правильно. Очень хорошо ставит на место.
Можно сказать, этой «постановки на место» я и жаждала, приехав в монастырь.
Но это, так сказать, одна «линия» моего мировосприятия в монастыре. Вторая заключалась в том что я чувствовала себя в этой самой лечебнице для безнадежно больных, о которой говорил мне первый батюшка с преизрядным сочувствием.
Однажды я принялась рассматривать монастырь с точки зрения как он с окружающим пространством взаимодействует. И лес вокруг, он как буд-то наступал, и я хотела быть в этом лесу, быть этим лесом, пусть даже это сулило мне настоящий безмозглый хаос…. «это ловушка» холодное и отстраненное восприятие этого подкреплялось особенно воспоминанием о здешних службах и крестных ходах.
Службы проходили в очень красивом соборе. Я помню свой шок, когда в первый раз я просто не могла найти входа и смертельно замерзла, а потом еще и маята с тем что могу ли я войти. Потом было проще, собственно, потому что я неслась в Храм как угорелая. Но тут сложный вопрос - неслась, или несло? В любом случае, происходящее в Храме всегда для меня истинно. В Храме, как всегда впрочем, я впадала в легкую прострацию, ходила взад - вперед по линиям, ощущаемым как напряженности - молилась и целовала иконы с холодной отрешенностью заводной игрушки. То есть не молится, не целовать - не могла, в этом был какой-то элемент насилия. Моя воля, я бы просто посидела в уголке. Или вообще, полежала. Да подумала бы заодно, что я вообще тут делаю. Ибо и спасение и загробная жизнь до сих пор для меня скорее сказка, причем не очень удачная. Зато про вечность в горящем огне я бы могла много чего сказать. Это была реальность, от которой я пыталась сбежать, но реальность скорее привычная, разве что я испугалась вполне конкретного осознания своего опыта. Впрочем, я же приехала в монастырь, а это подразумевает послушание? Я полагала, что так оно и должно быть, это чувство насилия, что это тоже самое лекарство для меня как и пресные просфорки по утрам. Еще на службах я читала имена и меня шибало восприятием их как конкретных личностей до такой степени, что я без разбора отчаянно молилась, всегда в таком плане, что как будто человек этот умирает и только истовость молящегося может его воскресить, а то что смерть воспринималась мной как форма небытия, делало молитву «за упокой» совершенно непонятной, и если мне давали читать имена «усопших» я молилась так же как и за живых. Но молится за других всегда казалось мне легче.
Кресные ходы каждый вечер, а вернее каждую ночь - это вообще нечто особенное. Было чувство что ими, а именно - звонким колокольчиком, молитвами, да я не знаю , настроением - зовутся души - в этом была тоже святость и была неумолимость мясорубки. Меня кстати, тоже услышали во время такого хода. Мое состояние, то есть кем я себя чувствовала во время ходов - тоже было всяким. То я была их частью, то наоборот, «баловалась», специально нарушая строй и делая все что сбивало его несокрушимость.
Отнеслись вообще ко мне в монастыре странно. Т.е. в первый вечер явно радовались, а вот уже утром… Мне вручили просфорку со святой водой. Воду я выпила, а вот с просфоркой получился казус. Я не могла ее не выплюнуть конечно - но и проглотить я ее не могла. И вообще застыла и не могла пошевелиться. У меня что-то спрашивали - - я вмороженная, ничего не могла ни сказать не сделать. Не знаю сколько это длилось. Вбежала Матушка, стала спрашивать меня о чем-то, вместо меня отвечала другая сестра «мол, восторженная, все нравится, думает, что попала в рай». Я ничего такого не думала, но возразить не могла - меня вморозило. Матушка, выслушав сестру, сказала уже четко мне, что я вроде как профукала чего-то - «на тебе было благословение Владыки, а ты!» сказала Матушка и ушла. Видимо от меня чего-то ждали, а я этого не сделала. Да и что я могла сделать с просфоркой во рту обездвиженная?... Через некоторое время сестра поняла что со мной, и укоризненно приказала проглотить просфорку. Я сижу, молчу. Короче, я не помню как это разрулилось - кажется, меня то ли святой водой полили то ли дали ее же - воду - выпить и я отмерла. Мне короче дали послушание, и я была рада что меня оставили в покое.
Еще было довольно шокирующим - так это иконы в трапезной. Богородица на них была живая, смотрела, дышала…право слово, если б она заговорила, я бы не удивилась!
4. «Я- настоящая только здесь»
Чувство «ловушки» реализовалось в том, что где-то наверно день на четвертый я пришла в паломническую, и очень серьезно помолилась, при этом решив для себя (и скорее для Бога) что настоящая я - только здесь, в этом помещении… Все остальное - игра и не всерьез. Виделось это даже как некие круги - каждый с собственной системой, системой виденья мира и идентификации меня.
Мне нужно было чувство самотождественности, пугало это новоявленное смирение, больше похожее на паралич и я решила что должно быть место где я буду искренней, пусть даже «неправильной». «Где-то сдесь неправда, и я пойму где!» так горячо я завершила сию молитву.
Напомню, я считала (да и считаю, ничего, что поколебало мое такое восприятие не произошло) монастырь обителью Бога. Но эта обитель меня весьма напугала, было в ней что-то… на грани истощения, что-то что до сих пор будит во мне чувство граничащее с жалостью… ловлю часто себя на мысли «да как же они там?...как справятся с посадкой?» и т.д. и эти мысли сопровождаются жаждой помочь как-то что-ли…. Хоть счас все кидай и беги… там слишком много было прямо смерти какой-то…
Р.С. Это запись трехлетней давности. Счас я опять вот думаю поехать в монастырь... но однако боюсь тоже. Как долбанет опять таким восприятием что тогда делать?
Тогда конечно - Матушка была права когда сказала что "ты просто рано приехала" - я не была готова ни к монастырю вообще ни к таким фишкам в частности. Судя по записи (а три года для меня это очень давно и ту себя я просто не помню), я тогда еще сама не поняла нужно ли мне вообще спасение...а между тем, не начнись со мной столько всего происходить там, я бы там просто напросто и осталась... А сейчас? Тоже вопрос. если чесно, мне даже хочется поехать именно в тот монастырь и так сказать себя проверить...
1.Дорога в обитель Бога.
Автобус был ультрасовременный, с телевизором. Я сидела почти на первом сидении и всю дорогу смотрела фильм «12». Замечательное напутствие на пути в монастырь! История о том, как вера в человеческое… впрочем, я тогда не особо думала о чем эта история, как всегда сильно переживала происходящее на экране - как если бы я была ими, этими персонажами.
Выгрузили меня в Анастасьевке уже ночью. Я совершенно не знала куда идти. Навстречу шли солдатики из соседнего гарнизона - искали беглеца. Они проводили меня немного. Потом я шла одна, дорога вела через лес. Как всегда, я впала в рассуждения о всяческом божественном (божественность тематики моих мыслей еще не означало их «правильности») и окружающее было в подтверждение или в опровержение моих мыслей. То есть это была не просто ходьба - это целая «песня», основным мотивом которой можно считать согласование меня с моим же решением пожить в монастыре. Машин не было, страшно тоже не было. Я вообще гораздо больше боюсь себя и своих выкидонов восприятия, чем кого-либо или чего либо, что принято считать опасным. Я помню, что во время этого пути приняла какое-то важное решение. Какое - не помню. Может быть, о принятии в себе человеческого? Я вообще много думала тогда о том, что с такими приколами как у меня - «нужно сначала стать человеком».
Больше всего я боялась что когда я наконец доберусь, то будет слишком поздно. Я вспомнила ту молитву, Иоанну Крестителю и молилась ею - чтобы только прийти раньше одиннадцатого часа. Как и реально так и в символическом смысле. Вспоминая всю свою жизнь, я уверилась, что была призвана Богом уже очень давно, и теперь, идя в монастырь, боялась, что я опаздала.
Когда я это решила, приехала наконец машина. Водитель мне напомнил Тему и я напомнила себе, что есть множество людей, которым я обязана тем, что могу сейчас быть здесь, у монастыря. Я волновалась - все не могло быть так просто.
У ворот монастыря я довелась до отчаянья, ибо на мои крики и стуки никто не отвечал, хотя я слышала молитвы и что люди были близко. Че я только не орала! Открыли мне наконец на «Господи, благослови!» (я стала думать, что, раз меня не пускают, Господь видимо против), уже после того, что я сломала телефон, решив что просто так я войти не могу и надо «отречься от мира». В общем решимость попасть в монастырь была у меня бескомпромиссной.
Встречающая сестра была деловита. Сразу принялась мне все показывать и рассказывать, и уже потом поинтересовалась «насколько ты сюда»? Я искренне ответила, что осталась бы насовсем, но у меня есть мама, которая за мной приедет, (об этом я договорилась с ней по телефону в автобусе) а сама я никуда больше пойти не могу, поскольку истратила на поездку сюда все деньги. «Да, мама все сделает, чтобы тебя отсюда забрать» - спокойно отвечала она.
В кухне было множество совершенно счастливых людей - я так поняла, что радовались мне, вспомнила о предполагаемой радости на Небесах о кающимся грешнике. Правда лица были почти полупьяные и мне почудилось - очень резкие тени делали эти лица почти страшными, все они отливали чернотой и зубы выглядели клыками, я слегка напугалась таким своим восприятиям и решила держать ухо востро. Мне предложили кучу еды, в том числе и рыбный холодец - я отказалась, ибо вообще такое не ем, и мяса мне тоже просто не хотелось, и, жуя салат, я объяснила, что «мясо не очень люблю» (был вообще-то пост), отчего встречающий меня народ совсем ошалел, и радостно галдел…
2.Шок.
Все дни, которые я провела в монастыре (где то с неделю) можно охарактеризовать одним словом: я была в хроническом шоке. Собственно, отчего?
Даже не знаю, как объяснить. Монастырь в моем сознании это «обитель Бога». Отсюда все в монастыре получало своеобразную окраску. А все предметы буквально обозначали каких-то людей, в смысле просто людей. То есть мы, например, разбирали солому на хорошую и гнилую. Мне конечно вспоминалось Евангелие со словами о жнецах, но главное было не это воспоминание, а как-то само собой получилось, что я в каждой соломинке видела конкретного человека, а скажем в пролитой мною воде - почему-то «души самоубийц». В общем, такое восприятие закономерно вызвало то, что я почти все время в страхе молилась, я столько в жизни не молилась, как тогда. Это восприятие и молитва делало любую работу необходимой и важной для меня. Особенно мне понравилось долбить навозную замершую жижу - Солнышко с его вечным стремлением «всех вынести» - это самый лучший мотиватор такого рода действий. Если уж носишь в себе атомную бомбу, то нужно обучиться ее хоть время от времени как-то разряжать. Я был(а) очень доволен(а) и про себя ехидничала , мол, надо всех злых отправлять в монастырь делать тяжелую работу. Осмысленная реализация внутреннего напряжения.
Один раз я правда шибко запаниковала - когда меня оставили одну топить печку, а в отправленных в печь поленцах мне виделись мои предки, а гул и щелканье огня слишком напоминали стоны. Я в шоке ввалилась в трапезную, мол «я переживаю» и «мне страшно» - отнеслись ко мне крайне снисходительно - мол, «тебе-то что переживать?» Как буд-то я чурбан бесчувственный! Я чуть не плача говорю «там все горит» (сказать о своем таком сдвинутом восприятии, что мол, там души горят, я стеснялась что ли. И вообще думала: мож, так оно и надо?) Меня отправили обратно, мол «всем тяжело». Я не знаю, кому там как тяжело, но я, когда готовила животным еду на этой несчастной печке чувствовала себя чертом в аду - очистки в кастрюлях были для меня конкретными людьми, которых я конкретно варила. Короче, когда пришла со службы сестра, я в отчаянье заявила, что готова делать что угодно, только не иметь отношения к этой печке - «не могу, говорю, я такое переносить!»
Но самое яркое такое переживание было в хранилищах, где каждая картошинка была как будто тоже душой, и, сортировала я картошку по синеватой «парше», которая была невещественной, не осязаемой и тем не менее основным фактором по которому я решала, куда дальше пойдет эта «картошка» (вернее душа, которая мне так представлялась). Естественно, я не могла не молится за эти, увиденные мной в картошке души. И быть своего рода «судией» мне ни разу не понравилось - я все время боялась ошибиться и посему молилась быть лишь рукой Всевышнего. Особенное издевательство были картошки, которые были внешне похожи на лица или даже фигурки человечков - в одной из таких я почему-то признала саму себя, что делать с самой собой я не знала и прихватила незадачливую картошку домой, в паломническую, которую я следующей же ночью и разгромила. Странно, но сожалею я только о ней, а не о самом проишедшем, которое скорее всего было просто неотвратимо.
3.Конкретное чудо о Всемогуществе Бога в отношении времени и природы.
В один из тех же дней, собирая сено в мешки, я всерьез принялась думать о границах Божьего Всемогущества. Есть ли они. Вспоминала историю, проишедшую со мной до того (О Всемогуществе Бога). Не вызывало сомнений, что Бог властен над ходом жизни и над внутренним миром человека. Но вот законы природы? После того как она создана? Неумолимость времени? Я поразмышляла и решила, что, нет, Бог не может быть властен над основополагающими законами сотворенного. Только я так решила, поднимаю голову и вижу: солнце, уже шедшее на закат, очень быстро движется назад. Сказать, что я офигела, мало. Решив про себя, что не следует о таких вещах измысливать вообще(это все меня скорее напугало, чем воодушевило), я продолжила работать и молится. Полагаю, в то время я уже была привычна к потрясениям и воспринимала их спокойно. Тут же ко мне подбегает обеспокоенная монашка с вопросом, где я была вечером и утром? Почему меня не было на трапезах и молитвах? Я ошарашено молчала. Ты что, спала? Я согласилась неопределенным кивком. Я вообще потерялась. То есть сообразила, что действительно сейчас уже позднее утро, а не вечер, как было минуту до обратного хода солнца, и обратный ход солнца не глюк, а факт, и решила ничего не рассказывать.
Вернее, решила не рассказывать выражение не совсем верное, поскольку с сестрами я общалась с большим трудом, не просто сказать, а даже сформулировать в уме мысль было практически подвигом. Мое сознание охватывал паралич каждый раз когда ко мне прямо обращались (именно сестры, с паломниками и послушницами я запросто трепалась). Это просто факт, почему оно так - я не знаю. Сестра пыталась выяснить, где я была. Я сама была в шоке - получилось что куда-то делись вечер, ночь и утро! Факт - для меня их не было.
4.Ловушка.
Это событие, можно сказать, меня окончательно «повергло в прах». Я и так сама на себя удивлялась - у меня не было ни малейшего внутреннего сопротивления, сестры, да и весь уклад монастырской жизни был для меня непререкаемым авторитетом
То есть в жизни я тоже спорю явно очень редко, но про себя установления начальства, да и сами правила жизни это то что воспринимается мной с презрением и через силу. Когда я работала в больнице, главный врач мне сказала: «мы много за вами наблюдали… вы прекрасный специалист, но у вас совершенно нет чувства дистанции». Теперь чувство недостойности моего здесь присутствия, да и вообще жизни эту самую дистанцию сделали. А может, это связано с тем, что, например, перед обращением к матушке все бухались в ноги. Когда я сама это воспроизвела (не сказать, что это было внутренне легко, я думаю, сильно облегчило задачу то, что матушка сильно напоминала одну святую. А мое восприятие тогда было таково, что я бы особенно не удивилась, увидев у нее над головой нимб. Ну, это я шучу.) то почувствовала можно сказать облегчение… Кланяться в ноги тому, кого ты воспринимаешь … ну хотя бы как духовного учителя - очень правильно. Очень хорошо ставит на место.
Можно сказать, этой «постановки на место» я и жаждала, приехав в монастырь.
Но это, так сказать, одна «линия» моего мировосприятия в монастыре. Вторая заключалась в том что я чувствовала себя в этой самой лечебнице для безнадежно больных, о которой говорил мне первый батюшка с преизрядным сочувствием.
Однажды я принялась рассматривать монастырь с точки зрения как он с окружающим пространством взаимодействует. И лес вокруг, он как буд-то наступал, и я хотела быть в этом лесу, быть этим лесом, пусть даже это сулило мне настоящий безмозглый хаос…. «это ловушка» холодное и отстраненное восприятие этого подкреплялось особенно воспоминанием о здешних службах и крестных ходах.
Службы проходили в очень красивом соборе. Я помню свой шок, когда в первый раз я просто не могла найти входа и смертельно замерзла, а потом еще и маята с тем что могу ли я войти. Потом было проще, собственно, потому что я неслась в Храм как угорелая. Но тут сложный вопрос - неслась, или несло? В любом случае, происходящее в Храме всегда для меня истинно. В Храме, как всегда впрочем, я впадала в легкую прострацию, ходила взад - вперед по линиям, ощущаемым как напряженности - молилась и целовала иконы с холодной отрешенностью заводной игрушки. То есть не молится, не целовать - не могла, в этом был какой-то элемент насилия. Моя воля, я бы просто посидела в уголке. Или вообще, полежала. Да подумала бы заодно, что я вообще тут делаю. Ибо и спасение и загробная жизнь до сих пор для меня скорее сказка, причем не очень удачная. Зато про вечность в горящем огне я бы могла много чего сказать. Это была реальность, от которой я пыталась сбежать, но реальность скорее привычная, разве что я испугалась вполне конкретного осознания своего опыта. Впрочем, я же приехала в монастырь, а это подразумевает послушание? Я полагала, что так оно и должно быть, это чувство насилия, что это тоже самое лекарство для меня как и пресные просфорки по утрам. Еще на службах я читала имена и меня шибало восприятием их как конкретных личностей до такой степени, что я без разбора отчаянно молилась, всегда в таком плане, что как будто человек этот умирает и только истовость молящегося может его воскресить, а то что смерть воспринималась мной как форма небытия, делало молитву «за упокой» совершенно непонятной, и если мне давали читать имена «усопших» я молилась так же как и за живых. Но молится за других всегда казалось мне легче.
Кресные ходы каждый вечер, а вернее каждую ночь - это вообще нечто особенное. Было чувство что ими, а именно - звонким колокольчиком, молитвами, да я не знаю , настроением - зовутся души - в этом была тоже святость и была неумолимость мясорубки. Меня кстати, тоже услышали во время такого хода. Мое состояние, то есть кем я себя чувствовала во время ходов - тоже было всяким. То я была их частью, то наоборот, «баловалась», специально нарушая строй и делая все что сбивало его несокрушимость.
Отнеслись вообще ко мне в монастыре странно. Т.е. в первый вечер явно радовались, а вот уже утром… Мне вручили просфорку со святой водой. Воду я выпила, а вот с просфоркой получился казус. Я не могла ее не выплюнуть конечно - но и проглотить я ее не могла. И вообще застыла и не могла пошевелиться. У меня что-то спрашивали - - я вмороженная, ничего не могла ни сказать не сделать. Не знаю сколько это длилось. Вбежала Матушка, стала спрашивать меня о чем-то, вместо меня отвечала другая сестра «мол, восторженная, все нравится, думает, что попала в рай». Я ничего такого не думала, но возразить не могла - меня вморозило. Матушка, выслушав сестру, сказала уже четко мне, что я вроде как профукала чего-то - «на тебе было благословение Владыки, а ты!» сказала Матушка и ушла. Видимо от меня чего-то ждали, а я этого не сделала. Да и что я могла сделать с просфоркой во рту обездвиженная?... Через некоторое время сестра поняла что со мной, и укоризненно приказала проглотить просфорку. Я сижу, молчу. Короче, я не помню как это разрулилось - кажется, меня то ли святой водой полили то ли дали ее же - воду - выпить и я отмерла. Мне короче дали послушание, и я была рада что меня оставили в покое.
Еще было довольно шокирующим - так это иконы в трапезной. Богородица на них была живая, смотрела, дышала…право слово, если б она заговорила, я бы не удивилась!
4. «Я- настоящая только здесь»
Чувство «ловушки» реализовалось в том, что где-то наверно день на четвертый я пришла в паломническую, и очень серьезно помолилась, при этом решив для себя (и скорее для Бога) что настоящая я - только здесь, в этом помещении… Все остальное - игра и не всерьез. Виделось это даже как некие круги - каждый с собственной системой, системой виденья мира и идентификации меня.
Мне нужно было чувство самотождественности, пугало это новоявленное смирение, больше похожее на паралич и я решила что должно быть место где я буду искренней, пусть даже «неправильной». «Где-то сдесь неправда, и я пойму где!» так горячо я завершила сию молитву.
Напомню, я считала (да и считаю, ничего, что поколебало мое такое восприятие не произошло) монастырь обителью Бога. Но эта обитель меня весьма напугала, было в ней что-то… на грани истощения, что-то что до сих пор будит во мне чувство граничащее с жалостью… ловлю часто себя на мысли «да как же они там?...как справятся с посадкой?» и т.д. и эти мысли сопровождаются жаждой помочь как-то что-ли…. Хоть счас все кидай и беги… там слишком много было прямо смерти какой-то…
Р.С. Это запись трехлетней давности. Счас я опять вот думаю поехать в монастырь... но однако боюсь тоже. Как долбанет опять таким восприятием что тогда делать?
Тогда конечно - Матушка была права когда сказала что "ты просто рано приехала" - я не была готова ни к монастырю вообще ни к таким фишкам в частности. Судя по записи (а три года для меня это очень давно и ту себя я просто не помню), я тогда еще сама не поняла нужно ли мне вообще спасение...а между тем, не начнись со мной столько всего происходить там, я бы там просто напросто и осталась... А сейчас? Тоже вопрос. если чесно, мне даже хочется поехать именно в тот монастырь и так сказать себя проверить...