Воспитание принца.
Жорж Ленотр «Повседневная жизнь Версаля при королях».
Воспитание принца.
С расстояния более чем в два столетия фигура Людовика XVI, освободившись от налипшей на нее хулы, панегирических восхвалений и слезливой жалости, представляется одной из самых интересных в истории.
В наше время профессия короля уже не считается легкой. Попытаемся же представить себе, чем она должна была обернуться для человека, взращенного на идеалах, весьма отличных от тех, что исповедовали, к примеру, Филипп-Август (Филипп II Август (1165-1223) - воинственный средневековый французский король (с 1180), участник 3-го Крестового похода, соперник Ричарда Львиное Сердце.) или Людовик XI, (Людовик XI (1423-1483) - деспотичный и энергичный французский король (с 1461), будучи дофином, боролся со своим отцом Карлом VII за обладание троном, затем хитростью и силой успешно увеличивал территорию Франции за счет соседних.) и которого угораздило очутиться в самом центре чудовищного вихря политических утопий - утопий, настолько соблазнительных и дерзостных, что ничего более разрушительного не смогли изобрести даже самые передовые из наших современников. Эта ситуация напоминает военный поединок, который в штормящем океане вели бы колумбовых времен каравелла и великолепно оснащенный современный крейсер... Может быть, Наполеону с Макиавелли в придачу и удалось бы выйти из такой переделки, но кому-либо другому!..
Катастрофа была фатально неизбежна.
Принц, которому выпал жребий бороться с неразрешимой задачей, в одиннадцать лет потерял отца; то был честный, прямодушный и умный человек, но, не играя в государственных делах ни малейшей роли, он добровольно ограничил свое существование частной жизнью и благотворительностью. Два года спустя умерла его жена Мария-Жозефа Саксонская, и дело воспитания будущего короля, тринадцатилетнего круглого сироты, легло на деда - Людовика XV. Не имея на то времени и к тому же сознавая, что по своим моральным качествам абсолютно не подходит для такой задачи, тот устранился от нее полностью.
Гувернером дофина с малолетства был старинный друг его отца герцог де ла Вогюйон. Дельный и глубоко набожный офицер, он был человеком ограниченным и тщеславным, не без склонности к интригам и интрижкам. Почтенный знаток грамматики аббат де Радонвилье был наставником принца; высокая обязанность обучать дофина глагольным спряжениям немедленно обеспечила ему место во Французской Академии. В образовании наследника участвовали также два известных проповедника-иезуита: отец Бертье и отец Крус; однако вскоре в связи с изгнанием иезуитского ордена их место занял аббат Сольдини, человек достойный, но несколько твердолобый.
Ученик обладал ординарными способностями, добрым сердцем, крепким здоровьем, простыми и честными жизненными правилами. Благодаря трудам де Радонвилье он был широко образован: хорошо знал историю, свободно владел латынью, читал и разговаривал по-немецки и по-английски и будто бы испытывал живейший интерес к географии.
К сожалению, все его достоинства сводили на нет какая-то душевная апатия, нервная усталость, доводившие его врожденную застенчивость и неловкость до предела. В нем жила болезненная убежденность в собственном ничтожестве, что вовсе не соответствовало действительности. Он считал себя полной посредственностью и абсолютно не верил в себя. Он находил себя гораздо глупее своего младшего брата, сотоварища по занятиям, имевшего склонность к острословию, - будущего Людовика XVIII. Один придворный льстец однажды вслух восхищался ранними успехами дофина. «Вы ошибаетесь, - ответил тот не без горечи, - умен вовсе не я, а мой брат». К несчастью, вместо того чтобы подбадривать юношу, г-н де Вогюйон его постоянно бранил и унижал, что причиняло наследнику глубокие страдания.
Чему же учили этого принца, которому через несколько лет предстояло столкнуться в борьбе с самыми отпетыми реформаторами? Ему внушали, что, став королем, он должен решать все сам, даже если его мнение будет идти вразрез с общим; ему объясняли взаимозависимость государственности, религии и естественного права; в духе Боссюэ и Фенелона ему истолковывали традиции и основные законы французской монархии - эти законы не предусматривали ограничения верховной власти, искони принадлежавшей королю. Короче, все это было старой традицией единовластия, какой ее постепенно выработали Карл VII, (Карл VII (1403-1461) - король (с 1422), при котором благодаря гению Жанны д’Арк Франция была освобождена от англичан; после победы стремился упрочить военную и политическую систему страны.) Людовик XI, Ришелье и Людовик XIV. Под руководством наставника ученик формулировал в своих «Размышлениях» следующее принципиальное положение: «Основание всякого рода власти покоится только на личности короля. Никакой частный человек, никакое сообщество людей не могут быть независимы от его авторитета». Такие правила - весьма негодный багаж для того, кто первым в истории Франции будет вынужден сражаться с революционной Ассамблеей, страстно желавшей лишить его всех прерогатив.
По воле злой судьбы принц был послушен и прилежен; он воспринял этот урок как Евангелие и проникся им до глубины существа. Интересно, читал он, по крайней мере, «Дух законов» («Дух законов» - изданное в 1748 г. в Женеве фундаментальное сочинение Шарля-Луи Монтескье, философа и писателя, сильно повлиявшего на политическую и культурную жизнь Европы XVIII в. В нем он рассматривает бесконечное разнообразие законов как результат различных природных и исторических условий, в которых формировались разные типы государственного устройства. Осуждая систему сословных привилегий, погубивших, по его мнению, французскую монархию, он ратует за конституционную форму правления.) или «Общественный договор»? (Трактат Руссо «Об общественном договоре» (1762) претендует вскрыть причины происхождения социального неравенства, возникшие, по его версии, от изначальной несправедливости заключенного меж людьми общественного договора. Из этого следует необходимость создания нового договора, основанного на абсолютном равенстве. Утверждавшая непогрешимость «общей воли» народа, эта книга послужила рычагом для революционеров.) Взял ли кто-нибудь на себя труд уведомить его, что на свете рождаются и мгновенно разносятся по миру новые идеи? Я лично в этом сомневаюсь, и исследование Мариуса Сепе, посвященное жизни и личности Людовика XVI, не дает оснований для положительного ответа. В то время как все умы во Франции двинулись по одной дороге, сознание будущего короля упрямо следовало в противоположном направлении, а его наставники даже не поставили его в известность о существовании этих других путей.
Но все это - из области теорий... В практические же дела государства Людовик XV своего внука абсолютно не посвящал. И кто бы мог это делать? Министры тоже держали дофина в стороне, он же при своем пассивном характере смиренно сносил положение политического нуля. Семнадцати лет в пышном и распущенном Версале он вел монотонную и скучную жизнь, часто охотясь, очень много читая, занимаясь благотворительностью и прилежно посещая молебны.
И вот еще что: его дед официально держал любовницу низкого происхождения, уличную девку, превращенную в подобие французской королевы. Его не пристало осуждать: ведь он король, а все, что делает король, должно уважать. Но постоянное совместное сосуществование с куртизанкой травмировало религиозное чувство дофина; он часто уходил в кузницу, предпочитая обществу прекрасных дам из королевского окружения беседу с мастером-литейщиком Гаменом (Гамен - придворный слесарь, обучавший Людовика своему ремеслу: будущий король мастерил сложные замки и даже художественные поделки.) или компанию псарей: их он, по крайней мере, не стеснялся.
Когда же был решен вопрос о предстоящей женитьбе, и он узнал, что ему подыскали самую очаровательную, темпераментную, даровитую, кокетливую, но одновременно и самую ветреную из принцесс, он не ощутил от этой перспективы ни малейшей радости. Он воспринял грядущие события как тягостную повинность, и его застенчивость заранее страдала в предвидении длинной череды обязательных церемоний. И не помешает ли все это его любимым охотам?
В момент знакомства с невестой он, как известно, ограничился краткими фразами, пообещав в ближайшем будущем выразить свое расположение более красноречивым образом.
Но одинаковое отвращение, питаемое молодоженами к фаворитке, к «этой твари», породило в них, за неимением любви, взаимопонимание. Они часто злословили о ней наедине, пока не обнаружили случайно, что за дверью их подслушивает де ла Вогюйон, после чего, впав в привычную меланхолию, дофин вернулся в свою кузницу.
Немногие эпизоды нашей истории сравнятся по трагизму с той сценой, что разыгралась в Версале 10 мая 1774 года. В королевской комнате на первом этаже замка агонизирует Людовик XV. Болезнь заразна, и дофин с женою не могут находиться рядом; они томятся в другом крыле дворца. Ежеминутно к ним приносят вести. Конец близок; придворные ждут последнего вздоха как развязки. Дофин меряет комнату большими шагами, с болезненным вниманием ловя перешептывания и громко моля небо отдалить час его вступления на престол. Трон страшит его. «Мне кажется, весь мир сейчас обрушится на меня», - произносит он.
Внезапно зажженная в одном из окон комнаты умирающего свеча гаснет... Это условный сигнал... И немедленно громкий возглас: «Да здравствует король!» - разносится по коридорам и галереям замка; лавина придворных скатывается по лестницам, торопясь к новым властителям. Те, кто в толчее входит первым, застают Людовика XVI и Марию-Антуанетту на коленях. «Боже милосердный, защити, сохрани нас, - рыдая, повторяют они. - Мы слишком, слишком
молоды и неопытны, чтобы царствовать!»
И, кажется, в тот самый миг с проницательностью отчаяния король понял, что именно надлежало ему уметь и чему его так никто и не научил.
Из книги Жорж Ленотр «Повседневная жизнь Версаля при королях»:
Королевские дети.
Бал-маскарад.
Грустная Пепа.
Показания горничной.
Сиретт - девушка из «Оленьего парка».
«Бланк с королевской печатью».
Господа пажи.
Модистка королевы.
Латур.
Король Франции Людовик XVI и Мария-Антуанетта.
Воспитание принца.
С расстояния более чем в два столетия фигура Людовика XVI, освободившись от налипшей на нее хулы, панегирических восхвалений и слезливой жалости, представляется одной из самых интересных в истории.
В наше время профессия короля уже не считается легкой. Попытаемся же представить себе, чем она должна была обернуться для человека, взращенного на идеалах, весьма отличных от тех, что исповедовали, к примеру, Филипп-Август (Филипп II Август (1165-1223) - воинственный средневековый французский король (с 1180), участник 3-го Крестового похода, соперник Ричарда Львиное Сердце.) или Людовик XI, (Людовик XI (1423-1483) - деспотичный и энергичный французский король (с 1461), будучи дофином, боролся со своим отцом Карлом VII за обладание троном, затем хитростью и силой успешно увеличивал территорию Франции за счет соседних.) и которого угораздило очутиться в самом центре чудовищного вихря политических утопий - утопий, настолько соблазнительных и дерзостных, что ничего более разрушительного не смогли изобрести даже самые передовые из наших современников. Эта ситуация напоминает военный поединок, который в штормящем океане вели бы колумбовых времен каравелла и великолепно оснащенный современный крейсер... Может быть, Наполеону с Макиавелли в придачу и удалось бы выйти из такой переделки, но кому-либо другому!..
Катастрофа была фатально неизбежна.
Принц, которому выпал жребий бороться с неразрешимой задачей, в одиннадцать лет потерял отца; то был честный, прямодушный и умный человек, но, не играя в государственных делах ни малейшей роли, он добровольно ограничил свое существование частной жизнью и благотворительностью. Два года спустя умерла его жена Мария-Жозефа Саксонская, и дело воспитания будущего короля, тринадцатилетнего круглого сироты, легло на деда - Людовика XV. Не имея на то времени и к тому же сознавая, что по своим моральным качествам абсолютно не подходит для такой задачи, тот устранился от нее полностью.
Гувернером дофина с малолетства был старинный друг его отца герцог де ла Вогюйон. Дельный и глубоко набожный офицер, он был человеком ограниченным и тщеславным, не без склонности к интригам и интрижкам. Почтенный знаток грамматики аббат де Радонвилье был наставником принца; высокая обязанность обучать дофина глагольным спряжениям немедленно обеспечила ему место во Французской Академии. В образовании наследника участвовали также два известных проповедника-иезуита: отец Бертье и отец Крус; однако вскоре в связи с изгнанием иезуитского ордена их место занял аббат Сольдини, человек достойный, но несколько твердолобый.
Ученик обладал ординарными способностями, добрым сердцем, крепким здоровьем, простыми и честными жизненными правилами. Благодаря трудам де Радонвилье он был широко образован: хорошо знал историю, свободно владел латынью, читал и разговаривал по-немецки и по-английски и будто бы испытывал живейший интерес к географии.
К сожалению, все его достоинства сводили на нет какая-то душевная апатия, нервная усталость, доводившие его врожденную застенчивость и неловкость до предела. В нем жила болезненная убежденность в собственном ничтожестве, что вовсе не соответствовало действительности. Он считал себя полной посредственностью и абсолютно не верил в себя. Он находил себя гораздо глупее своего младшего брата, сотоварища по занятиям, имевшего склонность к острословию, - будущего Людовика XVIII. Один придворный льстец однажды вслух восхищался ранними успехами дофина. «Вы ошибаетесь, - ответил тот не без горечи, - умен вовсе не я, а мой брат». К несчастью, вместо того чтобы подбадривать юношу, г-н де Вогюйон его постоянно бранил и унижал, что причиняло наследнику глубокие страдания.
Чему же учили этого принца, которому через несколько лет предстояло столкнуться в борьбе с самыми отпетыми реформаторами? Ему внушали, что, став королем, он должен решать все сам, даже если его мнение будет идти вразрез с общим; ему объясняли взаимозависимость государственности, религии и естественного права; в духе Боссюэ и Фенелона ему истолковывали традиции и основные законы французской монархии - эти законы не предусматривали ограничения верховной власти, искони принадлежавшей королю. Короче, все это было старой традицией единовластия, какой ее постепенно выработали Карл VII, (Карл VII (1403-1461) - король (с 1422), при котором благодаря гению Жанны д’Арк Франция была освобождена от англичан; после победы стремился упрочить военную и политическую систему страны.) Людовик XI, Ришелье и Людовик XIV. Под руководством наставника ученик формулировал в своих «Размышлениях» следующее принципиальное положение: «Основание всякого рода власти покоится только на личности короля. Никакой частный человек, никакое сообщество людей не могут быть независимы от его авторитета». Такие правила - весьма негодный багаж для того, кто первым в истории Франции будет вынужден сражаться с революционной Ассамблеей, страстно желавшей лишить его всех прерогатив.
По воле злой судьбы принц был послушен и прилежен; он воспринял этот урок как Евангелие и проникся им до глубины существа. Интересно, читал он, по крайней мере, «Дух законов» («Дух законов» - изданное в 1748 г. в Женеве фундаментальное сочинение Шарля-Луи Монтескье, философа и писателя, сильно повлиявшего на политическую и культурную жизнь Европы XVIII в. В нем он рассматривает бесконечное разнообразие законов как результат различных природных и исторических условий, в которых формировались разные типы государственного устройства. Осуждая систему сословных привилегий, погубивших, по его мнению, французскую монархию, он ратует за конституционную форму правления.) или «Общественный договор»? (Трактат Руссо «Об общественном договоре» (1762) претендует вскрыть причины происхождения социального неравенства, возникшие, по его версии, от изначальной несправедливости заключенного меж людьми общественного договора. Из этого следует необходимость создания нового договора, основанного на абсолютном равенстве. Утверждавшая непогрешимость «общей воли» народа, эта книга послужила рычагом для революционеров.) Взял ли кто-нибудь на себя труд уведомить его, что на свете рождаются и мгновенно разносятся по миру новые идеи? Я лично в этом сомневаюсь, и исследование Мариуса Сепе, посвященное жизни и личности Людовика XVI, не дает оснований для положительного ответа. В то время как все умы во Франции двинулись по одной дороге, сознание будущего короля упрямо следовало в противоположном направлении, а его наставники даже не поставили его в известность о существовании этих других путей.
Но все это - из области теорий... В практические же дела государства Людовик XV своего внука абсолютно не посвящал. И кто бы мог это делать? Министры тоже держали дофина в стороне, он же при своем пассивном характере смиренно сносил положение политического нуля. Семнадцати лет в пышном и распущенном Версале он вел монотонную и скучную жизнь, часто охотясь, очень много читая, занимаясь благотворительностью и прилежно посещая молебны.
И вот еще что: его дед официально держал любовницу низкого происхождения, уличную девку, превращенную в подобие французской королевы. Его не пристало осуждать: ведь он король, а все, что делает король, должно уважать. Но постоянное совместное сосуществование с куртизанкой травмировало религиозное чувство дофина; он часто уходил в кузницу, предпочитая обществу прекрасных дам из королевского окружения беседу с мастером-литейщиком Гаменом (Гамен - придворный слесарь, обучавший Людовика своему ремеслу: будущий король мастерил сложные замки и даже художественные поделки.) или компанию псарей: их он, по крайней мере, не стеснялся.
Когда же был решен вопрос о предстоящей женитьбе, и он узнал, что ему подыскали самую очаровательную, темпераментную, даровитую, кокетливую, но одновременно и самую ветреную из принцесс, он не ощутил от этой перспективы ни малейшей радости. Он воспринял грядущие события как тягостную повинность, и его застенчивость заранее страдала в предвидении длинной череды обязательных церемоний. И не помешает ли все это его любимым охотам?
В момент знакомства с невестой он, как известно, ограничился краткими фразами, пообещав в ближайшем будущем выразить свое расположение более красноречивым образом.
Но одинаковое отвращение, питаемое молодоженами к фаворитке, к «этой твари», породило в них, за неимением любви, взаимопонимание. Они часто злословили о ней наедине, пока не обнаружили случайно, что за дверью их подслушивает де ла Вогюйон, после чего, впав в привычную меланхолию, дофин вернулся в свою кузницу.
Немногие эпизоды нашей истории сравнятся по трагизму с той сценой, что разыгралась в Версале 10 мая 1774 года. В королевской комнате на первом этаже замка агонизирует Людовик XV. Болезнь заразна, и дофин с женою не могут находиться рядом; они томятся в другом крыле дворца. Ежеминутно к ним приносят вести. Конец близок; придворные ждут последнего вздоха как развязки. Дофин меряет комнату большими шагами, с болезненным вниманием ловя перешептывания и громко моля небо отдалить час его вступления на престол. Трон страшит его. «Мне кажется, весь мир сейчас обрушится на меня», - произносит он.
Внезапно зажженная в одном из окон комнаты умирающего свеча гаснет... Это условный сигнал... И немедленно громкий возглас: «Да здравствует король!» - разносится по коридорам и галереям замка; лавина придворных скатывается по лестницам, торопясь к новым властителям. Те, кто в толчее входит первым, застают Людовика XVI и Марию-Антуанетту на коленях. «Боже милосердный, защити, сохрани нас, - рыдая, повторяют они. - Мы слишком, слишком
молоды и неопытны, чтобы царствовать!»
И, кажется, в тот самый миг с проницательностью отчаяния король понял, что именно надлежало ему уметь и чему его так никто и не научил.
Из книги Жорж Ленотр «Повседневная жизнь Версаля при королях»:
Королевские дети.
Бал-маскарад.
Грустная Пепа.
Показания горничной.
Сиретт - девушка из «Оленьего парка».
«Бланк с королевской печатью».
Господа пажи.
Модистка королевы.
Латур.
Король Франции Людовик XVI и Мария-Антуанетта.