К памятной годовщине 7 февраля
К 92-й годовщине гибели Верховного правителя адмирала А.В. Колчака -
отрывки из очерка воспоминаний контр-адмирала В.К. Пилкина "Два адмирала", посвящённого двум наиболее ярким, по мнению автора, русским адмиралам Первой мировой войны - А.В. Колчаку и М.К. Бахиреву. В очерке крупными штрихами, без слащавой ретуши обрисован мощный и полнокровный, хотя и неоднозначный образ русского боевого орла:
"Сослуживцы не удивятся, когда я назову Михаила Коронатовича Бахирева и Александра Васильевича Колчака. Я остановился на этих двух именах, во-первых, потому, что оба они были чрезвычайно популярны во флоте, а во-вторых, что облегчало мою задачу, с обоими я был в близких и дружеских отношениях…
Оба адмирала, по происхождению не совсем русские, были людьми глубоко русскими…
Колчак был худощавый, стройный. Физически не был крепким, но был выносливее многих, более крепких... В наружности его было что-то орлиное. Когда вдова Александра Васильевича, Софья Фёдоровна Колчак, услышала от меня, что в наружности её мужа было что-то орлиное, она пришла в страшное негодование: "Как что-то орлиное? Взгляд, взгляд был орлиный!". И она, конечно, была права - взгляд был орлиный. Выражение лица было суровое. При этом неожиданно, удивительно приятная, мягкая весёлая улыбка. Обращал также на себя внимание рот Колчака, очень правильного, красивого рисунка. Вообще Колчака нельзя было не заметить…
Колчака обвиняли в жестокости. Был ли Колчак жесток? Он был бешено вспыльчив. "Чёртушка!" - говорил о нём Бахирев. Из песни слова не выкинешь! Молодым офицером на "Аскольде" Колчак действительно жестоко дрался, и его принуждены были останавливать начальники и сослуживцы…
С годами, продвигаясь по службе, Колчаку пришлось занимать посты, где уже не приходилось "брататься", но репутация жестокости прилипла к Колчаку. "Александр Васильевич, - писал ему…адмирал Непенин, - ты опять задумал какую-то операцию. Вспомни, какие праздничные дни стоят! Крови захотелось? Так я пришлю тебе барана, зарежь его на шканцах"... Но из песни слова не выкинешь, и Колчак не поднял после потопления неприятеля плававших и цеплявшихся за его миноносец немцев…
Колчак на вельботе в полярную ночь прошёл с материка 600 миль на Беннетовы острова, где, не найдя пропавшего без вести барона Толя, разыскал оставленные Толем ценные коллекции. В советских газетах называется какой-то "советчик", якобы нашедший эти коллекции, но это или недоразумение, или обман. Коллекции были найдены Колчаком…
Колчак был высокообразованным моряком. Полярные льды оставили в нём неизгладимое впечатление. За его труд "Льды Карского и Сибирского морей" Академия наук присудила ему золотую медаль…
Колчак читал в Николаевской Морской академии курс стратегии. Его курс "Служба Генерального штаба" представляет талантливую и ценную работу. Находясь на Дальнем Востоке и готовясь к давно задуманному им походу Полярным океаном вдоль берегов Сибири, давнишней мечте его, он был срочно вызван морским министром адмиралом Григоровичем, чтобы принять участие в защите в законодательных учреждениях Большой судостроительной программы. И адмирал Григорович, и Морской Генеральный штаб чувствовали, что без него не обойтись в этой ответственной работе.
И действительно, политическая и стратегическая обстановка того времени изложена А.В. Колчаком обстоятельно и талантливо, равно как и сама судостроительная программа, которую ему же пришлось защищать в комиссиях Государственного совета и Государственной думы.
Скромный морской офицер привлекал внимание законодателей и общественных деятелей. Говорил он очень хорошо, всегда с большим знанием дела, всегда думая то, что он говорил, и всегда чувствуя то, что думал, т.е., по мысли Кони, обладал необходимыми для настоящего оратора данными. И действительно, он был "оратором Божьей милостью". Речей своих не писал, образы и мысли рождались в самом процессе его речи, и потому он никогда не повторялся. Глубокое убеждение и настоящая сила всегда слышались в словах Колчака. Вот почему впоследствии даже распропагандированная толпа матросской вольницы на юге долго не могла выйти из-под влияния искреннего простого слова Колчака. Адмирала встречали и на кораблях Черноморского флота восторженно, прислушивались к каждому слову, клялись сохранить народное достояние и порядок, но измена проникала сперва медленно, потом всё быстрее. Был предел, который Колчак не мог перейти без явного вреда для дела и не потеряв лица. Когда бунтующие матросы пришли отбирать у офицеров оружие, Колчак, переломив свое Георгиевское оружие, бросил его за борт... Посланного Временным правительством в отдалённую заграничную командировку, проезжавшего через Лондон, его узнавали даже на улицах, и равнодушные ко всему, что не своё, англичане приветствовали Колчака…
Оба адмирала, Бахирев и Колчак, были георгиевскими кавалерами… Колчак был воином, уж конечно, не менее доблестным, чем Бахирев, но другого характера. Он не был спокойным и хладнокровным, как Бахирев. Большой недостаток в военном человеке. Но у него были качества, которых не было у Бахирева: была инициатива, была смелость замысла. Ещё в Артуре он их выказал. Капитан 2-го ранга Иванов нарушил прямое приказание командующего Витгефта - не удаляться более 6 миль от крепости и на заградителе "Амур" поставил в 12 милях заграждение, на котором взорвался впервые ряд японских судов. "Макаров est vengé (франц. отомщён - В.Х.)" - плясал и кричал прикомандированный к нашему флоту капитан Comerville, видевший с Золотой Горы взрывы броненосцев "Фушима" и "Яшима". Колчак поставил минную банку в 22 милях от Артура, на которой взорвался неприятельский крейсер "Токосаго".
В Великую войну Колчак был начальником оперативной части у Н.О. Эссена. Силы наши были ничтожны, по сравнению с немцами. Но Балтийский флот держал нашего противника в напряжении, нанося ему чувствительные удары, иногда у самых его берегов. Колчаком был задуман и приведён в исполнение ряд смелых и опасных операций, в которых он принимал почти всегда личное непосредственное участие. Немцы не хотели верить, что русские моряки на старых калошах - судах, принимавших участие ещё в Японской войне, современники которых у немцев давно уже стояли блокшивами в их портах, если не были разобраны, осмеливались в зимние ночи, пробиваясь через лёд, выходить в море и под самыми неприятельскими берегами, на немецких путях сообщения ставить мины, на которых один за другим взрывались суда неприятеля.
Во всех этих походах Колчак обнаруживал упорство и настойчивость в достижении поставленной цели. Случалось, что сам командующий флотом обнаруживал смущение и готов был отказаться от задуманной операции. "Операция отменяется", - было радио Эссена Колчаку, бывшему уже на параллели Ирбенского пролива и в снежную пургу, во льдах идущему с миноносцами к Данцигу. "В особо благоприятных условиях погоды, - телеграфировал Колчак, - прошу разрешения операцию продолжать". Было разрешено.
Под Новый 1915 год старый крейсер "Россия", который должен был у Арконы поставить мины, казалось начальнику, адмиралу Канину, был обнаружен. Канин приказал повернуть на обратный курс. Колчак, который отсыпался на походе от бессонных ночей, был разбужен и поднялся на мостик. "Ваше Превосходительство, ведь мы почти у цели", - сказал он Канину. Этого скромного указания было достаточно для Канина, "Россия" легла на прежний курс и поставила мины, на которых взорвалось потом 17 неприятельских судов. "Благодаря Вам, Александр Васильевич, - сказал Канин в присутствии офицеров, собравшихся в самый Новый год после постановки мин, - мы исполнили свой долг до конца"…
Волна недаром выносила Колчака всё выше и выше, сперва командующим Черноморским флотом, потом Верховным правителем.
Может быть, благородный, но горячий, бешено вспыльчивый Колчак не всегда бывал удобным и приятным начальником. "Хватили горячего", - говорили офицеры "Вайгача" на походе на Дальний Восток…
Много погибло на Руси за время лихолетья народа, много погибло замечательных русских людей. Много и ещё погибнет. Но А.В. Колчак всё-таки среди них займёт особое место: он ушел в историю с именем Верховного правителя России, и тем, кто его признал таковым, не приходится краснеть за своего избранника. В трагическом облике адмирала Колчака нет ни одной низкой или комической черты. Только "жрецы минувшего, поклонники успеха" могут бросить ему слово упрёка. Он погиб в борьбе со стихией, как погибает капитан корабля на своем посту… Он только указал предателям на пять союзнических флагов на вагоне, из которого его вывели соц<иалисты>-революционеры, чтобы передать большевикам…
Тяжело приходилось Колчаку! Посмотрите на его последний портрет, на горько сжатые губы, на горящие глаза. Это бесспорно страдающий человек, не за себя, конечно, страдающий, но это тот же Колчак, которого мы, моряки, всегда знали.
Он был расстрелян, и труп его спущен под лёд Ангары…
Оба славных моряка погребены "без церковного пенья, без ладана, без всего, чем могила крепка". Но память о них будет жить в сердцах их знавших и любивших, и ими гордившихся русских моряков…".
(По кн.: Пилкин В.К. В белой борьбе на Северо-Западе. Дневник 1918-1920 гг. М., 2005. С. 481-498).
отрывки из очерка воспоминаний контр-адмирала В.К. Пилкина "Два адмирала", посвящённого двум наиболее ярким, по мнению автора, русским адмиралам Первой мировой войны - А.В. Колчаку и М.К. Бахиреву. В очерке крупными штрихами, без слащавой ретуши обрисован мощный и полнокровный, хотя и неоднозначный образ русского боевого орла:
"Сослуживцы не удивятся, когда я назову Михаила Коронатовича Бахирева и Александра Васильевича Колчака. Я остановился на этих двух именах, во-первых, потому, что оба они были чрезвычайно популярны во флоте, а во-вторых, что облегчало мою задачу, с обоими я был в близких и дружеских отношениях…
Оба адмирала, по происхождению не совсем русские, были людьми глубоко русскими…
Колчак был худощавый, стройный. Физически не был крепким, но был выносливее многих, более крепких... В наружности его было что-то орлиное. Когда вдова Александра Васильевича, Софья Фёдоровна Колчак, услышала от меня, что в наружности её мужа было что-то орлиное, она пришла в страшное негодование: "Как что-то орлиное? Взгляд, взгляд был орлиный!". И она, конечно, была права - взгляд был орлиный. Выражение лица было суровое. При этом неожиданно, удивительно приятная, мягкая весёлая улыбка. Обращал также на себя внимание рот Колчака, очень правильного, красивого рисунка. Вообще Колчака нельзя было не заметить…
Колчака обвиняли в жестокости. Был ли Колчак жесток? Он был бешено вспыльчив. "Чёртушка!" - говорил о нём Бахирев. Из песни слова не выкинешь! Молодым офицером на "Аскольде" Колчак действительно жестоко дрался, и его принуждены были останавливать начальники и сослуживцы…
С годами, продвигаясь по службе, Колчаку пришлось занимать посты, где уже не приходилось "брататься", но репутация жестокости прилипла к Колчаку. "Александр Васильевич, - писал ему…адмирал Непенин, - ты опять задумал какую-то операцию. Вспомни, какие праздничные дни стоят! Крови захотелось? Так я пришлю тебе барана, зарежь его на шканцах"... Но из песни слова не выкинешь, и Колчак не поднял после потопления неприятеля плававших и цеплявшихся за его миноносец немцев…
Колчак на вельботе в полярную ночь прошёл с материка 600 миль на Беннетовы острова, где, не найдя пропавшего без вести барона Толя, разыскал оставленные Толем ценные коллекции. В советских газетах называется какой-то "советчик", якобы нашедший эти коллекции, но это или недоразумение, или обман. Коллекции были найдены Колчаком…
Колчак был высокообразованным моряком. Полярные льды оставили в нём неизгладимое впечатление. За его труд "Льды Карского и Сибирского морей" Академия наук присудила ему золотую медаль…
Колчак читал в Николаевской Морской академии курс стратегии. Его курс "Служба Генерального штаба" представляет талантливую и ценную работу. Находясь на Дальнем Востоке и готовясь к давно задуманному им походу Полярным океаном вдоль берегов Сибири, давнишней мечте его, он был срочно вызван морским министром адмиралом Григоровичем, чтобы принять участие в защите в законодательных учреждениях Большой судостроительной программы. И адмирал Григорович, и Морской Генеральный штаб чувствовали, что без него не обойтись в этой ответственной работе.
И действительно, политическая и стратегическая обстановка того времени изложена А.В. Колчаком обстоятельно и талантливо, равно как и сама судостроительная программа, которую ему же пришлось защищать в комиссиях Государственного совета и Государственной думы.
Скромный морской офицер привлекал внимание законодателей и общественных деятелей. Говорил он очень хорошо, всегда с большим знанием дела, всегда думая то, что он говорил, и всегда чувствуя то, что думал, т.е., по мысли Кони, обладал необходимыми для настоящего оратора данными. И действительно, он был "оратором Божьей милостью". Речей своих не писал, образы и мысли рождались в самом процессе его речи, и потому он никогда не повторялся. Глубокое убеждение и настоящая сила всегда слышались в словах Колчака. Вот почему впоследствии даже распропагандированная толпа матросской вольницы на юге долго не могла выйти из-под влияния искреннего простого слова Колчака. Адмирала встречали и на кораблях Черноморского флота восторженно, прислушивались к каждому слову, клялись сохранить народное достояние и порядок, но измена проникала сперва медленно, потом всё быстрее. Был предел, который Колчак не мог перейти без явного вреда для дела и не потеряв лица. Когда бунтующие матросы пришли отбирать у офицеров оружие, Колчак, переломив свое Георгиевское оружие, бросил его за борт... Посланного Временным правительством в отдалённую заграничную командировку, проезжавшего через Лондон, его узнавали даже на улицах, и равнодушные ко всему, что не своё, англичане приветствовали Колчака…
Оба адмирала, Бахирев и Колчак, были георгиевскими кавалерами… Колчак был воином, уж конечно, не менее доблестным, чем Бахирев, но другого характера. Он не был спокойным и хладнокровным, как Бахирев. Большой недостаток в военном человеке. Но у него были качества, которых не было у Бахирева: была инициатива, была смелость замысла. Ещё в Артуре он их выказал. Капитан 2-го ранга Иванов нарушил прямое приказание командующего Витгефта - не удаляться более 6 миль от крепости и на заградителе "Амур" поставил в 12 милях заграждение, на котором взорвался впервые ряд японских судов. "Макаров est vengé (франц. отомщён - В.Х.)" - плясал и кричал прикомандированный к нашему флоту капитан Comerville, видевший с Золотой Горы взрывы броненосцев "Фушима" и "Яшима". Колчак поставил минную банку в 22 милях от Артура, на которой взорвался неприятельский крейсер "Токосаго".
В Великую войну Колчак был начальником оперативной части у Н.О. Эссена. Силы наши были ничтожны, по сравнению с немцами. Но Балтийский флот держал нашего противника в напряжении, нанося ему чувствительные удары, иногда у самых его берегов. Колчаком был задуман и приведён в исполнение ряд смелых и опасных операций, в которых он принимал почти всегда личное непосредственное участие. Немцы не хотели верить, что русские моряки на старых калошах - судах, принимавших участие ещё в Японской войне, современники которых у немцев давно уже стояли блокшивами в их портах, если не были разобраны, осмеливались в зимние ночи, пробиваясь через лёд, выходить в море и под самыми неприятельскими берегами, на немецких путях сообщения ставить мины, на которых один за другим взрывались суда неприятеля.
Во всех этих походах Колчак обнаруживал упорство и настойчивость в достижении поставленной цели. Случалось, что сам командующий флотом обнаруживал смущение и готов был отказаться от задуманной операции. "Операция отменяется", - было радио Эссена Колчаку, бывшему уже на параллели Ирбенского пролива и в снежную пургу, во льдах идущему с миноносцами к Данцигу. "В особо благоприятных условиях погоды, - телеграфировал Колчак, - прошу разрешения операцию продолжать". Было разрешено.
Под Новый 1915 год старый крейсер "Россия", который должен был у Арконы поставить мины, казалось начальнику, адмиралу Канину, был обнаружен. Канин приказал повернуть на обратный курс. Колчак, который отсыпался на походе от бессонных ночей, был разбужен и поднялся на мостик. "Ваше Превосходительство, ведь мы почти у цели", - сказал он Канину. Этого скромного указания было достаточно для Канина, "Россия" легла на прежний курс и поставила мины, на которых взорвалось потом 17 неприятельских судов. "Благодаря Вам, Александр Васильевич, - сказал Канин в присутствии офицеров, собравшихся в самый Новый год после постановки мин, - мы исполнили свой долг до конца"…
Волна недаром выносила Колчака всё выше и выше, сперва командующим Черноморским флотом, потом Верховным правителем.
Может быть, благородный, но горячий, бешено вспыльчивый Колчак не всегда бывал удобным и приятным начальником. "Хватили горячего", - говорили офицеры "Вайгача" на походе на Дальний Восток…
Много погибло на Руси за время лихолетья народа, много погибло замечательных русских людей. Много и ещё погибнет. Но А.В. Колчак всё-таки среди них займёт особое место: он ушел в историю с именем Верховного правителя России, и тем, кто его признал таковым, не приходится краснеть за своего избранника. В трагическом облике адмирала Колчака нет ни одной низкой или комической черты. Только "жрецы минувшего, поклонники успеха" могут бросить ему слово упрёка. Он погиб в борьбе со стихией, как погибает капитан корабля на своем посту… Он только указал предателям на пять союзнических флагов на вагоне, из которого его вывели соц<иалисты>-революционеры, чтобы передать большевикам…
Тяжело приходилось Колчаку! Посмотрите на его последний портрет, на горько сжатые губы, на горящие глаза. Это бесспорно страдающий человек, не за себя, конечно, страдающий, но это тот же Колчак, которого мы, моряки, всегда знали.
Он был расстрелян, и труп его спущен под лёд Ангары…
Оба славных моряка погребены "без церковного пенья, без ладана, без всего, чем могила крепка". Но память о них будет жить в сердцах их знавших и любивших, и ими гордившихся русских моряков…".
(По кн.: Пилкин В.К. В белой борьбе на Северо-Западе. Дневник 1918-1920 гг. М., 2005. С. 481-498).