XX лет.
- Нет, ну зачем мне туда идти? - пальцы Ольги бешенно щелкали по мышке, изредка переключаясь на серебристые клавиши ноутбука. В "Сафари" был открыт YouTube со списком видеороликов на которых русского вида лысые парни в черном всячески третировали волосато-бородатых экологов - я всё равно не понимаю кто там, кого, зачем, почему!! Вот объясни мне - зачем МНЕ туда идти?!"
- Ну как это зачем? - отвечал я сидя к ней спиной, уткнувшись в свой монитор показывающий список мероприятий посвященных XX годовщине августовских событий. Голос я старался сделать как можно более удивленным и недоумевающим. - вот смотри : все рушиться, жрать нечего, рэкет, межнациональные конфликты, все плохо. И тут приходят КГБшник и семь мудаков с танками, самолетами, ракетами, солдатами и говорят мол всё, ппц кругом полнейший, всё, баста, доигрались в демократию, дальше действовать будем мы. А гомосоветикусы им в ответ фигвамы стали рисовать на танках. Вот тебе и амёбы, вот тебе и тысячелетнее рабство, вот тебе и крепостное право с колхозами. Вышли и сказали "нет". И не тысяча как сейчас а сотни тысяч, и не под дубинки ментовские лезли, а под танки! Поверили, что каждый из них чего то да стоит и что все вместе много чего могут сделать, даже историю страны изменить. Поверили, не смотря на пустые полки в магазинах, поверили в свободу и демократию, в Ельцина поверили, в Горбачева - первого президента СССР, которого по сути то и защищали. Вышли и победили...А теперь? К вам, в эколагерь, много народу приходит?" - спросил я, повернулся и посмотрел в упор.
- Не...Не очень. Хотя я говорила с местными, они нас поддерживают.
- А почему? Что говорят? - спросил я, хотя заранее знал ответ, который можно было бы печатью поставить на каждой странице учебника по современной истории России.
- Потому что не верят что от них что то зависит. Считают, что если власть решила эту чертову дорогу построить через их парк, через их родник, то она это всеравно сделает, пусть они хоть обмитингуются, хоть костями лягут поперек. Привезут ОМОН и всё. Не верят они. - Оля подняла глаза от монитора и посмотрела на меня.
- И я могу их понять. Знаешь, властям нынешней России очень выгодно что бы так и думали, что любая добрая гражданская инициатива ляжет в гроб, а ОМОН своими дубинками в этот гроб гвозди заколотит. Нынче и многие участники тех событий небось думают что зря они тогда к дому советов пошли да на баррикадах мокли по ночам. Потому что и вышло все не так в итоге, не так как они хотели. Да и потому что мы почти про них забыли. А власть то и подавно - и почетного караула не предоставляют, и в новостях пару сухих слов, в том году вообще либералов с триколором милицией травили. Внимайте мол, потуги ваши все бесполезны, перемены и сопротивления бессмысленны, нанотехнология, модернизация, сколково. Скоро олимпиада будет в Сочи, и чемпионат мира по футболу. Работайте, радуйтесь, делайте два "ку" машинам с мигалкой, выживайте и в дела наши не лезьте. А то хуже будет...
Что я могу помнить про 1991й год? Да ничего практически. Мне было всего 6, жил я в большой стране которая называлась не так красиво как "Америка", куда почему то все хотели попасть, и более чем угловато в отличии от того же "ЭфЭрГэ". Страна наша называлась "эсэсэсэр", руководило ей некое чудовище с именем "цэка кэпээсэс", которое мне очень нравилось шептать сквозь зубы (приятно щекотались губы) и дядька со смешным пятном на голове. Голова его напоминала мне полную луну, поэтому видя восход спутника земли на небе я звал маму и говорил "мама, мама, Гарбачов летит!".
- Горбачёв! Горбачёв! - кричали мужики в деревне сидя на завалинке, когда в небе над деревней пролетал самолет.
- Это горбатый опять болтать полетел. Опять нашу страну будет буржуям распродавать, пидарас разэдакий, понимаешь Матрос? - объяснял мне дядя Володя Мосальский. Матросом он называл меня, а я в благодарность звал его Капитаном. Я молча кивал, хотя не знал что значит "распродавать". Вот автолавка раз в неделю приезжает и распродает весь хлеб за полчаса, хоть и у нашего дома останавливается, а не всегда успеваем хлеб купить - деревенские мешками берут, свиней кормить. Берут и не говорят что распродать им весь хлеб плохо. А буржуи мальчиша-кибальчиша убили, они естественно негодяи, правда варенья и печенья у них много, но мы за сладости не продаемся. У нашей страны был красивый красный флаг с серпом и молотом. У меня была его уменьшенная копия, и как то, катаясь с мамой на речном трамвайчике по Москва-реке, я вышел на задную палубу размахивая красным флагом и напевая мелодию гимна эсэсэср, который мне очень нравился. Задняя палуба весело засмеялась, заговорила на непонятном языке, защелкали фотоаппараты. Там сидели эти самые буржуины, я у них и спросил зачем они мальчиша-кибальчиша замучили. Переводчица им перевела (и наверное объяснила что это такой герой сказки Аркадия Гайдара, солд бай джем энд кейкс), они еще сильнее засмеялись, а я помахал им красным флажком и ушел с чувством выполненного долга.
- Эй, Горбачёв, слезай мудила плешивая! - снова заорал Капитан, следующему самолету.
- Слезай залупа конская! Иди сюда, поговори с народом, тварь! - вторили ему красномордый Дядя Игорь и сухонький дядя Андрей.
- Вот шельма. Как увидел его, сразу понял - чёрт. Тьфу! - Капитан достал Приму и закурил. Синий дым окутал завалинку. - Меченая сволочь, прости господи, с клеймом. Да далеко уже улетел, не слышит.
Сцена оставила меня в недоумении - как Горбачёв мог оказаться на двух самолетах сразу?
- Раньше за колбасой хоть в Москву ездили - продолжал дядя Володя. - гостинцев деткам привозили, а теперь и там нихуя нет. Митинги одни, работать никто не хочет, твари. Демокр-а-а-атия, бля. Спекулянты пооткрывали лавок со жратвой и шмоткам, ну откуда, блядь, у меня, у колхозника такие деньги? А в государственных магазинах нихуя, шаром покати, одни очереди блядь. - Капитан сплюнул - ну сука Горбатая! Хозяина нет, он бы им, блядь, всем показал.
Кто такой "Хозяин" я уже знал - старый усатый мужик, в военном френче, фуражке, с хитро прищуренным взглядом. Звали его очень странно, как то по железному - Ста-лин. Портрет его устанавливали мужики в лобовом стекле грузовиков и тракторов, которые работали в колхозе, "на ферме". Они его очень любили и ждали когда он вернется и наведет порядок, но он почему то не возвращался. Мама мне объяснила, что он не вернется, потому что давно умер. Я не очень понял что значит умер, но загрустил, ведь порядка в деревне действительно не хватало : деревенские мусор носили на помойку на красивом склоне у реки, за гаражами, а мне очень хотелось что бы вернулся Ста-лин и убрался там, ведь мусорить нехорошо. Но надежда на возвращение хозяина у меня оставалась, ведь то что он умер это же ведь не так страшно. Вот тётя Соня, немолодая пьяная баба, давеча тоже умерла в больнице, но вернулась. Привезли ее в деревню на грузовике, но спящей и в деревянной кровати, оббитой розовой тканью. Вся деревня вышла на это зрелище посмотреть - мужики стояли молча, сняв шапки, бабы плакали. А я подошел к ней и сказал громко : "А ну вставай сука ёбаная, просыпайся пизда старая!"
Меня никто не одернул. Вся деревня знала, что тётя Соня научила меня говорить. Как и все удушенные при родах пуповиной и реанимированные врачами сразу после извлечения на свет Божий, я не говорил где то лет до трех-четырех. "Мама" да "Папа", вот и все что родителям удалось от меня добиться. А тётя Соня имела некий опыт в общении с подобными детьми, поэтому закрыв глаза на мамины протесты, она стала обучать меня простому русскому колхозному языку, всем его оборотам, которые она за свою жизнь услышала на сельских полях да коровниках. Наукой этой я овладел в совершенстве за пару недель. Отец мой был горд и счастлив. По случаю того что сын наконец то заговорил он накрыл в Москве большой стол, созвал своих друзей - еврейских профессоров, академиков, директоров магазинов. Я сидел во главе стола и отец решил продемонстировать мои способности. Он позвонил нашей соседке тёте Шуре и тоже позвал ее "повечерить". Она зашла на кухню, папа подмигнул мне хитро и сказал - "а ну Витя, куда тёте Шуре надо идти?"
- Иди нахуй старая пизда! - произнес нарядный Витя в шортиках, рубашке и галстуке.
Сидящие засмеялись и громко зааплодировали. Соседка была в шоке.
- А хуйня всё, мужики - Капитан бросил бычок на землю и притоптал его калошей - Надька вон из Москвы самогона привезла. Сейчас опять верховный совет показывать будут, а после айда ко мне, бухнем. Иди к мамке, Матрос, - это он уже мне - скажи сейчас Дядя Володя за бухлом придет.
Надька - это моя мама. У них с бабушкой был в Москве свой небольшой "бизнес", как и у значительного числа наших соотечественников. Они гнали самогон - мутную жидкость с неприятным запахом, которую мне под страхом ремня было запрещено не то что пробовать, а даже нюхать. И тем более нельзя было про нее никому рассказывать. На бабушкиной кухне стояло огромное ведро, с какими-то трубочками, из которых эта жидкость текла в банку в час по чайной ложке. Когда происходил процесс двери и окна кухни плотно закрывались, подкладывались полотенца, задергивались шторы, потому что кухня была на первом этаже. Бабушка мне сказала что занятие их - секрет государственной важности и что если кто-нибудь узнает о нём, то бабушку унесут на помойную яму, маму заберут в тюрьму, а меня сдадут в детский дом, где старшие ребята меня будут бить кусками мыла, вложенными в носки, а может даже убьют или изнасилуют. Я не знал что значит изнасилуют, но подозревал что это неприятно, поэтому держал рот на замке и никому не рассказывал что мама и бабушка делают "са-мо-гон".
После того как банка была наполнена начиналась проверка качества. Жидкость наливалась в стакан и туда опускался поплавок с пометками. Мне всегда нравилось, как он сперва прыгает туда-сюда на мутных волнах стакана.
- Тьфу, опять 35 градусов. Ну что мы делаем не так а? - вздыхала мама.
- И горит еле-еле - отвечала ей бабушка, которая проводила свой незатейливый тест : немного жидкости она разливала на стол и поджигала спичкой. Показателем качества было ровное голубое пламя. В этот же раз самогон поджигаться долго не хотел, а когда загорелся пламя пыхало и пыхтело с каким то зеленоватым отливом.
- Брага говно. Дрожжи, сахар - качества никакого нет. И ради такого говна я стояла полдня в очередях, унижалась, вымаливала... - причитала мама.
- Надь, они ж колхозники, ну что они в этом понимают? Выжрут как свиньи и еще потребуют, спасибо не скажут.
- Разве только...
Как то я спросил у мамы, зачем они с бабушкой делают самогон. Мама объяснила, что это теперь такие деньги. Что за рубли теперь ничего купить нельзя, а за самогон можно купить то, чего нельзя купить за деньги. Например - труд колхозников, сантехников или дворника. Колхозник работает себе в своем колхозе и получает зарплату, но куда ему ее девать? Магазина в селе нет, автолавка привозит только хлеб, все в своем огороде растет, зачем им деньги? Самогон вот другое дело.
Участок у нас был большой - 16 соток в деревне, это вам не жалкие 6 в каком-нибудь СНТ среди Орехово-Зуевских болот. Землей наше семейство пользовалось с умом - росли у нас и огурцы, и помидоры, и зелень, и смородина-клубника. Все с расчетом на предстоящие голодные-холодные зимы в Москве, погрязшей в дефиците и очередях. Больше всего у нас было картошки, казалось, что целое бескрайнее поле. Отец в 1988м году отбил себе внутренние органы, упав в бане, заработал рак поджелудочной железы и в самом начале следующего года остались мы с мамой вдвоем. Как перекопать такое хозяйство? Как всё посадить? А если крыша в доме потечет? Проблемы теряли актуальность благодаря мутной жидкости в зеленой бутылке с бумажкой, вместо пробки. Три бутылки - и вот уже на картофельном поле весело тарахтит трактор "Беларус", сдирая пласты коричневой земли мощным, блестящим плугом. Еще три бутылки - и вот дядя Володя и дядя Игорь бодро сажают в нем картошку. Пять бутылок - и дядя Андрей на МАЗе привезет дров для печки. А потечет крыша - придет "бригада" братьев Лагутиных, двадцатилетних алкашей, сыновей той самой тёти Сони, и будет весь день что то на крыше делать. Всего за пару пузырей мутной, дурно пахнущей жидкости.
Плохо бывало тогда, когда отгулявшие полученный самогон колхозники приходили с бодунища за добавкой, а оной в доме не оказывалось. Тогда мама затыкала мне рот, накрывала своим телом и мы ложились на пол нашей хибарки, делая вид что нас нет дома, а озверевшие местные ломились в двери, стучали в окна, вспоминали всех святых, изрыгали проклятия и грозились сжечь дом, если прямо сейчас не получат самогона. Мама рассказывала, что еще до моего рождения, в одной деревень местные угрозами не ограничились, и сожгли один из наших домов, потому что каким-то образом у нас их там оказалось два. Спасибо хоть что сделали это тогда, когда в доме никого не было.
Тогда я очень сожалел, что за самогон нельзя купить игрушек, пирожных, или хлеба с колбасой да с сосисками - все это покупалось еще за рубли в универсамах ("Универсам - бери всё сам" - шутил как то отец), где приходилось стоять в очередях. Меня в магазин за "дефицитом" никогда не брали, поэтому в очередях я не стоял, хотя и видел их, если на прогулке мы проходили мимо какого-нибудь универсама. Огромная злая змея, шипя проклятия и извиваясь, ползла вокруг серого здания магазина с грязной вывеской, обязательно без одной буквы. Змея шипела, извивалась, но не двигалась. Но вдруг старушечий голос пропищал "Дают! По кило в руки!" - и очередь мгновенно развалилась, начался настоящий штурм стекланных дверей, да такой что после него фильмы про гражданскую войну казались банальностью
- В очередь сволочи! Куда прёте!
- Рууукааааа бляяяяя
- Ребенка убьете твари! Ребенка! Аааа!
- Быдло, в очередь кому сказал!
Однажды мама ушла за дрожжами, сахаром и сосисками и оставила меня дома одного. Я смотрел телевизор, который показывал страшную программу "НЛО - Необъявленный визит", что такое НЛО я не знал, но понял что какие то злые инопланетяне непременно прилетят за мной, заберут и будут делать какие то страшные опыты. Что такое НЛО я узнал чуть- чуть попозже, как ни странно из детского журнала "Мурзилка", где инопланетянам была посвящен целый раздел под названием "Чемоданчик". Я до истерики испугался перспективы быть похищенным, залез под кровать и стал ждать маму, а она все не приходила. Переборов страх, я делал периодические вылазки к окну, в надежде разглядеть подходящую к дому маму, а ее не было. Тогда страх перед инопланетянами отступил и я вспомнил о змее, ведь сосиски это тоже "дефицит". Вдруг взбесившаяся змея подхватила маму и размазала ее о стеклянные двери универсама? Мамы не было дома 6 часов, принесла она в итоге сыр, сосиски в промяслянной насквозь, серой бумаге, дрожжи, сахар и немного конфет. Но мытарства мамины как то закончились - соседка наша, тётя Шура, обложенная мною матом при академиках, получила руководящий пост в продмаге в Братеево, и мы стали ездить за дефицитом к ней - в обеденный перерыв, пока не было других покупателей.
Мне нравились наши деньги, даже не смотря на то что взрослые считали их фантиками. Особенно я любил зелененькие 50 рублевки - иногда мама мне давала их подержать. Красивые с профилем дедушки Ленина, которого меня учили любить в детском саду. Как то по телевизору сказали, что эти купюры будут заморожены, мама весь день где то бегала, вернулась к вечеру и со слезами отдала их мне, играй мол, всё, теперь это бумага. А мне было интересно посмотреть как заморозятся рубли, как профиль Ленина покроется инеем. Я положил их на тарелку и стал ждать полночи, когда заморозка должна была состояться. К моему удивлению ничего не произошло. Для себя решил что короткостриженный толстый человек в очках - большой лгун и обманщик.
Из деревни в город мы уезжали в конце августа, после уборки картошки, когда начинались дожди и становилось холодно. В такие дни я больше стоял в резиновых сапогах на пригорке у дома капитана и, как заправский матрос, вглядывался вдаль - не едет ли за нами и за картошкой мой старший брат.
В один из дождливых августовских дней мы включили телевизор, а по нему показывали балет. Танцы уже тогда казались мне нудным зрелищем, а вот у мамы лицо по-настоящему нахмурилось. Вскоре пришел Капитан.
- Опять? Горбатый что ли помер? Ну туда ему и дорога!
- Да нет, не должен был. Вчера в программе "Время" только говорили что он с Раисой отдыхать уехал в Крым.
- Снова блядь свою везде таскает. Хоть бы оба сдохли.
Раису Максимовну Горбачеву, первую леди СССР, не любили ни мужчины, ни женщины. Завидовали ее элегантному виду, нарядам. Да еще и считали, что на самом деле страной правит она, а Горбачев так - безвольный подкаблучник.
Вышли на улицу, к дому подошел дядя Игорь, давеча обильно возлиявший.
- По радио слышал. Чрезвычайное положение ввели наконец то. Пидору Горбатому под сраку. Гэкачепе какое то. Будут знать суки, как страну разваливать.
- Ну, чрезвычайное положение, и чего? - спросила мама.
- А хуй его знает. Только пусть придурка меченного ебнут и блядь его. Страну развалили сволочи!
- Ишь ты чего выдумал! Не пущу, лучше сам меня убей. Убей меня здесь, прямо здесь, раз смерти моей хочешь! - послышались женские крики из соседнего двора - У нас ребенок! У нас ребенок! Обо мне не думаешь, о ней подумай, гад! Как я ее растить одна буду?!?!
Процессия вышла со двора. Растрепанная Аннушка, старшая дочь нашей соседки с ребенком на руках, пыталась остановить мужа, бородатого, интеллигентного вида парня, лет 25 с рюкзаком со спиной.
- Тётя Надя, Дядя Володя, ну скажите хоть вы ему! - кинулась она в нашу сторону с мольбой
- А что такое?
- Этот идиот собирается в Москву-у-у-у - она заревела - демократию говорит спасать. Демократ херов. Не пущ-у-у-у-у сволочь! - ребенок у нее на руках тоже заревел.
- Кого ты, бля, защищать едешь?! Чмо Горбатое?! Да ебнули его уже давно, и кодлу его. - сказал дядя Володя улыбнувшись.
- Я еду защищать нашу Свободу. Хватит жить как рабы и свиньи. 70 лет ишачили на них, больше не хочу, хватит. Не хочу что бы ребенок мой так же вырос. Вы сами-то всю жизнь на них пахали, и что имеете кроме телогрейки? - парень прищурился и посмотрел капитану прямо в глаза. Капитан затрясся, от злости папироса выпала из его рта и поплыла, подхваченная ручьем.
- Ах ты сукин сын! Я Родину имею, и мне нихуя от неё не надо! Я блядь всю жизнь пахал ДЛЯ НАРОДА! А вы, диссиденты ебанные, начитались херни, которую вам црушники подсунули, наблядовали с ними. Свободы захотел, дармоед? Работать сука как все не хочешь? Ну уебывай, блядь! - Капитан показал рукой на восток, в сторону Москвы - что бы тебя там ёбнули, пидараса тупорылого. Щенок блядь!
Парень ничего не сказал, посмотрел еще раз Капитану в глаза, прищурился, взвалил рюкзак на плечи, развернулся и пошёл.
- Лёша, Лёша, сволочь! Домой можешь не приходить больше! На развооод подам! Вернись! Я же люблю тебя!!! Лёша, Лёша!!! - причитала она вслед. На мосту через речку он остановился, обернулся еще раз, постоял так недолго и пошел к автобусной остановке.
Аннушка все причитала и плакала : "Ой убьют его, тётя Надя, убьют!". Мама повела ее домой, отпаивать.
Алексея в деревне не было около недели и все это время от него не было ни слуху ни духу . За это время "путч" провалился, по телевизору стали вместо балета показывать кадры прошедших событий - танки в Москве, подтянутый седоволосый человек на танке, разбитые троллейбусы, стрельба, похороны погибших, и море людей с флагами, но не красными, а бело-сине-красными. Мама пыталась узнать все ли в порядке с нашими родственниками, но дозвониться мы не смогли - переговорный пункт в соседнем селе был закрыт.
Приехал Алексей и долго делился пережитыми впечатлениями. Мужики слушали молча.
- ... а потом на Лубянку, кран подогнали и упыря этого снесли! Все радуются, праздник! А у гэбистов свет ни где не горит, попрятались суки, небось думали что сейчас их из логова вытащим и на этом же кране повесим! Ну не уподобляться же им!...
На баррикадах сидели, под дождем, песни пели, костры жгли, ждали армия на штурм пойдет, а она не пошла. Я с солдатом говорил, спрашивал - "дадут приказ стрелять, будешь стрелять?" А он - "не буду, зачем мне за них стрелять? Здесь МОЙ (понимаете МОЙ!!!) народ!". А все таки троих убило, когда танки останавливали, жалко парней. Коммунистов запретили!!Всё, это победа! Победа! Заживем теперь по-другому! По-новому! Как люди!
Дядя Володя сидел на завалинке и курил.
- Матрос, иди сюда - подозвал он меня - вот и нет у тебя больше Родины. Эх, какую страну просрали...
На нем была надета телогрейка, залатанные штаны, видавшие виды сапоги. На голове - старая, прохудившаяся кепка. В тот день стало известно что некие неведомые мне страны со странными названиями Украина и Белоруссия больше почему то не хочет быть с нами.
Мы вернулись в Москву, братья рассказывали как мимо их дома шли танки и мне было очень грустно от того что я не смог увидеть настоящих танков. Мама засмеялась и сказала : "Дай Бог, что бы ты их никогда не увидел".
Жизнь вернулась в свое русло. Но как то вечером, уже зимой, по телевизору показывали как с Кремля снимают красный флаг, а вместо него водружают бело-сине-красный (как выяснилось что тогда он был бело-лазорево-красный, но мне фиолетово было в 6 лет до таких точностей). Мама плакала, а я вспомнил слова Капитана - "Вот и нет у тебя больше Родины". "Эсэсэсэср" ушел в историю, отныне расти мне предстояло в "Новой России". Я не понимал, почему она "Новая", все же осталось по прежнему - тот же серый и грязный город, те же люди в некрасивых пальто. Изменились лишь детали - стали другими деньги, пропали очереди, появились ларьки с водкой. Бабкин самогонный бизнес прогорел, самогонный аппарат оказался на антресолях. Да и клиентуры поубивалось (опечатка, которая лучше передает смысл. Я хотел написать "поубавилось") - умирать колхозники начали пачками, говорили что потравились чем то. Бабушкины запасы денег, сберкнижки над которыми она даже дышать боялась превратились в ничто - бабушка долго плакала и на чем свет стоит кляла Ельцина, Гайдара и...снова Горбачёва с "его блядью". На столе по праздникам стали появляться западные сладости - некий неведомый ранее ореховый "Сникерс", который аккуратно разрезался на 6 маленьких частей и употреблялся с чаем.
Так как "платить за то, что у тебя отца нет" стали очень мало маме пришлось пойти работать в банк, как позже выяснилось в финансовую пирамиду, которая обещая 300% годовых отнимала у доверчивого населения то, что не отняли денежные реформы. К тому времени я уже пошел в первый класс. Нас готовили к тому что мы станем октябрятами, но толком никто не знал станем или нет. Прошел октябрь, ничего не произошло. Дворник замазывал краской советскую символику, не тронул только красное знамя с бронепоездом - "в честь чекистов-бронепоездников". У нас в квартире поселилась семья грузинских беженцев из Сухуми, которых война грузин с абхазами заставила бежать туда, куда увозили. Этих увезли самолетом в Москву. Они тоже на чем свет кляли Горбачева, "его блядь", Ельцина, за то что не помогает грузинам спастись от абхазов, и некого неведомого мне мужика со странной фамилией Гамсахурдия, за то что "он мудак".
А потом, одним теплым, почти летним, октябрьским днем в Москве снова заговорили танки. На сей раз демократы стреляли по тому же самому белому дому. Алексей, защитник свободы, был там, среди защитников, вместе с теми, от кого он два года назад спасал Свободу. Он был ранен, когда началась заваруха у Останкино, но не сильно и вскоре поправился.
А я рос, среди разрухи, бандитских разборок, беспредела, дикого капитализма, в "благославенных 90х". Помню как шахтеры перекрывали железные дороги, и стучали касками по горбатому мосту, помню мужика из далекого сибирского поселка который рассказывал как ему зарплату не платят два года. Помню как Горбачеву пеняли за межнациональные конфликты армян и азербайджанцев, а наши новые власти устроили в войну в Чечне, а чеченцы стали взрывать в моем городе троллейбусы и метро и резать головы нашим парням. А ведь у нас, в начале 90х, останавливались чеченки-челночницы, милейшие девушки...
В какой то момент, мне стало казаться что тех, кто вышел тогда в августе на площадь, просто очень сильно обманули, или они сами обманулись, защищая свободу, сами защитили лишь бывших комми-карьеристов от комми более олдовых. А потом Ельцин передал власть офицеру КГБ - из числа тех что толпа не захотела повесить на кране на Лубянке в ночь победы. Он же и реанимировал КПСС, создав новую партию негодяев-карьеристов, воров и коррупционеров, которая снова прибрала страну и все ее богатство к рукам, как было и XX лет тому назад. Круг замкнулся. Но его пока некому размыкать, потому что эти XX лет "Новой России" показали, что бросаться под танки вещь бессмысленная и неблагодарная, что свергнув одних негодяев, их место займут другие негодяи.
С другой стороны выросли мы, тех для кого Родина не СССР, а Россия. Со всеми ее достоинствами и недостатками. И те кто помнит, что каждый воин в поле ценен, и что сплотившись люди могут изменить все, даже нашу будущую историю. Те, для кого Свобода реально лучше не свободы, и те кто хочет оставить после себя что то большее, нежели залатанную телогрейку.
- Ну как это зачем? - отвечал я сидя к ней спиной, уткнувшись в свой монитор показывающий список мероприятий посвященных XX годовщине августовских событий. Голос я старался сделать как можно более удивленным и недоумевающим. - вот смотри : все рушиться, жрать нечего, рэкет, межнациональные конфликты, все плохо. И тут приходят КГБшник и семь мудаков с танками, самолетами, ракетами, солдатами и говорят мол всё, ппц кругом полнейший, всё, баста, доигрались в демократию, дальше действовать будем мы. А гомосоветикусы им в ответ фигвамы стали рисовать на танках. Вот тебе и амёбы, вот тебе и тысячелетнее рабство, вот тебе и крепостное право с колхозами. Вышли и сказали "нет". И не тысяча как сейчас а сотни тысяч, и не под дубинки ментовские лезли, а под танки! Поверили, что каждый из них чего то да стоит и что все вместе много чего могут сделать, даже историю страны изменить. Поверили, не смотря на пустые полки в магазинах, поверили в свободу и демократию, в Ельцина поверили, в Горбачева - первого президента СССР, которого по сути то и защищали. Вышли и победили...А теперь? К вам, в эколагерь, много народу приходит?" - спросил я, повернулся и посмотрел в упор.
- Не...Не очень. Хотя я говорила с местными, они нас поддерживают.
- А почему? Что говорят? - спросил я, хотя заранее знал ответ, который можно было бы печатью поставить на каждой странице учебника по современной истории России.
- Потому что не верят что от них что то зависит. Считают, что если власть решила эту чертову дорогу построить через их парк, через их родник, то она это всеравно сделает, пусть они хоть обмитингуются, хоть костями лягут поперек. Привезут ОМОН и всё. Не верят они. - Оля подняла глаза от монитора и посмотрела на меня.
- И я могу их понять. Знаешь, властям нынешней России очень выгодно что бы так и думали, что любая добрая гражданская инициатива ляжет в гроб, а ОМОН своими дубинками в этот гроб гвозди заколотит. Нынче и многие участники тех событий небось думают что зря они тогда к дому советов пошли да на баррикадах мокли по ночам. Потому что и вышло все не так в итоге, не так как они хотели. Да и потому что мы почти про них забыли. А власть то и подавно - и почетного караула не предоставляют, и в новостях пару сухих слов, в том году вообще либералов с триколором милицией травили. Внимайте мол, потуги ваши все бесполезны, перемены и сопротивления бессмысленны, нанотехнология, модернизация, сколково. Скоро олимпиада будет в Сочи, и чемпионат мира по футболу. Работайте, радуйтесь, делайте два "ку" машинам с мигалкой, выживайте и в дела наши не лезьте. А то хуже будет...
Что я могу помнить про 1991й год? Да ничего практически. Мне было всего 6, жил я в большой стране которая называлась не так красиво как "Америка", куда почему то все хотели попасть, и более чем угловато в отличии от того же "ЭфЭрГэ". Страна наша называлась "эсэсэсэр", руководило ей некое чудовище с именем "цэка кэпээсэс", которое мне очень нравилось шептать сквозь зубы (приятно щекотались губы) и дядька со смешным пятном на голове. Голова его напоминала мне полную луну, поэтому видя восход спутника земли на небе я звал маму и говорил "мама, мама, Гарбачов летит!".
- Горбачёв! Горбачёв! - кричали мужики в деревне сидя на завалинке, когда в небе над деревней пролетал самолет.
- Это горбатый опять болтать полетел. Опять нашу страну будет буржуям распродавать, пидарас разэдакий, понимаешь Матрос? - объяснял мне дядя Володя Мосальский. Матросом он называл меня, а я в благодарность звал его Капитаном. Я молча кивал, хотя не знал что значит "распродавать". Вот автолавка раз в неделю приезжает и распродает весь хлеб за полчаса, хоть и у нашего дома останавливается, а не всегда успеваем хлеб купить - деревенские мешками берут, свиней кормить. Берут и не говорят что распродать им весь хлеб плохо. А буржуи мальчиша-кибальчиша убили, они естественно негодяи, правда варенья и печенья у них много, но мы за сладости не продаемся. У нашей страны был красивый красный флаг с серпом и молотом. У меня была его уменьшенная копия, и как то, катаясь с мамой на речном трамвайчике по Москва-реке, я вышел на задную палубу размахивая красным флагом и напевая мелодию гимна эсэсэср, который мне очень нравился. Задняя палуба весело засмеялась, заговорила на непонятном языке, защелкали фотоаппараты. Там сидели эти самые буржуины, я у них и спросил зачем они мальчиша-кибальчиша замучили. Переводчица им перевела (и наверное объяснила что это такой герой сказки Аркадия Гайдара, солд бай джем энд кейкс), они еще сильнее засмеялись, а я помахал им красным флажком и ушел с чувством выполненного долга.
- Эй, Горбачёв, слезай мудила плешивая! - снова заорал Капитан, следующему самолету.
- Слезай залупа конская! Иди сюда, поговори с народом, тварь! - вторили ему красномордый Дядя Игорь и сухонький дядя Андрей.
- Вот шельма. Как увидел его, сразу понял - чёрт. Тьфу! - Капитан достал Приму и закурил. Синий дым окутал завалинку. - Меченая сволочь, прости господи, с клеймом. Да далеко уже улетел, не слышит.
Сцена оставила меня в недоумении - как Горбачёв мог оказаться на двух самолетах сразу?
- Раньше за колбасой хоть в Москву ездили - продолжал дядя Володя. - гостинцев деткам привозили, а теперь и там нихуя нет. Митинги одни, работать никто не хочет, твари. Демокр-а-а-атия, бля. Спекулянты пооткрывали лавок со жратвой и шмоткам, ну откуда, блядь, у меня, у колхозника такие деньги? А в государственных магазинах нихуя, шаром покати, одни очереди блядь. - Капитан сплюнул - ну сука Горбатая! Хозяина нет, он бы им, блядь, всем показал.
Кто такой "Хозяин" я уже знал - старый усатый мужик, в военном френче, фуражке, с хитро прищуренным взглядом. Звали его очень странно, как то по железному - Ста-лин. Портрет его устанавливали мужики в лобовом стекле грузовиков и тракторов, которые работали в колхозе, "на ферме". Они его очень любили и ждали когда он вернется и наведет порядок, но он почему то не возвращался. Мама мне объяснила, что он не вернется, потому что давно умер. Я не очень понял что значит умер, но загрустил, ведь порядка в деревне действительно не хватало : деревенские мусор носили на помойку на красивом склоне у реки, за гаражами, а мне очень хотелось что бы вернулся Ста-лин и убрался там, ведь мусорить нехорошо. Но надежда на возвращение хозяина у меня оставалась, ведь то что он умер это же ведь не так страшно. Вот тётя Соня, немолодая пьяная баба, давеча тоже умерла в больнице, но вернулась. Привезли ее в деревню на грузовике, но спящей и в деревянной кровати, оббитой розовой тканью. Вся деревня вышла на это зрелище посмотреть - мужики стояли молча, сняв шапки, бабы плакали. А я подошел к ней и сказал громко : "А ну вставай сука ёбаная, просыпайся пизда старая!"
Меня никто не одернул. Вся деревня знала, что тётя Соня научила меня говорить. Как и все удушенные при родах пуповиной и реанимированные врачами сразу после извлечения на свет Божий, я не говорил где то лет до трех-четырех. "Мама" да "Папа", вот и все что родителям удалось от меня добиться. А тётя Соня имела некий опыт в общении с подобными детьми, поэтому закрыв глаза на мамины протесты, она стала обучать меня простому русскому колхозному языку, всем его оборотам, которые она за свою жизнь услышала на сельских полях да коровниках. Наукой этой я овладел в совершенстве за пару недель. Отец мой был горд и счастлив. По случаю того что сын наконец то заговорил он накрыл в Москве большой стол, созвал своих друзей - еврейских профессоров, академиков, директоров магазинов. Я сидел во главе стола и отец решил продемонстировать мои способности. Он позвонил нашей соседке тёте Шуре и тоже позвал ее "повечерить". Она зашла на кухню, папа подмигнул мне хитро и сказал - "а ну Витя, куда тёте Шуре надо идти?"
- Иди нахуй старая пизда! - произнес нарядный Витя в шортиках, рубашке и галстуке.
Сидящие засмеялись и громко зааплодировали. Соседка была в шоке.
- А хуйня всё, мужики - Капитан бросил бычок на землю и притоптал его калошей - Надька вон из Москвы самогона привезла. Сейчас опять верховный совет показывать будут, а после айда ко мне, бухнем. Иди к мамке, Матрос, - это он уже мне - скажи сейчас Дядя Володя за бухлом придет.
Надька - это моя мама. У них с бабушкой был в Москве свой небольшой "бизнес", как и у значительного числа наших соотечественников. Они гнали самогон - мутную жидкость с неприятным запахом, которую мне под страхом ремня было запрещено не то что пробовать, а даже нюхать. И тем более нельзя было про нее никому рассказывать. На бабушкиной кухне стояло огромное ведро, с какими-то трубочками, из которых эта жидкость текла в банку в час по чайной ложке. Когда происходил процесс двери и окна кухни плотно закрывались, подкладывались полотенца, задергивались шторы, потому что кухня была на первом этаже. Бабушка мне сказала что занятие их - секрет государственной важности и что если кто-нибудь узнает о нём, то бабушку унесут на помойную яму, маму заберут в тюрьму, а меня сдадут в детский дом, где старшие ребята меня будут бить кусками мыла, вложенными в носки, а может даже убьют или изнасилуют. Я не знал что значит изнасилуют, но подозревал что это неприятно, поэтому держал рот на замке и никому не рассказывал что мама и бабушка делают "са-мо-гон".
После того как банка была наполнена начиналась проверка качества. Жидкость наливалась в стакан и туда опускался поплавок с пометками. Мне всегда нравилось, как он сперва прыгает туда-сюда на мутных волнах стакана.
- Тьфу, опять 35 градусов. Ну что мы делаем не так а? - вздыхала мама.
- И горит еле-еле - отвечала ей бабушка, которая проводила свой незатейливый тест : немного жидкости она разливала на стол и поджигала спичкой. Показателем качества было ровное голубое пламя. В этот же раз самогон поджигаться долго не хотел, а когда загорелся пламя пыхало и пыхтело с каким то зеленоватым отливом.
- Брага говно. Дрожжи, сахар - качества никакого нет. И ради такого говна я стояла полдня в очередях, унижалась, вымаливала... - причитала мама.
- Надь, они ж колхозники, ну что они в этом понимают? Выжрут как свиньи и еще потребуют, спасибо не скажут.
- Разве только...
Как то я спросил у мамы, зачем они с бабушкой делают самогон. Мама объяснила, что это теперь такие деньги. Что за рубли теперь ничего купить нельзя, а за самогон можно купить то, чего нельзя купить за деньги. Например - труд колхозников, сантехников или дворника. Колхозник работает себе в своем колхозе и получает зарплату, но куда ему ее девать? Магазина в селе нет, автолавка привозит только хлеб, все в своем огороде растет, зачем им деньги? Самогон вот другое дело.
Участок у нас был большой - 16 соток в деревне, это вам не жалкие 6 в каком-нибудь СНТ среди Орехово-Зуевских болот. Землей наше семейство пользовалось с умом - росли у нас и огурцы, и помидоры, и зелень, и смородина-клубника. Все с расчетом на предстоящие голодные-холодные зимы в Москве, погрязшей в дефиците и очередях. Больше всего у нас было картошки, казалось, что целое бескрайнее поле. Отец в 1988м году отбил себе внутренние органы, упав в бане, заработал рак поджелудочной железы и в самом начале следующего года остались мы с мамой вдвоем. Как перекопать такое хозяйство? Как всё посадить? А если крыша в доме потечет? Проблемы теряли актуальность благодаря мутной жидкости в зеленой бутылке с бумажкой, вместо пробки. Три бутылки - и вот уже на картофельном поле весело тарахтит трактор "Беларус", сдирая пласты коричневой земли мощным, блестящим плугом. Еще три бутылки - и вот дядя Володя и дядя Игорь бодро сажают в нем картошку. Пять бутылок - и дядя Андрей на МАЗе привезет дров для печки. А потечет крыша - придет "бригада" братьев Лагутиных, двадцатилетних алкашей, сыновей той самой тёти Сони, и будет весь день что то на крыше делать. Всего за пару пузырей мутной, дурно пахнущей жидкости.
Плохо бывало тогда, когда отгулявшие полученный самогон колхозники приходили с бодунища за добавкой, а оной в доме не оказывалось. Тогда мама затыкала мне рот, накрывала своим телом и мы ложились на пол нашей хибарки, делая вид что нас нет дома, а озверевшие местные ломились в двери, стучали в окна, вспоминали всех святых, изрыгали проклятия и грозились сжечь дом, если прямо сейчас не получат самогона. Мама рассказывала, что еще до моего рождения, в одной деревень местные угрозами не ограничились, и сожгли один из наших домов, потому что каким-то образом у нас их там оказалось два. Спасибо хоть что сделали это тогда, когда в доме никого не было.
Тогда я очень сожалел, что за самогон нельзя купить игрушек, пирожных, или хлеба с колбасой да с сосисками - все это покупалось еще за рубли в универсамах ("Универсам - бери всё сам" - шутил как то отец), где приходилось стоять в очередях. Меня в магазин за "дефицитом" никогда не брали, поэтому в очередях я не стоял, хотя и видел их, если на прогулке мы проходили мимо какого-нибудь универсама. Огромная злая змея, шипя проклятия и извиваясь, ползла вокруг серого здания магазина с грязной вывеской, обязательно без одной буквы. Змея шипела, извивалась, но не двигалась. Но вдруг старушечий голос пропищал "Дают! По кило в руки!" - и очередь мгновенно развалилась, начался настоящий штурм стекланных дверей, да такой что после него фильмы про гражданскую войну казались банальностью
- В очередь сволочи! Куда прёте!
- Рууукааааа бляяяяя
- Ребенка убьете твари! Ребенка! Аааа!
- Быдло, в очередь кому сказал!
Однажды мама ушла за дрожжами, сахаром и сосисками и оставила меня дома одного. Я смотрел телевизор, который показывал страшную программу "НЛО - Необъявленный визит", что такое НЛО я не знал, но понял что какие то злые инопланетяне непременно прилетят за мной, заберут и будут делать какие то страшные опыты. Что такое НЛО я узнал чуть- чуть попозже, как ни странно из детского журнала "Мурзилка", где инопланетянам была посвящен целый раздел под названием "Чемоданчик". Я до истерики испугался перспективы быть похищенным, залез под кровать и стал ждать маму, а она все не приходила. Переборов страх, я делал периодические вылазки к окну, в надежде разглядеть подходящую к дому маму, а ее не было. Тогда страх перед инопланетянами отступил и я вспомнил о змее, ведь сосиски это тоже "дефицит". Вдруг взбесившаяся змея подхватила маму и размазала ее о стеклянные двери универсама? Мамы не было дома 6 часов, принесла она в итоге сыр, сосиски в промяслянной насквозь, серой бумаге, дрожжи, сахар и немного конфет. Но мытарства мамины как то закончились - соседка наша, тётя Шура, обложенная мною матом при академиках, получила руководящий пост в продмаге в Братеево, и мы стали ездить за дефицитом к ней - в обеденный перерыв, пока не было других покупателей.
Мне нравились наши деньги, даже не смотря на то что взрослые считали их фантиками. Особенно я любил зелененькие 50 рублевки - иногда мама мне давала их подержать. Красивые с профилем дедушки Ленина, которого меня учили любить в детском саду. Как то по телевизору сказали, что эти купюры будут заморожены, мама весь день где то бегала, вернулась к вечеру и со слезами отдала их мне, играй мол, всё, теперь это бумага. А мне было интересно посмотреть как заморозятся рубли, как профиль Ленина покроется инеем. Я положил их на тарелку и стал ждать полночи, когда заморозка должна была состояться. К моему удивлению ничего не произошло. Для себя решил что короткостриженный толстый человек в очках - большой лгун и обманщик.
Из деревни в город мы уезжали в конце августа, после уборки картошки, когда начинались дожди и становилось холодно. В такие дни я больше стоял в резиновых сапогах на пригорке у дома капитана и, как заправский матрос, вглядывался вдаль - не едет ли за нами и за картошкой мой старший брат.
В один из дождливых августовских дней мы включили телевизор, а по нему показывали балет. Танцы уже тогда казались мне нудным зрелищем, а вот у мамы лицо по-настоящему нахмурилось. Вскоре пришел Капитан.
- Опять? Горбатый что ли помер? Ну туда ему и дорога!
- Да нет, не должен был. Вчера в программе "Время" только говорили что он с Раисой отдыхать уехал в Крым.
- Снова блядь свою везде таскает. Хоть бы оба сдохли.
Раису Максимовну Горбачеву, первую леди СССР, не любили ни мужчины, ни женщины. Завидовали ее элегантному виду, нарядам. Да еще и считали, что на самом деле страной правит она, а Горбачев так - безвольный подкаблучник.
Вышли на улицу, к дому подошел дядя Игорь, давеча обильно возлиявший.
- По радио слышал. Чрезвычайное положение ввели наконец то. Пидору Горбатому под сраку. Гэкачепе какое то. Будут знать суки, как страну разваливать.
- Ну, чрезвычайное положение, и чего? - спросила мама.
- А хуй его знает. Только пусть придурка меченного ебнут и блядь его. Страну развалили сволочи!
- Ишь ты чего выдумал! Не пущу, лучше сам меня убей. Убей меня здесь, прямо здесь, раз смерти моей хочешь! - послышались женские крики из соседнего двора - У нас ребенок! У нас ребенок! Обо мне не думаешь, о ней подумай, гад! Как я ее растить одна буду?!?!
Процессия вышла со двора. Растрепанная Аннушка, старшая дочь нашей соседки с ребенком на руках, пыталась остановить мужа, бородатого, интеллигентного вида парня, лет 25 с рюкзаком со спиной.
- Тётя Надя, Дядя Володя, ну скажите хоть вы ему! - кинулась она в нашу сторону с мольбой
- А что такое?
- Этот идиот собирается в Москву-у-у-у - она заревела - демократию говорит спасать. Демократ херов. Не пущ-у-у-у-у сволочь! - ребенок у нее на руках тоже заревел.
- Кого ты, бля, защищать едешь?! Чмо Горбатое?! Да ебнули его уже давно, и кодлу его. - сказал дядя Володя улыбнувшись.
- Я еду защищать нашу Свободу. Хватит жить как рабы и свиньи. 70 лет ишачили на них, больше не хочу, хватит. Не хочу что бы ребенок мой так же вырос. Вы сами-то всю жизнь на них пахали, и что имеете кроме телогрейки? - парень прищурился и посмотрел капитану прямо в глаза. Капитан затрясся, от злости папироса выпала из его рта и поплыла, подхваченная ручьем.
- Ах ты сукин сын! Я Родину имею, и мне нихуя от неё не надо! Я блядь всю жизнь пахал ДЛЯ НАРОДА! А вы, диссиденты ебанные, начитались херни, которую вам црушники подсунули, наблядовали с ними. Свободы захотел, дармоед? Работать сука как все не хочешь? Ну уебывай, блядь! - Капитан показал рукой на восток, в сторону Москвы - что бы тебя там ёбнули, пидараса тупорылого. Щенок блядь!
Парень ничего не сказал, посмотрел еще раз Капитану в глаза, прищурился, взвалил рюкзак на плечи, развернулся и пошёл.
- Лёша, Лёша, сволочь! Домой можешь не приходить больше! На развооод подам! Вернись! Я же люблю тебя!!! Лёша, Лёша!!! - причитала она вслед. На мосту через речку он остановился, обернулся еще раз, постоял так недолго и пошел к автобусной остановке.
Аннушка все причитала и плакала : "Ой убьют его, тётя Надя, убьют!". Мама повела ее домой, отпаивать.
Алексея в деревне не было около недели и все это время от него не было ни слуху ни духу . За это время "путч" провалился, по телевизору стали вместо балета показывать кадры прошедших событий - танки в Москве, подтянутый седоволосый человек на танке, разбитые троллейбусы, стрельба, похороны погибших, и море людей с флагами, но не красными, а бело-сине-красными. Мама пыталась узнать все ли в порядке с нашими родственниками, но дозвониться мы не смогли - переговорный пункт в соседнем селе был закрыт.
Приехал Алексей и долго делился пережитыми впечатлениями. Мужики слушали молча.
- ... а потом на Лубянку, кран подогнали и упыря этого снесли! Все радуются, праздник! А у гэбистов свет ни где не горит, попрятались суки, небось думали что сейчас их из логова вытащим и на этом же кране повесим! Ну не уподобляться же им!...
На баррикадах сидели, под дождем, песни пели, костры жгли, ждали армия на штурм пойдет, а она не пошла. Я с солдатом говорил, спрашивал - "дадут приказ стрелять, будешь стрелять?" А он - "не буду, зачем мне за них стрелять? Здесь МОЙ (понимаете МОЙ!!!) народ!". А все таки троих убило, когда танки останавливали, жалко парней. Коммунистов запретили!!Всё, это победа! Победа! Заживем теперь по-другому! По-новому! Как люди!
Дядя Володя сидел на завалинке и курил.
- Матрос, иди сюда - подозвал он меня - вот и нет у тебя больше Родины. Эх, какую страну просрали...
На нем была надета телогрейка, залатанные штаны, видавшие виды сапоги. На голове - старая, прохудившаяся кепка. В тот день стало известно что некие неведомые мне страны со странными названиями Украина и Белоруссия больше почему то не хочет быть с нами.
Мы вернулись в Москву, братья рассказывали как мимо их дома шли танки и мне было очень грустно от того что я не смог увидеть настоящих танков. Мама засмеялась и сказала : "Дай Бог, что бы ты их никогда не увидел".
Жизнь вернулась в свое русло. Но как то вечером, уже зимой, по телевизору показывали как с Кремля снимают красный флаг, а вместо него водружают бело-сине-красный (как выяснилось что тогда он был бело-лазорево-красный, но мне фиолетово было в 6 лет до таких точностей). Мама плакала, а я вспомнил слова Капитана - "Вот и нет у тебя больше Родины". "Эсэсэсэср" ушел в историю, отныне расти мне предстояло в "Новой России". Я не понимал, почему она "Новая", все же осталось по прежнему - тот же серый и грязный город, те же люди в некрасивых пальто. Изменились лишь детали - стали другими деньги, пропали очереди, появились ларьки с водкой. Бабкин самогонный бизнес прогорел, самогонный аппарат оказался на антресолях. Да и клиентуры поубивалось (опечатка, которая лучше передает смысл. Я хотел написать "поубавилось") - умирать колхозники начали пачками, говорили что потравились чем то. Бабушкины запасы денег, сберкнижки над которыми она даже дышать боялась превратились в ничто - бабушка долго плакала и на чем свет стоит кляла Ельцина, Гайдара и...снова Горбачёва с "его блядью". На столе по праздникам стали появляться западные сладости - некий неведомый ранее ореховый "Сникерс", который аккуратно разрезался на 6 маленьких частей и употреблялся с чаем.
Так как "платить за то, что у тебя отца нет" стали очень мало маме пришлось пойти работать в банк, как позже выяснилось в финансовую пирамиду, которая обещая 300% годовых отнимала у доверчивого населения то, что не отняли денежные реформы. К тому времени я уже пошел в первый класс. Нас готовили к тому что мы станем октябрятами, но толком никто не знал станем или нет. Прошел октябрь, ничего не произошло. Дворник замазывал краской советскую символику, не тронул только красное знамя с бронепоездом - "в честь чекистов-бронепоездников". У нас в квартире поселилась семья грузинских беженцев из Сухуми, которых война грузин с абхазами заставила бежать туда, куда увозили. Этих увезли самолетом в Москву. Они тоже на чем свет кляли Горбачева, "его блядь", Ельцина, за то что не помогает грузинам спастись от абхазов, и некого неведомого мне мужика со странной фамилией Гамсахурдия, за то что "он мудак".
А потом, одним теплым, почти летним, октябрьским днем в Москве снова заговорили танки. На сей раз демократы стреляли по тому же самому белому дому. Алексей, защитник свободы, был там, среди защитников, вместе с теми, от кого он два года назад спасал Свободу. Он был ранен, когда началась заваруха у Останкино, но не сильно и вскоре поправился.
А я рос, среди разрухи, бандитских разборок, беспредела, дикого капитализма, в "благославенных 90х". Помню как шахтеры перекрывали железные дороги, и стучали касками по горбатому мосту, помню мужика из далекого сибирского поселка который рассказывал как ему зарплату не платят два года. Помню как Горбачеву пеняли за межнациональные конфликты армян и азербайджанцев, а наши новые власти устроили в войну в Чечне, а чеченцы стали взрывать в моем городе троллейбусы и метро и резать головы нашим парням. А ведь у нас, в начале 90х, останавливались чеченки-челночницы, милейшие девушки...
В какой то момент, мне стало казаться что тех, кто вышел тогда в августе на площадь, просто очень сильно обманули, или они сами обманулись, защищая свободу, сами защитили лишь бывших комми-карьеристов от комми более олдовых. А потом Ельцин передал власть офицеру КГБ - из числа тех что толпа не захотела повесить на кране на Лубянке в ночь победы. Он же и реанимировал КПСС, создав новую партию негодяев-карьеристов, воров и коррупционеров, которая снова прибрала страну и все ее богатство к рукам, как было и XX лет тому назад. Круг замкнулся. Но его пока некому размыкать, потому что эти XX лет "Новой России" показали, что бросаться под танки вещь бессмысленная и неблагодарная, что свергнув одних негодяев, их место займут другие негодяи.
С другой стороны выросли мы, тех для кого Родина не СССР, а Россия. Со всеми ее достоинствами и недостатками. И те кто помнит, что каждый воин в поле ценен, и что сплотившись люди могут изменить все, даже нашу будущую историю. Те, для кого Свобода реально лучше не свободы, и те кто хочет оставить после себя что то большее, нежели залатанную телогрейку.