Интервью с Артёмом Житенёвым
На его фотографиях узнаваемо всё: мимолётные образы, теряющиеся в городской суете, события, наполняющие нашу жизнь, и время, которого всегда не хватает, чтобы остановиться и посмотреть по сторонам. Артём Житенёв (artem68) всегда где-то рядом, в самой гуще событий, на передовой нашего восприятия.
Артём, вы достаточно известная личность в блогосфере, но при этом, как ни странно, о вас ничего неизвестно. Всё, что мы знаем о вас - это то, что вы фотокорреспондент, ведёте курсы и мастер-классы, а ещё с вашим именем связывают понятие «уличная фотография». Но давайте начнём с фотожурналистики. Расскажите, как вы ей занялись, как попали в это дело?
Тут, наверное, надо начать вообще с самого начала. Когда мне было лет девять, отец подарил мне маленькую камеру, и я начал снимать. Позже он соорудил небольшой закуток, отделив часть комнаты, где мы с ним проявляли плёнки и печатали фотографии. Учась в школе, я делал снимки для школьной газеты. Потом я пошёл в армию и там тоже много снимал, делал альбомы для ребят. А вернувшись из армии, стал работать фотолаборантом. Так что я досконально изучил всю эту кухню: слайды, проявка, печать и т.д.
Какое-то время я работал в этой лаборатории, а параллельно что-то снимал для себя, там же проявлял, там же печатал и отдавал свои фотографии в разные издания. Так я попал в «Независимую газету». Вот так всё и началось. А сейчас я работаю в РИА «Новости».
Мы впервые берём интервью у фотожурналиста, поэтому нам очень интересно, как это всё происходит, что такое редакционное задание, как готовится сюжет?
Бывает по-разному. Вообще, ты должен быть в курсе событий и должен знать, что происходит, что сейчас является главной темой дня. Ты постоянно должен быть в новостях. Это, прежде всего, касается работы на так называемые новостные СМИ (газеты, агентства, еженедельные журналы). А так, конечно же, мне дают задание, и я еду, снимаю, привожу или прямо оттуда отправляю при помощи интернета отснятый материал.
Вы работаете фоторепортёром, но при этом ещё снимаете уличную фотографию, насколько это близкие жанры, и, вообще, как в вашей жизни появилась уличная фотография?
Вообще, всё очень странно, потому что многие профессионалы не понимают, что такое уличная фотография. То есть, может быть и понимают, но не принимают это. Почему это происходит, я не знаю. По крайней мере, среди моих друзей, уличных фотографов, профессионалов очень мало.
Для меня всё началось в 2004 году, когда я впервые услышал про Livejournal, и мне стало интересно, что же это такое. Один мой знакомый пишущий журналист сказал тогда: «ЖЖ - это твоё собственное СМИ». Как человек, работающий в издании, сначала я, конечно, не мог этого понять. Да и о чём писать? Фотографирую я для газеты, и то, что я для неё делаю, будет интересно только на её страницах. Но с другой стороны, когда я снимал что-то для газеты, попутно я делал какие-то вещи, которые газете были неинтересны или использовались крайне редко. И вдруг я понял, что мне интересно именно то, что неинтересно газете и профессиональным редакторам.
Вот это и есть моя фотография. А как её назвать? Уличная фотография. Только потом я узнал, что есть такой жанр «уличная фотография», и это тогда стало для меня открытием. В тот момент я понял, что мой ЖЖ и будет моим СМИ об уличной фотографии.
Когда ты ежедневно снимаешь одно и то же, хочется как раз чего-то другого, и в этом смысле меня спасает уличная фотография. Многим моим коллегам это непонятно, но для меня уличная фотография - это отдушина, которая никому кроме меня вроде и не нужна.
Ведь когда я снимаю репортаж, я знаю, что редактору нужно вот это и это, такие-то ракурсы, такие-то сюжеты. А здесь я снимаю просто так, потому что мне так хочется. И я могу снять, а могу мимо пройти. В репортаже так вот мимо пройти не получится, потому что нужно обязательно снять и привезти материал в редакцию.
А в уличной фотографии я волен выбирать, как снимать. Хотя, и в репортажной фотографии, я знаю, что если я сниму классно, то это всё равно будет востребовано. Но это при условии, что редактор классный, болеет за дело и знает авторов, которые у него работают. Пока я работаю именно с такими людьми, чему очень рад.
И что, действительно редактор определяет, как должна быть построена съёмка?
Нет, конечно же. Но я же знаю политическую обстановку. Я знаю, например, что через два дня кто-то уйдёт в отставку, а кого-то прочат ещё куда-то, и если они вместе вон с тем министром окажутся в кадре, то через два дня этот снимок может выстрелить. Конечно, всё это я условно говорю. Репортёр должен быть постоянно в контексте, в новостях.
Кстати, по поводу бильд-редакторов: многие сетуют, что в России их толком никто не готовит. Часто ли вы страдали от некачественного бильд-редактирования?
Нет, у меня как раз такого не было. У меня так получилось, что у них планка была всегда чуть выше, чем у меня, и мне всегда приходилось к ней стремиться, так что мне в этом смысле повезло.
Обычно, когда я шёл работать в издание, я знал, что иду к человеку, мнение которого я уважаю. Это очень важно,- уважать мнение редактора. Ведь если я еду на съёмку и знаю, что этот редактор будет смотреть мой материал, я должен всё сделать классно.
Вообще, очень интересно, как у вас строится работа.
Обычно мне редактор говорит, что нужно делать завтра, куда ехать и что снимать. Я узнаю, что нужно снять, как лучше это было бы для него, для редактора. Ведь он же видит всю картину целиком, и он знает, как всё это будет смотреться. Одно дело - как я это вижу, и другое дело - как это видит он. И я еду и снимаю, снимаю так, как надо редактору, а потом ещё попутно снимаю для себя.
Когда я начинал работать, я снимал в пуле. Пул - это команда авторов, фотокорреспондентов, которые освещают деятельность правительства, президента или некого чиновника высшего ранга. Обычно протокольная съёмка проходит минуты две, и все расходятся. Тогда мне Борис Кауфман сказал: «Ты видишь, где все стоят? Ты один кадр там сними и уйди оттуда, уйди в сторону». И я эту установку на всю жизнь запомнил. И где бы я ни был, что бы ни снимал, я делаю один кадр с той точки, где все стоят, и ухожу оттуда.
А ещё он говорил, чтобы я снял для него 5 кадров, а остальное снимал для себя. И так получалось, что я приносил эту съёмку ему, а он выбирал именно то, что я снимал для себя.
А потом наутро я смотрел газету и вдруг с удивлением обнаруживал, что он отобрал то, что я, вроде бы, и случайно снял. То есть, он мне ничего и не объяснял. Он просто говорил: «Иди и снимай», а я уже сам как-то постепенно понял, как и что надо снимать
А для фотожурналиста обидно, когда его называют папарацци? Это хорошее слово или плохое?
Это не просто обидно, это ругательство.
Но бывает, что журналистов так называют, хотя, это разные вещи…
Да, бывает. Дело в том, что сейчас вообще всё уравнялось. Журналистики, точнее, фотожурналистики практически нет, она исчезает как профессия, потому что исчезают те издания, для которых можно было бы делать эти снимки. Осталось единственное издание - это «Русский Репортёр», где можно опубликовать какую-то историю. В основном же просто какие-то одиночные фотографии и всё. Журналистика постепенно исчезает, всё уходит в интернет, в мультимедиа. Видимо, это и будет новой журналистикой.
А папарацци, бывает, обзывают. Представьте, вот у меня есть задание - снять оппозиционеров. А они не хотят. Я же не могу прийти и сказать редактору: «Иван Иваныч, а он сниматься не хочет». Это даже не обсуждается. И мне приходится идти какими-то другими путями.
И какими путями вы идёте?
Ну, это известно, к людям надо «помягше». Иногда возмущаются, мол, папарацци, лезешь c камерой к людям… Но с людьми надо входить в контакт и тогда всё получится.
Например, меня сегодня послали снимать Химкинский лес и лагерь оппозиционеров. Приехал я туда очень рано утром. Подхожу, вижу, там стоит пять палаток. Тут из одной палатки вылезает пьяный помятый мужик и интересуется, кто я и что мне тут надо. Я ему ответил, что я из РИА «Новости». Он: «А по какому праву вы тут снимаете? Я вообще не одет!!!»
Ну, я ему, естественно с улыбкой: «Да всё нормально! Давай-давай, мужик, вылезай, ты же не девушка, не стесняйся, вылезай!» Вот как ты относишься к людям, так и они будут относиться к тебе. Вот я представляю, если бы я пришёл в этот лагерь с другим настроем, с серьёзным лицом и весь такой хмурый… Ничего бы не получилось. А так вроде и освещение откуда-то появилось, и мужик оделся, и всё нормально прошло. Для репортёра вообще очень важно понимать людей и чувствовать их. Как и для того, чтобы брать интервью… Это по-моему, вообще самый сложный жанр.
Если говорить про уличную фотографию, то у людей есть privacy, то есть такая граница личного пространства, через которую переходить нельзя. Но если я уже сел рядом с вами, то я уже в вашем пространстве, следовательно, я уже должен жить вашей жизнью, должен говорить с вами, обсуждать ваши украшения или ваши джинсы, и в это время снимать. А когда ты не переходишь это пространство, всё нормально, всё хорошо. Но как только начинаешь переходить, люди тут же напрягаются.
Артём, сейчас многие, в том числе и вы, говорят, что у нас нет журналистики, нет хороших фотожурналистов. Вас эти разговоры не задевают?
Нет. У нас действительно нет фотографии, у нас нет школы, у нас ничего нет. Получается, всё, что мы делаем, это не благодаря тому, что мы что-то знаем и умеем, а вопреки…
Когда-то Слюсарев сказал очень правильную вещь про московскую школу фотографии. Его часто называют и при жизни называли отцом русской фотографии, какая она сейчас есть. Он был очень благожелательным и общительным человеком и как-то объединял, но никогда не был в центре внимания. И вот мы с ним как-то сидели, и я сказал, что, на мой взгляд, школа предполагает взаимоотношение «учитель-ученик». А он говорит: «Нет. Москва сама как школа. Сам город, как пространство, организует авторов так, что они начинают снимать в одном ключе. Освещение падает одинаково, одинаковые переулки, углы, люди одинаковые. И мы, снимая, приспосабливаемся к этому пространству. И получается школа, московская школа фотографии».
А журналистики у нас нет. Нет, она, конечно, есть, но всё это какое-то местечковое, и совсем не на уровне, и точно не на западном уровне. Есть люди, которые вырываются отсюда туда, тот же Юрий Козырев, например. Но это единицы.
У нас нет репортёрской школы, потому что был СССР, а СССР - это идеология, пропаганда, а не журналистика. Тогда тот же Сёмин был один среди многих, и он и остался. То есть, какие-то авторы единичные в репортаже остались, и всё.
Кстати, а почему в СССР не было уличной фотографии? Везде была уличная фотография, а у нас она называлась жанровой. Почему? Я так предполагаю, что если бы мы вышли тогда на улицу снимать людей, был бы просто мрак. У нас же не было уличной жизни, как таковой. То есть, уличная фотография в СССР - это чистый мрак. Но мрак со стороны властей. Обычные люди ходили в ушанках, валенках, женщины вообще непонятно как одевались. И всё это была обычная жизнь. Вот ты пошёл бы снимать эту жизнь, а у тебя могли спросить: «А что ты хотел этим сказать? Что советский человек плохо живёт?» Видимо, из-за этого уличной фотографии у нас и не было.
А кто на вас больше всего повлиял, кто вас «заразил» уличной фотографией?
На меня очень сильно повлияли ещё во времена СССР авторы из Прибалтики. Литовская фотография - Мацияускас, Пожерскис, Суткус, конечно же. Они снимали абсолютно не так, как это делали другие в СССР. Взгляд у них был какой-то интересный. Как мне казалось тогда, вот так снимать «под запад» им, видимо, позволялось. Но на самом деле, они просто снимали жизнь, и они не влезали ни в какую политику. Это была какая-то отдельная фотография.
А потом я узнал об агентстве Magnum. В то время возможности доступа к интернету были очень ограниченными. Помню, я работал в одной газете, и там был интернет, при котором за день можно было посмотреть какое-то определённое количество фотографий. И вдруг мне присылают ссылку на сайт Magnum. Я стал смотреть и скачивать. У меня была какая-то такая жажда, и я это всё смотрел, смотрел…
Позже мне рассказали про сайт in-public.com, и тогда я понял, что есть такой жанр, как уличная фотография.
Если говорить о Слюсареве, то о нём я знал ещё во времена СССР. Но тогда я его не понимал, видимо, был просто маленьким ещё, фотографически маленьким. Позже, когда он появился в интернете и в ЖЖ, в частности, мне стало интересно, что это за человек. Мы с ним познакомились, много разговаривали. Он на меня повлиял не фотографически, а взглядом на мир вообще. Это был очень интересный человек. Фотографически к тому времени я уже знал, что и к чему, а вот про жизнь было очень интересно узнать.
Артём, мы где-то вычитали, что Житенёв очень плохо относится к теле-объективам, что с ними уличная фотография перестает быть чистым жанром, что должен быть короткий фокус и полный контакт. Это так?
Да. Ведь как раз интересно снимать людей в их пространстве. А когда снимаешь на длинный фокус, то находишься не в их пространстве, а в своём. Мне кажется, что людям интересно смотреть, когда объекты находятся в своём собственном пространстве, а для этого надо находиться рядом с ними.
Хотя, я тут открыл для себя длинный фокус…)) Но телевик в данном случае не для того, чтобы урезать пространство и приблизить людей, а для того, чтобы исказить, преломить.
Но когда вы влезаете в пространство этих людей, вы же его меняете, вы перестаёте быть просто созерцателем, вы меняете ситуацию, меняете поведение людей, вы же вмешиваетесь…
Вмешиваться или нет - есть всего два пути. Можно быть вне этого, но тогда получится фотография, как наблюдение. И это будет, как мне кажется, ближе к западной, к европейской фотографии. Европейская фотография вся такая чопорная и к людям практически не прикасается. А русская уличная фотография как раз залезает внутрь к человеку, то есть, переходит вот эту границу приватного пространства.
Может быть, у них разные цели?
Цель одна - показать жизнь в общественном месте.
Но если вы хотите показать жизнь, как она есть, то вы не должны в неё вмешиваться. Если вы в неё вмешиваетесь, вы её меняете…
Подождите, но я же тоже жизнь! Я становлюсь одним из объектов вот этой жизни. Я же тоже на этой улице нахожусь, и шапки-невидимки у меня нет. Как быть? Встать на одну линию с людьми. Я с ними проживаю одну жизнь. Не их жизнь, а мы вместе проживаем одну жизнь.
Но вы же вносите изменения в эту жизнь. Представьте, стоит торговец на улице, раскладывает свой товар на прилавок. Вы можете незаметно его снять за обычными ежедневными делами. И это будет фотография, которая показывает его жизнь. А можете подойти, сунуть ему камеру в лицо, и так снять. И получившаяся фотография будет показывать не его обычную жизнь, а его реакцию на вас и ваше вмешательство в его жизнь.
Естественно, желательно, чтобы этого не было. Но ведь мастерство в том, чтобы снять так, чтобы человек вроде бы и увидел, что ты снимаешь, но не понял, что именно ты снял.
Сравнивайте уличную фотографию с охотой. Фотограф - охотник, фотоаппарат - ружьё, а улица - это лес. И вот охотник идёт по улице, и никто его не замечает.
Вот мы с вами сейчас сидим в кафе, на нас вообще никто не обращает внимания, потому что все уже к нам привыкли. Я могу сейчас снять человека за соседним столиком, и он ничего не поймёт. Может быть, он увидит фотоаппарат, но не поймёт, что я его снял. Так же на охоте, зверь не должен знать, что на него охотятся.
Если мы снимаем длинным фокусом, значит, мы снимаем издалека. И когда человек видит, что ты снимаешь его издалека, спрятавшись за будку, сразу подозревает тебя в каких-то недобрых намерениях. При этом, чем ты ближе к людям, тем проще их снимать, они просто не обращают на тебя внимания.
Исключение для меня составляют азиатские страны. Я недавно вернулся из Южной Кореи, где снимал для проекта РИА «Новости», который готовился под сентябрьский саммит стран АПЕК на острове Русский (Владивосток). Для этого проекта собрали 20 авторов и каждому дали по одной стране. Там был и Пинхасов, и Максимишин, и я вдруг там оказался. До этого я никогда не был в Азии. То есть я был в Узбекистане, в Киргизии, а вот в Юго-Восточной Азии не был. Было очень интересно.
И вот я достаю камеру, и тут же на меня все начинают смотреть. Какой ужас! Я привык к тому, что спокойно снимаю, а если кто-то и реагирует, то совсем не многие. А тут все сразу смотрят в камеру. Это было самое страшное, что только может быть.
Артём, мы знаем, что вы преподаёте в фотошколе Photoplay и проводите мастер-классы. Расскажите, об этом.
Курс в фотошколе рассчитан на людей, которые уже знакомы с фотографией, знают, где кнопка спуска у фотоаппарата, знают, что такое экспозиция. Главная цель курса - дать людям понимание, как снимать на улице, как подойти к людям.
Вообще, есть две основные проблемы. Первая заключается в том, что, люди очень боятся других людей. И вторая - люди не знают, что им снимать. Вот у них есть фотоаппарат, они знают, как снимать, куда нажимать, но не знают, что выбрать, что именно снимать. Мой курс рассчитан на таких людей. И я пытаюсь за один месяц рассказать людям, как они должны вести себя на улице.
А на мастер-классах я показываю свои фотографии, рассказываю, как они были сделаны и от чего я отталкивался. Вообще, по моему мнению, есть три кита в фотографии: освещение, композиция и решающий момент. Вот сейчас есть освещение, мы можем пойти и снимать просто освещение, а когда его не будет, мы будем отталкиваться от чего-то другого. Это очень просто, но это облегчает путь к цели.
На просторах интернета есть ролик, в котором показывается, как вы снимаете на улице. После его просмотра возникает вопрос: а часто ли вам «попадает» за такое фотографирование?
У меня за всё время всего два раза такое было.
В 90-х я был в командировке где-то под Кирилловым (Вологодская область). Это была одна из моих первых командировок. Вот представьте картину: утро, не опохмелившийся русский мужик едет на телеге, а на заднем плане храм. Вот это кадр! Я решил это снять. А он (мужик), увидев это, просто слез на ходу с этой телеги, поднял камень, бросил его в меня и пошёл дальше. Позже я увидел его выходящим из магазина уже весёлым и бодрым. В общем, всё закончилось хорошо.
А второй случай произошёл в Вельске в прошлом году. Тогда рассматривалось УДО П.Лебедева. На этом заседании работала группа журналистов, в том числе Саша Петросян и я. В один из дней мы с ним шли по улице и что-то снимали. Вдруг увидели мужика, который мыл машину, поливая её водой из ведра. Было такое классное освещение, и мы решили снять это. Вдруг откуда-то из-за забора вылезает другой какой-то странный полупьяный мужик и говорит: «Вы что меня снимаете?!» Потом открывается калитка, а в руках у этого мужика оказывается гиря и он прёт на меня… А Петросян всё это снимает!)
Вот, пожалуй, и всё, больше подобных происшествий у меня не было за всё время, а я снимаю уже лет десять на улице и практически ежедневно.
Глупо, конечно, спрашивать, как вы это делаете, надо просто идти и учиться у вас этому... Но, всё-таки, как вы это делаете, почему на вас люди нормально реагируют?
На самом деле это просто иллюзия, что люди такие агрессивные. Люди вовсе не агрессивные. К тому же, надо, конечно, знать, кого снимать, а кого не снимать. Если ты видишь, что человек внутренне агрессивен и у него есть какая-то противоположность к внешнему миру, то, наверное, лучше его не снимать.
А вообще, можно ли снимать незнакомых людей и потом выкладывать снимки в интернет? Человеку же это может не понравиться, он может и в суд подать. Нужно ли спрашивать разрешения на съёмку у людей?
Конечно, если ты видишь, что человек против съёмки, и когда ты достаёшь камеру, он отворачивается, то его снимать не надо. Но вообще, всё очень просто. Мы живём в правовом государстве. В законе сказано, что всё, что находится в общественном месте, я могу снимать. Если человек находится у себя дома, а я лезу к нему в дверь, или в окно его снимаю, то это уже не общественное место, и он может подать на меня в суд.
Это юридическая сторона вопроса, а этическая?
Если я перехожу некую грань и чувствую, что человек отходит от меня, я понимаю, что я не должен вмешиваться в его жизнь. Но на самом деле, когда я снимаю, я же не подсматриваю, а вместе с этими людьми живу. Здесь есть один очень интересный психологический момент: когда ты переходишь эту грань, назад уже пути нет. Если ты будешь отступать, значит, ты - враг, ты делаешь что-то плохое. А я ничего плохого не делаю, вот он я, вот моя камера, я не прячусь и ничего плохого не замышляю.
Кстати, хорошо снимать в наушниках, потому что любая реплика может сбить тебя с твоей той волны, по которой ты плывёшь. Тебе сказали что-то, и всё, упустил ощущение… А когда ты в наушниках (и, кстати, чем они больше, тем лучше), человек смотрит и понимает, что говорить тебе что-то бесполезно, ты же в наушниках.
Артём, у вас в кадре обязательно должны быть люди?
Да, желательно, я не хочу пересекаться с направлением метафизики, я иду своим путём, у меня в кадре должны быть люди. Хотя, можно и без людей, но всё же присутствие человека желательно. То есть человека может и не быть в кадре, но присутствие его должно быть обозначено.
Артём, мы знаем, что вы работали в Косово во время войны и ваша фотография стала призёром «Пресс-фото Россия 2000». Расскажите об этом.
Это было в 1999 году. Мы поехали в Косово вместе с одним моим коллегой по газете. В то время там было противостояние между сербами и албанцами. Из Албании в Косово шли люди, а для сербов это место считается священным. Мы должны были поехать в горы с ополченцами. Вот мы едем на тракторе в горы, и вдруг по дороге нас обгоняет полицейский УАЗик, у которого на крыше стоит два пулемёта. Ну, мне же всё интересно, я встал, снимаю всё это. Вообще для журналиста главное - проявлять интерес ко всему.
Но полиция сняла нас с борта, который продолжил свой путь в горы, а мы остались одни на дороге с сумками и кучей аппаратуры. Уже вечерело, а мы не знаем что делать, куда идти. Вверх? Но мы не знаем, куда там идёт дорога, а наш трактор уже уехал. Решили идти вниз. Идём, видим, убитый пёс лежит прострелянный, какой-то мужик откручивает от автобуса колесо, ворует, видимо. Ужас какой-то… Успокаивало только то, что это Косово, и что сербы, вроде бы знают русских и к нам очень хорошо относятся. Но, тем не менее, немножко не по себе было.
И вот мы приходим в нашу гостиницу в Приштину, и мой коллега говорит: «Посмотри на себя в зеркало». Я никогда больше, ни до, ни после этого себя таким не видел. Я был белый, как простыня. Хотя, в общем, ничего такого не произошло...
А приз я получил в 2000 году за фотографию «Мать ополченца». Мы брали интервью, и в одном из домов был предводитель ополчения. Там сидела его мама вся в чёрном, а рядом стоял автомат. И я просто снял портрет этой матери.
Насколько я понимаю, в то время из наших там больше никто и не работал. Надо понимать, что интернета тогда не было, и если ещё мой коллега писал тексты и отправлял их в редакцию, то фотографии я передать не мог. Да и снимал я тогда на плёнку. И только после возвращения в Россию фотографии передавались в редакцию.
Но на самом деле, это не та журналистика, которая якобы объективна. А объективности, видимо, и вовсе нет. Мы всё равно принимаем ту сторону, на которой мы находимся. Вы посмотрите все репортажи оттуда: и Джеймс Нахтвей (James Nachtwey), и Алекс Майоли, и другие фоторепортёры, они все снимали со стороны албанцев, а от сербов очень мало людей снимало.
Раз уж мы заговорили про горячие точки, то вполне уместен вопрос про то, насколько достоверно допустимо показывать, и вообще, имеет ли смысл показывать зло в кадре?
Не знаю. Я размышлял над этим, имея в виду работы Нахтвея. Я смотрел его альбом Inferno, там на каждом листе смерть. А он так снимает, что получается какая-то эстетизация смерти. И я задумался…
Как-то я снимал экзамен на ношение крапового берета. Так получилось, мы были на машине моего коллеги, и на открытии к нам подошёл офицер и предложил скооперироваться. В общем, всё совпало: у нас есть машина, а он знает все точки. То есть, мы приезжали на точки с опережением, так что в результате я снял всё. Начинали этот экзамен человек пятьдесят, но постепенно люди отсеивались, и осталось 3-4 человека. И вот эти оставшиеся ребята должны были в конце вынести настоящее избиение. На них надели боксёрские шлемы и начали избивать, причём серьёзно так, об коленки. Я всё это снимаю и вдруг слышу, как ломаются их носы. И я не могу снимать, потому что просто начинаю плакать. Никогда у меня такого не было, ну, в крайнем случае, скупая мужская слеза. А тут я снимаю, и у меня комок к горлу подступает… Ну, в общем, они всё выдержали, когда всё это закончилось, они обнялись.
И вот я не представляю, как Джеймс Нахтвей может снимать свои репортажи… Может быть я, конечно, очень сентиментальный человек, но я не понимаю, как можно это снимать. Это же инфаркт через год. Часто в новостях можно услышать, когда говорят про какого-нибудь командира, служившего в Чечне, как он отслужил, вернулся и умер от инфаркта. Не выдерживают люди. Вот это зло, которое они принесли, взяли оттуда, оно убивает. Люди просто сгорают.
А Нахтвею каким-то удивительным образом удаётся всё это снимать, да ещё делать альбомы и выставки. Я не знаю, нужно это показывать или нет, но я не смог бы это всё снимать, это очень сложно.
Артём, давайте поговорим про уличную фотографию. Расскажите про Фестиваль Уличной Фотографии и про конкурс в рамках этого фестиваля.
Первый в мире фестиваль уличной фотографии прошёл в Лондоне в 2011 году. И, кстати, там экспонировалась одна моя картинка. В этом году мы решили сделать свой фестиваль уличной фотографии. Причём, не было ничего, никаких денег вообще, всё на чистом энтузиазме, как у вас. Организатор фестиваля - Александр Рудаков, удивительный человек, собственно, на нём всё и держалось, и держится. Он движет всем этим, причём, по-моему, он даже вкладывал свои деньги. И вот второй в мире фестиваль уличной фотографии прошёл в Москве.
Каким он получился? Может быть, и немного корявым, но он прошёл, и вот уже ребята были в Ростове, в Краснодаре, куда-то ещё едут с этими фотографиями, с этой выставкой. У нас не было никаких призов, только каталог, который мы издали. И в этот каталог вошли работы победителей. А главное то, что люди, которые снимают для себя, ощутили себя нужными.
А что нужно, чтобы сделать этот фестиваль ежегодным?
Я не организатор, я был в жюри конкурса и популяризировал как мог этот фестиваль. Но совершенно понятно, что нужны деньги. В рамках этого фестиваля были мастер-классы, приглашались люди, которые могли прочитать их бесплатно. А те, кто просил денег, или кому надо было платить за проезд и гостиницу, уже не могли приехать. Очень хотелось пригласить многих фотографов из разных городов, может быть из иностранцев кого-то. А ведь ещё нужно было напечатать фотографии. Конечно, всё упирается в деньги. Но я очень надеюсь, что уличная фотография выйдет из подвалов.
Артём, каково вам было участвовать в жюри?
Очень сложно. Цель конкурса - выявить новых авторов. И я считаю, что мы добились той цели, которую ставили: мы узнали про новых авторов, подняли их как-то и дали им оперенье, чтобы взлететь. Вообще, это важный момент, не в искусстве, а в творчестве, - дать человеку некий положительный заряд, чтобы он пошёл дальше.
А журить всегда очень ответственно и сложно. Собственно, так и получилось, что на нас посыпались пинки, причём не от тех, кто участвовал, а от тех, кто мог бы принять участие, но не участвовал, тех, кто проигнорировал фестиваль. И они говорили: «Да что это? Это разве конкурс?». На что я отвечал: «Ребята, ну организуйте свой конкурс, и сделайте его таким, каким хотите. А у нас он вот такой». Пускай, мы где-то ошиблись, может, что-то неправильно сделали. Ничего, исправимся в следующий раз.
В рамках конкурса вы увидели какого-то нового и яркого фотографа?
Я увидел, что есть люди, которые идут к открытию, скажем так. И я надеюсь, что у них ещё будут открытия. Это очень сложно, особенно в ситуации, когда у нас нет школ, нет образования, и люди варятся сами в себе. Это плохо, это ужасно, это кошмар. У нас нет выставок, нет альбомов, нет практически издательств, нет институтов, ничего нет. Мы на переферии в глобальном фотографическом мире. И, тем не менее, нам удаётся прорываться на какие-то международные уровни, и иногда вдруг, где-то что-то вспыхивает. Но это не благодаря, а вопреки, потому что у нас везде только бизнес. Ведь только если это приносит какую-то прибыль, это будет существовать. Поэтому у нас и фотографии нет. Поэтому в МДФ выставляются только те фотографы, которые уже апробированы, и на которых стоит клеймо «годен». И всё, никаких экспериментов…
Артём, есть одна фотография, которая всегда встаёт перед глазами, когда слышишь ваше имя. Это фотография «Молитва». Эта работа очень впечатляет. Расскажите о ней.
Эта фотография была сделана на празднике Ураза Байрам. Я хотел снять вот эту массовость. Там была длинная лестница, и мы, человека 3-4, на неё взобрались. Но, видимо, у меня получился самый идеальный уровень для такой съёмки.
Надо сказать, что, если бы мы пришли позже, как раз к молитве, то я бы до того места съёмки уже бы не дошёл. Молитва началась часов в девять или десять, а я приехал туда часов в шесть утра, чтобы прийти на то место, снять улицу, осмотреться, понять, как, что и где будет происходить.
Изначально я хотел снять углом пошире, а потом накрутил длинный фокус. Я-то думал, что эта молитва будет длиться минут двадцать, и я смогу выбирать ракурс. А они просто сели-встали раза три и быстро разошлись. И я остался с дрожащими руками и в жутких сомнениях, снял я или нет... Оказалось, что снял и попал в эту вот фазу.
Так что, в репортаже бывает многое, и может так случиться, что ты думаешь, ты это видишь, ты знаешь, как ты это снимешь, а в итоге получается всё по-другому, и может оказаться даже лучше, чем ты предполагал.
Артём, а что можно посоветовать начинающим?
Выбрать своё видение, не идти по накатанному пути, выбрать свой вектор, и его придерживаться. Чтобы люди отличили вас от сотен других авторов.
Наверное, это у человека должно уже быть, как это можно придумать?
В том-то и дело, что не придумаешь. Если у человека что-то есть внутри, это всё выльется в фотографии или в чём-то другом.
Тогда такой вопрос: а можно научиться фотографировать, всем ли это дано? И вообще, все эти фотошколы действительно нужны?
Фотошколы нужны. Я, например, посетил практически все лекции авторов агентства Magnum, которые проходили в Москве года два назад. Конечно, не для того, чтобы узнать, как снимать. Понимаете, может быть, одна реплика из всей лекции мне что-то откроет. Всё равно, я повторяю какие-то штампы, сам себя. Ведь известно, что сначала мы открываем что-то, потом мы этим пользуемся, и потом это уже становится штампом и давит на нас. И вот как раз для того, чтобы что-то открылось внутри и нужны эти лекции и мастер-классы.
Естественно, за месяц и даже за год обучить фотографии невозможно. Обучить, может быть, нужно вкусу. Ведь многие умеют снимать, но у них нет вкуса. А научиться вкусу можно только постепенно, для этого должны пройти годы, и обучить этому никто не может.
Не так давно у меня была съёмка в одной элитной школе. У них на стенах висят огромные репродукции картин разных авторов, разных эпох. Это здорово. Ученики проходят ежедневно мимо этих картин, и они у них откладываются. Они выходят из школы и у них уже есть какой-то изобразительный взгляд, что ли. Они даже, может быть, и не знают авторов, но знают эти картины. Вот это здорово.
Артём, а можно ли сказать, что ваш вкус формировался на работах авторов из Magnum?
Я думаю, что он формировался намного раньше. У меня дед был художником, и бабушка была художницей, и перед моими глазами всё время были репродукции, альбомы. Я думаю, что всё пошло оттуда.
А имеет ли смысл умные книжки читать?
Для кого-то - да. Кому-то открывается что-то через книжки, кому-то через музыку, кому-то через изображение, фотографии, картины. Вообще, самообразование - это здорово, это организует и ведёт.
Фотограф Артём Житенёв (artem68)
Официальный сайт http://artemzhitenev.com/
В интервью принимали участие romashka7 и vikont_mart
Артём, вы достаточно известная личность в блогосфере, но при этом, как ни странно, о вас ничего неизвестно. Всё, что мы знаем о вас - это то, что вы фотокорреспондент, ведёте курсы и мастер-классы, а ещё с вашим именем связывают понятие «уличная фотография». Но давайте начнём с фотожурналистики. Расскажите, как вы ей занялись, как попали в это дело?
Тут, наверное, надо начать вообще с самого начала. Когда мне было лет девять, отец подарил мне маленькую камеру, и я начал снимать. Позже он соорудил небольшой закуток, отделив часть комнаты, где мы с ним проявляли плёнки и печатали фотографии. Учась в школе, я делал снимки для школьной газеты. Потом я пошёл в армию и там тоже много снимал, делал альбомы для ребят. А вернувшись из армии, стал работать фотолаборантом. Так что я досконально изучил всю эту кухню: слайды, проявка, печать и т.д.
Какое-то время я работал в этой лаборатории, а параллельно что-то снимал для себя, там же проявлял, там же печатал и отдавал свои фотографии в разные издания. Так я попал в «Независимую газету». Вот так всё и началось. А сейчас я работаю в РИА «Новости».
Мы впервые берём интервью у фотожурналиста, поэтому нам очень интересно, как это всё происходит, что такое редакционное задание, как готовится сюжет?
Бывает по-разному. Вообще, ты должен быть в курсе событий и должен знать, что происходит, что сейчас является главной темой дня. Ты постоянно должен быть в новостях. Это, прежде всего, касается работы на так называемые новостные СМИ (газеты, агентства, еженедельные журналы). А так, конечно же, мне дают задание, и я еду, снимаю, привожу или прямо оттуда отправляю при помощи интернета отснятый материал.
Вы работаете фоторепортёром, но при этом ещё снимаете уличную фотографию, насколько это близкие жанры, и, вообще, как в вашей жизни появилась уличная фотография?
Вообще, всё очень странно, потому что многие профессионалы не понимают, что такое уличная фотография. То есть, может быть и понимают, но не принимают это. Почему это происходит, я не знаю. По крайней мере, среди моих друзей, уличных фотографов, профессионалов очень мало.
Для меня всё началось в 2004 году, когда я впервые услышал про Livejournal, и мне стало интересно, что же это такое. Один мой знакомый пишущий журналист сказал тогда: «ЖЖ - это твоё собственное СМИ». Как человек, работающий в издании, сначала я, конечно, не мог этого понять. Да и о чём писать? Фотографирую я для газеты, и то, что я для неё делаю, будет интересно только на её страницах. Но с другой стороны, когда я снимал что-то для газеты, попутно я делал какие-то вещи, которые газете были неинтересны или использовались крайне редко. И вдруг я понял, что мне интересно именно то, что неинтересно газете и профессиональным редакторам.
Вот это и есть моя фотография. А как её назвать? Уличная фотография. Только потом я узнал, что есть такой жанр «уличная фотография», и это тогда стало для меня открытием. В тот момент я понял, что мой ЖЖ и будет моим СМИ об уличной фотографии.
Когда ты ежедневно снимаешь одно и то же, хочется как раз чего-то другого, и в этом смысле меня спасает уличная фотография. Многим моим коллегам это непонятно, но для меня уличная фотография - это отдушина, которая никому кроме меня вроде и не нужна.
Ведь когда я снимаю репортаж, я знаю, что редактору нужно вот это и это, такие-то ракурсы, такие-то сюжеты. А здесь я снимаю просто так, потому что мне так хочется. И я могу снять, а могу мимо пройти. В репортаже так вот мимо пройти не получится, потому что нужно обязательно снять и привезти материал в редакцию.
А в уличной фотографии я волен выбирать, как снимать. Хотя, и в репортажной фотографии, я знаю, что если я сниму классно, то это всё равно будет востребовано. Но это при условии, что редактор классный, болеет за дело и знает авторов, которые у него работают. Пока я работаю именно с такими людьми, чему очень рад.
И что, действительно редактор определяет, как должна быть построена съёмка?
Нет, конечно же. Но я же знаю политическую обстановку. Я знаю, например, что через два дня кто-то уйдёт в отставку, а кого-то прочат ещё куда-то, и если они вместе вон с тем министром окажутся в кадре, то через два дня этот снимок может выстрелить. Конечно, всё это я условно говорю. Репортёр должен быть постоянно в контексте, в новостях.
Кстати, по поводу бильд-редакторов: многие сетуют, что в России их толком никто не готовит. Часто ли вы страдали от некачественного бильд-редактирования?
Нет, у меня как раз такого не было. У меня так получилось, что у них планка была всегда чуть выше, чем у меня, и мне всегда приходилось к ней стремиться, так что мне в этом смысле повезло.
Обычно, когда я шёл работать в издание, я знал, что иду к человеку, мнение которого я уважаю. Это очень важно,- уважать мнение редактора. Ведь если я еду на съёмку и знаю, что этот редактор будет смотреть мой материал, я должен всё сделать классно.
Вообще, очень интересно, как у вас строится работа.
Обычно мне редактор говорит, что нужно делать завтра, куда ехать и что снимать. Я узнаю, что нужно снять, как лучше это было бы для него, для редактора. Ведь он же видит всю картину целиком, и он знает, как всё это будет смотреться. Одно дело - как я это вижу, и другое дело - как это видит он. И я еду и снимаю, снимаю так, как надо редактору, а потом ещё попутно снимаю для себя.
Когда я начинал работать, я снимал в пуле. Пул - это команда авторов, фотокорреспондентов, которые освещают деятельность правительства, президента или некого чиновника высшего ранга. Обычно протокольная съёмка проходит минуты две, и все расходятся. Тогда мне Борис Кауфман сказал: «Ты видишь, где все стоят? Ты один кадр там сними и уйди оттуда, уйди в сторону». И я эту установку на всю жизнь запомнил. И где бы я ни был, что бы ни снимал, я делаю один кадр с той точки, где все стоят, и ухожу оттуда.
А ещё он говорил, чтобы я снял для него 5 кадров, а остальное снимал для себя. И так получалось, что я приносил эту съёмку ему, а он выбирал именно то, что я снимал для себя.
А потом наутро я смотрел газету и вдруг с удивлением обнаруживал, что он отобрал то, что я, вроде бы, и случайно снял. То есть, он мне ничего и не объяснял. Он просто говорил: «Иди и снимай», а я уже сам как-то постепенно понял, как и что надо снимать
А для фотожурналиста обидно, когда его называют папарацци? Это хорошее слово или плохое?
Это не просто обидно, это ругательство.
Но бывает, что журналистов так называют, хотя, это разные вещи…
Да, бывает. Дело в том, что сейчас вообще всё уравнялось. Журналистики, точнее, фотожурналистики практически нет, она исчезает как профессия, потому что исчезают те издания, для которых можно было бы делать эти снимки. Осталось единственное издание - это «Русский Репортёр», где можно опубликовать какую-то историю. В основном же просто какие-то одиночные фотографии и всё. Журналистика постепенно исчезает, всё уходит в интернет, в мультимедиа. Видимо, это и будет новой журналистикой.
А папарацци, бывает, обзывают. Представьте, вот у меня есть задание - снять оппозиционеров. А они не хотят. Я же не могу прийти и сказать редактору: «Иван Иваныч, а он сниматься не хочет». Это даже не обсуждается. И мне приходится идти какими-то другими путями.
И какими путями вы идёте?
Ну, это известно, к людям надо «помягше». Иногда возмущаются, мол, папарацци, лезешь c камерой к людям… Но с людьми надо входить в контакт и тогда всё получится.
Например, меня сегодня послали снимать Химкинский лес и лагерь оппозиционеров. Приехал я туда очень рано утром. Подхожу, вижу, там стоит пять палаток. Тут из одной палатки вылезает пьяный помятый мужик и интересуется, кто я и что мне тут надо. Я ему ответил, что я из РИА «Новости». Он: «А по какому праву вы тут снимаете? Я вообще не одет!!!»
Ну, я ему, естественно с улыбкой: «Да всё нормально! Давай-давай, мужик, вылезай, ты же не девушка, не стесняйся, вылезай!» Вот как ты относишься к людям, так и они будут относиться к тебе. Вот я представляю, если бы я пришёл в этот лагерь с другим настроем, с серьёзным лицом и весь такой хмурый… Ничего бы не получилось. А так вроде и освещение откуда-то появилось, и мужик оделся, и всё нормально прошло. Для репортёра вообще очень важно понимать людей и чувствовать их. Как и для того, чтобы брать интервью… Это по-моему, вообще самый сложный жанр.
Если говорить про уличную фотографию, то у людей есть privacy, то есть такая граница личного пространства, через которую переходить нельзя. Но если я уже сел рядом с вами, то я уже в вашем пространстве, следовательно, я уже должен жить вашей жизнью, должен говорить с вами, обсуждать ваши украшения или ваши джинсы, и в это время снимать. А когда ты не переходишь это пространство, всё нормально, всё хорошо. Но как только начинаешь переходить, люди тут же напрягаются.
Артём, сейчас многие, в том числе и вы, говорят, что у нас нет журналистики, нет хороших фотожурналистов. Вас эти разговоры не задевают?
Нет. У нас действительно нет фотографии, у нас нет школы, у нас ничего нет. Получается, всё, что мы делаем, это не благодаря тому, что мы что-то знаем и умеем, а вопреки…
Когда-то Слюсарев сказал очень правильную вещь про московскую школу фотографии. Его часто называют и при жизни называли отцом русской фотографии, какая она сейчас есть. Он был очень благожелательным и общительным человеком и как-то объединял, но никогда не был в центре внимания. И вот мы с ним как-то сидели, и я сказал, что, на мой взгляд, школа предполагает взаимоотношение «учитель-ученик». А он говорит: «Нет. Москва сама как школа. Сам город, как пространство, организует авторов так, что они начинают снимать в одном ключе. Освещение падает одинаково, одинаковые переулки, углы, люди одинаковые. И мы, снимая, приспосабливаемся к этому пространству. И получается школа, московская школа фотографии».
А журналистики у нас нет. Нет, она, конечно, есть, но всё это какое-то местечковое, и совсем не на уровне, и точно не на западном уровне. Есть люди, которые вырываются отсюда туда, тот же Юрий Козырев, например. Но это единицы.
У нас нет репортёрской школы, потому что был СССР, а СССР - это идеология, пропаганда, а не журналистика. Тогда тот же Сёмин был один среди многих, и он и остался. То есть, какие-то авторы единичные в репортаже остались, и всё.
Кстати, а почему в СССР не было уличной фотографии? Везде была уличная фотография, а у нас она называлась жанровой. Почему? Я так предполагаю, что если бы мы вышли тогда на улицу снимать людей, был бы просто мрак. У нас же не было уличной жизни, как таковой. То есть, уличная фотография в СССР - это чистый мрак. Но мрак со стороны властей. Обычные люди ходили в ушанках, валенках, женщины вообще непонятно как одевались. И всё это была обычная жизнь. Вот ты пошёл бы снимать эту жизнь, а у тебя могли спросить: «А что ты хотел этим сказать? Что советский человек плохо живёт?» Видимо, из-за этого уличной фотографии у нас и не было.
А кто на вас больше всего повлиял, кто вас «заразил» уличной фотографией?
На меня очень сильно повлияли ещё во времена СССР авторы из Прибалтики. Литовская фотография - Мацияускас, Пожерскис, Суткус, конечно же. Они снимали абсолютно не так, как это делали другие в СССР. Взгляд у них был какой-то интересный. Как мне казалось тогда, вот так снимать «под запад» им, видимо, позволялось. Но на самом деле, они просто снимали жизнь, и они не влезали ни в какую политику. Это была какая-то отдельная фотография.
А потом я узнал об агентстве Magnum. В то время возможности доступа к интернету были очень ограниченными. Помню, я работал в одной газете, и там был интернет, при котором за день можно было посмотреть какое-то определённое количество фотографий. И вдруг мне присылают ссылку на сайт Magnum. Я стал смотреть и скачивать. У меня была какая-то такая жажда, и я это всё смотрел, смотрел…
Позже мне рассказали про сайт in-public.com, и тогда я понял, что есть такой жанр, как уличная фотография.
Если говорить о Слюсареве, то о нём я знал ещё во времена СССР. Но тогда я его не понимал, видимо, был просто маленьким ещё, фотографически маленьким. Позже, когда он появился в интернете и в ЖЖ, в частности, мне стало интересно, что это за человек. Мы с ним познакомились, много разговаривали. Он на меня повлиял не фотографически, а взглядом на мир вообще. Это был очень интересный человек. Фотографически к тому времени я уже знал, что и к чему, а вот про жизнь было очень интересно узнать.
Артём, мы где-то вычитали, что Житенёв очень плохо относится к теле-объективам, что с ними уличная фотография перестает быть чистым жанром, что должен быть короткий фокус и полный контакт. Это так?
Да. Ведь как раз интересно снимать людей в их пространстве. А когда снимаешь на длинный фокус, то находишься не в их пространстве, а в своём. Мне кажется, что людям интересно смотреть, когда объекты находятся в своём собственном пространстве, а для этого надо находиться рядом с ними.
Хотя, я тут открыл для себя длинный фокус…)) Но телевик в данном случае не для того, чтобы урезать пространство и приблизить людей, а для того, чтобы исказить, преломить.
Но когда вы влезаете в пространство этих людей, вы же его меняете, вы перестаёте быть просто созерцателем, вы меняете ситуацию, меняете поведение людей, вы же вмешиваетесь…
Вмешиваться или нет - есть всего два пути. Можно быть вне этого, но тогда получится фотография, как наблюдение. И это будет, как мне кажется, ближе к западной, к европейской фотографии. Европейская фотография вся такая чопорная и к людям практически не прикасается. А русская уличная фотография как раз залезает внутрь к человеку, то есть, переходит вот эту границу приватного пространства.
Может быть, у них разные цели?
Цель одна - показать жизнь в общественном месте.
Но если вы хотите показать жизнь, как она есть, то вы не должны в неё вмешиваться. Если вы в неё вмешиваетесь, вы её меняете…
Подождите, но я же тоже жизнь! Я становлюсь одним из объектов вот этой жизни. Я же тоже на этой улице нахожусь, и шапки-невидимки у меня нет. Как быть? Встать на одну линию с людьми. Я с ними проживаю одну жизнь. Не их жизнь, а мы вместе проживаем одну жизнь.
Но вы же вносите изменения в эту жизнь. Представьте, стоит торговец на улице, раскладывает свой товар на прилавок. Вы можете незаметно его снять за обычными ежедневными делами. И это будет фотография, которая показывает его жизнь. А можете подойти, сунуть ему камеру в лицо, и так снять. И получившаяся фотография будет показывать не его обычную жизнь, а его реакцию на вас и ваше вмешательство в его жизнь.
Естественно, желательно, чтобы этого не было. Но ведь мастерство в том, чтобы снять так, чтобы человек вроде бы и увидел, что ты снимаешь, но не понял, что именно ты снял.
Сравнивайте уличную фотографию с охотой. Фотограф - охотник, фотоаппарат - ружьё, а улица - это лес. И вот охотник идёт по улице, и никто его не замечает.
Вот мы с вами сейчас сидим в кафе, на нас вообще никто не обращает внимания, потому что все уже к нам привыкли. Я могу сейчас снять человека за соседним столиком, и он ничего не поймёт. Может быть, он увидит фотоаппарат, но не поймёт, что я его снял. Так же на охоте, зверь не должен знать, что на него охотятся.
Если мы снимаем длинным фокусом, значит, мы снимаем издалека. И когда человек видит, что ты снимаешь его издалека, спрятавшись за будку, сразу подозревает тебя в каких-то недобрых намерениях. При этом, чем ты ближе к людям, тем проще их снимать, они просто не обращают на тебя внимания.
Исключение для меня составляют азиатские страны. Я недавно вернулся из Южной Кореи, где снимал для проекта РИА «Новости», который готовился под сентябрьский саммит стран АПЕК на острове Русский (Владивосток). Для этого проекта собрали 20 авторов и каждому дали по одной стране. Там был и Пинхасов, и Максимишин, и я вдруг там оказался. До этого я никогда не был в Азии. То есть я был в Узбекистане, в Киргизии, а вот в Юго-Восточной Азии не был. Было очень интересно.
И вот я достаю камеру, и тут же на меня все начинают смотреть. Какой ужас! Я привык к тому, что спокойно снимаю, а если кто-то и реагирует, то совсем не многие. А тут все сразу смотрят в камеру. Это было самое страшное, что только может быть.
Артём, мы знаем, что вы преподаёте в фотошколе Photoplay и проводите мастер-классы. Расскажите, об этом.
Курс в фотошколе рассчитан на людей, которые уже знакомы с фотографией, знают, где кнопка спуска у фотоаппарата, знают, что такое экспозиция. Главная цель курса - дать людям понимание, как снимать на улице, как подойти к людям.
Вообще, есть две основные проблемы. Первая заключается в том, что, люди очень боятся других людей. И вторая - люди не знают, что им снимать. Вот у них есть фотоаппарат, они знают, как снимать, куда нажимать, но не знают, что выбрать, что именно снимать. Мой курс рассчитан на таких людей. И я пытаюсь за один месяц рассказать людям, как они должны вести себя на улице.
А на мастер-классах я показываю свои фотографии, рассказываю, как они были сделаны и от чего я отталкивался. Вообще, по моему мнению, есть три кита в фотографии: освещение, композиция и решающий момент. Вот сейчас есть освещение, мы можем пойти и снимать просто освещение, а когда его не будет, мы будем отталкиваться от чего-то другого. Это очень просто, но это облегчает путь к цели.
На просторах интернета есть ролик, в котором показывается, как вы снимаете на улице. После его просмотра возникает вопрос: а часто ли вам «попадает» за такое фотографирование?
У меня за всё время всего два раза такое было.
В 90-х я был в командировке где-то под Кирилловым (Вологодская область). Это была одна из моих первых командировок. Вот представьте картину: утро, не опохмелившийся русский мужик едет на телеге, а на заднем плане храм. Вот это кадр! Я решил это снять. А он (мужик), увидев это, просто слез на ходу с этой телеги, поднял камень, бросил его в меня и пошёл дальше. Позже я увидел его выходящим из магазина уже весёлым и бодрым. В общем, всё закончилось хорошо.
А второй случай произошёл в Вельске в прошлом году. Тогда рассматривалось УДО П.Лебедева. На этом заседании работала группа журналистов, в том числе Саша Петросян и я. В один из дней мы с ним шли по улице и что-то снимали. Вдруг увидели мужика, который мыл машину, поливая её водой из ведра. Было такое классное освещение, и мы решили снять это. Вдруг откуда-то из-за забора вылезает другой какой-то странный полупьяный мужик и говорит: «Вы что меня снимаете?!» Потом открывается калитка, а в руках у этого мужика оказывается гиря и он прёт на меня… А Петросян всё это снимает!)
Вот, пожалуй, и всё, больше подобных происшествий у меня не было за всё время, а я снимаю уже лет десять на улице и практически ежедневно.
Глупо, конечно, спрашивать, как вы это делаете, надо просто идти и учиться у вас этому... Но, всё-таки, как вы это делаете, почему на вас люди нормально реагируют?
На самом деле это просто иллюзия, что люди такие агрессивные. Люди вовсе не агрессивные. К тому же, надо, конечно, знать, кого снимать, а кого не снимать. Если ты видишь, что человек внутренне агрессивен и у него есть какая-то противоположность к внешнему миру, то, наверное, лучше его не снимать.
А вообще, можно ли снимать незнакомых людей и потом выкладывать снимки в интернет? Человеку же это может не понравиться, он может и в суд подать. Нужно ли спрашивать разрешения на съёмку у людей?
Конечно, если ты видишь, что человек против съёмки, и когда ты достаёшь камеру, он отворачивается, то его снимать не надо. Но вообще, всё очень просто. Мы живём в правовом государстве. В законе сказано, что всё, что находится в общественном месте, я могу снимать. Если человек находится у себя дома, а я лезу к нему в дверь, или в окно его снимаю, то это уже не общественное место, и он может подать на меня в суд.
Это юридическая сторона вопроса, а этическая?
Если я перехожу некую грань и чувствую, что человек отходит от меня, я понимаю, что я не должен вмешиваться в его жизнь. Но на самом деле, когда я снимаю, я же не подсматриваю, а вместе с этими людьми живу. Здесь есть один очень интересный психологический момент: когда ты переходишь эту грань, назад уже пути нет. Если ты будешь отступать, значит, ты - враг, ты делаешь что-то плохое. А я ничего плохого не делаю, вот он я, вот моя камера, я не прячусь и ничего плохого не замышляю.
Кстати, хорошо снимать в наушниках, потому что любая реплика может сбить тебя с твоей той волны, по которой ты плывёшь. Тебе сказали что-то, и всё, упустил ощущение… А когда ты в наушниках (и, кстати, чем они больше, тем лучше), человек смотрит и понимает, что говорить тебе что-то бесполезно, ты же в наушниках.
Артём, у вас в кадре обязательно должны быть люди?
Да, желательно, я не хочу пересекаться с направлением метафизики, я иду своим путём, у меня в кадре должны быть люди. Хотя, можно и без людей, но всё же присутствие человека желательно. То есть человека может и не быть в кадре, но присутствие его должно быть обозначено.
Артём, мы знаем, что вы работали в Косово во время войны и ваша фотография стала призёром «Пресс-фото Россия 2000». Расскажите об этом.
Это было в 1999 году. Мы поехали в Косово вместе с одним моим коллегой по газете. В то время там было противостояние между сербами и албанцами. Из Албании в Косово шли люди, а для сербов это место считается священным. Мы должны были поехать в горы с ополченцами. Вот мы едем на тракторе в горы, и вдруг по дороге нас обгоняет полицейский УАЗик, у которого на крыше стоит два пулемёта. Ну, мне же всё интересно, я встал, снимаю всё это. Вообще для журналиста главное - проявлять интерес ко всему.
Но полиция сняла нас с борта, который продолжил свой путь в горы, а мы остались одни на дороге с сумками и кучей аппаратуры. Уже вечерело, а мы не знаем что делать, куда идти. Вверх? Но мы не знаем, куда там идёт дорога, а наш трактор уже уехал. Решили идти вниз. Идём, видим, убитый пёс лежит прострелянный, какой-то мужик откручивает от автобуса колесо, ворует, видимо. Ужас какой-то… Успокаивало только то, что это Косово, и что сербы, вроде бы знают русских и к нам очень хорошо относятся. Но, тем не менее, немножко не по себе было.
И вот мы приходим в нашу гостиницу в Приштину, и мой коллега говорит: «Посмотри на себя в зеркало». Я никогда больше, ни до, ни после этого себя таким не видел. Я был белый, как простыня. Хотя, в общем, ничего такого не произошло...
А приз я получил в 2000 году за фотографию «Мать ополченца». Мы брали интервью, и в одном из домов был предводитель ополчения. Там сидела его мама вся в чёрном, а рядом стоял автомат. И я просто снял портрет этой матери.
Насколько я понимаю, в то время из наших там больше никто и не работал. Надо понимать, что интернета тогда не было, и если ещё мой коллега писал тексты и отправлял их в редакцию, то фотографии я передать не мог. Да и снимал я тогда на плёнку. И только после возвращения в Россию фотографии передавались в редакцию.
Но на самом деле, это не та журналистика, которая якобы объективна. А объективности, видимо, и вовсе нет. Мы всё равно принимаем ту сторону, на которой мы находимся. Вы посмотрите все репортажи оттуда: и Джеймс Нахтвей (James Nachtwey), и Алекс Майоли, и другие фоторепортёры, они все снимали со стороны албанцев, а от сербов очень мало людей снимало.
Раз уж мы заговорили про горячие точки, то вполне уместен вопрос про то, насколько достоверно допустимо показывать, и вообще, имеет ли смысл показывать зло в кадре?
Не знаю. Я размышлял над этим, имея в виду работы Нахтвея. Я смотрел его альбом Inferno, там на каждом листе смерть. А он так снимает, что получается какая-то эстетизация смерти. И я задумался…
Как-то я снимал экзамен на ношение крапового берета. Так получилось, мы были на машине моего коллеги, и на открытии к нам подошёл офицер и предложил скооперироваться. В общем, всё совпало: у нас есть машина, а он знает все точки. То есть, мы приезжали на точки с опережением, так что в результате я снял всё. Начинали этот экзамен человек пятьдесят, но постепенно люди отсеивались, и осталось 3-4 человека. И вот эти оставшиеся ребята должны были в конце вынести настоящее избиение. На них надели боксёрские шлемы и начали избивать, причём серьёзно так, об коленки. Я всё это снимаю и вдруг слышу, как ломаются их носы. И я не могу снимать, потому что просто начинаю плакать. Никогда у меня такого не было, ну, в крайнем случае, скупая мужская слеза. А тут я снимаю, и у меня комок к горлу подступает… Ну, в общем, они всё выдержали, когда всё это закончилось, они обнялись.
И вот я не представляю, как Джеймс Нахтвей может снимать свои репортажи… Может быть я, конечно, очень сентиментальный человек, но я не понимаю, как можно это снимать. Это же инфаркт через год. Часто в новостях можно услышать, когда говорят про какого-нибудь командира, служившего в Чечне, как он отслужил, вернулся и умер от инфаркта. Не выдерживают люди. Вот это зло, которое они принесли, взяли оттуда, оно убивает. Люди просто сгорают.
А Нахтвею каким-то удивительным образом удаётся всё это снимать, да ещё делать альбомы и выставки. Я не знаю, нужно это показывать или нет, но я не смог бы это всё снимать, это очень сложно.
Артём, давайте поговорим про уличную фотографию. Расскажите про Фестиваль Уличной Фотографии и про конкурс в рамках этого фестиваля.
Первый в мире фестиваль уличной фотографии прошёл в Лондоне в 2011 году. И, кстати, там экспонировалась одна моя картинка. В этом году мы решили сделать свой фестиваль уличной фотографии. Причём, не было ничего, никаких денег вообще, всё на чистом энтузиазме, как у вас. Организатор фестиваля - Александр Рудаков, удивительный человек, собственно, на нём всё и держалось, и держится. Он движет всем этим, причём, по-моему, он даже вкладывал свои деньги. И вот второй в мире фестиваль уличной фотографии прошёл в Москве.
Каким он получился? Может быть, и немного корявым, но он прошёл, и вот уже ребята были в Ростове, в Краснодаре, куда-то ещё едут с этими фотографиями, с этой выставкой. У нас не было никаких призов, только каталог, который мы издали. И в этот каталог вошли работы победителей. А главное то, что люди, которые снимают для себя, ощутили себя нужными.
А что нужно, чтобы сделать этот фестиваль ежегодным?
Я не организатор, я был в жюри конкурса и популяризировал как мог этот фестиваль. Но совершенно понятно, что нужны деньги. В рамках этого фестиваля были мастер-классы, приглашались люди, которые могли прочитать их бесплатно. А те, кто просил денег, или кому надо было платить за проезд и гостиницу, уже не могли приехать. Очень хотелось пригласить многих фотографов из разных городов, может быть из иностранцев кого-то. А ведь ещё нужно было напечатать фотографии. Конечно, всё упирается в деньги. Но я очень надеюсь, что уличная фотография выйдет из подвалов.
Артём, каково вам было участвовать в жюри?
Очень сложно. Цель конкурса - выявить новых авторов. И я считаю, что мы добились той цели, которую ставили: мы узнали про новых авторов, подняли их как-то и дали им оперенье, чтобы взлететь. Вообще, это важный момент, не в искусстве, а в творчестве, - дать человеку некий положительный заряд, чтобы он пошёл дальше.
А журить всегда очень ответственно и сложно. Собственно, так и получилось, что на нас посыпались пинки, причём не от тех, кто участвовал, а от тех, кто мог бы принять участие, но не участвовал, тех, кто проигнорировал фестиваль. И они говорили: «Да что это? Это разве конкурс?». На что я отвечал: «Ребята, ну организуйте свой конкурс, и сделайте его таким, каким хотите. А у нас он вот такой». Пускай, мы где-то ошиблись, может, что-то неправильно сделали. Ничего, исправимся в следующий раз.
В рамках конкурса вы увидели какого-то нового и яркого фотографа?
Я увидел, что есть люди, которые идут к открытию, скажем так. И я надеюсь, что у них ещё будут открытия. Это очень сложно, особенно в ситуации, когда у нас нет школ, нет образования, и люди варятся сами в себе. Это плохо, это ужасно, это кошмар. У нас нет выставок, нет альбомов, нет практически издательств, нет институтов, ничего нет. Мы на переферии в глобальном фотографическом мире. И, тем не менее, нам удаётся прорываться на какие-то международные уровни, и иногда вдруг, где-то что-то вспыхивает. Но это не благодаря, а вопреки, потому что у нас везде только бизнес. Ведь только если это приносит какую-то прибыль, это будет существовать. Поэтому у нас и фотографии нет. Поэтому в МДФ выставляются только те фотографы, которые уже апробированы, и на которых стоит клеймо «годен». И всё, никаких экспериментов…
Артём, есть одна фотография, которая всегда встаёт перед глазами, когда слышишь ваше имя. Это фотография «Молитва». Эта работа очень впечатляет. Расскажите о ней.
Эта фотография была сделана на празднике Ураза Байрам. Я хотел снять вот эту массовость. Там была длинная лестница, и мы, человека 3-4, на неё взобрались. Но, видимо, у меня получился самый идеальный уровень для такой съёмки.
Надо сказать, что, если бы мы пришли позже, как раз к молитве, то я бы до того места съёмки уже бы не дошёл. Молитва началась часов в девять или десять, а я приехал туда часов в шесть утра, чтобы прийти на то место, снять улицу, осмотреться, понять, как, что и где будет происходить.
Изначально я хотел снять углом пошире, а потом накрутил длинный фокус. Я-то думал, что эта молитва будет длиться минут двадцать, и я смогу выбирать ракурс. А они просто сели-встали раза три и быстро разошлись. И я остался с дрожащими руками и в жутких сомнениях, снял я или нет... Оказалось, что снял и попал в эту вот фазу.
Так что, в репортаже бывает многое, и может так случиться, что ты думаешь, ты это видишь, ты знаешь, как ты это снимешь, а в итоге получается всё по-другому, и может оказаться даже лучше, чем ты предполагал.
Артём, а что можно посоветовать начинающим?
Выбрать своё видение, не идти по накатанному пути, выбрать свой вектор, и его придерживаться. Чтобы люди отличили вас от сотен других авторов.
Наверное, это у человека должно уже быть, как это можно придумать?
В том-то и дело, что не придумаешь. Если у человека что-то есть внутри, это всё выльется в фотографии или в чём-то другом.
Тогда такой вопрос: а можно научиться фотографировать, всем ли это дано? И вообще, все эти фотошколы действительно нужны?
Фотошколы нужны. Я, например, посетил практически все лекции авторов агентства Magnum, которые проходили в Москве года два назад. Конечно, не для того, чтобы узнать, как снимать. Понимаете, может быть, одна реплика из всей лекции мне что-то откроет. Всё равно, я повторяю какие-то штампы, сам себя. Ведь известно, что сначала мы открываем что-то, потом мы этим пользуемся, и потом это уже становится штампом и давит на нас. И вот как раз для того, чтобы что-то открылось внутри и нужны эти лекции и мастер-классы.
Естественно, за месяц и даже за год обучить фотографии невозможно. Обучить, может быть, нужно вкусу. Ведь многие умеют снимать, но у них нет вкуса. А научиться вкусу можно только постепенно, для этого должны пройти годы, и обучить этому никто не может.
Не так давно у меня была съёмка в одной элитной школе. У них на стенах висят огромные репродукции картин разных авторов, разных эпох. Это здорово. Ученики проходят ежедневно мимо этих картин, и они у них откладываются. Они выходят из школы и у них уже есть какой-то изобразительный взгляд, что ли. Они даже, может быть, и не знают авторов, но знают эти картины. Вот это здорово.
Артём, а можно ли сказать, что ваш вкус формировался на работах авторов из Magnum?
Я думаю, что он формировался намного раньше. У меня дед был художником, и бабушка была художницей, и перед моими глазами всё время были репродукции, альбомы. Я думаю, что всё пошло оттуда.
А имеет ли смысл умные книжки читать?
Для кого-то - да. Кому-то открывается что-то через книжки, кому-то через музыку, кому-то через изображение, фотографии, картины. Вообще, самообразование - это здорово, это организует и ведёт.
Фотограф Артём Житенёв (artem68)
Официальный сайт http://artemzhitenev.com/
В интервью принимали участие romashka7 и vikont_mart