ВОЗНИКНОВЕНИЕ УТОПИЧЕСКОГО СОЦИАЛИЗМА В РОССИИ.
П.Я.Мирошниченко
Часть 10.
Вопрос о революционной организации. Эволюция понимания революционного дела
Способы борьбы предопределяют, как известно, формы организации. Понятно, что теоретическая и пропагандистская деятельность "на кафедре и в журнале" не нуждалась в революционной организации. И Герцен, и Огарев, и Белинский до 1848 г. этого вопроса и не ставили. Победу идей, которые воодушевят социалистическую революцию, Герцен представлял по аналогии с победой христианства. "Обновление неминуемо,- записал он в дневнике в марте 1844 г.- Принесется ли оно вдохновенной личностью одного или вдохновением целых ассоциаций пропагандистов - собственно все равно... Христианство не заключается в Христе, а в Христе и апостолах, в апостолах И их учениках, в живой среде их оно развивалось и становилось тем, чем человечеству надобно было" [19, т. 2, с. 354]. Революционные просветители задумывались об апостолах социализма, но отсюда было еще далеко до осознания необходимости революционной организации.
Шевченко был ближе к мысли о создании революционной организации. Можно предполагать, что с этим было связано его вступление в тайное Кирилло-Мефодиевское общество. Однако ничего достоверного о таких его замыслах нам неизвестно.
С возникновением революционно-демократического направления начинают складываться и новый облик революционера, новые представления о его задачах, и прежде всего о деле. Об этом можно судить и по практике революционных просветителей, и по их высказываниям на эту тему.
С начала сознательной жизни Герцену, Огареву, Белинскому свойственно стремление к активной общественной деятельности. Белинский ринулся в борьбу еще в студенческие годы, написав "Дмитрия Калинина", Герцен и Огарев тоже в студенческие годы действуют, не ожидая усвоения полного курса наук. Им достаточно было их веры. Огарев писал об этом времени:
Каждый шаг того, кто верит,
Есть действие, есть шаг вперед [38, т. 2, с. 279].
Вскоре после окончания университета Белинский энергично вошел в жизнь "Литературными мечтаниями", а Огарев в ссылке попытался обратиться к обществу и народу. Уже цитированное письмо к друзьям осенью 1836 г. свидетельствует о постигшей его неудаче. Он приходит к мрачному выводу: "...делать-то решительно нечего". Невозможность деятельности толкала революционеров к занятиям теорией. Появляется сознательное решение - теоретически, подготовиться для практики. "Мой ум... собирает... войско идей",- пишет Огарев в 1836 г. [26, с. 6]. "Теперь учиться и мыслить, а там действовать; пусть пять лет пройдут в уединении, а там с светлым умом и железной волей взойду я на поприще жизни" [38, т. 2, с. 287]. Весь круг близких им людей считал изучение наук важнейшим делом.
Правда', если Огарев мог себе позволить посвятить несколько лет научным занятиям, чтобы потом заняться практикой, то у Белинского такой возможности не было.
Изучая науки, просветители-социалисты немедленно делились узнанным с обществом, втягивая его в процесс усвоения революционной теории. Белинский вел огромную работу на важнейшем поприще - в журналистике, в литературе. Герцен сотрудничал с ним и публиковал великолепные философские работы, блестящие публицистические статьи, художественные произведения. Революционеры воодушевляли и вели за собой круг талантливейших людей - Грановского, Некрасова, Кавелина, Боткина, Анненкова, Тургенева.
Тяжело переживая теоретический разрыв с либерально настроенными друзьями, Огарев писал летом 1846 г.:
Опять одни мы в грустный путь пойдем,
Об истине глася неутомимо... [37, т. 1, с. 244].
С немногими свершим наш путь,
Но не погибнет наше слово... [37, т. 2, с. 32].
Занятый в период революционной ситуации созданием тайной революционной организации, работой в "Колоколе" Огарев вспоминал о попытке петрашевцев в 40-х годах создать политическое общество: "В то время теория не примыкала к факту, слово не примыкало к делу" [37, т. 2, с. 457].
Находясь всю первую половину 40-х годов за границей, и в меньшей степени втянутый в активную литературно-публицистическую деятельность, чем Белинский и Герцен, Огарев, глядя на нее несколько со стороны, уже летом 1842 г. высказывал Герцену свое неудовлетворение по этому поводу: "Или ты думаешь, что мы, в самом деле, что-нибудь делаем? Смешно так жестоко надувать себя" [28, с 8]. Хотя Огарев не всегда так смотрел на результаты их усилий, неудовлетворенность лишь теоретическими занятиями за счет "наследного достояния" у него нарастала. Весной 1844 г. он писал Сазонову: "Я твердо убежден, что для сохранения чистоты и полноты личности надо превратиться в народ и работать с ним вместе" [40, с. 349]. Эти мысли были не случайными, они долго занимали Огарева. Почти через год, в феврале 1845 г., в письмах к ближайшим друзьям он высказывал намерение уйти в "пролетарии" и жить с народом одной жизнью, призывал к этому и Герцена [38, т. 2, с. 370, 373].
Белинского не мучила жизнь за счет "наследного достояния", но и он к 1847 г. понимает недостатки прежней деятельности. Интересно свидетельство Анненкова, сопровождавшего критика во время поездки на Запад и близко знавшего его в этот период. Мемуарист сообщает, что Белинский выражал неудовлетворенность своей прежней литературной деятельностью. Его влекла новая правда "экономических учений" [11, с. 463]. Далекий от революционности Анненков, вероятно, не все понял, но настроение критика уловил, судя по всему, верно. Правда экономических учений привлекала Белинского в связи с крепнувшим у него убеждением в огромном значении хозяйственного развития страны, с мыслями о перспективах ее буржуазного прогресса.
Близок к этому был и Огарев, но, находясь в иных условиях, он и выход нашел иной. Летом 1847 г. Огарев писал Герцену, что розовых надежд нет. Было два пути: пребывать в унынии или заняться хозяйственной деятельностью. Он выбрал последнее [38, т. 2, с. 405- 406], хотя и сознавал, что это не та практика, которая вытекает из его теории. В декабре 1848 г. под влиянием революционных событий на Западе и в связи с оживлением общественного движения в России Огарев писал Н. А. Тучковой: "До сих пор я не имел духа сбросить все ложное и отдать самого себя за правду" [13, с. 28].
А. И. Володин аргументировано отмечал, что вера в социализм как "силлогизм философии", как результат разумности законов жизни общества таяла у Герцена и его друзей уже накануне революции 1848 г. [63, с. 174- 176]. Но исследователь, на наш взгляд, недостаточно учитывает, что поворот, наметившийся в развитии общественных взглядов революционных просветителей в 1846-1847 гг., объясняется не столько имманентной последовательностью их идей, сколько социально-экономическим развитием, классовой борьбой и общественным движением в России и на Западе, а также логикой борьбы самих Герцена, Огарева, Белинского.
Высказав в основном все из того, что было возможно в общественных условиях тех лет, основоположники революционно-демократического учения стали задумываться над результатами своих усилий. В этих помыслах - и поиски нового направления теоретической пропагандистской деятельности, и смутное стремление выйти из теории в практику революционной борьбы.
Шевченко с его антикрепостническими обращениями к народу был несколько ближе к тому делу, перспективы которого все яснее обозначались у Герцена, Огарева и Белинского. Однако планам поэта не суждено было сбыться.
Тенденции перехода к революционной практике, обозначившиеся у Герцена, Огарева и Белинского, были развиты их учениками - левыми петрашевцами.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Закономерности возникновения и эволюции общественной мысли могут быть осознаны в результате уяснения множества переплетающихся и взаимодействующих связей идей со многими сторонами не только современной им жизни общества, но и его истории. Отсюда - неизбежная сложность предлагаемого в заключении описания контуров модели генезиса утопического социализма и народных истоков зарождения социалистической мысли в частности.
Кризис крепостничества, порождая недовольство во всех слоях общества, особенно усиливал бедствия крестьянства, жизненное положение и сознание которого были противоречивы. Ориентация народных масс на старину, вера в бога и царя косвенно содействовали консервации самодержавно-крепостнических порядков. Но в условиях оживления хозяйственной деятельности трудящихся усилилось осознание ими невыносимости своего положения. Экономические интересы угнетенных неизбежно сталкивали их с эксплуататорами. Классовая борьба развивалась во всех ее формах. Она порождала представления о справедливости и, в свою очередь, испытывала на себе их воздействие. Правда массового сознания угнетенных получила своеобразное преломление в социальной программе реформационного сектантства и радикального староверия. Еще лучше она осознана и развита представителями народного вольнодумства.
Развитие производительных сил и обмена способствовало изменениям классовой структуры населения - появлению тех прослоек общества, которые сами страдали от самодержавно-крепостнических порядков и были носителями передовой идеологии. Бедствия народа вызывали у них глубокое сочувствие. Прогрессивные деятели все более внимательно присматривались к низам, прислушивались к их ропоту.
Исторически наиболее важное в программе Герцена, Огарева, Белинского и Шевченко - отрицание господствовавших самодержавно-крепостнических порядков - отражало интересы всех прогрессивных общественных слоев русских, белорусов, украинцев и других народов России. В наибольшей степени философская и общественно-политическая концепция первых социалистов отвечала интересам и настроениям крепостного крестьянства и трудящихся промышленности. Главное - политическая родственность содержания и исторических тенденций классовой борьбы со взглядами Герцена, Огарева, Белинского, Шевченко. Эти тенденции довольно наглядно прослеживаются при сопоставлении правды на разных "этажах" народного сознания.
Несколько более высокому уровню протеста масс в реформационном сектантстве и радикальном староверии соответствует более развитая социальная программа, иногда с идеалами коллективного труда и общинной собственности.
Отдельным выходцам из народа в условиях углубления кризиса крепостничества удается пойти дальше в осмыслении протеста низов, их правды. Народные вольнодумцы подчас сильно разнились своими взглядами, но если собрать высшие достижения их учений воедино, то складывается определенная система. Включающая в себя идеи многих людей, она представляет собой не произвольную конструкцию историка, а важный факт народного свободомыслия, поскольку является рационалистическим обобщением и развитием правды трудящихся. Поиски справедливости приводят вольнодумцев не к сотворению своей веры, как у сектантов, а к сведению роли бога при объяснении природы и общества к минимуму. Для Подшивалова эта позиция наиболее характерна. Используя материалистические и рационалистические элементы сознания трудящихся, он создал достаточно стройную деистическую и рационалистическую теорию миропонимания.
Критика народными вольнодумцами действительности в основном была прототипом понимания современности Герценом, Огаревым, Белинским и Шевченко.
Сочетание немудреных крестьянских стремлений к "земле и воле" у народных вольнодумцев с попытками организации общинного труда и общинной собственности у реформационных сектантов и старообрядцев - прообраз буржуазно-демократических идеалов, переплетавшихся с социалистическими утопиями у первых социалистов.
Упованиям Подшивалова, Олейничука и их единомышленников то на царя, то на просвещение, то на восстание соответствуют надежды на позитивную роль самодержавия, которые сохранялись некоторое время у Герцена и Огарева, и вера социалистов в просвещение с их последующим развитием к пониманию революции как главного способа спасения страны.
Близость по духу правды народных масс и идей Герцена, Огарева, Белинского, Шевченко определяла то, что методологическое обоснование освободительной борьбы в программе первых социалистов логически увязывалось с историческими тенденциями классовой борьбы и чаяний трудящихся. В самом деле, правда массового сознания аргументировалась традицией, разумам и богом. Однако разум здесь был как бы "зажат" между традицией и переплетавшейся с ней верой, подчинен им, хотя только он и был живым носителем прогресса в сознании масс. В реформационном сектантстве и радикальном староверии разум подвергает критике, как общественные порядки, так и официальную веру, причем у старообрядцев бог, как и обычай, остается безусловным авторитетом.
Генезис капитализма, активизация хозяйственной деятельности трудящихся и их классовой борьбы, естественно, выдвигали на первый план рационалистическое обоснование правды. В народном вольнодумстве логика разума сталкивалась с авторитетами старины и бога. И хотя Подшивалов, Олейничук и их единомышленники еще полностью не расстались с такими авторитетами, разум у них доминирует. Этим определялась возможность перерастания народного свободомыслия в революционно-демократическую систему идей. Ярчайшее подтверждение тому - эволюция общественных взглядов Шевченко.
Свойственные народным вольнодумцам надежды на просвещение и смутные ожидания восстания народа сменились у первых социалистов верой в науку и крепнувшими упованиями на народ и революцию. Однако все это еще не было научно обосновано. Отсюда и возникли у основоположников революционно-демократического учения мучительные сомнения. Поэтому у Герцена, как и у школы Сен-Симона, мы встречаемся с верой в "новую религию" социализма.
Политическая родственность содержания и исторической направленности развития правды трудящихся с идеями первых социалистов помогает лучше понять значение прямого воздействия жизни, классовой борьбы и сознания народных масс на эволюцию взглядов Герцена, Огарева, Белинского и Шевченко. Здесь мы имеем дело уже не только с логическими, но и с причинными связями. Трудолюбие, патриотизм, ненависть крестьянства к угнетателям вызывали сочувствие передовых людей России. Степень развития классовой борьбы оказывала сильное воздействие на революционность первых социалистов, на понимание ими возможностей и перспектив восстания народа.
Идеи Герцена, Огарева, Белинского, Шевченко выражали интересы народных масс России, формировались под влиянием борьбы классов народов России и Запада, зависели от настроений и правды крепостного крестьянства. Мыслители испытывали сильное влияние передовых идеологов Запада, выражавших, в конечном счете, интересы своих народов. Все это дает основание сделать вывод о народных истоках возникавшего в России революционно-демократического утопического социализма.
Ярким примером исторических и логических связей классовой борьбы трудящихся и народного вольнодумства с революционной демократией и социализмом является закономерное развитие взглядов великого украинского поэта Шевченко под влиянием русского, польского и мирового освободительного движения от народного свободомыслия к революционной демократии и социализму.
Жизнь крепостного люда и его правда оказали влияние на формирование нравственного сознания Герцена, Огарева и Белинского. Достижения западной философии и социологии способствовали становлению у первых социалистов научного мышления, характерного диалектичностью и зачатками материализма в понимании истории. Все это позволило создать им сравнительно глубокую систему философских и общественных идей, качественно отличную не только от рационалистических построений народных вольнодумцев, но и концепций Радищева и декабристов.
Гегель и школа Сен-Симона не только провозгласили необходимость научного понимания развития общества, уяснения объективных законов его развития, но и высказали много интересных догадок. В соответствии с просветительскими тенденциями народного вольнодумства и под влиянием просветительных традиций прогрессивной русской культуры вообще и общественной мысли в частности первые русские социалисты-утописты сумели постигнуть огромное значение социальной науки для борьбы за революционное преобразование общества и выдвинули задачу ее практического создания. Начали они с разработки основ, с философии.
Выражая интересы народа, в соответствии с направлением развития народного свободомыслия и традициями предшествующей русской антикрепостнической идеологии Герцен, Огарев и Белинский закономерно пришли к атеизму и материализму. Поэтому они с таким увлечением воспринимали и развивали достижения материалистической и атеистической мысли Запада.
Воодушевляясь нарастающим революционным протестом народных масс, а также развивая лучшие традиции русского освободительного движения, первые социалисты были предрасположены к пониманию диалектического метода. Поэтому они с подъемом воспринимали разработку диалектики Гегелем и стали творчески ее развивать.
Распространить материализм и диалектику на истолкование законов развития общества можно было, только обобщив опыт исторического развития всего человечества и, особенно, передовых стран. На Западе прогрессивная научная мысль в лице классиков германской философии, английской политической экономии и выдающихся творцов французского утопического социализма вплотную подошла к решению этой задачи, а с появлением трудов Маркса и Энгельса совершила революционный переворот, который имел столь огромные последствия.
Герцен, Огарев, Белинский тоже опирались на опыт всемирной истории, и особенно истории наиболее развитых стран Запада. Это обусловило замечательные достижения их мысли. Однако если Маркс и Энгельс не только исходили из прошлого человечества, но и правильно определили важнейшие перспективы настоящего, то Герцен, Огарев и Белинский не поняли самого главного в революционной направленности развития Запада - исторической миссии пролетариата. Причина этого в экономической и политической отсталости России, в завуалированности экономических отношений правовыми, в отсутствии рабочего класса. Поэтому первые социалисты России не поняли экономики как основы развития общества, не смогли перешагнуть за рамки исторического идеализма. Но, обобщая опыт жизни и борьбы народных масс и осмысливая значение экономического развития Запада, а также все лучше понимая значение экономического развития своей родины, Герцен, Огарев, Белинский, Шевченко приходили к все более значительным материалистическим догадкам и в области социологии.
Правильно понимая и выражая интересы трудящихся под влиянием нарастающего протеста крестьянства, первые социалисты закладывали основы революционно-демократической и социалистической программы - разрабатывали свою оценку действительности на Западе и в России. Характерно, что в постижении более развитой капиталистической деятельности у них более отчетливо проявлялись материалистические тенденции социологии.
Под влиянием стремлений народа к земле и воле, в соответствии с чаяниями народных вольнодумцев, с учетом опыта исторического развития Запада складывалась положительная часть политической программы первых социалистов - освобождение крестьян с землей, обеспечение политических свобод. Достижения социологической мысли Белинского и Огарева позволили им даже осознать историческую необходимость буржуазного развития России. Вместе с тем глубокая связь с интересами народа побуждала их к разработке идеалов бесклассового общества.
Не подлежит сомнению, что социалистические идеалы в феодальной России в условиях неразвитости капиталистических противоречий складывались под сильным влиянием опыта капиталистического развития Запада и его социалистической мысли. Однако мечты Герцена, Огарева, Белинского, Шевченко о социализме логически увязывались с нуждами трудящихся, соответствовали их исторической направленности, поскольку уважение к труду и трудовому человеку, представления о равенстве людей и идеалы примитивного коллективизма были враждебны не только феодальному, но и капиталистическому строю.
Социалистическая мысль как направление возникла в России с начала 30-х годов, будучи логическим следствием революционного отрицания российской действительности. Но до конца 30-х годов идеалы первых русских социалистов смутно увязывались с неясными представлениями о путях и средствах их достижения. С начала 40-х годов социалистические устремления насыщаются осознанным революционно-демократическим содержанием. С этих пор общественные идеалы получают философское обоснование и в результате разработки революционными просветителями политической программы логически увенчивают ее.
Представления первых русских социалистов о способах преобразования Запада и России выражали интересы трудящихся и складывались под воздействием опыта освободительной борьбы масс, в соответствии с направленностью народного вольнодумства, под влиянием прогрессивной мысли России и Запада. Главное в этих представлениях - революционность, которая выражала исторические тенденции борьбы крепостного крестьянства, подкрепленные опытом декабристов и революционного движения Запада. Ориентация на народную революцию как направление русской общественной мысли возникла под воздействием опыта революций Запада, но появилась она лишь тогда, когда наиболее осведомленные и проницательные идеологи по-своему осознали кризис крепостничества, несовместимость господствующих порядков с интересами народа.
Ориентация на народную революцию и научный подход к проблемам освободительного движения позволили Герцену, Огареву, Белинскому заложить основы теории демократической революции, ее стратегии и тактики. Впервые в русском освободительном движении были подвергнуты анализу вопросы исторических предпосылок, движущих сил, экономического и политического содержания, исторического значения народных революций. Исторический идеализм обусловил ограниченность этой теории, но сильные материалистические тенденции социологии первых русских социалистов дали им возможность не только занять практически верную позицию сочувствия крестьянской революции в России и пролетарской - на Западе, но и в основном правильно ответить на кардинальный вопрос освободительного движения: что делать? Разработка ими атеистической и материалистической философии, революционной политической мысли, плодотворные усилия по созданию прогрессивного общественного мнения, верно намеченное направление деятельности социалистов в народных массах, общий курс на европеизацию России при горячем сочувствии пролетарской социалистической революции на Западе - все это подвело освободительное движение России к созданию тайной революционной организации (среди левых петрашевцев), подготовило расцвет революционно-демократической теории, связанный с деятельностью Чернышевского и Добролюбова. Именно поэтому В. И. Ленин назвал Герцена и Белинского в числе первых предшественников марксизма в России, отнес начало поисков правильной революционной теории к 40-м годам XIX в. [2, т. 41, с. 7-8].
Часть 10.
Вопрос о революционной организации. Эволюция понимания революционного дела
Способы борьбы предопределяют, как известно, формы организации. Понятно, что теоретическая и пропагандистская деятельность "на кафедре и в журнале" не нуждалась в революционной организации. И Герцен, и Огарев, и Белинский до 1848 г. этого вопроса и не ставили. Победу идей, которые воодушевят социалистическую революцию, Герцен представлял по аналогии с победой христианства. "Обновление неминуемо,- записал он в дневнике в марте 1844 г.- Принесется ли оно вдохновенной личностью одного или вдохновением целых ассоциаций пропагандистов - собственно все равно... Христианство не заключается в Христе, а в Христе и апостолах, в апостолах И их учениках, в живой среде их оно развивалось и становилось тем, чем человечеству надобно было" [19, т. 2, с. 354]. Революционные просветители задумывались об апостолах социализма, но отсюда было еще далеко до осознания необходимости революционной организации.
Шевченко был ближе к мысли о создании революционной организации. Можно предполагать, что с этим было связано его вступление в тайное Кирилло-Мефодиевское общество. Однако ничего достоверного о таких его замыслах нам неизвестно.
С возникновением революционно-демократического направления начинают складываться и новый облик революционера, новые представления о его задачах, и прежде всего о деле. Об этом можно судить и по практике революционных просветителей, и по их высказываниям на эту тему.
С начала сознательной жизни Герцену, Огареву, Белинскому свойственно стремление к активной общественной деятельности. Белинский ринулся в борьбу еще в студенческие годы, написав "Дмитрия Калинина", Герцен и Огарев тоже в студенческие годы действуют, не ожидая усвоения полного курса наук. Им достаточно было их веры. Огарев писал об этом времени:
Каждый шаг того, кто верит,
Есть действие, есть шаг вперед [38, т. 2, с. 279].
Вскоре после окончания университета Белинский энергично вошел в жизнь "Литературными мечтаниями", а Огарев в ссылке попытался обратиться к обществу и народу. Уже цитированное письмо к друзьям осенью 1836 г. свидетельствует о постигшей его неудаче. Он приходит к мрачному выводу: "...делать-то решительно нечего". Невозможность деятельности толкала революционеров к занятиям теорией. Появляется сознательное решение - теоретически, подготовиться для практики. "Мой ум... собирает... войско идей",- пишет Огарев в 1836 г. [26, с. 6]. "Теперь учиться и мыслить, а там действовать; пусть пять лет пройдут в уединении, а там с светлым умом и железной волей взойду я на поприще жизни" [38, т. 2, с. 287]. Весь круг близких им людей считал изучение наук важнейшим делом.
Правда', если Огарев мог себе позволить посвятить несколько лет научным занятиям, чтобы потом заняться практикой, то у Белинского такой возможности не было.
Изучая науки, просветители-социалисты немедленно делились узнанным с обществом, втягивая его в процесс усвоения революционной теории. Белинский вел огромную работу на важнейшем поприще - в журналистике, в литературе. Герцен сотрудничал с ним и публиковал великолепные философские работы, блестящие публицистические статьи, художественные произведения. Революционеры воодушевляли и вели за собой круг талантливейших людей - Грановского, Некрасова, Кавелина, Боткина, Анненкова, Тургенева.
Тяжело переживая теоретический разрыв с либерально настроенными друзьями, Огарев писал летом 1846 г.:
Опять одни мы в грустный путь пойдем,
Об истине глася неутомимо... [37, т. 1, с. 244].
С немногими свершим наш путь,
Но не погибнет наше слово... [37, т. 2, с. 32].
Занятый в период революционной ситуации созданием тайной революционной организации, работой в "Колоколе" Огарев вспоминал о попытке петрашевцев в 40-х годах создать политическое общество: "В то время теория не примыкала к факту, слово не примыкало к делу" [37, т. 2, с. 457].
Находясь всю первую половину 40-х годов за границей, и в меньшей степени втянутый в активную литературно-публицистическую деятельность, чем Белинский и Герцен, Огарев, глядя на нее несколько со стороны, уже летом 1842 г. высказывал Герцену свое неудовлетворение по этому поводу: "Или ты думаешь, что мы, в самом деле, что-нибудь делаем? Смешно так жестоко надувать себя" [28, с 8]. Хотя Огарев не всегда так смотрел на результаты их усилий, неудовлетворенность лишь теоретическими занятиями за счет "наследного достояния" у него нарастала. Весной 1844 г. он писал Сазонову: "Я твердо убежден, что для сохранения чистоты и полноты личности надо превратиться в народ и работать с ним вместе" [40, с. 349]. Эти мысли были не случайными, они долго занимали Огарева. Почти через год, в феврале 1845 г., в письмах к ближайшим друзьям он высказывал намерение уйти в "пролетарии" и жить с народом одной жизнью, призывал к этому и Герцена [38, т. 2, с. 370, 373].
Белинского не мучила жизнь за счет "наследного достояния", но и он к 1847 г. понимает недостатки прежней деятельности. Интересно свидетельство Анненкова, сопровождавшего критика во время поездки на Запад и близко знавшего его в этот период. Мемуарист сообщает, что Белинский выражал неудовлетворенность своей прежней литературной деятельностью. Его влекла новая правда "экономических учений" [11, с. 463]. Далекий от революционности Анненков, вероятно, не все понял, но настроение критика уловил, судя по всему, верно. Правда экономических учений привлекала Белинского в связи с крепнувшим у него убеждением в огромном значении хозяйственного развития страны, с мыслями о перспективах ее буржуазного прогресса.
Близок к этому был и Огарев, но, находясь в иных условиях, он и выход нашел иной. Летом 1847 г. Огарев писал Герцену, что розовых надежд нет. Было два пути: пребывать в унынии или заняться хозяйственной деятельностью. Он выбрал последнее [38, т. 2, с. 405- 406], хотя и сознавал, что это не та практика, которая вытекает из его теории. В декабре 1848 г. под влиянием революционных событий на Западе и в связи с оживлением общественного движения в России Огарев писал Н. А. Тучковой: "До сих пор я не имел духа сбросить все ложное и отдать самого себя за правду" [13, с. 28].
А. И. Володин аргументировано отмечал, что вера в социализм как "силлогизм философии", как результат разумности законов жизни общества таяла у Герцена и его друзей уже накануне революции 1848 г. [63, с. 174- 176]. Но исследователь, на наш взгляд, недостаточно учитывает, что поворот, наметившийся в развитии общественных взглядов революционных просветителей в 1846-1847 гг., объясняется не столько имманентной последовательностью их идей, сколько социально-экономическим развитием, классовой борьбой и общественным движением в России и на Западе, а также логикой борьбы самих Герцена, Огарева, Белинского.
Высказав в основном все из того, что было возможно в общественных условиях тех лет, основоположники революционно-демократического учения стали задумываться над результатами своих усилий. В этих помыслах - и поиски нового направления теоретической пропагандистской деятельности, и смутное стремление выйти из теории в практику революционной борьбы.
Шевченко с его антикрепостническими обращениями к народу был несколько ближе к тому делу, перспективы которого все яснее обозначались у Герцена, Огарева и Белинского. Однако планам поэта не суждено было сбыться.
Тенденции перехода к революционной практике, обозначившиеся у Герцена, Огарева и Белинского, были развиты их учениками - левыми петрашевцами.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Закономерности возникновения и эволюции общественной мысли могут быть осознаны в результате уяснения множества переплетающихся и взаимодействующих связей идей со многими сторонами не только современной им жизни общества, но и его истории. Отсюда - неизбежная сложность предлагаемого в заключении описания контуров модели генезиса утопического социализма и народных истоков зарождения социалистической мысли в частности.
Кризис крепостничества, порождая недовольство во всех слоях общества, особенно усиливал бедствия крестьянства, жизненное положение и сознание которого были противоречивы. Ориентация народных масс на старину, вера в бога и царя косвенно содействовали консервации самодержавно-крепостнических порядков. Но в условиях оживления хозяйственной деятельности трудящихся усилилось осознание ими невыносимости своего положения. Экономические интересы угнетенных неизбежно сталкивали их с эксплуататорами. Классовая борьба развивалась во всех ее формах. Она порождала представления о справедливости и, в свою очередь, испытывала на себе их воздействие. Правда массового сознания угнетенных получила своеобразное преломление в социальной программе реформационного сектантства и радикального староверия. Еще лучше она осознана и развита представителями народного вольнодумства.
Развитие производительных сил и обмена способствовало изменениям классовой структуры населения - появлению тех прослоек общества, которые сами страдали от самодержавно-крепостнических порядков и были носителями передовой идеологии. Бедствия народа вызывали у них глубокое сочувствие. Прогрессивные деятели все более внимательно присматривались к низам, прислушивались к их ропоту.
Исторически наиболее важное в программе Герцена, Огарева, Белинского и Шевченко - отрицание господствовавших самодержавно-крепостнических порядков - отражало интересы всех прогрессивных общественных слоев русских, белорусов, украинцев и других народов России. В наибольшей степени философская и общественно-политическая концепция первых социалистов отвечала интересам и настроениям крепостного крестьянства и трудящихся промышленности. Главное - политическая родственность содержания и исторических тенденций классовой борьбы со взглядами Герцена, Огарева, Белинского, Шевченко. Эти тенденции довольно наглядно прослеживаются при сопоставлении правды на разных "этажах" народного сознания.
Несколько более высокому уровню протеста масс в реформационном сектантстве и радикальном староверии соответствует более развитая социальная программа, иногда с идеалами коллективного труда и общинной собственности.
Отдельным выходцам из народа в условиях углубления кризиса крепостничества удается пойти дальше в осмыслении протеста низов, их правды. Народные вольнодумцы подчас сильно разнились своими взглядами, но если собрать высшие достижения их учений воедино, то складывается определенная система. Включающая в себя идеи многих людей, она представляет собой не произвольную конструкцию историка, а важный факт народного свободомыслия, поскольку является рационалистическим обобщением и развитием правды трудящихся. Поиски справедливости приводят вольнодумцев не к сотворению своей веры, как у сектантов, а к сведению роли бога при объяснении природы и общества к минимуму. Для Подшивалова эта позиция наиболее характерна. Используя материалистические и рационалистические элементы сознания трудящихся, он создал достаточно стройную деистическую и рационалистическую теорию миропонимания.
Критика народными вольнодумцами действительности в основном была прототипом понимания современности Герценом, Огаревым, Белинским и Шевченко.
Сочетание немудреных крестьянских стремлений к "земле и воле" у народных вольнодумцев с попытками организации общинного труда и общинной собственности у реформационных сектантов и старообрядцев - прообраз буржуазно-демократических идеалов, переплетавшихся с социалистическими утопиями у первых социалистов.
Упованиям Подшивалова, Олейничука и их единомышленников то на царя, то на просвещение, то на восстание соответствуют надежды на позитивную роль самодержавия, которые сохранялись некоторое время у Герцена и Огарева, и вера социалистов в просвещение с их последующим развитием к пониманию революции как главного способа спасения страны.
Близость по духу правды народных масс и идей Герцена, Огарева, Белинского, Шевченко определяла то, что методологическое обоснование освободительной борьбы в программе первых социалистов логически увязывалось с историческими тенденциями классовой борьбы и чаяний трудящихся. В самом деле, правда массового сознания аргументировалась традицией, разумам и богом. Однако разум здесь был как бы "зажат" между традицией и переплетавшейся с ней верой, подчинен им, хотя только он и был живым носителем прогресса в сознании масс. В реформационном сектантстве и радикальном староверии разум подвергает критике, как общественные порядки, так и официальную веру, причем у старообрядцев бог, как и обычай, остается безусловным авторитетом.
Генезис капитализма, активизация хозяйственной деятельности трудящихся и их классовой борьбы, естественно, выдвигали на первый план рационалистическое обоснование правды. В народном вольнодумстве логика разума сталкивалась с авторитетами старины и бога. И хотя Подшивалов, Олейничук и их единомышленники еще полностью не расстались с такими авторитетами, разум у них доминирует. Этим определялась возможность перерастания народного свободомыслия в революционно-демократическую систему идей. Ярчайшее подтверждение тому - эволюция общественных взглядов Шевченко.
Свойственные народным вольнодумцам надежды на просвещение и смутные ожидания восстания народа сменились у первых социалистов верой в науку и крепнувшими упованиями на народ и революцию. Однако все это еще не было научно обосновано. Отсюда и возникли у основоположников революционно-демократического учения мучительные сомнения. Поэтому у Герцена, как и у школы Сен-Симона, мы встречаемся с верой в "новую религию" социализма.
Политическая родственность содержания и исторической направленности развития правды трудящихся с идеями первых социалистов помогает лучше понять значение прямого воздействия жизни, классовой борьбы и сознания народных масс на эволюцию взглядов Герцена, Огарева, Белинского и Шевченко. Здесь мы имеем дело уже не только с логическими, но и с причинными связями. Трудолюбие, патриотизм, ненависть крестьянства к угнетателям вызывали сочувствие передовых людей России. Степень развития классовой борьбы оказывала сильное воздействие на революционность первых социалистов, на понимание ими возможностей и перспектив восстания народа.
Идеи Герцена, Огарева, Белинского, Шевченко выражали интересы народных масс России, формировались под влиянием борьбы классов народов России и Запада, зависели от настроений и правды крепостного крестьянства. Мыслители испытывали сильное влияние передовых идеологов Запада, выражавших, в конечном счете, интересы своих народов. Все это дает основание сделать вывод о народных истоках возникавшего в России революционно-демократического утопического социализма.
Ярким примером исторических и логических связей классовой борьбы трудящихся и народного вольнодумства с революционной демократией и социализмом является закономерное развитие взглядов великого украинского поэта Шевченко под влиянием русского, польского и мирового освободительного движения от народного свободомыслия к революционной демократии и социализму.
Жизнь крепостного люда и его правда оказали влияние на формирование нравственного сознания Герцена, Огарева и Белинского. Достижения западной философии и социологии способствовали становлению у первых социалистов научного мышления, характерного диалектичностью и зачатками материализма в понимании истории. Все это позволило создать им сравнительно глубокую систему философских и общественных идей, качественно отличную не только от рационалистических построений народных вольнодумцев, но и концепций Радищева и декабристов.
Гегель и школа Сен-Симона не только провозгласили необходимость научного понимания развития общества, уяснения объективных законов его развития, но и высказали много интересных догадок. В соответствии с просветительскими тенденциями народного вольнодумства и под влиянием просветительных традиций прогрессивной русской культуры вообще и общественной мысли в частности первые русские социалисты-утописты сумели постигнуть огромное значение социальной науки для борьбы за революционное преобразование общества и выдвинули задачу ее практического создания. Начали они с разработки основ, с философии.
Выражая интересы народа, в соответствии с направлением развития народного свободомыслия и традициями предшествующей русской антикрепостнической идеологии Герцен, Огарев и Белинский закономерно пришли к атеизму и материализму. Поэтому они с таким увлечением воспринимали и развивали достижения материалистической и атеистической мысли Запада.
Воодушевляясь нарастающим революционным протестом народных масс, а также развивая лучшие традиции русского освободительного движения, первые социалисты были предрасположены к пониманию диалектического метода. Поэтому они с подъемом воспринимали разработку диалектики Гегелем и стали творчески ее развивать.
Распространить материализм и диалектику на истолкование законов развития общества можно было, только обобщив опыт исторического развития всего человечества и, особенно, передовых стран. На Западе прогрессивная научная мысль в лице классиков германской философии, английской политической экономии и выдающихся творцов французского утопического социализма вплотную подошла к решению этой задачи, а с появлением трудов Маркса и Энгельса совершила революционный переворот, который имел столь огромные последствия.
Герцен, Огарев, Белинский тоже опирались на опыт всемирной истории, и особенно истории наиболее развитых стран Запада. Это обусловило замечательные достижения их мысли. Однако если Маркс и Энгельс не только исходили из прошлого человечества, но и правильно определили важнейшие перспективы настоящего, то Герцен, Огарев и Белинский не поняли самого главного в революционной направленности развития Запада - исторической миссии пролетариата. Причина этого в экономической и политической отсталости России, в завуалированности экономических отношений правовыми, в отсутствии рабочего класса. Поэтому первые социалисты России не поняли экономики как основы развития общества, не смогли перешагнуть за рамки исторического идеализма. Но, обобщая опыт жизни и борьбы народных масс и осмысливая значение экономического развития Запада, а также все лучше понимая значение экономического развития своей родины, Герцен, Огарев, Белинский, Шевченко приходили к все более значительным материалистическим догадкам и в области социологии.
Правильно понимая и выражая интересы трудящихся под влиянием нарастающего протеста крестьянства, первые социалисты закладывали основы революционно-демократической и социалистической программы - разрабатывали свою оценку действительности на Западе и в России. Характерно, что в постижении более развитой капиталистической деятельности у них более отчетливо проявлялись материалистические тенденции социологии.
Под влиянием стремлений народа к земле и воле, в соответствии с чаяниями народных вольнодумцев, с учетом опыта исторического развития Запада складывалась положительная часть политической программы первых социалистов - освобождение крестьян с землей, обеспечение политических свобод. Достижения социологической мысли Белинского и Огарева позволили им даже осознать историческую необходимость буржуазного развития России. Вместе с тем глубокая связь с интересами народа побуждала их к разработке идеалов бесклассового общества.
Не подлежит сомнению, что социалистические идеалы в феодальной России в условиях неразвитости капиталистических противоречий складывались под сильным влиянием опыта капиталистического развития Запада и его социалистической мысли. Однако мечты Герцена, Огарева, Белинского, Шевченко о социализме логически увязывались с нуждами трудящихся, соответствовали их исторической направленности, поскольку уважение к труду и трудовому человеку, представления о равенстве людей и идеалы примитивного коллективизма были враждебны не только феодальному, но и капиталистическому строю.
Социалистическая мысль как направление возникла в России с начала 30-х годов, будучи логическим следствием революционного отрицания российской действительности. Но до конца 30-х годов идеалы первых русских социалистов смутно увязывались с неясными представлениями о путях и средствах их достижения. С начала 40-х годов социалистические устремления насыщаются осознанным революционно-демократическим содержанием. С этих пор общественные идеалы получают философское обоснование и в результате разработки революционными просветителями политической программы логически увенчивают ее.
Представления первых русских социалистов о способах преобразования Запада и России выражали интересы трудящихся и складывались под воздействием опыта освободительной борьбы масс, в соответствии с направленностью народного вольнодумства, под влиянием прогрессивной мысли России и Запада. Главное в этих представлениях - революционность, которая выражала исторические тенденции борьбы крепостного крестьянства, подкрепленные опытом декабристов и революционного движения Запада. Ориентация на народную революцию как направление русской общественной мысли возникла под воздействием опыта революций Запада, но появилась она лишь тогда, когда наиболее осведомленные и проницательные идеологи по-своему осознали кризис крепостничества, несовместимость господствующих порядков с интересами народа.
Ориентация на народную революцию и научный подход к проблемам освободительного движения позволили Герцену, Огареву, Белинскому заложить основы теории демократической революции, ее стратегии и тактики. Впервые в русском освободительном движении были подвергнуты анализу вопросы исторических предпосылок, движущих сил, экономического и политического содержания, исторического значения народных революций. Исторический идеализм обусловил ограниченность этой теории, но сильные материалистические тенденции социологии первых русских социалистов дали им возможность не только занять практически верную позицию сочувствия крестьянской революции в России и пролетарской - на Западе, но и в основном правильно ответить на кардинальный вопрос освободительного движения: что делать? Разработка ими атеистической и материалистической философии, революционной политической мысли, плодотворные усилия по созданию прогрессивного общественного мнения, верно намеченное направление деятельности социалистов в народных массах, общий курс на европеизацию России при горячем сочувствии пролетарской социалистической революции на Западе - все это подвело освободительное движение России к созданию тайной революционной организации (среди левых петрашевцев), подготовило расцвет революционно-демократической теории, связанный с деятельностью Чернышевского и Добролюбова. Именно поэтому В. И. Ленин назвал Герцена и Белинского в числе первых предшественников марксизма в России, отнес начало поисков правильной революционной теории к 40-м годам XIX в. [2, т. 41, с. 7-8].