ВОЗНИКНОВЕНИЕ УТОПИЧЕСКОГО СОЦИАЛИЗМА В РОССИИ.
П.Я.Мирошниченко
Часть 6.
ОБЩЕСТВЕННЫЕ ИДЕАЛЫ
Революционно-демократическое отрицание самодержавно-крепостнической и "свободной" буржуазной действительности привело мыслителей-революционеров к идеалам социализма. Естественность и логичность этих идеалов была блестяще доказана наиболее выдающимися умами Запада и подкреплялась, таким образом, авторитетом науки. Мысли о социализме Герцена, Огарева, Белинского и Шевченко соответствовали их представлениям о справедливости человеческих отношений, той правде трудящихся, которая была усвоена ими еще с детских лет.
Известно, что социализм Герцен и Огарев приняли как идеологию еще с начала 30-х годов. Его идеалы освещали весь их жизненный путь. Белинский, отбросив "примирение с действительностью", в начале 40-х годов увидел в социализме "идею идей", "альфу и омегу" веры и знания [15, т. 12, с. 66].
Многие мыслители Запада считали, чуть ли не главным в социальной науке общественный идеал, соответствующий человеческой природе. Им казалось, что достаточно лишь ознакомить людей с "новой религией", чтобы она увлекла их своей человечностью, как в свое время увлекло народы христианство. Такая логика рассуждений свойственна в какой-то мере и для русских утопических социалистов, особенно до середины 40-х годов. В ту пору они много размышляли о совершенном строе, как бы примеряя человечеству то сенсимонистские, то фурьеристские костюмы. И в тех и в других русские социалисты видели достоинства и недостатки и надеялись, что сама жизнь подскажет детали устройства нового общества.
В феврале 1843 г. Герцен записал в дневнике, что на этот вопрос не может быть дан полный теоретический ответ. "События покажут форму, плоть и силу реформации. Но общий смысл понятен. Общественное управление собственностями и капиталами, артельное житье, организация работ и возмездий и право собственности, поставленное на иных началах. Не совершенное уничтожение личной собственности, а такая инвеститура обществом, которая государству дает право общих мер, направлений. Фурьеризм всех глубже раскрыл вопрос о социализме, он дал такие основания, такие начала, на которых можно построить более фаланги и фаланстера" [19, т. 2, с. 266-267]. Но и в близкий ему фурьеристский идеал Герцен вносил революционные поправки сенсимонистской окраски. В четвертом "Письме из Франции" он соглашался со стремлением вырвать у слепой случайности, у "наследников насилия" орудия труда и скопившиеся силы, "привести ценности труда, обладание и обращение богатства к разумным началам, к общим и современным правилам, снять все плотины, мешающие обмену и движению" [19, т. 5, с. 59].
Фаланстер - сельскохозяйственная община - как общественный идеал был, естественно, ближе социалисту-утописту аграрной России, чем идеалы Сен-Симона и Оуэна, порожденные промышленным и финансовым развитием Франции и Англии. С фаланстером Фурье легко
увязывались и еще неясные мысли о русской общине как зародыше социализма.
Однако Герцен не был полностью согласен и с идеалом Фурье. В четвертом "Письме из Франции" он писал, что в идеалах социалистов "человек как-то затерялся в общине". "Понять всю ширину и действительность, понять всю святость прав личности и не разрушать, не раздроблять на атомы общество - самая трудная социальная задача. Ее разрешит, вероятно, сама история для будущего" [19, т. 5, с. 62]. Эту мысль Герцен сумел провести в основном и в варианте письма, опубликованного в "Современнике" [19, т. 5, с. 238].
Подобные же мысли о необходимости полной свободы индивидуальности и в социалистическом обществе волновали и Огарева [38, т. 2, с. 288].
По мере усиления материалистических тенденций в социологии русских социалистов-утопистов они все более задумывались о реальных основах социализма в жизни общества. Диалектика учит в самой действительности искать вопросы и их решения. Белинский еще в 1843 г. в рецензии на "Историю Малороссии" высказал мнение, что при всей безотрадности жизни она готовит все элементы будущего, социализма [15, т. 7, с. 46].
Герцен до середины 40-х годов вслед за многими утопистами Запада иногда надеялся на победу социализма в результате увлечения общества "новой религией", а порой связывал победу социализма с народной революцией . [19, т. 2, с. 345]. С середины 40-х годов Герцен-диалектик все настойчивее задумывался над тем, где в самой русской жизни найти залог социализма, пытаясь перебросить мост из мечты в действительность. Мысли его и тогда уже останавливались на общине. Первоначально он видел в ней только остаток старины [19, т. 2, с. 281-282, 288, 344], но уже в 1846 г. склонялся к признанию важности "мирских", артельных отношений. Когда Огарев летом 1847 г. писал Герценам за границу, что не разделяет общинных аксаковских иллюзий Герцена, он, очевидно, вспомнил разговоры об этом в кругу друзей еще в 1846 г. [37, т. 2, с. 383]. В 1847 г. Герцен и в печати высказывал предположение о великом будущем русского села [19, т. 5, с. 74].
Вывод, к которому пришел Герцен об общине, как зачатке социалистических отношений, органически связан с его диалектическим идеализмом в понимании общественного развития. Основы социализма он искал не в хозяйственной жизни и экономических отношениях, а в нравах. И нашел их в общинном коллективизме.
У Белинского и Огарева материалистические тенденции социологии были выражены более отчетливо. Диалектическое стремление рассмотреть черты нового общества в самой русской жизни привело их к более глубоким и обоснованным выводам. Белинский с самого начала 40-х годов видел осуществление идеалов социализма на пути революции якобинского типа [15, т. 2, с. 66, 71]. Что же касается сельской общины, то она для критика была остатком старины, свидетельством неразвитости [15, т. 9, с. 198-199; т. 10, с. 266-267]. Огарев, также возражая Герцену, замечал, что тот не знает русского села, что община есть "равенство рабства" и оплот косности [38, т. 2, с. 9-10,403].
В. С. Нечаева справедливо обращает внимание на большое значение в идейном развитии Белинского его поездки с М. С. Щепкиным по России и Украине в 1846 г. Многое увидел великий критик собственными глазами, наблюдая наиболее развитые районы и центры страны. Обзор русской литературы, написанный в декабре 1846 г. и опубликованный в начале 1847 г., можно рассматривать как начало нового этапа в самом подходе Белинского к общественным идеалам. Полемизируя с прежними единомышленниками, он подчеркивал, что великие вопросы, которые волнуют Запад, должны интересовать и русских. "Но перенесенные на почву нашей жизни, эти вопросы требуют другого решения" [15, т. 10, с. 32].
Белинский не отрицал единства основных путей и законов развития всех народов, но гегелевская схема развития всемирной истории с ее представлением о народах исторических и неисторических все более не удовлетворяла его. Он стремился наполнить ее материалистическим содержанием. В письме к Кавелину в конце ноября 1847 г. Белинский уже скептически относится к представлению о народах, ведущих за собой все человечество [15, т. 10, с. 433].
В это время крепли материалистические тенденции социологии великого критика. В начале 1847 г. он уже писал, что XIX век показывает всем собственность как основу общественной жизни. Промышленность и торговля - важнейшие факторы прогресса. Надежды на развитие промышленности, торговли, путей сообщения особенно железных дорог - играют едва ли не главную роль в обосновании общественных идеалов Белинского. Критик "отводит душу" на строительстве железной дороги Петербург - Москва. "Вы не поверите, как эта мысль (о строительстве железной дороги. - П. М.) облегчает мне иногда сердце",- говорил он Достоевскому. "Наука и промышленность дружно и быстро идут теперь вперед, совершая чудеса на пути своем, все обновляя и преображая вокруг себя",- писал он в одной из предсмертных рецензий, в январе 1848 г. [15, т. 10, с. 377].
Подобные же представления о важности развития в стране промышленности, торговли, путей сообщения характерны и для Огарева. В сентябре 1847 г. в "Московских ведомостях" он с удовлетворением отмечал образование экономических районов со специфическим для каждого из них развитием хозяйства, писал о большом значении общественного разделения труда, межрайонных связей, путей сообщения [38, т. 1, с. 96-99].
С лета 1847 г. Белинский пришел к выводу, что господство буржуазии, руководящей развитием промышленности и торговли,- не случайность, а историческая закономерность. Ему все яснее становилась историческая неизбежность и прогрессивность для России такого устройства общества, которое гарантировало бы собственность, права и свободу личности (об этом он писал в письме к Гоголю); все это увязывалось с перспективами буржуазного развития, с процессом превращения русских помещиков в буржуа [15, т. 12, с. 468].
Решение крестьянского вопроса и перспективы буржуазного развития
В письме к Гоголю Белинский отнес проблему освобождения крепостных к числу наиболее важных. Но данных для суждения о том, как великий критик представлял себе конкретный ход уничтожения крепостного права, у нас, к сожалению, мало. В 40-х годах публичное обсуждение крестьянского вопроса не допускалось. В печати очень осторожно заговорили о нем лишь в конце 1847 г. в связи с намерениями правительства решить эту проблему. К указанному времени относится и единственное печатное высказывание критика в рецензии на "Сельское чтение" об условиях освобождения крестьян [15, т. 10, с. 365].
Узнав о намерении царя освободить крепостных, Белинский горячо приветствовал инициативу правительства, видя в этом продолжение дела Петра Великого. В условиях цензуры он архиосторожно писал и о том, какое именно освобождение необходимо. Понимая, что правительство не осмелится посягнуть на дворянское землевладение, Белинский высказал мысль, что земля помещичьих крестьян принадлежит крестьянам и, следовательно, освобождать их нужно с землей. Он напомнил, что в России искони существует многочисленный класс свободных крестьян, владеющих землей на коммунальных началах (имелись в виду государственные крестьяне, которые официально именовались "свободные сельские обыватели" [67, т. 2, с. 76-77]. Историческая наука в то время полагала, что на Западе феодальное землевладение возникло в результате завоевания коренных жителей пришельцами. В связи с этим Белинский обращал внимание читателей на существенное коренное отличие аграрных отношений России от Запада. В России "е было такого завоевания, подчеркивал он. Тут надо было подразумевать, что крестьяне и по праву завоевания никогда не принадлежали русским дворянам. В написанном одновременно с рецензией на "Сельское чтение" письме к Анненкову Белинский ссылался на слова царя, что закрепощение крестьян произошло "хитростью и обманом" дворян и "невежеством" крестьян. Критик значительно усилил их смысл: Николай I сказал, что это произошло "почти не по праву, обычаем" [102, с. 385].
Белинский хотел освобождения крестьян с той землей, которой они фактически владели. Вопроса об уничтожении помещичьего землевладения критик при этом не ставил.
Имеется еще одно, хотя и косвенное, свидетельство о конечном аграрном идеале Белинского. Известно, что В. А. Милютин, один из левых петрашевцев, член тайной революционной группы Н. А. Спешнева, крупнейший политэконом 40-х годов, доказывал политико-экономическую несостоятельность земельных латифундий и считал необходимым, чтобы земля принадлежала тем, кто ее обрабатывает. Познакомившись с Милютиным, Белинский полностью одобрил его взгляды как "направление дельное и совершенно гуманное, без прекраснодушия" [15, т. 12, с. 408]. Возможность уничтожения помещичьего землевладения связывалась в представлениях критика скорее всего с перспективой мощного крестьянского восстания.
В этом отношении Шевченко был близок к Белинскому. Считая помещиков паразитами народа, он стремился к полному уничтожению их власти и землевладения, к освобождению крестьян со всей землей и со "всей волей".
Что же касается Герцена и Огарева, то, желая полного освобождения крестьян, они, судя по их высказываниям 50-х годов, не расстались окончательно с иллюзиями, что среднее дворянство сможет сыграть освободительную роль, и, по-видимому, допускали возможность сохранения помещичьего землевладения.
Надежды на уничтожение крепостного права зачинатели утопического социализма связывали с убеждением, что это приведет к подъему промышленности и торговли, к ускоренному развитию экономики страны. Передавая речь Николая I к депутации смоленских дворян, Белинский выделял его слова о том, что крепостное право - причина неразвитости русской промышленности и торговли [15, т. 12, с. 438]. Эту же мысль критик высказывал и в рецензии на "Сельское чтение" [15, т. 10, с. 366].
Вывод, к которому пришел Белинский в последний год жизни, об исторической прогрессивности буржуазии вообще и буржуазного развития России в частности справедливо расценивается в советской литературе как значительное достижение социологической и политической мысли критика. К такому же выводу пришел и Огарев. Он, как и Белинский, не только готов был видеть прогресс в развитии буржуазных отношений в России, но и пытался сам содействовать такому прогрессу. Летом 1847 г. Огарев писал Герцену за границу: "Назначение русского помещика.... быть просто индустриалом... С учреждением ферм... хлебопашество и промышленность сильно продвинутся. Может быть, я - как первый - разорюсь на этом, беда не велика, путь проложен... истина свое возьмет" [37, т. 2, с. 408-409]. В своих печатных выступлениях он высказывал мысль о политико-экономической несостоятельности крепостнических отношений и выгоде свободного найма работников [38, т. 2, с. 104].
Огарев пытался на практике показать полезность и прогрессивность превращения русских помещиков в буржуазию. Он отпустил большую часть своих крестьян на волю, стремился заменить крепостной труд наемным, хотел наладить в своих имениях фабричное производство, одновременно предполагая при помощи политехнической народной школы, больницы просветить и воспитать своих крестьян для новой жизни [118, с. 80-81; 116, с. 76-85].
Если в письме к Гоголю и рецензии на "Сельское чтение" Белинский рассчитывал, что освобождение крестьян будет стимулировать подъем промышленности, сельского хозяйства и торговли, то в письме к Анненкову (15 февраля 1848 г.) критик видел реальную первопричину прогресса России в подъеме промышленности и торговли и в связи с этим - в развитии и усилении буржуазии. И Белинский, и Огарев буржуазное развитие России связывали с перспективой не только освобождения крестьян, но и установления "гарантий для личности, чести и собственности" [15, т. 10, с. 213], политических прав и свобод для общества. Это были надежды на буржуазную эволюцию экономики и политического строя России. Но соотношение этих надежд с представлениями Белинского и Огарева о перспективах русской революции не вполне ясно. О целесообразности буржуазного развития России они писали, потеряв надежду на восстание народа в ближайшем будущем.
Социализм и республика
Признание Белинским полезности буржуазного развития России и его отрицательные отзывы о современных социалистах Запада дали основание некоторым исследователям сделать заключение об отходе критика в последний год жизни от социализма. Такое мнение было высказано еще В. Е. Евгеньевым-Максимовым [69], а позднее О. К. Горячевой [65]. В. С. Мартыновская также считает, что Белинский не впал в "аграрный мистицизм" "крестьянского социализма" Герцена [95, с. 308- 309].
В подтверждение таких выводов ссылаются на некоторые факты. В начале 40-х годов критик восторженно писал, что социализм - "альфа и омега" его веры и знания; он был восхищен Пьером Леру, Луи Бланом, Жорж Санд как апологетами социализма. В конце жизни характер его высказываний об этих людях резко изменился, и даже горячо любимую Жорж Санд критик стал упрекать именно за социалистическую тенденциозность [15, т. 12, с. 462, 468]. Далее исследователи обращают внимание на то, что в таком программном документе, как письмо к Гоголю, нет ни слова о социализме.
Чтобы разобраться в этом вопросе, следует начать с понимания критиком исторического значения буржуазии и перспектив капиталистического развития России и Запада. В литературе достаточно убедительно показано, что, сумев, в отличие от Герцена, подойти к буржуазии исторически, Белинский вовсе не стал ее апологетом, как, например, Боткин. Даже заключая, что будущее не только России, но и Франции связано с господством буржуазии, разных ее прослоек, Белинский вместе с тем хорошо видел пагубность ее господства и был убежден в неизбежности ее конечной гибели. Поэтому, защищая Герцена от нападок Боткина, Белинский писал последнему уже в декабре 1847 г.: "Горе государству, которое в руках капиталистов" [15, т. 12, с. 449]. "Пока буржуазия есть, и пока она сильна,- я знаю, что она должна быть и не может не быть. Я знаю, что промышленность- источник великих зол, но знаю, что она же- источник и великих благ для общества. Собственно, она только последнее зло во владычестве капитала, в его тирании над трудом" [15, т. 12, с. 452].
Ненавидя самодержавно-крепостнические порядки, критик разделял чувство омерзения, которое испытывал . Герцен к капитализму. Если помнить, что Белинский - диалектик, верящий в неизбежность общественного прогресса, то каковы же его действительные идеалы? Очевидно, его можно охарактеризовать как социалиста - человека отрицающего общество, основанное на эксплуатации. Такое определение нередко дается в научной литературе. Но при этом порой упускается из виду значение критики капитализма для пропаганды идей социализма в России. Открыто проповедовать социализм в то время было, разумеется, невозможно. Тем большее значение для людей, осознавших невозможность жить по-крепостнически, имела критика буржуазных порядков в публицистике Белинского и Герцена. Поэтому Боткин, который до середины 40-х годов сам не прочь был представить себя социалистом, в 1847 г. так непримиримо воспринимал критику капитализма Герценом и Белинским.
Почему же Белинский ни слова не сказал о социализме в письме к Гоголю? Потому, что оно не политическая программа, а письмо, хотя и необычное. Разумеется, Белинский не мог доказывать автору архиреакционных "Выбранных мест" необходимость социализма.
Как объяснить гневные выпады великого критика против современных ему утопистов Запада? В. С. Нечаева убедительно охарактеризовала положительное влияние, которое оказали на Белинского Пьер Леру, Луи Блан и Жорж Санд. Однако, пытаясь объяснить причины изменения отношения критика к этим социалистам, она пишет, что "Белинский с его реалистическим умом должен был окончательно отвергнуть утопические построения западных теоретиков - Фурье, Сен-Симона и других об изменении социального строя" [102, с. 280]. Здесь, на наш взгляд, смешаны воедино гениальные Сен-Симон и Фурье и их мелкобуржуазные эпигоны. Дело в том, что великий критик "окончательно отверг" далеко не все в "утопических построениях" западных теоретиков. Многое у него, как и у Герцена и Огарева, осталось в самой основе на всю жизнь.
Белинский начал знакомиться с учениями западных социалистов по сочинениям Пьера-Леру, Луи Блана и Жорж Санд. Несомненно, что их острая, талантливая критика противоречий капиталистического общества плодотворно сказалась на эволюции взглядов Белинского. Хотя мы и не располагаем достаточными данными, но трудно допустить, что критик не был знаком с произведениями Сен-Симона и ранних сенсимонистов, Фурье и Консидерана. Друзья Белинского читали их и много о них говорили. Главное в наследии выдающихся социалистов-утопистов Запада критик был способен оценить лучше, чем большинство из его окружения. Чтобы разобраться в этом, целесообразно установить, что именно он отвергал в учениях западных социалистов. Такая задача в основном разрешима. Ее решению может помочь сопоставление взглядов Белинского и его единомышленников - Герцена и Огарева.
Герцен, Огарев и Милютин хорошо видели пороки учений западных социалистов - их неумение связать идеалы с жизнью. Герцен и Милютин писали об этом в 1847 г. в "Современнике" и "Отечественных записках". И Белинский резко осуждал Луи Блана за поразительное, с точки зрения критика, непонимание исторической закономерности господства буржуазии в связи с закономерностью развития промышленности, торговли, буржуазной собственности [15, т. 10, с. 112-113; т. 12, с. 323, 468].
Другой порок "социалистов", как считает Белинский, тесно связан с первым - нелепые представления о путях преобразования общества. "Жизнь народа не есть утлая лодочка, которой каждый может давать произвольное направление... Вместо того чтоб думать о невозможном и смешить всех на свой счет самолюбивым вмешательством в исторические судьбы, гораздо лучше, признавши неотразимую и неизменимую действительность существующего, действовать на его основании, руководясь разумом и здравым смыслом, а не маниловскими фантазиями" [15, т. 10, с. 19]. Это было адресовано и славянофилам, и "социалистам". Ведь и для тех и для других было характерно "мистическое верование в народ".
Белинский Писал, что славянофилы "высосали" свои представления о народе у "социалистов" [15, т. 12, с. 468]. "Что за наивная, аркадская мысль! После этого отчего же не предположить, что живущие в русских лесах волки соединятся в благоустроенное государство" [15, т. 12, с. 468]. И славянофилы, и "социалисты" (и Бакунин) практически приходили к общему для них выводу: народ не нужно просвещать, развивать, он уже готов "к аркадской жизни". Это извращало верное понимание действительности и противоречило тем задачам деятелей освободительного движения, которые великий критик считал главными.
Белинского-диалектика, глубоко убежденного в необходимости исходить из трезвого, научного анализа действительности, опираться на объективные законы общественного развития, утопическое непонимание действительности, необоснованность в оценке средств борьбы, маниловщина в идеалах до крайности возмущали именно потому, что речь шла о людях, претендовавших на руководство освободительным движением и компрометирующих самые высокие истины. Чтобы понять пафос выступлений критика, стоит вспомнить убийственную характеристику различным направлениям утопического социализма в "Коммунистическом манифесте" или об отвращении Маркса к социализму "бараньему, сентиментальному, утопическому" в письме к Анненкову [1, т. 27, с. 411]. Не исключено, что Белинский был знаком с этим высказыванием Маркса.
Е. М. Филатова, показав критическое отношение Герцена и Огарева к западным социалистам, отмечает, что это не мешало Герцену относить Сен-Симона, Фурье и Оуэна в отличие от их эпигонов к числу наиболее выдающихся деятелей прогресса [136, с. 318]. Такое мнение, скорее всего, разделял и великий критик.
Утверждая в своем обзоре русской литературы 1846 г., что нужно в себе и вокруг себя искать и вопросы, и их решения, Белинский в то же время с уважением намекал именно на идеи социализма, когда писал: "Теперь Европу занимают новые великие вопросы" [15, т. 10, с. 32]. Идеалом Белинского было "братство между людьми" [15, т. 10, с. 214]. Критик хорошо знал, что при капиталистическом строе такое братство невозможно.
В конце 1847 г. в последней своей крупной работе "Взгляд на русскую литературу 1847 года" Белинский утверждал: "Высочайший священный интерес общества есть его собственное благосостояние, равно простертое на каждого из его членов" [15, т. 10, с. 311]. Яснее невозможно было высказать свои симпатии к социализму в подцензурной статье. Показательно и отношение Белинского к Милютину. Молодой политэконом выступил тогда с серией статей, в которых глубоко вскрывал противоречия капитализма, пропагандировал идеи социалистов и в то же время убедительно показывал их утопичность. Великий критик очень высоко оценил статьи Милютина, привлек его к работе в "Современнике" и, познакомившись поближе, полностью одобрил его направление.
Наконец, вспомним об идейных взаимоотношениях Белинского с убежденным социалистом Герценом. Никаких данных об их расхождениях нет. Наоборот, то обстоятельство, что Белинский так решительно поддерживал разоблачение капитализма Герценом, подтверждает единство их социалистических идеалов. На наш взгляд, нет оснований для утверждений, что Белинский в конце жизни якобы отказался от идеалов социализма.
Белинский улавливал последовательность смены государственных политических форм с развитием социально-экономических отношений. Поэтому критик не ожидал близкой победы республиканского строя. Но политическим идеалом его была республика [15, т. 12, с. 468].
Итак, социализм и республика - таков конечный идеал Белинского и, как известно, Герцена и Огарева.
Признание Белинским и Огаревым прогрессивности буржуазного строя для крепостнической России и в то же время принципиальное отрицание этими мыслителями капитализма во имя социализма свидетельствуют о том, что в 40-х годах стала смутно вырисовываться перспектива двух этапов борьбы - сначала против феодализма за победу буржуазных отношений (программа-минимум), а затем - против капитализма за социализм (программа-максимум). Однако обе эти программы остались в зародыше. Возникшая после революции 1848 г. теория "русского социализма" была сориентирована на переход к социализму, минуя этап буржуазно-демократической революции.
Социально-экономический идеал великого Кобзаря выражал исторические стремления крепостных: свое поле, своя хата, своя воля [56, т. 1, с. 174, 316, 346]. Эта мечта сочеталась у него с представлениями о жизни "громадой", сельским "миром". Его симпатии к сильной и мудрой общине несомненны [55, т. 1, с. 8, 41, 44, 133, 254, 263, 279; т. 2, с. 69, 72]. В решении главных вопросов народной жизни он возлагал надежды именно на "громаду":
Всем миром закалить обух
Да наточить топор острее... [56, т. 2, с. 295].
Ни господ, ни слуг быть не должно. "Казацкая наша воля без холопа и без пана" [56, т. 2, с. 49]. Крестьянский мелкособственнический идеал был близок поэту и на последнем этапе его развития [56, т. 2, с. 295]. Вместе с тем, следуя той же логике, которая приводила радикальных сектантов и старообрядцев к вопросу: разве можно сказать "мое солнце", "мой воздух", Шевченко, мечтая о своем поле для каждого крестьянина, в "Холодном яре" (декабрь 1845 г.) говорил о земле, "всем данной" [56, т. 1, с. 355]. Сообразно с правдой народа поэт ненавидел сребролюбие, стяжательство, эгоизм:
Дели с убогими достаток,
Так легче будет добывать... [56, т. 2, с. 65].
С этими помыслами связаны у него и мечта о братстве людей [55, т. 1, с. 53, 55], и рано проявившийся интерес к социализму.
Вопрос об отношении поэта к социализму впервые возник около ста лет назад, но и сейчас он освещается не всегда убедительно. Известный литературовед Е. П. Кирилюк значимость социалистических устремлений Шевченко объясняет, противопоставляя их ограниченности западных утопических социалистов. Превосходство великого Кобзаря исследователь видит в том, что тот был революционером и трезво оценивал действительность [79, с. 17-18]. Но разве Бланки, Дезами и Вейтлинг отрицали революцию, а гениальность Фурье и Сен-Симона не проявилась именно в поразительно трезвой оценке действительности?
С идеями социализма поэт столкнулся, скорее всего, еще в первой половине или середине 40-х годов, возможно, благодаря своим связям с петрашевцами. Способствовало этому и общение в ссылке с деятелями русского и польского освободительного движения. В созданной во время ссылки повести "Художник" Шевченко называл очень симпатичного ему Брюллова социалистом за то, что последний, несмотря на старания хозяйки пансиона создать ему привилегированные условия, садился обедать вместе со своими учениками. А в другом произведении убеждение в естественности коммунизма поэт иллюстрировал примером женитьбы помещика на своей крепостной [56, т. 4, с. 312]. В дневнике периода возвращения из ссылки поэт называл коммунистом Разина за то, что тот захваченное добро делил между своими сподвижниками [56, т. 5, с. 109]. Такие факты говорят скорее о том, что Шевченко еще по-своему толковал понятия социализма и коммунизма. Но эти направления человеческой мысли, судя по всему, очень интересовали его, он немало размышлял о них..
На основании весьма немногочисленных высказываний Шевченко о социализме и коммунизме невозможно сколько-нибудь полно восстановить его отношение к этим учениям, но нарастание внимания к ним довольно убедительно объясняется историей народного вольномыслия той эпохи, с одной стороны, и направлением политического развития поэта - с другой. Вспомним, что среди радикальных религиозных сектантов, выражавших настроения разоренных слоев крестьянства и предпролетариата, были распространены идеалы общинной собственности и общинного труда.
Выходец из среды разоренных крепостных крестьян, Шевченко был предрасположен к восприятию идей социализма. Традиции "громады", дружбы и братства людей, естественно, порождали у него социалистические тенденции. Еще в конце 1845 г. он воспевал братскую жизнь в условиях общей собственности [55, т. 1, с. 344]. Показательно, что уже в конце жизни, издавая в 1860 г. "Букварь", которому он придавал большое значение в деле просвещения народа, поэт начинал книгу своими стихами 1845 г. о братской совместной жизни на основе общей собственности [55, т. 6, с. 369].
Усиление интереса Шевченко к социализму прослеживается достаточно ясно. Но эти взгляды сочетались у него с мелкособственническими идеалами своего поля и своей хаты в рамках дружной "громады", сельского "мира". Несовместимость этих, в сущности, мелкобуржуазных идеалов с социализмом не понимал тогда и Герцен. То была эпоха, когда, по словам В. И. Ленина, социализм еще не отделился от демократизма [2, т. 1, с. 280]. Такое переплетение буржуазно-демократических и социалистических взглядов было естественным для идеолога крепостного крестьянства. По поводу классовой природы одного из более поздних вариантов "крестьянского социализма" В. И. Ленин писал, что масса крестьян не сознает и не может сознавать того, что самая полная "воля" и самое "справедливое" распределение хотя бы даже и всей земли приведет к торжеству капитализма, а не социализма [2, т. 11, с. 284].
Политический идеал Шевченко также глубоко связан со стремлениями трудящихся и идеалами народных вольнодумцев. Развивая традиции правды русского, белорусского и украинского народов, Шевченко настойчиво пропагандировал республиканские, в сущности, политические идеалы: внизу - сильные и мудрые громады, а наверху-выборные гетманы [56, т. 2, с. 155].
Для некоторых декабристов историческим обоснованием республиканских идеалов была Новгородская феодальная республика, для трудящихся и для Шевченко аналогичным образцом были казачьи "республики". Вначале конечной целью поэта была Сечь Запорожская [56, т. 1, с. 47; т. 2, с. 46, 51, 94]. На последнем, высшем этапе его эволюции политические формы казачьей вольницы насыщались новым содержанием, он мечтал теперь о Вашингтоне" "с новым и праведным законом" [56, т. 2, с. 289].
Осознавая первостепенное значение хозяйства для жизни людей, Шевченко видел освобожденную родину сельскохозяйственной страной изобилия и процветания [56, т. 2, с. 301].
Согласно идеалам народного гуманизма поэт мечтал, что на обновленной земле
Врага не будет, властелина,
А счастье матери и сына
И люди будут на земле [56, т. 2, с. 355].
Человеческие отношения Шевченко понимал как братские. А братство людей он, естественно, в своих стремлениях распространял и на братство народов. Уже в "Гайдамаках", где поэт еще разделял некоторые крестьянские предрассудки, наметилось освобождение от свойственного темным массам недоверия ко всем иноплеменникам. А немного позднее Шевченко сказал:
Чужому научайтесь,
И свое познайте... [56, т. 1, с. 351].
Таким образом, еще до 1848 г. у Герцена, Огарева и Белинского складывается буржуазно-демократическая программа, которую они воспринимали как социалистическую. К этому был близок и Шевченко.
(Продолжение следует)
Часть 6.
ОБЩЕСТВЕННЫЕ ИДЕАЛЫ
Революционно-демократическое отрицание самодержавно-крепостнической и "свободной" буржуазной действительности привело мыслителей-революционеров к идеалам социализма. Естественность и логичность этих идеалов была блестяще доказана наиболее выдающимися умами Запада и подкреплялась, таким образом, авторитетом науки. Мысли о социализме Герцена, Огарева, Белинского и Шевченко соответствовали их представлениям о справедливости человеческих отношений, той правде трудящихся, которая была усвоена ими еще с детских лет.
Известно, что социализм Герцен и Огарев приняли как идеологию еще с начала 30-х годов. Его идеалы освещали весь их жизненный путь. Белинский, отбросив "примирение с действительностью", в начале 40-х годов увидел в социализме "идею идей", "альфу и омегу" веры и знания [15, т. 12, с. 66].
Многие мыслители Запада считали, чуть ли не главным в социальной науке общественный идеал, соответствующий человеческой природе. Им казалось, что достаточно лишь ознакомить людей с "новой религией", чтобы она увлекла их своей человечностью, как в свое время увлекло народы христианство. Такая логика рассуждений свойственна в какой-то мере и для русских утопических социалистов, особенно до середины 40-х годов. В ту пору они много размышляли о совершенном строе, как бы примеряя человечеству то сенсимонистские, то фурьеристские костюмы. И в тех и в других русские социалисты видели достоинства и недостатки и надеялись, что сама жизнь подскажет детали устройства нового общества.
В феврале 1843 г. Герцен записал в дневнике, что на этот вопрос не может быть дан полный теоретический ответ. "События покажут форму, плоть и силу реформации. Но общий смысл понятен. Общественное управление собственностями и капиталами, артельное житье, организация работ и возмездий и право собственности, поставленное на иных началах. Не совершенное уничтожение личной собственности, а такая инвеститура обществом, которая государству дает право общих мер, направлений. Фурьеризм всех глубже раскрыл вопрос о социализме, он дал такие основания, такие начала, на которых можно построить более фаланги и фаланстера" [19, т. 2, с. 266-267]. Но и в близкий ему фурьеристский идеал Герцен вносил революционные поправки сенсимонистской окраски. В четвертом "Письме из Франции" он соглашался со стремлением вырвать у слепой случайности, у "наследников насилия" орудия труда и скопившиеся силы, "привести ценности труда, обладание и обращение богатства к разумным началам, к общим и современным правилам, снять все плотины, мешающие обмену и движению" [19, т. 5, с. 59].
Фаланстер - сельскохозяйственная община - как общественный идеал был, естественно, ближе социалисту-утописту аграрной России, чем идеалы Сен-Симона и Оуэна, порожденные промышленным и финансовым развитием Франции и Англии. С фаланстером Фурье легко
увязывались и еще неясные мысли о русской общине как зародыше социализма.
Однако Герцен не был полностью согласен и с идеалом Фурье. В четвертом "Письме из Франции" он писал, что в идеалах социалистов "человек как-то затерялся в общине". "Понять всю ширину и действительность, понять всю святость прав личности и не разрушать, не раздроблять на атомы общество - самая трудная социальная задача. Ее разрешит, вероятно, сама история для будущего" [19, т. 5, с. 62]. Эту мысль Герцен сумел провести в основном и в варианте письма, опубликованного в "Современнике" [19, т. 5, с. 238].
Подобные же мысли о необходимости полной свободы индивидуальности и в социалистическом обществе волновали и Огарева [38, т. 2, с. 288].
По мере усиления материалистических тенденций в социологии русских социалистов-утопистов они все более задумывались о реальных основах социализма в жизни общества. Диалектика учит в самой действительности искать вопросы и их решения. Белинский еще в 1843 г. в рецензии на "Историю Малороссии" высказал мнение, что при всей безотрадности жизни она готовит все элементы будущего, социализма [15, т. 7, с. 46].
Герцен до середины 40-х годов вслед за многими утопистами Запада иногда надеялся на победу социализма в результате увлечения общества "новой религией", а порой связывал победу социализма с народной революцией . [19, т. 2, с. 345]. С середины 40-х годов Герцен-диалектик все настойчивее задумывался над тем, где в самой русской жизни найти залог социализма, пытаясь перебросить мост из мечты в действительность. Мысли его и тогда уже останавливались на общине. Первоначально он видел в ней только остаток старины [19, т. 2, с. 281-282, 288, 344], но уже в 1846 г. склонялся к признанию важности "мирских", артельных отношений. Когда Огарев летом 1847 г. писал Герценам за границу, что не разделяет общинных аксаковских иллюзий Герцена, он, очевидно, вспомнил разговоры об этом в кругу друзей еще в 1846 г. [37, т. 2, с. 383]. В 1847 г. Герцен и в печати высказывал предположение о великом будущем русского села [19, т. 5, с. 74].
Вывод, к которому пришел Герцен об общине, как зачатке социалистических отношений, органически связан с его диалектическим идеализмом в понимании общественного развития. Основы социализма он искал не в хозяйственной жизни и экономических отношениях, а в нравах. И нашел их в общинном коллективизме.
У Белинского и Огарева материалистические тенденции социологии были выражены более отчетливо. Диалектическое стремление рассмотреть черты нового общества в самой русской жизни привело их к более глубоким и обоснованным выводам. Белинский с самого начала 40-х годов видел осуществление идеалов социализма на пути революции якобинского типа [15, т. 2, с. 66, 71]. Что же касается сельской общины, то она для критика была остатком старины, свидетельством неразвитости [15, т. 9, с. 198-199; т. 10, с. 266-267]. Огарев, также возражая Герцену, замечал, что тот не знает русского села, что община есть "равенство рабства" и оплот косности [38, т. 2, с. 9-10,403].
В. С. Нечаева справедливо обращает внимание на большое значение в идейном развитии Белинского его поездки с М. С. Щепкиным по России и Украине в 1846 г. Многое увидел великий критик собственными глазами, наблюдая наиболее развитые районы и центры страны. Обзор русской литературы, написанный в декабре 1846 г. и опубликованный в начале 1847 г., можно рассматривать как начало нового этапа в самом подходе Белинского к общественным идеалам. Полемизируя с прежними единомышленниками, он подчеркивал, что великие вопросы, которые волнуют Запад, должны интересовать и русских. "Но перенесенные на почву нашей жизни, эти вопросы требуют другого решения" [15, т. 10, с. 32].
Белинский не отрицал единства основных путей и законов развития всех народов, но гегелевская схема развития всемирной истории с ее представлением о народах исторических и неисторических все более не удовлетворяла его. Он стремился наполнить ее материалистическим содержанием. В письме к Кавелину в конце ноября 1847 г. Белинский уже скептически относится к представлению о народах, ведущих за собой все человечество [15, т. 10, с. 433].
В это время крепли материалистические тенденции социологии великого критика. В начале 1847 г. он уже писал, что XIX век показывает всем собственность как основу общественной жизни. Промышленность и торговля - важнейшие факторы прогресса. Надежды на развитие промышленности, торговли, путей сообщения особенно железных дорог - играют едва ли не главную роль в обосновании общественных идеалов Белинского. Критик "отводит душу" на строительстве железной дороги Петербург - Москва. "Вы не поверите, как эта мысль (о строительстве железной дороги. - П. М.) облегчает мне иногда сердце",- говорил он Достоевскому. "Наука и промышленность дружно и быстро идут теперь вперед, совершая чудеса на пути своем, все обновляя и преображая вокруг себя",- писал он в одной из предсмертных рецензий, в январе 1848 г. [15, т. 10, с. 377].
Подобные же представления о важности развития в стране промышленности, торговли, путей сообщения характерны и для Огарева. В сентябре 1847 г. в "Московских ведомостях" он с удовлетворением отмечал образование экономических районов со специфическим для каждого из них развитием хозяйства, писал о большом значении общественного разделения труда, межрайонных связей, путей сообщения [38, т. 1, с. 96-99].
С лета 1847 г. Белинский пришел к выводу, что господство буржуазии, руководящей развитием промышленности и торговли,- не случайность, а историческая закономерность. Ему все яснее становилась историческая неизбежность и прогрессивность для России такого устройства общества, которое гарантировало бы собственность, права и свободу личности (об этом он писал в письме к Гоголю); все это увязывалось с перспективами буржуазного развития, с процессом превращения русских помещиков в буржуа [15, т. 12, с. 468].
Решение крестьянского вопроса и перспективы буржуазного развития
В письме к Гоголю Белинский отнес проблему освобождения крепостных к числу наиболее важных. Но данных для суждения о том, как великий критик представлял себе конкретный ход уничтожения крепостного права, у нас, к сожалению, мало. В 40-х годах публичное обсуждение крестьянского вопроса не допускалось. В печати очень осторожно заговорили о нем лишь в конце 1847 г. в связи с намерениями правительства решить эту проблему. К указанному времени относится и единственное печатное высказывание критика в рецензии на "Сельское чтение" об условиях освобождения крестьян [15, т. 10, с. 365].
Узнав о намерении царя освободить крепостных, Белинский горячо приветствовал инициативу правительства, видя в этом продолжение дела Петра Великого. В условиях цензуры он архиосторожно писал и о том, какое именно освобождение необходимо. Понимая, что правительство не осмелится посягнуть на дворянское землевладение, Белинский высказал мысль, что земля помещичьих крестьян принадлежит крестьянам и, следовательно, освобождать их нужно с землей. Он напомнил, что в России искони существует многочисленный класс свободных крестьян, владеющих землей на коммунальных началах (имелись в виду государственные крестьяне, которые официально именовались "свободные сельские обыватели" [67, т. 2, с. 76-77]. Историческая наука в то время полагала, что на Западе феодальное землевладение возникло в результате завоевания коренных жителей пришельцами. В связи с этим Белинский обращал внимание читателей на существенное коренное отличие аграрных отношений России от Запада. В России "е было такого завоевания, подчеркивал он. Тут надо было подразумевать, что крестьяне и по праву завоевания никогда не принадлежали русским дворянам. В написанном одновременно с рецензией на "Сельское чтение" письме к Анненкову Белинский ссылался на слова царя, что закрепощение крестьян произошло "хитростью и обманом" дворян и "невежеством" крестьян. Критик значительно усилил их смысл: Николай I сказал, что это произошло "почти не по праву, обычаем" [102, с. 385].
Белинский хотел освобождения крестьян с той землей, которой они фактически владели. Вопроса об уничтожении помещичьего землевладения критик при этом не ставил.
Имеется еще одно, хотя и косвенное, свидетельство о конечном аграрном идеале Белинского. Известно, что В. А. Милютин, один из левых петрашевцев, член тайной революционной группы Н. А. Спешнева, крупнейший политэконом 40-х годов, доказывал политико-экономическую несостоятельность земельных латифундий и считал необходимым, чтобы земля принадлежала тем, кто ее обрабатывает. Познакомившись с Милютиным, Белинский полностью одобрил его взгляды как "направление дельное и совершенно гуманное, без прекраснодушия" [15, т. 12, с. 408]. Возможность уничтожения помещичьего землевладения связывалась в представлениях критика скорее всего с перспективой мощного крестьянского восстания.
В этом отношении Шевченко был близок к Белинскому. Считая помещиков паразитами народа, он стремился к полному уничтожению их власти и землевладения, к освобождению крестьян со всей землей и со "всей волей".
Что же касается Герцена и Огарева, то, желая полного освобождения крестьян, они, судя по их высказываниям 50-х годов, не расстались окончательно с иллюзиями, что среднее дворянство сможет сыграть освободительную роль, и, по-видимому, допускали возможность сохранения помещичьего землевладения.
Надежды на уничтожение крепостного права зачинатели утопического социализма связывали с убеждением, что это приведет к подъему промышленности и торговли, к ускоренному развитию экономики страны. Передавая речь Николая I к депутации смоленских дворян, Белинский выделял его слова о том, что крепостное право - причина неразвитости русской промышленности и торговли [15, т. 12, с. 438]. Эту же мысль критик высказывал и в рецензии на "Сельское чтение" [15, т. 10, с. 366].
Вывод, к которому пришел Белинский в последний год жизни, об исторической прогрессивности буржуазии вообще и буржуазного развития России в частности справедливо расценивается в советской литературе как значительное достижение социологической и политической мысли критика. К такому же выводу пришел и Огарев. Он, как и Белинский, не только готов был видеть прогресс в развитии буржуазных отношений в России, но и пытался сам содействовать такому прогрессу. Летом 1847 г. Огарев писал Герцену за границу: "Назначение русского помещика.... быть просто индустриалом... С учреждением ферм... хлебопашество и промышленность сильно продвинутся. Может быть, я - как первый - разорюсь на этом, беда не велика, путь проложен... истина свое возьмет" [37, т. 2, с. 408-409]. В своих печатных выступлениях он высказывал мысль о политико-экономической несостоятельности крепостнических отношений и выгоде свободного найма работников [38, т. 2, с. 104].
Огарев пытался на практике показать полезность и прогрессивность превращения русских помещиков в буржуазию. Он отпустил большую часть своих крестьян на волю, стремился заменить крепостной труд наемным, хотел наладить в своих имениях фабричное производство, одновременно предполагая при помощи политехнической народной школы, больницы просветить и воспитать своих крестьян для новой жизни [118, с. 80-81; 116, с. 76-85].
Если в письме к Гоголю и рецензии на "Сельское чтение" Белинский рассчитывал, что освобождение крестьян будет стимулировать подъем промышленности, сельского хозяйства и торговли, то в письме к Анненкову (15 февраля 1848 г.) критик видел реальную первопричину прогресса России в подъеме промышленности и торговли и в связи с этим - в развитии и усилении буржуазии. И Белинский, и Огарев буржуазное развитие России связывали с перспективой не только освобождения крестьян, но и установления "гарантий для личности, чести и собственности" [15, т. 10, с. 213], политических прав и свобод для общества. Это были надежды на буржуазную эволюцию экономики и политического строя России. Но соотношение этих надежд с представлениями Белинского и Огарева о перспективах русской революции не вполне ясно. О целесообразности буржуазного развития России они писали, потеряв надежду на восстание народа в ближайшем будущем.
Социализм и республика
Признание Белинским полезности буржуазного развития России и его отрицательные отзывы о современных социалистах Запада дали основание некоторым исследователям сделать заключение об отходе критика в последний год жизни от социализма. Такое мнение было высказано еще В. Е. Евгеньевым-Максимовым [69], а позднее О. К. Горячевой [65]. В. С. Мартыновская также считает, что Белинский не впал в "аграрный мистицизм" "крестьянского социализма" Герцена [95, с. 308- 309].
В подтверждение таких выводов ссылаются на некоторые факты. В начале 40-х годов критик восторженно писал, что социализм - "альфа и омега" его веры и знания; он был восхищен Пьером Леру, Луи Бланом, Жорж Санд как апологетами социализма. В конце жизни характер его высказываний об этих людях резко изменился, и даже горячо любимую Жорж Санд критик стал упрекать именно за социалистическую тенденциозность [15, т. 12, с. 462, 468]. Далее исследователи обращают внимание на то, что в таком программном документе, как письмо к Гоголю, нет ни слова о социализме.
Чтобы разобраться в этом вопросе, следует начать с понимания критиком исторического значения буржуазии и перспектив капиталистического развития России и Запада. В литературе достаточно убедительно показано, что, сумев, в отличие от Герцена, подойти к буржуазии исторически, Белинский вовсе не стал ее апологетом, как, например, Боткин. Даже заключая, что будущее не только России, но и Франции связано с господством буржуазии, разных ее прослоек, Белинский вместе с тем хорошо видел пагубность ее господства и был убежден в неизбежности ее конечной гибели. Поэтому, защищая Герцена от нападок Боткина, Белинский писал последнему уже в декабре 1847 г.: "Горе государству, которое в руках капиталистов" [15, т. 12, с. 449]. "Пока буржуазия есть, и пока она сильна,- я знаю, что она должна быть и не может не быть. Я знаю, что промышленность- источник великих зол, но знаю, что она же- источник и великих благ для общества. Собственно, она только последнее зло во владычестве капитала, в его тирании над трудом" [15, т. 12, с. 452].
Ненавидя самодержавно-крепостнические порядки, критик разделял чувство омерзения, которое испытывал . Герцен к капитализму. Если помнить, что Белинский - диалектик, верящий в неизбежность общественного прогресса, то каковы же его действительные идеалы? Очевидно, его можно охарактеризовать как социалиста - человека отрицающего общество, основанное на эксплуатации. Такое определение нередко дается в научной литературе. Но при этом порой упускается из виду значение критики капитализма для пропаганды идей социализма в России. Открыто проповедовать социализм в то время было, разумеется, невозможно. Тем большее значение для людей, осознавших невозможность жить по-крепостнически, имела критика буржуазных порядков в публицистике Белинского и Герцена. Поэтому Боткин, который до середины 40-х годов сам не прочь был представить себя социалистом, в 1847 г. так непримиримо воспринимал критику капитализма Герценом и Белинским.
Почему же Белинский ни слова не сказал о социализме в письме к Гоголю? Потому, что оно не политическая программа, а письмо, хотя и необычное. Разумеется, Белинский не мог доказывать автору архиреакционных "Выбранных мест" необходимость социализма.
Как объяснить гневные выпады великого критика против современных ему утопистов Запада? В. С. Нечаева убедительно охарактеризовала положительное влияние, которое оказали на Белинского Пьер Леру, Луи Блан и Жорж Санд. Однако, пытаясь объяснить причины изменения отношения критика к этим социалистам, она пишет, что "Белинский с его реалистическим умом должен был окончательно отвергнуть утопические построения западных теоретиков - Фурье, Сен-Симона и других об изменении социального строя" [102, с. 280]. Здесь, на наш взгляд, смешаны воедино гениальные Сен-Симон и Фурье и их мелкобуржуазные эпигоны. Дело в том, что великий критик "окончательно отверг" далеко не все в "утопических построениях" западных теоретиков. Многое у него, как и у Герцена и Огарева, осталось в самой основе на всю жизнь.
Белинский начал знакомиться с учениями западных социалистов по сочинениям Пьера-Леру, Луи Блана и Жорж Санд. Несомненно, что их острая, талантливая критика противоречий капиталистического общества плодотворно сказалась на эволюции взглядов Белинского. Хотя мы и не располагаем достаточными данными, но трудно допустить, что критик не был знаком с произведениями Сен-Симона и ранних сенсимонистов, Фурье и Консидерана. Друзья Белинского читали их и много о них говорили. Главное в наследии выдающихся социалистов-утопистов Запада критик был способен оценить лучше, чем большинство из его окружения. Чтобы разобраться в этом, целесообразно установить, что именно он отвергал в учениях западных социалистов. Такая задача в основном разрешима. Ее решению может помочь сопоставление взглядов Белинского и его единомышленников - Герцена и Огарева.
Герцен, Огарев и Милютин хорошо видели пороки учений западных социалистов - их неумение связать идеалы с жизнью. Герцен и Милютин писали об этом в 1847 г. в "Современнике" и "Отечественных записках". И Белинский резко осуждал Луи Блана за поразительное, с точки зрения критика, непонимание исторической закономерности господства буржуазии в связи с закономерностью развития промышленности, торговли, буржуазной собственности [15, т. 10, с. 112-113; т. 12, с. 323, 468].
Другой порок "социалистов", как считает Белинский, тесно связан с первым - нелепые представления о путях преобразования общества. "Жизнь народа не есть утлая лодочка, которой каждый может давать произвольное направление... Вместо того чтоб думать о невозможном и смешить всех на свой счет самолюбивым вмешательством в исторические судьбы, гораздо лучше, признавши неотразимую и неизменимую действительность существующего, действовать на его основании, руководясь разумом и здравым смыслом, а не маниловскими фантазиями" [15, т. 10, с. 19]. Это было адресовано и славянофилам, и "социалистам". Ведь и для тех и для других было характерно "мистическое верование в народ".
Белинский Писал, что славянофилы "высосали" свои представления о народе у "социалистов" [15, т. 12, с. 468]. "Что за наивная, аркадская мысль! После этого отчего же не предположить, что живущие в русских лесах волки соединятся в благоустроенное государство" [15, т. 12, с. 468]. И славянофилы, и "социалисты" (и Бакунин) практически приходили к общему для них выводу: народ не нужно просвещать, развивать, он уже готов "к аркадской жизни". Это извращало верное понимание действительности и противоречило тем задачам деятелей освободительного движения, которые великий критик считал главными.
Белинского-диалектика, глубоко убежденного в необходимости исходить из трезвого, научного анализа действительности, опираться на объективные законы общественного развития, утопическое непонимание действительности, необоснованность в оценке средств борьбы, маниловщина в идеалах до крайности возмущали именно потому, что речь шла о людях, претендовавших на руководство освободительным движением и компрометирующих самые высокие истины. Чтобы понять пафос выступлений критика, стоит вспомнить убийственную характеристику различным направлениям утопического социализма в "Коммунистическом манифесте" или об отвращении Маркса к социализму "бараньему, сентиментальному, утопическому" в письме к Анненкову [1, т. 27, с. 411]. Не исключено, что Белинский был знаком с этим высказыванием Маркса.
Е. М. Филатова, показав критическое отношение Герцена и Огарева к западным социалистам, отмечает, что это не мешало Герцену относить Сен-Симона, Фурье и Оуэна в отличие от их эпигонов к числу наиболее выдающихся деятелей прогресса [136, с. 318]. Такое мнение, скорее всего, разделял и великий критик.
Утверждая в своем обзоре русской литературы 1846 г., что нужно в себе и вокруг себя искать и вопросы, и их решения, Белинский в то же время с уважением намекал именно на идеи социализма, когда писал: "Теперь Европу занимают новые великие вопросы" [15, т. 10, с. 32]. Идеалом Белинского было "братство между людьми" [15, т. 10, с. 214]. Критик хорошо знал, что при капиталистическом строе такое братство невозможно.
В конце 1847 г. в последней своей крупной работе "Взгляд на русскую литературу 1847 года" Белинский утверждал: "Высочайший священный интерес общества есть его собственное благосостояние, равно простертое на каждого из его членов" [15, т. 10, с. 311]. Яснее невозможно было высказать свои симпатии к социализму в подцензурной статье. Показательно и отношение Белинского к Милютину. Молодой политэконом выступил тогда с серией статей, в которых глубоко вскрывал противоречия капитализма, пропагандировал идеи социалистов и в то же время убедительно показывал их утопичность. Великий критик очень высоко оценил статьи Милютина, привлек его к работе в "Современнике" и, познакомившись поближе, полностью одобрил его направление.
Наконец, вспомним об идейных взаимоотношениях Белинского с убежденным социалистом Герценом. Никаких данных об их расхождениях нет. Наоборот, то обстоятельство, что Белинский так решительно поддерживал разоблачение капитализма Герценом, подтверждает единство их социалистических идеалов. На наш взгляд, нет оснований для утверждений, что Белинский в конце жизни якобы отказался от идеалов социализма.
Белинский улавливал последовательность смены государственных политических форм с развитием социально-экономических отношений. Поэтому критик не ожидал близкой победы республиканского строя. Но политическим идеалом его была республика [15, т. 12, с. 468].
Итак, социализм и республика - таков конечный идеал Белинского и, как известно, Герцена и Огарева.
Признание Белинским и Огаревым прогрессивности буржуазного строя для крепостнической России и в то же время принципиальное отрицание этими мыслителями капитализма во имя социализма свидетельствуют о том, что в 40-х годах стала смутно вырисовываться перспектива двух этапов борьбы - сначала против феодализма за победу буржуазных отношений (программа-минимум), а затем - против капитализма за социализм (программа-максимум). Однако обе эти программы остались в зародыше. Возникшая после революции 1848 г. теория "русского социализма" была сориентирована на переход к социализму, минуя этап буржуазно-демократической революции.
Социально-экономический идеал великого Кобзаря выражал исторические стремления крепостных: свое поле, своя хата, своя воля [56, т. 1, с. 174, 316, 346]. Эта мечта сочеталась у него с представлениями о жизни "громадой", сельским "миром". Его симпатии к сильной и мудрой общине несомненны [55, т. 1, с. 8, 41, 44, 133, 254, 263, 279; т. 2, с. 69, 72]. В решении главных вопросов народной жизни он возлагал надежды именно на "громаду":
Всем миром закалить обух
Да наточить топор острее... [56, т. 2, с. 295].
Ни господ, ни слуг быть не должно. "Казацкая наша воля без холопа и без пана" [56, т. 2, с. 49]. Крестьянский мелкособственнический идеал был близок поэту и на последнем этапе его развития [56, т. 2, с. 295]. Вместе с тем, следуя той же логике, которая приводила радикальных сектантов и старообрядцев к вопросу: разве можно сказать "мое солнце", "мой воздух", Шевченко, мечтая о своем поле для каждого крестьянина, в "Холодном яре" (декабрь 1845 г.) говорил о земле, "всем данной" [56, т. 1, с. 355]. Сообразно с правдой народа поэт ненавидел сребролюбие, стяжательство, эгоизм:
Дели с убогими достаток,
Так легче будет добывать... [56, т. 2, с. 65].
С этими помыслами связаны у него и мечта о братстве людей [55, т. 1, с. 53, 55], и рано проявившийся интерес к социализму.
Вопрос об отношении поэта к социализму впервые возник около ста лет назад, но и сейчас он освещается не всегда убедительно. Известный литературовед Е. П. Кирилюк значимость социалистических устремлений Шевченко объясняет, противопоставляя их ограниченности западных утопических социалистов. Превосходство великого Кобзаря исследователь видит в том, что тот был революционером и трезво оценивал действительность [79, с. 17-18]. Но разве Бланки, Дезами и Вейтлинг отрицали революцию, а гениальность Фурье и Сен-Симона не проявилась именно в поразительно трезвой оценке действительности?
С идеями социализма поэт столкнулся, скорее всего, еще в первой половине или середине 40-х годов, возможно, благодаря своим связям с петрашевцами. Способствовало этому и общение в ссылке с деятелями русского и польского освободительного движения. В созданной во время ссылки повести "Художник" Шевченко называл очень симпатичного ему Брюллова социалистом за то, что последний, несмотря на старания хозяйки пансиона создать ему привилегированные условия, садился обедать вместе со своими учениками. А в другом произведении убеждение в естественности коммунизма поэт иллюстрировал примером женитьбы помещика на своей крепостной [56, т. 4, с. 312]. В дневнике периода возвращения из ссылки поэт называл коммунистом Разина за то, что тот захваченное добро делил между своими сподвижниками [56, т. 5, с. 109]. Такие факты говорят скорее о том, что Шевченко еще по-своему толковал понятия социализма и коммунизма. Но эти направления человеческой мысли, судя по всему, очень интересовали его, он немало размышлял о них..
На основании весьма немногочисленных высказываний Шевченко о социализме и коммунизме невозможно сколько-нибудь полно восстановить его отношение к этим учениям, но нарастание внимания к ним довольно убедительно объясняется историей народного вольномыслия той эпохи, с одной стороны, и направлением политического развития поэта - с другой. Вспомним, что среди радикальных религиозных сектантов, выражавших настроения разоренных слоев крестьянства и предпролетариата, были распространены идеалы общинной собственности и общинного труда.
Выходец из среды разоренных крепостных крестьян, Шевченко был предрасположен к восприятию идей социализма. Традиции "громады", дружбы и братства людей, естественно, порождали у него социалистические тенденции. Еще в конце 1845 г. он воспевал братскую жизнь в условиях общей собственности [55, т. 1, с. 344]. Показательно, что уже в конце жизни, издавая в 1860 г. "Букварь", которому он придавал большое значение в деле просвещения народа, поэт начинал книгу своими стихами 1845 г. о братской совместной жизни на основе общей собственности [55, т. 6, с. 369].
Усиление интереса Шевченко к социализму прослеживается достаточно ясно. Но эти взгляды сочетались у него с мелкособственническими идеалами своего поля и своей хаты в рамках дружной "громады", сельского "мира". Несовместимость этих, в сущности, мелкобуржуазных идеалов с социализмом не понимал тогда и Герцен. То была эпоха, когда, по словам В. И. Ленина, социализм еще не отделился от демократизма [2, т. 1, с. 280]. Такое переплетение буржуазно-демократических и социалистических взглядов было естественным для идеолога крепостного крестьянства. По поводу классовой природы одного из более поздних вариантов "крестьянского социализма" В. И. Ленин писал, что масса крестьян не сознает и не может сознавать того, что самая полная "воля" и самое "справедливое" распределение хотя бы даже и всей земли приведет к торжеству капитализма, а не социализма [2, т. 11, с. 284].
Политический идеал Шевченко также глубоко связан со стремлениями трудящихся и идеалами народных вольнодумцев. Развивая традиции правды русского, белорусского и украинского народов, Шевченко настойчиво пропагандировал республиканские, в сущности, политические идеалы: внизу - сильные и мудрые громады, а наверху-выборные гетманы [56, т. 2, с. 155].
Для некоторых декабристов историческим обоснованием республиканских идеалов была Новгородская феодальная республика, для трудящихся и для Шевченко аналогичным образцом были казачьи "республики". Вначале конечной целью поэта была Сечь Запорожская [56, т. 1, с. 47; т. 2, с. 46, 51, 94]. На последнем, высшем этапе его эволюции политические формы казачьей вольницы насыщались новым содержанием, он мечтал теперь о Вашингтоне" "с новым и праведным законом" [56, т. 2, с. 289].
Осознавая первостепенное значение хозяйства для жизни людей, Шевченко видел освобожденную родину сельскохозяйственной страной изобилия и процветания [56, т. 2, с. 301].
Согласно идеалам народного гуманизма поэт мечтал, что на обновленной земле
Врага не будет, властелина,
А счастье матери и сына
И люди будут на земле [56, т. 2, с. 355].
Человеческие отношения Шевченко понимал как братские. А братство людей он, естественно, в своих стремлениях распространял и на братство народов. Уже в "Гайдамаках", где поэт еще разделял некоторые крестьянские предрассудки, наметилось освобождение от свойственного темным массам недоверия ко всем иноплеменникам. А немного позднее Шевченко сказал:
Чужому научайтесь,
И свое познайте... [56, т. 1, с. 351].
Таким образом, еще до 1848 г. у Герцена, Огарева и Белинского складывается буржуазно-демократическая программа, которую они воспринимали как социалистическую. К этому был близок и Шевченко.
(Продолжение следует)