ОПЫТ ИСТОРИЧЕСКОЙ ТИПОЛОГИИ ЛИЧНОСТИ ЭПОХИ РАЗЛОЖЕНИЯ КРЕПОСТНИЧЕСТВА В РОССИИ-14
(крестьянин-общинник, “образцовый дворянин”, дворянский революционер)
4. Совесть.
По нашему представлению логика системы “личность” предполагает при рассмотрении структуры последней вслед за уяснением роли самосознания остановиться на совести.1 Происхождение этой святая святых личности окутано тайной и составляет предмет острейшей идеологической борьбы, в которой марксистско-ленинскому человековедению противостоит множество течений: от ожесточённейших врагов социализма до благороднейшего Альберта Швейцера. Имеющиеся в нашей литературе дефиниции совести, как категории нравственного сознания, в Философской или Большой советской энциклопедиях, в книгах З.А. Бербешкиной /180, 55-67/, Л.М. Архангельского /169, 154-156; 170, 208-210/ верные в принципе, имеют, на наш взгляд, тот существенный недостаток, что не определяют место совести в структуре личности, и, в связи с этим, роль её в структуре нравственного сознания. Этот недостаток свойственен и труду. Я. А. Мильнера-Иринина /252/. Думается, что Л.М. Архангельский резонно возражает против встречающегося в нашей литературе сведения к совести всего многогранного содержания нравственного сознания /170, 210/. Но сам же философ считает, что “совесть больше, чем другие этические категории, аккумулирует простейшие моральные ценности” /170, 210/. Пожалуй, в изложении Л.М. Архангельского совесть неправомерно затерялась среди других этических категорий, как инобытие долга /170, 208/. И Гегель и З. Фрейд видели в совести основную категорию нравственного сознания. Но если два человека говорят одно и то же, это не одно и то же. Л.М. Архангельский резонно обращает внимание на несостоятельность фрейдовского представления о совести и её роли движущей силы психологического и социального развития /109, 155-156/. Но говорить прямо противоположное - ненадёжный способ вскрытия несостоятельности ошибочной точки зрения. Думается, что З.А. Бербешкина резонно пишет: “Понятие совести не просто как бы суммирует нравственные принципы определённого общества или класса, а выражает отношение человека к этим нормам, принципам” /180, 71/.
Стоит напомнить, что ещё Гегель писал о рациональной, мыслительной природе совести: “Совесть знает себя как мышление, она знает, что единственно только это мышление обязательно для меня” /191, 157/. Вместе с тем, он высказал догадку об общественном, общинном происхождении совести. Для него она - “моральная гениальность, знающая, что внутренний голос её непосредственного знания есть голос божественный... Это одинокое богослужение есть в то же время богослужение общины” /190, 351-352/ (Подчёркнуто мною. - П. М.). Фейербах, отвергнув гегелевскую теологию, тоже рассматривал совесть как голос общины внутри каждого индивида и даже как “выражение социализма” /330, 630/. Оба выдающихся мыслителя, занимавшие прямо противоположные философские позиции, пожалуй, верно улавливали общественное происхождение совести. Догадаться об этом происхождении можно, исходя из того, что нам известно о характере жизни общества в эпоху перехода от родового к общинному строю. Намёки на это происхождение можно рассмотреть и в паремиографии эпохи феодализма. Совесть для общинника - нечто чрезвычайно важное. “С совестью не разминуться” /137, 306/, “Совесть без зубов, а загрызёт”. “Злая совесть стоит палача” /137, 306/. Можно предположить, что и в родовом обществе, где личность ещё не выделилась, интересы индивида могли противоречить интересам общины, например, в разделе добычи, хотя в производстве материальных условий жизни и в охоте интересы индивида не могли не совпадать с интересами общины, поэтому общественное мнение рода с перспективой сурового наказания за нарушение общих интересов было достаточной гарантией соблюдения индивидом этих общих интересов. В совести не было необходимости, достаточно было стыда, как внешнего “общественного контролёра”. С развитием общества и самосознания личности, когда она стала вносить своё и в производство, с возникновением своего хозяйства, в условиях сильной общины и сильной заинтересованности в ней и в “мирской” правде, у индивида, имевшего свои интересы, и, в то же время, убеждённого в единстве основных своих интересов с интересами “мира”, естественно возникает совесть, представлявшая общественное мнение “мира” и “мирскую” правду. Если вспомнить мысль К. Маркса о том, что только в коллективе возможен настоящий расцвет личности /13, 75/, то нетрудно понять, что сила совести соответствовала силе коллективизма человека, содержательности его социальных интересов и самоуважению, как отражению уважения к коллективу, силе убеждения в справедливости интересов коллектива и веры в эту правду. Естественно, что у общинника совесть, как и правда, освящалась богом и восходила к нему, “Глас народа - глас божий” /46, 8 об./, а “Добрая совесть - глаз божий” /137, 305/. Она присуща созданной богом душе. “Душа божья, тело государево, а спина барская” /137, 304/. “Душа всему мера”, “Душа всего дороже” /137, 304/. Совесть для крестьянина, пожалуй - главное качество души, поэтому они часто отождествлялись. “Это дело у меня на душе (на совести)” /137, 305/. “С совестью не разминуться. Душа - не сосед, не объедешь” /137, 306/. Поучительна эта ассоциация о соседе, таящая намёк на соседскую точку зрения в совести.
Совесть в сознании общинника представляла “мирскую” правду, справедливость. Эта правда составляла сущность общественного идеала социальной психологии крестьянина. Глубокая связь совести с правдой феодала, буржуа, пролетария и их идеалами сохранялась и в гораздо более развитых общественных организациях, чем крестьянский “мир”. Правда феодалов, буржуа, пролетариев придавала специфику феодальной, буржуазной, пролетарской совести. По Максу “У республиканца иная совесть, чем у роялиста, у имущего - иная, чем у неимущего, у мыслящего - иная, чем у того, кто не способен мыслить” /4, 140/. Последнее очень важно. Совесть зависит не только от нравственного воспитания человека, но и от его интеллектуального развития.
Всё вышеизложенное позволяет заключить, что на ранних этапах человеческой истории совесть возникла как такой мыслительный процесс, в результате которого личность сознательно и по своей воле могла поступать вопреки своим эгоистическим интересам, в соответствии с “мирским” общественным мнением, интересами, идеалами и правдой “мира”. С расслоением общества на сословия и классы, с появлением сословных и классовых интересов, идеалов и правд (справедливостей) совесть всегда представляла в сознании личности эти интересы, идеалы и правды, поскольку личность была убеждена в своём единстве с этими сословиями и классами. Механизм возникновения и функционирования совести в принципе не меняется, пожалуй, и тогда, когда личность лишается сознания своего единства с теми или иными сословиями или классами. Именно в атмосфере расцвета индивидуализма и эрозии сословных и классовых связей некоторые личности, овладевшие благодаря силе мысли духовным богатством и красотой культуры человечества, приобщаются к “миру” великих творцов науки и искусства, лучшему гуманистическому наследию истории, глобального коллектива замечательнейших людей, у которых так много общего именно в человечности. Совесть такой личности представляет в её сознании интересы гуманизма гигантов. Призыв В.И. Ленина обогащать свою память "знанием всех тех богатств, которые выработало человечество” /34, 305/, можно сказать, генеральная линия духовного развития не только советской молодёжи, но и прогресса всего человечества.
В заключение изложения такого понимания происхождения, механизма функционирования совести и её места в структуре личности следует подчеркнуть, что, будучи порождением мировоззрения, совесть может быть более или менее связана с идеологией общества и человека, но как проявление самосознания, она всегда вытекает из убеждений и принадлежит поэтому к сфере общественной психологии. Прямая связь совести с мировоззрением и вместе с тем обусловленность её теми или иными социальными интересами позволяют видеть в ней основную категорию нравственного сознания и теории морали. Такая дефиниция позволяет учитывать и социальное наполнение (классовое содержание) совести, и её историчность, и динамику её связей как с социальной психологией, так и с идеологией.
Внутренний регулятор поведения личности - совесть сочеталась со стыдом, беспокойством о своей репутации среди соседей, в “миру”. Это своего рода порождённый могучим общественным мнением “общественный контролёр”. Действовал он тоже от имени бога. “В ком есть бог, в том есть и стыд” /137, 305/. О попирающих правду, нормы взаимоотношений в “миру” говорили: “Кто бога не боится, тот и людей не стыдится” (137, 306), “Ни стыда, ни сорому…” /137, 307/.
Функция совести и едва ли не главное выражение общинного добрососедства - доброта. Она тоже не изобретение церкви и порождение пастырских проповедей, а традиция во всей её мощи и исторической значимости. Хотя для крестьянского разума это человеческое качество санкционировалось, как и правда, богом. Это хорошо выражено и в народных легендах о странствиях бога и святого Николая /122, 5-15/, и в паремиографии. “Доброму бог помогает” /137, 127/, “За добро бог плательщик” /137, 39/, “Тороватому бог подаёт, а у скупого чёрт отбирает” /137, 107/. Вместе с тем, истинная доброта разумна. “Доброта без разума пуста” /137, 125/. Она соответствует интересам всего “мира”. “Все любят добро” /137, 124/, потому что “Доброму человеку и чужая болезнь к сердцу” /137, 226/. Поэтому “Добрые умирают, да дела их не пропадают” /137, 124/. Верили, что “Добро худо переможет” /137, 127/. Поэтому “Дей добро и жди добра” /137, 126/. В Тульской, например, губернии каждый мужик, начиная посев на своём поле, крестился и произносил заклинание: “Зароди, господи, на всех проходящих, на нищую братию и на всех православных” /59, 8/. Поучительна диалектика эволюции одного из самых человечных качеств. Крестьянское добро - условие и основа доброты по мере своего развития логично и в соответствии с крестьянским разумом порождало и скупость. “Скупость - не глупость”. В определённых исторических условиях накопление добра превращало крестьянина эпохи феодализма в эксплуататора-феодала, а несколькими веками позднее - в мироеда.
5. Интересы
Хозяйственная, семейная и “мирская” жизнь крестьянина порождала потребности, которые осознавались как интересы. Они аккумулировали в себе все качества личности - и социальное положение, и деятельности, и способности, и картину мира с её мировоззрением, и самосознание, и совесть. Характер сочетания интересов личности и то, какие из них осознавались главными - показатель модификаций и эволюции крестьянской личности в разных исторических условиях.
Для понимания исторических судеб личности очень важен вопрос о соотношении личных и общественных интересов. Можно догадаться, что при возникновении сельской общины, в начале выделения личности общинника, в ограниченных рамках общинного микрокосма, в котором каждый был лично связан с каждым, общественная власть не отделялась от общества, личные интересы только начинали выделяться из общественных и в органическом сплетении первых и последних доминировали общественные интересы. Но и в рассматриваемую эпоху, пока община была необходима крестьянину, в той мере, в какой она была необходима ему, общинные интересы осознавались ещё как очень важные.
На первом месте были, пожалуй, хозяйственные потребности крестьянина в “доброй” земле, в дождях, погожих днях. Всё это сильно зависело “от бога”, но полосы земли доброй, средней и худой развёртывал “мир”. Если иметь в виду общественные условия жизни крестьянства, то главные и наиболее типичные потребности осознавались как необходимость правды, справедливости. Она обеспечивала и землю, и все необходимые общественные условия нормального функционирования общины и семьи.
Заметим, что главные в жизни патриархальной семьи и патриархального крестьянина хозяйственные интересы органически заинтересовывали его в правде общинных взаимоотношений. Главные духовные интересы - познания - также имели общественную природу, поскольку познавались преимущественно традиции общинной жизни. Эти познавательные интересы внутриобщинной личности в основном удовлетворялись непосредственным восприятием жизненной практики окружающих и живым фондом народных пословиц, поговорок, примет, загадок.
Духовные эстетические интересы крестьянина представлены всем многообразием фольклора, народного искусства. Оно также имело общественный характер. Об этом свидетельствует и обрядовый характер почти всех жанров фольклора, исключая, может, только лирическую песню. Её история очень поучительна для истории личности крестьянина. Богатство фольклора - своеобразное свидетельство полнокровности, цельности крестьянской личности. Эта цельность, как и традиционная община разрушались как крепостным гнётом, так и развитием товарно-денежных и капиталистических отношений. Известно, что наиболее “фольклорными” были местности, наиболее свободные от дворянского землевладениями, местности, слабо втянутые в новые капиталистические отношения; последние активизировали “раскрестьянивание”.
4. Совесть.
По нашему представлению логика системы “личность” предполагает при рассмотрении структуры последней вслед за уяснением роли самосознания остановиться на совести.1 Происхождение этой святая святых личности окутано тайной и составляет предмет острейшей идеологической борьбы, в которой марксистско-ленинскому человековедению противостоит множество течений: от ожесточённейших врагов социализма до благороднейшего Альберта Швейцера. Имеющиеся в нашей литературе дефиниции совести, как категории нравственного сознания, в Философской или Большой советской энциклопедиях, в книгах З.А. Бербешкиной /180, 55-67/, Л.М. Архангельского /169, 154-156; 170, 208-210/ верные в принципе, имеют, на наш взгляд, тот существенный недостаток, что не определяют место совести в структуре личности, и, в связи с этим, роль её в структуре нравственного сознания. Этот недостаток свойственен и труду. Я. А. Мильнера-Иринина /252/. Думается, что Л.М. Архангельский резонно возражает против встречающегося в нашей литературе сведения к совести всего многогранного содержания нравственного сознания /170, 210/. Но сам же философ считает, что “совесть больше, чем другие этические категории, аккумулирует простейшие моральные ценности” /170, 210/. Пожалуй, в изложении Л.М. Архангельского совесть неправомерно затерялась среди других этических категорий, как инобытие долга /170, 208/. И Гегель и З. Фрейд видели в совести основную категорию нравственного сознания. Но если два человека говорят одно и то же, это не одно и то же. Л.М. Архангельский резонно обращает внимание на несостоятельность фрейдовского представления о совести и её роли движущей силы психологического и социального развития /109, 155-156/. Но говорить прямо противоположное - ненадёжный способ вскрытия несостоятельности ошибочной точки зрения. Думается, что З.А. Бербешкина резонно пишет: “Понятие совести не просто как бы суммирует нравственные принципы определённого общества или класса, а выражает отношение человека к этим нормам, принципам” /180, 71/.
Стоит напомнить, что ещё Гегель писал о рациональной, мыслительной природе совести: “Совесть знает себя как мышление, она знает, что единственно только это мышление обязательно для меня” /191, 157/. Вместе с тем, он высказал догадку об общественном, общинном происхождении совести. Для него она - “моральная гениальность, знающая, что внутренний голос её непосредственного знания есть голос божественный... Это одинокое богослужение есть в то же время богослужение общины” /190, 351-352/ (Подчёркнуто мною. - П. М.). Фейербах, отвергнув гегелевскую теологию, тоже рассматривал совесть как голос общины внутри каждого индивида и даже как “выражение социализма” /330, 630/. Оба выдающихся мыслителя, занимавшие прямо противоположные философские позиции, пожалуй, верно улавливали общественное происхождение совести. Догадаться об этом происхождении можно, исходя из того, что нам известно о характере жизни общества в эпоху перехода от родового к общинному строю. Намёки на это происхождение можно рассмотреть и в паремиографии эпохи феодализма. Совесть для общинника - нечто чрезвычайно важное. “С совестью не разминуться” /137, 306/, “Совесть без зубов, а загрызёт”. “Злая совесть стоит палача” /137, 306/. Можно предположить, что и в родовом обществе, где личность ещё не выделилась, интересы индивида могли противоречить интересам общины, например, в разделе добычи, хотя в производстве материальных условий жизни и в охоте интересы индивида не могли не совпадать с интересами общины, поэтому общественное мнение рода с перспективой сурового наказания за нарушение общих интересов было достаточной гарантией соблюдения индивидом этих общих интересов. В совести не было необходимости, достаточно было стыда, как внешнего “общественного контролёра”. С развитием общества и самосознания личности, когда она стала вносить своё и в производство, с возникновением своего хозяйства, в условиях сильной общины и сильной заинтересованности в ней и в “мирской” правде, у индивида, имевшего свои интересы, и, в то же время, убеждённого в единстве основных своих интересов с интересами “мира”, естественно возникает совесть, представлявшая общественное мнение “мира” и “мирскую” правду. Если вспомнить мысль К. Маркса о том, что только в коллективе возможен настоящий расцвет личности /13, 75/, то нетрудно понять, что сила совести соответствовала силе коллективизма человека, содержательности его социальных интересов и самоуважению, как отражению уважения к коллективу, силе убеждения в справедливости интересов коллектива и веры в эту правду. Естественно, что у общинника совесть, как и правда, освящалась богом и восходила к нему, “Глас народа - глас божий” /46, 8 об./, а “Добрая совесть - глаз божий” /137, 305/. Она присуща созданной богом душе. “Душа божья, тело государево, а спина барская” /137, 304/. “Душа всему мера”, “Душа всего дороже” /137, 304/. Совесть для крестьянина, пожалуй - главное качество души, поэтому они часто отождествлялись. “Это дело у меня на душе (на совести)” /137, 305/. “С совестью не разминуться. Душа - не сосед, не объедешь” /137, 306/. Поучительна эта ассоциация о соседе, таящая намёк на соседскую точку зрения в совести.
Совесть в сознании общинника представляла “мирскую” правду, справедливость. Эта правда составляла сущность общественного идеала социальной психологии крестьянина. Глубокая связь совести с правдой феодала, буржуа, пролетария и их идеалами сохранялась и в гораздо более развитых общественных организациях, чем крестьянский “мир”. Правда феодалов, буржуа, пролетариев придавала специфику феодальной, буржуазной, пролетарской совести. По Максу “У республиканца иная совесть, чем у роялиста, у имущего - иная, чем у неимущего, у мыслящего - иная, чем у того, кто не способен мыслить” /4, 140/. Последнее очень важно. Совесть зависит не только от нравственного воспитания человека, но и от его интеллектуального развития.
Всё вышеизложенное позволяет заключить, что на ранних этапах человеческой истории совесть возникла как такой мыслительный процесс, в результате которого личность сознательно и по своей воле могла поступать вопреки своим эгоистическим интересам, в соответствии с “мирским” общественным мнением, интересами, идеалами и правдой “мира”. С расслоением общества на сословия и классы, с появлением сословных и классовых интересов, идеалов и правд (справедливостей) совесть всегда представляла в сознании личности эти интересы, идеалы и правды, поскольку личность была убеждена в своём единстве с этими сословиями и классами. Механизм возникновения и функционирования совести в принципе не меняется, пожалуй, и тогда, когда личность лишается сознания своего единства с теми или иными сословиями или классами. Именно в атмосфере расцвета индивидуализма и эрозии сословных и классовых связей некоторые личности, овладевшие благодаря силе мысли духовным богатством и красотой культуры человечества, приобщаются к “миру” великих творцов науки и искусства, лучшему гуманистическому наследию истории, глобального коллектива замечательнейших людей, у которых так много общего именно в человечности. Совесть такой личности представляет в её сознании интересы гуманизма гигантов. Призыв В.И. Ленина обогащать свою память "знанием всех тех богатств, которые выработало человечество” /34, 305/, можно сказать, генеральная линия духовного развития не только советской молодёжи, но и прогресса всего человечества.
В заключение изложения такого понимания происхождения, механизма функционирования совести и её места в структуре личности следует подчеркнуть, что, будучи порождением мировоззрения, совесть может быть более или менее связана с идеологией общества и человека, но как проявление самосознания, она всегда вытекает из убеждений и принадлежит поэтому к сфере общественной психологии. Прямая связь совести с мировоззрением и вместе с тем обусловленность её теми или иными социальными интересами позволяют видеть в ней основную категорию нравственного сознания и теории морали. Такая дефиниция позволяет учитывать и социальное наполнение (классовое содержание) совести, и её историчность, и динамику её связей как с социальной психологией, так и с идеологией.
Внутренний регулятор поведения личности - совесть сочеталась со стыдом, беспокойством о своей репутации среди соседей, в “миру”. Это своего рода порождённый могучим общественным мнением “общественный контролёр”. Действовал он тоже от имени бога. “В ком есть бог, в том есть и стыд” /137, 305/. О попирающих правду, нормы взаимоотношений в “миру” говорили: “Кто бога не боится, тот и людей не стыдится” (137, 306), “Ни стыда, ни сорому…” /137, 307/.
Функция совести и едва ли не главное выражение общинного добрососедства - доброта. Она тоже не изобретение церкви и порождение пастырских проповедей, а традиция во всей её мощи и исторической значимости. Хотя для крестьянского разума это человеческое качество санкционировалось, как и правда, богом. Это хорошо выражено и в народных легендах о странствиях бога и святого Николая /122, 5-15/, и в паремиографии. “Доброму бог помогает” /137, 127/, “За добро бог плательщик” /137, 39/, “Тороватому бог подаёт, а у скупого чёрт отбирает” /137, 107/. Вместе с тем, истинная доброта разумна. “Доброта без разума пуста” /137, 125/. Она соответствует интересам всего “мира”. “Все любят добро” /137, 124/, потому что “Доброму человеку и чужая болезнь к сердцу” /137, 226/. Поэтому “Добрые умирают, да дела их не пропадают” /137, 124/. Верили, что “Добро худо переможет” /137, 127/. Поэтому “Дей добро и жди добра” /137, 126/. В Тульской, например, губернии каждый мужик, начиная посев на своём поле, крестился и произносил заклинание: “Зароди, господи, на всех проходящих, на нищую братию и на всех православных” /59, 8/. Поучительна диалектика эволюции одного из самых человечных качеств. Крестьянское добро - условие и основа доброты по мере своего развития логично и в соответствии с крестьянским разумом порождало и скупость. “Скупость - не глупость”. В определённых исторических условиях накопление добра превращало крестьянина эпохи феодализма в эксплуататора-феодала, а несколькими веками позднее - в мироеда.
5. Интересы
Хозяйственная, семейная и “мирская” жизнь крестьянина порождала потребности, которые осознавались как интересы. Они аккумулировали в себе все качества личности - и социальное положение, и деятельности, и способности, и картину мира с её мировоззрением, и самосознание, и совесть. Характер сочетания интересов личности и то, какие из них осознавались главными - показатель модификаций и эволюции крестьянской личности в разных исторических условиях.
Для понимания исторических судеб личности очень важен вопрос о соотношении личных и общественных интересов. Можно догадаться, что при возникновении сельской общины, в начале выделения личности общинника, в ограниченных рамках общинного микрокосма, в котором каждый был лично связан с каждым, общественная власть не отделялась от общества, личные интересы только начинали выделяться из общественных и в органическом сплетении первых и последних доминировали общественные интересы. Но и в рассматриваемую эпоху, пока община была необходима крестьянину, в той мере, в какой она была необходима ему, общинные интересы осознавались ещё как очень важные.
На первом месте были, пожалуй, хозяйственные потребности крестьянина в “доброй” земле, в дождях, погожих днях. Всё это сильно зависело “от бога”, но полосы земли доброй, средней и худой развёртывал “мир”. Если иметь в виду общественные условия жизни крестьянства, то главные и наиболее типичные потребности осознавались как необходимость правды, справедливости. Она обеспечивала и землю, и все необходимые общественные условия нормального функционирования общины и семьи.
Заметим, что главные в жизни патриархальной семьи и патриархального крестьянина хозяйственные интересы органически заинтересовывали его в правде общинных взаимоотношений. Главные духовные интересы - познания - также имели общественную природу, поскольку познавались преимущественно традиции общинной жизни. Эти познавательные интересы внутриобщинной личности в основном удовлетворялись непосредственным восприятием жизненной практики окружающих и живым фондом народных пословиц, поговорок, примет, загадок.
Духовные эстетические интересы крестьянина представлены всем многообразием фольклора, народного искусства. Оно также имело общественный характер. Об этом свидетельствует и обрядовый характер почти всех жанров фольклора, исключая, может, только лирическую песню. Её история очень поучительна для истории личности крестьянина. Богатство фольклора - своеобразное свидетельство полнокровности, цельности крестьянской личности. Эта цельность, как и традиционная община разрушались как крепостным гнётом, так и развитием товарно-денежных и капиталистических отношений. Известно, что наиболее “фольклорными” были местности, наиболее свободные от дворянского землевладениями, местности, слабо втянутые в новые капиталистические отношения; последние активизировали “раскрестьянивание”.