КУЛЬТУРА РУССКОГО И УКРАИНСКОГО КРЕСТЬЯНСТВА КОНЦА ЭПОХИ ФЕОДАЛИЗМА (1760-1861 гг.) - 3
Часть I. ВОЗНИКНОВЕНИЕ И СТРУКТУРА КРЕСТЬЯНСКОЙ КУЛЬТУРЫ
Глава 1. Производственно-утилитарная культура.
§ 1.1. Структурообразующее начало культуры крестьянства.
Культура возникает и развивается в результате материальной и духовной деятельности человека. Эта деятельность направляется его мировоззрением. Следовательно, структурообразующее начало нужно искать в мировоззрении людей. Это очевидно. Но здесь же возникает и первая трудность. У феодального крестьянства не было мировоззрения как философии, как цельной мировоззренческой концепции.
Незадолго до начала перестройки в Новосибирском академгородке состоялся интересный всесоюзный семинар о системе культуры. Там возник спор и о мировоззрении феодального крестьянства. Известный философ Л.А. Коган доказывал, что системообразующим ядром крестьянской культуры было стихийно-материалистическое мировоззрение. А известный историк феодального крестьянства Н.Н. Покровский утверждал противоположное: мировоззрение крестьянина было стихийно-идеалистическим с элементами стихийного материализма. Думается, что при наличии резонов у обоих оппонентов нерезонным был сам подход: стремление определить бытийную ориентацию феодального крестьянства понятиями, свойственными цивилизованному обществу. Чтобы разобраться в мировоззрении крестьянства, следует обратиться к самому возникновению человеческого сознания.
Как объяснил известный советский психолог А.Н. Леонтьев, все началось с возникновения объективной истины. Осваивая в процессе труда природу, человек усваивал ее логику, закономерности. Без этого люди не могли бы приспособиться к природе, успешно трудиться и обеспечивать общественный прогресс. Производительный труд был школой рационально-логического мышления. Однако сначала круг логически осознаваемого был ограничен узкой сферой средств и продуктов труда, сферой материального производства. Все явления огромного мира (рождение, жизнь и смерть людей, смена времен года, космические явления) обобщались с помощью фантазии, мифа (8).
С возникновением рационального сознания и возможностью познания объективной истины, правды возникает древнейший человеческий мировоззренческий авторитет - традиция. Результат обобщения опыта, проб и ошибок индивидуальным разумом, общинным здравым смыслом или художественным образом. "Не плюй в колодец - пригодится воды напиться". Весьма значительную роль в обобщении этих проб и ошибок играло и мифологическое сознание. Впрочем, чаще всего необходимый опыт человеческих взаимоотношений и труда в хозяйстве легко проверялся практикой и здравым смыслом. Наиболее типичные и значимые традиции выражались пословицами, поговорками, приметами. Их накопили десятки тысяч - метких, нередко остроумных и даже рифмованных, удобных для запоминания и пользования. "Без пословицы не проживешь". Пословицы, поговорки, приметы, загадки помогают понять конкретную значимость заключения Б.Ф. Поршнева: "Традиция была "основой основ" общественной психологии феодального крестьянства" (9).
Религия. Ярчайшее выражение наиболее значимых традиций - пословицы и поговорки - не образовывали какой-то системы, доктрины. Вместе с тем, как свидетельствуют петроглифы каменного века, еще в те времена нашим предкам было свойственно стремление к осмыслению всего известного, если не в единой концепции, то в единой картине мира. Первоначально такая картина мира объяснялась мифом, а в изучаемое время - религией.
О православии русского, украинского и белорусского крестьянства имеется множество свидетельств: наиболее интересные, пожалуй, идут от сельских священников, которые, отмечая обычное невежество и суеверие своих прихожан, почти всегда заверяли, что крестьяне, в сущности, добрые христиане - богобоязненны, церковь чтут, начальству покорны и, как писал один из корреспондентов Русского географического общества, "к перенесению трудов удивительно способны" (10). Но было бы ошибкой отождествлять религию крестьянства с каноническим православием. Кое-что об этом можно узнать и у цитируемого автора. Принимая в православии самое главное, крестьяне верили в Бога как всемогущего Творца и высшего судью всех деяний и помыслов, принимали мысль о воздаянии "на том свете" за грехи и добродетели; века татарщины, крепостничества, самодержавия внедрили в сознание масс "страх Божий", кротость и смирение - высшую премудрость и добродетель христианина. В церкви видели храм Божий и выполняли обряды религиозного культа. И, что очень важно, верили, что всякая власть - от Бога: "Где царь, там и правда". В этом состоит, пожалуй, все то существенно значимое, что усвоили массы из христианства. Вместе с тем, необходимо учитывать и существенные отличия их веры от учения церкви. Об этих отличиях со времен А.П. Щапова написано немало.
Нередко говорят о двоеверии масс. Но в констатации синкретизма язычества с православием нет объяснения религии села. А.Я. Гуревич в исследовании культуры народных масс раннего средневековья резонно пишет о необходимости разглядеть, что миропонимание народа было глубже и язычества, и христианства.
Чтобы разобраться в этом, следует присмотреться к соотношению двух основных мировоззренческих авторитетов массового сознания крестьянства той эпохи - традиции и религии. Дело в том, что проверявшиеся практикой производственные традиции, а отчасти и традиции бытовых взаимоотношений в общине и семье по своей прагматической природе питались не религией. Сосуществуя с нею, эти традиции санкционировались религией, а последняя подкреплялась традициями. Традиции становились религиозными, а религия традиционной. Но доминировали они в разных сферах жизни. Религия ведала высшими вопросами бытия, претендуя тем самым на контроль всех сторон жизни. Но в традициях, особенно производственных, таилось несокрушимое значение опыта, имевшего решающее значение в хозяйстве и быту. Цитированный выше священник писал о подопечных прихожанах: "В своих рассуждениях о погоде, урожаях, участи людей они более доверяют не действию Промысла, но ведущимся исстари замечаниям дедов и прадедов" (11). На этот упрек крестьянин мог бы резонно ответить: "На Бога надейся, а сам не плошай", или даже: "Заставь дурака Богу молиться, он и лоб побьет". Здесь мы выходим на интереснейший вопрос об отличии религии крестьянства от учения церкви в понимании Бога и отношения "человек и Бог".
Говорят, исследование историка - диалог его с людьми изучаемой эпохи (в таком случае, этим людям нужно предоставить возможность судить и самого историка). В данном случае речь идет о диалоге с сельским батюшкой ради диалога с его прихожанами. Среди батюшек, отвечавших на анкету Русского географического общества, были и такие, которые списывали свои ответы у соседних священников, а были и компетентные этнографы и фольклористы, владевшие иностранными языками. Автор текста анализируемого источника - умный и знающий крестьянскую жизнь человек. Но о суеверии своих прихожан судит по тому, что выучил в семинарии. А "знание", приобретенное в семинарии, было суеверием с точки зрения и иудаизма, и мусульманства. Об исторической религии народных масс следует судить не примеряя ее к православию, униатству, католичеству, иудаизму или мусульманству (хотя это интересные подходы), а исходя из нее самой.
Первое существенное отличие крестьянской религии от канонического православия - в понимании Бога, более конкретном, хотя и безграничном. Речь идет о хорошо известном в истории некоторых народов пантеизме - культе божественной природы как части божественного космоса. Интересно, что в иудаизме, истолкованном многими поколениями еврейских мудрецов, подобные представления о Боге выражены с научной точностью: "Вселенная в Боге".
Вся жизнь крестьянской общины зависела от солнца, земли, воды, леса, дождя, ветра, погоды. Отсюда обожествление природы и всего космоса. Этот своеобразный пантеизм русского, украинского и белорусского крестьянства фиксировали еще отечественные этнографы середины и второй половины XIX в., описавшие широкое распространение в массах богопочитания огня, воды и особенно матери - сырой земли. С культом матери - сырой земли была связана вера в священные рощи, деревья, родники и колодцы. Вера в таинственные силы природы - волшебное действие животных, растений, "особых" материальных предметов - была результатом их одухотворения. В ночь на Ивана Купала деревья переходили с места на место, беседовали между собою растения и звери. Широко была распространена мифологическая по происхождению вера в существа, промежуточные между человеком и природой, между "посюсторонним" и "потусторонним" - оборотней, домовых, полевиков, леших, вовкулаков, упырей, песиголовцев и прочую "нечисть".
Убеждение в единстве человека и природы порождало веру в возможность воздействовать на ее процессы. Существовали люди, специализировавшиеся на этом, - знахари, колдуны, ворожки, гадалки. Еще и в середине XIX в. отмечались случаи, когда крестьянские волостные суды наказывали за колдовство (12).
В картине мира русского, украинского и белорусского крестьянства Бог-Отец - старый хозяин - возглавлял божественный порядок (вселенскую правду). Поскольку крестьянин на каждом шагу убеждался во всемогуществе вездесущей природы, для него Бог-Отец был не только Творцом, но и венцом порядка. Каждый осознавал себя частицей увенчанного Богом-Отцом космоса.
Такую особенность общественной психологии крестьянина, его бытийной ориентации впервые разглядели два великих русских писателя. Глеб Успенский полностью солидаризовался со Львом Толстым в понимании особенностей сознания Платона Каратаева; во "Власти земли" он цитировал "Войну и мир": "Жизнь Каратаева, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал". Эту особенность психологии крестьянина Глеб Успенский объяснял вековечной, непрестанной жизнью его в природе (10).
Священник, сообщивший ученым господам из Географического общества об особенностях православия своих прихожан, усвоил, "выучил" свою веру в семинарии, возможно, не без розог преподавателей; за годы служения в храме и многочисленных поучений она, вероятно, сложилась в целостное вероучение. У его прихожан вера формировалась под воздействием многовековых традиций и образа жизни. Крестьянская вера - не целостное учение, не идеология, а общественная психология. Ее идеи - это убеждения, органически сочлененные с деятельностью, - у сохи, с косой, в семье, на сельском празднике. Жизнь была такова, что такое сознание не порождало никакого самодовольства. Он и личностью себя не осознавал, чувствуя себя лишь частицей мира. "Я" в его самосознании не было, было лишь "мы". Никакой гордыни у Платона Каратаева и быть не могло. Космическое происхождение обязывало его лишь как можно лучше пахать, сеять, делать свою крестьянскую работу. Работа эта учила его здравому смыслу. Отсюда вторая особенность его религии - прагматизм.
С точки зрения церковного вероучения, человек - существо, греховное по своей природе, поэтому он должен жить не ради себя, а ради Бога; смысл жизни - в служении Богу (царю, властям, помещикам). Поэтому праведность - в укрощении плоти, в презрении к материальным благам, радостям жизни, в смирении и страхе, ради спасения души и жизни вечной "там", на "том свете".
Все это мужик слушал и принимал, это как-то оправдывало его бедственную жизнь. Но стремление жить на этом свете было неискоренимо, и жить нужно было по правде - "Бог правду любит". А значит, нужно работать. Как видим далее, крестьянская Божья правда начиналась с уважения к труду. ("Работа и поит, и кормит")- И в этой трудной трудовой жизни главная надежда - на Бога. Одна из наиболее распространенных среди крестьян поговорок: "Бог в помощь" ("Помогай Бог!"). Иногда в пословицах поучительность не всегда отличима от иронии: "Зачем Богу молиться, когда ничего не болит?", "Гром не грянет, мужик не перекрестится". Прагматизм в силу своей практической, производственной природы опасен для религии: "Молебен пет, а пользы нет". И, естественно, возникал традиционный языческий вопрос: "Зачем тому Богу молиться, который не милует?" Такой прагматизм воздействовал на степень религиозности. Маркс так лаконично определил ее критерий: "Чем больше человек вкладывает в Бога, тем меньше остается в нем самом". Чем больше человек верит Богу, тем меньше надеется на себя. Крестьянин же говорил: "На Бога надейся, а сам не плошай", "Роби, небоже, то й Бог поможе". В таком прагматизме, связанном, прежде всего с производственным трудом, хорошо заметны рационалистические тенденции крестьянской религии.
Крестьянский прагматизм - естественное, логическое порождение веры в Бога. Это лучше понимаешь, учтя третью особенность крестьянской религии - окрестьянивание православного пантеона. И в этом случае мы встречаемся с явлением, известным в истории духовной жизни и других народов. Еще в древности люди создавали богов по своему образу и подобию. Социальная природа этого хорошо показана в книге Е.М. Штаерман о морали и религии угнетенных масс в Римской империи. Здесь, в обстановке многобожия, разные социальные слои почитали разных богов: знать - богов-воинов, угнетенные - незначительного для верхов божка Сильвана. В России и верхи, и низы были христианами, но в сознании сельских масс весь православный пантеон был окрестьянен. Еще этнографы XIX в. отмечали, что самым неопределенным был образ Бога-отца. Этот образ в сознании крестьянства формировался не только под влиянием библейской интерпретации Бога. Чуждое всякой доктрине, крестьянство почитало грозного, беспощадного церковного Саваофа, насылавшего засухи, эпидемии, войны. Но одновременно верило и в старого, мудрого Бога-хозяина - олицетворение человечности и оплот справедливости. В украинских народных песнях Бог изображался старым хозяином, пашущим поле. Белорусские крестьяне иногда "заставали" его в жите, приложившимся к бочонку с "тарелочкой". А Матерь Божья носила ему обед, либо семена, или более возвышенно, "ризочки прала" (стирала). Украинский крестьянин мог даже в форме пословицы с укоризной обратиться ко Всевышнему: "Господи, злізь та подивися" (что творится по твоей милости).
Крестьянский пантеон отличался от библейского, в нем святые не только гораздо более очеловечены, но и более независимы от Господа: "На поле Никола общий бог". Святые Николай, Юрий, Власий были покровителями тех или иных сельскохозяйственных работ и в то же время образцовыми работниками. В белорусских народных песнях святой Илья, например, "что раз ризнець, то сноп нажнець". При таком обожествлении крестьянского труда даже наиболее непонятная для простого народа Святая Троица была "задействована": "по вулице стучиць, гручиць, гнойки возиць".
Окрестьянивание религии было одновременно и ее гуманизацией. В христианстве, как известно, были элементы гуманизма, что помогало ему проникать в души масс. Но им противоречили поучения о повиновении господам, кротости и страхе Божьем как основе жизненной премудрости.
Гуманизация веры русского, украинского и белорусского крестьянства проявлялась не только в обожествлении крестьянского труда, но и в социальной переориентировке религии. Наиболее наглядно это проявлялось в обожествлении крестьянской правды-справедливости: "Бог правду любит". А правда была не только нормой человеческих взаимоотношений внутри общины, но и главным лозунгом классовой борьбы народных масс. В украинских народных песнях легендарный бунтарь Кармалюк, громя господ, не сомневался, что за это его Господь не осудит.
С.А. Токарев в результате изучения верований русских, украинцев и белорусов пришел к выводу, что при всех отличиях их религии "общие черты... поразительно одинаковы... Различия второстепенны" (14). Объяснения такой одинаковости напрашиваются сами собою вспоминаются общие исторические корни и близость исторических судеб братских народов. Тем более странным может представиться удивительное совпадение гуманистического содержания религии русского, украинского и белорусского патриархального крестьянства с религией угнетенных, нефеодальных масс Римской империи, как она показана в упомянутом труде Е.М. Штаерман (15), и даже с религией дохристианских кумранских общин Ближнего Востока (16). И здесь мы встречаемся с уважением к труду, трудовой собственности, трудящемуся, с божественностью правды. Такая "интернациональность" гуманизма религий столь разных этносов и эпох объясняется, пожалуй, однотипностью образа жизни общин восточнославянского крестьянства, угнетенных масс Римской империи и крестьянства Ближнего Востока.
Религия освящала крестьянскую правду. Но по мере развития общества гуманизм и рационализм правды все чаще сталкивали крестьянина с попом, церковью, а то и с самим Богом. Все более активизировался индивидуальный разум крестьянина.
Индивидуальный разум. В объяснении жизни и практической деятельности крестьянин всегда руководствовался, помимо традиции и религии, индивидуальным разумом. Как уже было отмечено, история человеческого общества начиналась с открытия объективной истины индивидуальным разумом. "Новое (идея, открытие, изобретение, этническая норма и т.д.) первоначально возникает не в абстрактном межличностном и надличностном пространстве, а в индивидуальном материальном органе - мозге конкретного человека, первооткрывателя и творца" (17). Инициативе индивидуального разума, непосредственно связанного с трудом и всяким опытом, обязана вся история рационализации сознания. Коллективный разум обобщал открытия индивидуального разума и придавал им характер традиций. Истинность заключений индивидуального разума даже в трудовом процессе искажалась мифологическими представлениями индивида, еще более она могла искажаться в традициях, "обработанная" мифом. Инициативная роль индивидуального, а не коллективного разума - важное обстоятельство эволюции как традиций, так и религии. Один из сельских священников, приславший в Географическое общество сборник пословиц, так характеризовал мировоззрение своих прихожан: "Вследствие простоты он (простой народ - П.М.)...верит всему, не требуя доказательств, сомневаются лишь в том случае, если сказанное противоречит опыту, авторитету стариков или пословицы" (18). Здесь миропонимание определяется наряду с авторитетом традиции (стариков или пословицы), сомнениями индивидуального разума, порожденными опытом. Участвуя в создании не только традиции, но и религии, индивидуальный разум на протяжении многих столетий служил им, поскольку применение, как традиций, так и религии тоже требовало разумности.
Этнографы-современники связывали рассудительность, сметливость и даже "прекрасные умственные способности" крестьян с их трудолюбием и хозяйственными успехами. Здравомыслие русского и украинского крестьянства отметил и такой наблюдатель со стороны, как А. Гакстгаузен: "Русские поселяне в своей массе не имеют ни малейшего недостатка в здравом, практическом понимании того, что относится к действительным интересам. В них этого качества, может быть, более, нежели в других народах..." (19). Барон был убежденным консерватором, но ни в уме, ни в хозяйственной компетентности ему не откажешь, а во время своей поездки по России и Украине в 1843 г. он немало беседовал с крестьянами.
Глубокое уважение к индивидуальному разуму хорошо выражено и в русском, и в украинском, и в белорусском фольклоре, особенно в пословицах. В них заметна связь крестьянского рационализма с хозяйственными процессами, практичность народных критериев разумности: "У дурака, что на уме, то и на гумне" (т.е. пусто), "Глупый разум по миру пускает", "Умом наживают, а бездумьем и старое теряют", "Приданым животом (имуществом - П.М.) да наказанным умом недолго проживешь". Естественно, что в разумности усматривали главный признак личности. "Що голова, то розум",- говорили украинцы и белорусы. "Сколько голов, столько умов", "Вір своїм очам, а не чужим річам", "Не позичай у сусіда розуму", "Сын у меня мой, а ум у него свой". И вообще, "Людей питай, а свій розум май", "Свой ум - царь в голове", "Дурак опаснее врага". Обилие подобных свидетельств крестьянского рационализма само по себе знаменательно. Имеются объективные показатели его нарастания - материалы о прогрессе крестьянского хозяйства, о наметившемся разложении общины в условиях упадка феодализма. Поскольку феодальные порядки и община были оплотом традиционности, убедительным свидетельством усиления крестьянского рационализма, авторитета индивидуального разума, было нарастание индивидуализма. В сфере социальной мысли усиление рационализма крестьянства протекало наиболее заметно, пожалуй, на ее острие, освещавшем классовую борьбу во все более горьких сетованиях на господство кривды, все более настоятельных раздумьях о правде, справедливости.
Таковы три весьма разнородных способа ориентации крестьянина между правдой и неправдой: традиция, религия и индивидуальный разум. Соотношение этих трех авторитетов по мере развития общества изменялось. Индивидуальный разум долгое время, как слуга двух господ, обслуживавший и традицию, и религию, сам стал претендовать на роль главного авторитета в жизненной ориентации масс. До приоритета здравомыслия было еще далеко, но оно все более расшатывало авторитет и традиции, и религии.
Вопросы для самопроверки:
1. Каковы структурообразующие начала крестьянской культуры?
2. Как возникали традиции крестьянской культуры?
3. Каковы наиболее существенные отличия крестьянской религии от канонического православия?
4 . Как изменялась роль индивидуального разума среди мировоззренческих авторитетов по мере прогресса общества?
Глава 1. Производственно-утилитарная культура.
§ 1.1. Структурообразующее начало культуры крестьянства.
Культура возникает и развивается в результате материальной и духовной деятельности человека. Эта деятельность направляется его мировоззрением. Следовательно, структурообразующее начало нужно искать в мировоззрении людей. Это очевидно. Но здесь же возникает и первая трудность. У феодального крестьянства не было мировоззрения как философии, как цельной мировоззренческой концепции.
Незадолго до начала перестройки в Новосибирском академгородке состоялся интересный всесоюзный семинар о системе культуры. Там возник спор и о мировоззрении феодального крестьянства. Известный философ Л.А. Коган доказывал, что системообразующим ядром крестьянской культуры было стихийно-материалистическое мировоззрение. А известный историк феодального крестьянства Н.Н. Покровский утверждал противоположное: мировоззрение крестьянина было стихийно-идеалистическим с элементами стихийного материализма. Думается, что при наличии резонов у обоих оппонентов нерезонным был сам подход: стремление определить бытийную ориентацию феодального крестьянства понятиями, свойственными цивилизованному обществу. Чтобы разобраться в мировоззрении крестьянства, следует обратиться к самому возникновению человеческого сознания.
Как объяснил известный советский психолог А.Н. Леонтьев, все началось с возникновения объективной истины. Осваивая в процессе труда природу, человек усваивал ее логику, закономерности. Без этого люди не могли бы приспособиться к природе, успешно трудиться и обеспечивать общественный прогресс. Производительный труд был школой рационально-логического мышления. Однако сначала круг логически осознаваемого был ограничен узкой сферой средств и продуктов труда, сферой материального производства. Все явления огромного мира (рождение, жизнь и смерть людей, смена времен года, космические явления) обобщались с помощью фантазии, мифа (8).
С возникновением рационального сознания и возможностью познания объективной истины, правды возникает древнейший человеческий мировоззренческий авторитет - традиция. Результат обобщения опыта, проб и ошибок индивидуальным разумом, общинным здравым смыслом или художественным образом. "Не плюй в колодец - пригодится воды напиться". Весьма значительную роль в обобщении этих проб и ошибок играло и мифологическое сознание. Впрочем, чаще всего необходимый опыт человеческих взаимоотношений и труда в хозяйстве легко проверялся практикой и здравым смыслом. Наиболее типичные и значимые традиции выражались пословицами, поговорками, приметами. Их накопили десятки тысяч - метких, нередко остроумных и даже рифмованных, удобных для запоминания и пользования. "Без пословицы не проживешь". Пословицы, поговорки, приметы, загадки помогают понять конкретную значимость заключения Б.Ф. Поршнева: "Традиция была "основой основ" общественной психологии феодального крестьянства" (9).
Религия. Ярчайшее выражение наиболее значимых традиций - пословицы и поговорки - не образовывали какой-то системы, доктрины. Вместе с тем, как свидетельствуют петроглифы каменного века, еще в те времена нашим предкам было свойственно стремление к осмыслению всего известного, если не в единой концепции, то в единой картине мира. Первоначально такая картина мира объяснялась мифом, а в изучаемое время - религией.
О православии русского, украинского и белорусского крестьянства имеется множество свидетельств: наиболее интересные, пожалуй, идут от сельских священников, которые, отмечая обычное невежество и суеверие своих прихожан, почти всегда заверяли, что крестьяне, в сущности, добрые христиане - богобоязненны, церковь чтут, начальству покорны и, как писал один из корреспондентов Русского географического общества, "к перенесению трудов удивительно способны" (10). Но было бы ошибкой отождествлять религию крестьянства с каноническим православием. Кое-что об этом можно узнать и у цитируемого автора. Принимая в православии самое главное, крестьяне верили в Бога как всемогущего Творца и высшего судью всех деяний и помыслов, принимали мысль о воздаянии "на том свете" за грехи и добродетели; века татарщины, крепостничества, самодержавия внедрили в сознание масс "страх Божий", кротость и смирение - высшую премудрость и добродетель христианина. В церкви видели храм Божий и выполняли обряды религиозного культа. И, что очень важно, верили, что всякая власть - от Бога: "Где царь, там и правда". В этом состоит, пожалуй, все то существенно значимое, что усвоили массы из христианства. Вместе с тем, необходимо учитывать и существенные отличия их веры от учения церкви. Об этих отличиях со времен А.П. Щапова написано немало.
Нередко говорят о двоеверии масс. Но в констатации синкретизма язычества с православием нет объяснения религии села. А.Я. Гуревич в исследовании культуры народных масс раннего средневековья резонно пишет о необходимости разглядеть, что миропонимание народа было глубже и язычества, и христианства.
Чтобы разобраться в этом, следует присмотреться к соотношению двух основных мировоззренческих авторитетов массового сознания крестьянства той эпохи - традиции и религии. Дело в том, что проверявшиеся практикой производственные традиции, а отчасти и традиции бытовых взаимоотношений в общине и семье по своей прагматической природе питались не религией. Сосуществуя с нею, эти традиции санкционировались религией, а последняя подкреплялась традициями. Традиции становились религиозными, а религия традиционной. Но доминировали они в разных сферах жизни. Религия ведала высшими вопросами бытия, претендуя тем самым на контроль всех сторон жизни. Но в традициях, особенно производственных, таилось несокрушимое значение опыта, имевшего решающее значение в хозяйстве и быту. Цитированный выше священник писал о подопечных прихожанах: "В своих рассуждениях о погоде, урожаях, участи людей они более доверяют не действию Промысла, но ведущимся исстари замечаниям дедов и прадедов" (11). На этот упрек крестьянин мог бы резонно ответить: "На Бога надейся, а сам не плошай", или даже: "Заставь дурака Богу молиться, он и лоб побьет". Здесь мы выходим на интереснейший вопрос об отличии религии крестьянства от учения церкви в понимании Бога и отношения "человек и Бог".
Говорят, исследование историка - диалог его с людьми изучаемой эпохи (в таком случае, этим людям нужно предоставить возможность судить и самого историка). В данном случае речь идет о диалоге с сельским батюшкой ради диалога с его прихожанами. Среди батюшек, отвечавших на анкету Русского географического общества, были и такие, которые списывали свои ответы у соседних священников, а были и компетентные этнографы и фольклористы, владевшие иностранными языками. Автор текста анализируемого источника - умный и знающий крестьянскую жизнь человек. Но о суеверии своих прихожан судит по тому, что выучил в семинарии. А "знание", приобретенное в семинарии, было суеверием с точки зрения и иудаизма, и мусульманства. Об исторической религии народных масс следует судить не примеряя ее к православию, униатству, католичеству, иудаизму или мусульманству (хотя это интересные подходы), а исходя из нее самой.
Первое существенное отличие крестьянской религии от канонического православия - в понимании Бога, более конкретном, хотя и безграничном. Речь идет о хорошо известном в истории некоторых народов пантеизме - культе божественной природы как части божественного космоса. Интересно, что в иудаизме, истолкованном многими поколениями еврейских мудрецов, подобные представления о Боге выражены с научной точностью: "Вселенная в Боге".
Вся жизнь крестьянской общины зависела от солнца, земли, воды, леса, дождя, ветра, погоды. Отсюда обожествление природы и всего космоса. Этот своеобразный пантеизм русского, украинского и белорусского крестьянства фиксировали еще отечественные этнографы середины и второй половины XIX в., описавшие широкое распространение в массах богопочитания огня, воды и особенно матери - сырой земли. С культом матери - сырой земли была связана вера в священные рощи, деревья, родники и колодцы. Вера в таинственные силы природы - волшебное действие животных, растений, "особых" материальных предметов - была результатом их одухотворения. В ночь на Ивана Купала деревья переходили с места на место, беседовали между собою растения и звери. Широко была распространена мифологическая по происхождению вера в существа, промежуточные между человеком и природой, между "посюсторонним" и "потусторонним" - оборотней, домовых, полевиков, леших, вовкулаков, упырей, песиголовцев и прочую "нечисть".
Убеждение в единстве человека и природы порождало веру в возможность воздействовать на ее процессы. Существовали люди, специализировавшиеся на этом, - знахари, колдуны, ворожки, гадалки. Еще и в середине XIX в. отмечались случаи, когда крестьянские волостные суды наказывали за колдовство (12).
В картине мира русского, украинского и белорусского крестьянства Бог-Отец - старый хозяин - возглавлял божественный порядок (вселенскую правду). Поскольку крестьянин на каждом шагу убеждался во всемогуществе вездесущей природы, для него Бог-Отец был не только Творцом, но и венцом порядка. Каждый осознавал себя частицей увенчанного Богом-Отцом космоса.
Такую особенность общественной психологии крестьянина, его бытийной ориентации впервые разглядели два великих русских писателя. Глеб Успенский полностью солидаризовался со Львом Толстым в понимании особенностей сознания Платона Каратаева; во "Власти земли" он цитировал "Войну и мир": "Жизнь Каратаева, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал". Эту особенность психологии крестьянина Глеб Успенский объяснял вековечной, непрестанной жизнью его в природе (10).
Священник, сообщивший ученым господам из Географического общества об особенностях православия своих прихожан, усвоил, "выучил" свою веру в семинарии, возможно, не без розог преподавателей; за годы служения в храме и многочисленных поучений она, вероятно, сложилась в целостное вероучение. У его прихожан вера формировалась под воздействием многовековых традиций и образа жизни. Крестьянская вера - не целостное учение, не идеология, а общественная психология. Ее идеи - это убеждения, органически сочлененные с деятельностью, - у сохи, с косой, в семье, на сельском празднике. Жизнь была такова, что такое сознание не порождало никакого самодовольства. Он и личностью себя не осознавал, чувствуя себя лишь частицей мира. "Я" в его самосознании не было, было лишь "мы". Никакой гордыни у Платона Каратаева и быть не могло. Космическое происхождение обязывало его лишь как можно лучше пахать, сеять, делать свою крестьянскую работу. Работа эта учила его здравому смыслу. Отсюда вторая особенность его религии - прагматизм.
С точки зрения церковного вероучения, человек - существо, греховное по своей природе, поэтому он должен жить не ради себя, а ради Бога; смысл жизни - в служении Богу (царю, властям, помещикам). Поэтому праведность - в укрощении плоти, в презрении к материальным благам, радостям жизни, в смирении и страхе, ради спасения души и жизни вечной "там", на "том свете".
Все это мужик слушал и принимал, это как-то оправдывало его бедственную жизнь. Но стремление жить на этом свете было неискоренимо, и жить нужно было по правде - "Бог правду любит". А значит, нужно работать. Как видим далее, крестьянская Божья правда начиналась с уважения к труду. ("Работа и поит, и кормит")- И в этой трудной трудовой жизни главная надежда - на Бога. Одна из наиболее распространенных среди крестьян поговорок: "Бог в помощь" ("Помогай Бог!"). Иногда в пословицах поучительность не всегда отличима от иронии: "Зачем Богу молиться, когда ничего не болит?", "Гром не грянет, мужик не перекрестится". Прагматизм в силу своей практической, производственной природы опасен для религии: "Молебен пет, а пользы нет". И, естественно, возникал традиционный языческий вопрос: "Зачем тому Богу молиться, который не милует?" Такой прагматизм воздействовал на степень религиозности. Маркс так лаконично определил ее критерий: "Чем больше человек вкладывает в Бога, тем меньше остается в нем самом". Чем больше человек верит Богу, тем меньше надеется на себя. Крестьянин же говорил: "На Бога надейся, а сам не плошай", "Роби, небоже, то й Бог поможе". В таком прагматизме, связанном, прежде всего с производственным трудом, хорошо заметны рационалистические тенденции крестьянской религии.
Крестьянский прагматизм - естественное, логическое порождение веры в Бога. Это лучше понимаешь, учтя третью особенность крестьянской религии - окрестьянивание православного пантеона. И в этом случае мы встречаемся с явлением, известным в истории духовной жизни и других народов. Еще в древности люди создавали богов по своему образу и подобию. Социальная природа этого хорошо показана в книге Е.М. Штаерман о морали и религии угнетенных масс в Римской империи. Здесь, в обстановке многобожия, разные социальные слои почитали разных богов: знать - богов-воинов, угнетенные - незначительного для верхов божка Сильвана. В России и верхи, и низы были христианами, но в сознании сельских масс весь православный пантеон был окрестьянен. Еще этнографы XIX в. отмечали, что самым неопределенным был образ Бога-отца. Этот образ в сознании крестьянства формировался не только под влиянием библейской интерпретации Бога. Чуждое всякой доктрине, крестьянство почитало грозного, беспощадного церковного Саваофа, насылавшего засухи, эпидемии, войны. Но одновременно верило и в старого, мудрого Бога-хозяина - олицетворение человечности и оплот справедливости. В украинских народных песнях Бог изображался старым хозяином, пашущим поле. Белорусские крестьяне иногда "заставали" его в жите, приложившимся к бочонку с "тарелочкой". А Матерь Божья носила ему обед, либо семена, или более возвышенно, "ризочки прала" (стирала). Украинский крестьянин мог даже в форме пословицы с укоризной обратиться ко Всевышнему: "Господи, злізь та подивися" (что творится по твоей милости).
Крестьянский пантеон отличался от библейского, в нем святые не только гораздо более очеловечены, но и более независимы от Господа: "На поле Никола общий бог". Святые Николай, Юрий, Власий были покровителями тех или иных сельскохозяйственных работ и в то же время образцовыми работниками. В белорусских народных песнях святой Илья, например, "что раз ризнець, то сноп нажнець". При таком обожествлении крестьянского труда даже наиболее непонятная для простого народа Святая Троица была "задействована": "по вулице стучиць, гручиць, гнойки возиць".
Окрестьянивание религии было одновременно и ее гуманизацией. В христианстве, как известно, были элементы гуманизма, что помогало ему проникать в души масс. Но им противоречили поучения о повиновении господам, кротости и страхе Божьем как основе жизненной премудрости.
Гуманизация веры русского, украинского и белорусского крестьянства проявлялась не только в обожествлении крестьянского труда, но и в социальной переориентировке религии. Наиболее наглядно это проявлялось в обожествлении крестьянской правды-справедливости: "Бог правду любит". А правда была не только нормой человеческих взаимоотношений внутри общины, но и главным лозунгом классовой борьбы народных масс. В украинских народных песнях легендарный бунтарь Кармалюк, громя господ, не сомневался, что за это его Господь не осудит.
С.А. Токарев в результате изучения верований русских, украинцев и белорусов пришел к выводу, что при всех отличиях их религии "общие черты... поразительно одинаковы... Различия второстепенны" (14). Объяснения такой одинаковости напрашиваются сами собою вспоминаются общие исторические корни и близость исторических судеб братских народов. Тем более странным может представиться удивительное совпадение гуманистического содержания религии русского, украинского и белорусского патриархального крестьянства с религией угнетенных, нефеодальных масс Римской империи, как она показана в упомянутом труде Е.М. Штаерман (15), и даже с религией дохристианских кумранских общин Ближнего Востока (16). И здесь мы встречаемся с уважением к труду, трудовой собственности, трудящемуся, с божественностью правды. Такая "интернациональность" гуманизма религий столь разных этносов и эпох объясняется, пожалуй, однотипностью образа жизни общин восточнославянского крестьянства, угнетенных масс Римской империи и крестьянства Ближнего Востока.
Религия освящала крестьянскую правду. Но по мере развития общества гуманизм и рационализм правды все чаще сталкивали крестьянина с попом, церковью, а то и с самим Богом. Все более активизировался индивидуальный разум крестьянина.
Индивидуальный разум. В объяснении жизни и практической деятельности крестьянин всегда руководствовался, помимо традиции и религии, индивидуальным разумом. Как уже было отмечено, история человеческого общества начиналась с открытия объективной истины индивидуальным разумом. "Новое (идея, открытие, изобретение, этническая норма и т.д.) первоначально возникает не в абстрактном межличностном и надличностном пространстве, а в индивидуальном материальном органе - мозге конкретного человека, первооткрывателя и творца" (17). Инициативе индивидуального разума, непосредственно связанного с трудом и всяким опытом, обязана вся история рационализации сознания. Коллективный разум обобщал открытия индивидуального разума и придавал им характер традиций. Истинность заключений индивидуального разума даже в трудовом процессе искажалась мифологическими представлениями индивида, еще более она могла искажаться в традициях, "обработанная" мифом. Инициативная роль индивидуального, а не коллективного разума - важное обстоятельство эволюции как традиций, так и религии. Один из сельских священников, приславший в Географическое общество сборник пословиц, так характеризовал мировоззрение своих прихожан: "Вследствие простоты он (простой народ - П.М.)...верит всему, не требуя доказательств, сомневаются лишь в том случае, если сказанное противоречит опыту, авторитету стариков или пословицы" (18). Здесь миропонимание определяется наряду с авторитетом традиции (стариков или пословицы), сомнениями индивидуального разума, порожденными опытом. Участвуя в создании не только традиции, но и религии, индивидуальный разум на протяжении многих столетий служил им, поскольку применение, как традиций, так и религии тоже требовало разумности.
Этнографы-современники связывали рассудительность, сметливость и даже "прекрасные умственные способности" крестьян с их трудолюбием и хозяйственными успехами. Здравомыслие русского и украинского крестьянства отметил и такой наблюдатель со стороны, как А. Гакстгаузен: "Русские поселяне в своей массе не имеют ни малейшего недостатка в здравом, практическом понимании того, что относится к действительным интересам. В них этого качества, может быть, более, нежели в других народах..." (19). Барон был убежденным консерватором, но ни в уме, ни в хозяйственной компетентности ему не откажешь, а во время своей поездки по России и Украине в 1843 г. он немало беседовал с крестьянами.
Глубокое уважение к индивидуальному разуму хорошо выражено и в русском, и в украинском, и в белорусском фольклоре, особенно в пословицах. В них заметна связь крестьянского рационализма с хозяйственными процессами, практичность народных критериев разумности: "У дурака, что на уме, то и на гумне" (т.е. пусто), "Глупый разум по миру пускает", "Умом наживают, а бездумьем и старое теряют", "Приданым животом (имуществом - П.М.) да наказанным умом недолго проживешь". Естественно, что в разумности усматривали главный признак личности. "Що голова, то розум",- говорили украинцы и белорусы. "Сколько голов, столько умов", "Вір своїм очам, а не чужим річам", "Не позичай у сусіда розуму", "Сын у меня мой, а ум у него свой". И вообще, "Людей питай, а свій розум май", "Свой ум - царь в голове", "Дурак опаснее врага". Обилие подобных свидетельств крестьянского рационализма само по себе знаменательно. Имеются объективные показатели его нарастания - материалы о прогрессе крестьянского хозяйства, о наметившемся разложении общины в условиях упадка феодализма. Поскольку феодальные порядки и община были оплотом традиционности, убедительным свидетельством усиления крестьянского рационализма, авторитета индивидуального разума, было нарастание индивидуализма. В сфере социальной мысли усиление рационализма крестьянства протекало наиболее заметно, пожалуй, на ее острие, освещавшем классовую борьбу во все более горьких сетованиях на господство кривды, все более настоятельных раздумьях о правде, справедливости.
Таковы три весьма разнородных способа ориентации крестьянина между правдой и неправдой: традиция, религия и индивидуальный разум. Соотношение этих трех авторитетов по мере развития общества изменялось. Индивидуальный разум долгое время, как слуга двух господ, обслуживавший и традицию, и религию, сам стал претендовать на роль главного авторитета в жизненной ориентации масс. До приоритета здравомыслия было еще далеко, но оно все более расшатывало авторитет и традиции, и религии.
Вопросы для самопроверки:
1. Каковы структурообразующие начала крестьянской культуры?
2. Как возникали традиции крестьянской культуры?
3. Каковы наиболее существенные отличия крестьянской религии от канонического православия?
4 . Как изменялась роль индивидуального разума среди мировоззренческих авторитетов по мере прогресса общества?