Гитара
Она висела вертикально на старом текинском ковре в комнате Алика, старшего сына соседей с первого этажа, учившегося в Ленинградском политехническом. Их квартира в нашем двухэтажном сталинском доме чем-то напоминала дом таможенника Верещагина, только павлинов в нашем общем урючно-гранатовом и очень уютном дворе заменяло горластое индюшачье семейство - неизменный источник шикарных перьев для игр в индейцев.
Она была старой, ещё семиструнной, с медными струнами, широким смоляным грифом и источавшим тонкий лаковый аромат крутобоким кирпичного цвета корпусом, на дне которого можно было разглядеть наклейку с надписью «Ленинградский завод щипковых музыкальных инструментов» и какие-то цифры, выведенные аккуратным круглым почерком давно уже выцветшими, а когда-то фиолетовыми чернилами. В глубинах её внимательного корпуса отражались все близкие и далёкие звуки квартиры, дома, двора и даже находившегося рядом с нами городского парка. Я сидел, не сводя с неё глаз, как привязанный, пока мне, наконец, не разрешали взять её. Бабушка Лида сама снимала гитару со стены, бережно вытирала с неё вездесущую азиатскую бархатную пыль и передавала мне, каждый раз строго наказывая обращаться с ней осторожно.
Играть на гитаре я тогда ещё не умел, но научиться хотел страстно (строго говоря, я и потом играть на гитаре не умел, однако кое-какие звуки из неё извлекать научился и делал это в течение немалого срока довольно успешно). В общем, самоучитель мне мама, конечно, купила, но самоучёба по этой книге не шла дальше главы, посвященной строю шестиструнной гитары и, как оказалось впоследствии, на этой главе и закончилась.
В той же комнате стояло пианино «Беларусь», принадлежавшее младшей сестре Алика Ирке, которая была старше меня на три года и снабжала неплохого качества сочинениями по литературе всех оболтусов нашего и соседнего двора. Пианино было совершенно новым и хорошо настроенным, поскольку Ирка долбила уроки в музыкалке также прилежно и упорно, как и в обычной школе. Кроме того, она была счастливой обладательницей обширной коллекции рока, привозимой Аликом из Ленинграда. Перезаписывать музыку из своей природной вредности Ирка не разрешала, но слушать на правах соседей можно было до тех пор, пока её мама, Валентина Васильевна, не призывала нас к порядку. Разговаривала Валентина Васильевна всегда тихо и с мягкой улыбкой, однако ослушаться её никому не приходило в голову, потому что, будучи детским врачом и директором Дома малютки, именно она обеспечивала появление на свет практически всего поголовья нашего (и не только) двора, когда время для нас ещё только начиналось.
В общем, в первое время моими основными гитарными экзерсисами была практика настройки гитары под шестиструнный строй в унисон с Иркиным пианино. Благодаря тому, что уши у меня маленькие, тот самый медведь, видимо, промахнулся во время их оттаптывания, и вскоре операцию настройки гитары я освоил виртуозно. А вот дальше дело не шло. Подбор, высунув язык, популярных мелодий на первой струне в сравнении с пейджевскими риффами особо не вдохновлял, а на самоучитель терпения не хватало.
Надо сказать, что среди молодёжи в описываемое время вечерА было принято проводить во дворах с пением под гитару. Собирались все вокруг нескольких особо авторитетных пацанов с гитарами, которые весь вечер развлекали себя, друзей и всю округу разного рода музицированием - от блатной классики и Галича с Высоцким до подражания рок-группам. Длилось это до тех пор, пока особо нервные жители не вызывали милицию, которая с редким рвением и удовольствием разгоняла музицирующих пацанов, отбирая у них гитары и тут же ломая их.
Понятно, что ребят помладше взрослые пацаны из таких компаний выгоняли нещадно, щедро награждая щелбанами и легкими пинками. Но в сторонке сидеть не возбранялось - в конце концов, среди младших были братья и тех, кто входил в «основной состав».
Романтическое время гитар, которого я так страстно дожидался, наступало, как полагается, тогда, когда уже темнело и младших по одному загоняли домой. Под близким чёрным небом, усеянным россыпями звёзд, по очереди раздавались протяжные крики матерей (про то, что скоро у всех будут мобильники, тогда никто из нас и не догадывался):
- Ра-а-а-фи-и-ик!
- Ро-о-о-о-би-и-ик!
- Гри-и-и-ша-а-а!
Понимая, что время настало, мы, переглядываясь, сидели в ожидании того, когда очередной материнский призыв не назовёт наше имя, чтобы обречённо вздохнув (ослушаться мать никому и в голову не приходило), начать круговым рукопожатием прощаться с товарищами до завтра. Дома каждого из нас перед сном ожидал кувшин горячей воды, смывавший следы разных дневных похождений, веломотогонок и дворового футбола.
Но пока нас не позвали, у нас ещё оставалось время послушать «взрослые» песни под гитару. Как правило, игра в несколько гитар начиналась с процедуры их настроя в унисон, которая, на мой взгляд, могла тянуться бесконечно и отнюдь не всегда приводила к требуемым результатам. Меня так и подмывало блеснуть талантом, но я вполне обоснованно опасался получить от старших подзатыльник за то, что встрял «во взрослый разговор». Наши «взрослые пацаны», хотя и не давали нас в обиду чужим в школе, в городе и в парке, нас самих в нашем родном дворе держали в строгости, пунктуально обучая азам жизни и щедро вразумляя при этом вручную для пущего усвоения материала.
Короче, однажды я не выдержал. Справедливо решив, что наличие гитары, хотя бы и украшенной гэдээровскими «переводилками» - ещё не повод задирать нос, тем более, что и играть-то толком не умеешь, улучив момент, когда какафония явно зашкаливала, я солидно (как мне казалось) предложил свои услуги.
В начале сквозь меня посмотрели так, как если бы с дерева упала спелая урючина. Пацаны деловито примеривались, как бы её пнуть так, чтобы не испачкать туфлю-плетёнку - тогдашнее моднейшее изобретение марыйских обувных цеховиков, заставлявшее по ночам рыдать от бессилия лучших модельеров итальянской мужской обуви, которые, как известно, занимали твёрдое второе место в мире после цеховиков ереванских, выпускавших товар класса хай-энд («конец хая» - перевод в данном случае не совсем верный))) под всемирно известным брендом «Масис».
Однако к такому повороту событий я уже был готов, поэтому взрослым пацанам, не в кипеж дело, чтобы не потерять лицо, пришлось вступить с урючиной в переговоры. По их успешному завершению я деловито отклонил протянутую мне гитару и сам взял ту, которая, по моему мнению, строила лучше всего и была ближе к оригиналу (понятно, что ни камертона, ни пианино у меня под рукой не было). По-детски (т. е., по пятому ладу) я уже давно не настраивал, столкнувшись с ужасным качеством «не строивших» инструментов массовых серий. Всю операцию впоследствии я проводил исключительно на слух, настраивая гитару на середину грифа, если хозяин любил брать аккорды, и на начало грифа, если играли на «блатных».
В тот первый вечер я настроил в унисон две гитары, после чего по вечерам вполне официально оставлял «мелкую» тусовку своих сверстников и переходил в «предбанник» «взрослых пацанов». Теперь я был штатным настройщиком всех гитар двора и округи, и звёздные вечера уже переходили непосредственно к пению гораздо быстрее, чем раньше...
Она была старой, ещё семиструнной, с медными струнами, широким смоляным грифом и источавшим тонкий лаковый аромат крутобоким кирпичного цвета корпусом, на дне которого можно было разглядеть наклейку с надписью «Ленинградский завод щипковых музыкальных инструментов» и какие-то цифры, выведенные аккуратным круглым почерком давно уже выцветшими, а когда-то фиолетовыми чернилами. В глубинах её внимательного корпуса отражались все близкие и далёкие звуки квартиры, дома, двора и даже находившегося рядом с нами городского парка. Я сидел, не сводя с неё глаз, как привязанный, пока мне, наконец, не разрешали взять её. Бабушка Лида сама снимала гитару со стены, бережно вытирала с неё вездесущую азиатскую бархатную пыль и передавала мне, каждый раз строго наказывая обращаться с ней осторожно.
Играть на гитаре я тогда ещё не умел, но научиться хотел страстно (строго говоря, я и потом играть на гитаре не умел, однако кое-какие звуки из неё извлекать научился и делал это в течение немалого срока довольно успешно). В общем, самоучитель мне мама, конечно, купила, но самоучёба по этой книге не шла дальше главы, посвященной строю шестиструнной гитары и, как оказалось впоследствии, на этой главе и закончилась.
В той же комнате стояло пианино «Беларусь», принадлежавшее младшей сестре Алика Ирке, которая была старше меня на три года и снабжала неплохого качества сочинениями по литературе всех оболтусов нашего и соседнего двора. Пианино было совершенно новым и хорошо настроенным, поскольку Ирка долбила уроки в музыкалке также прилежно и упорно, как и в обычной школе. Кроме того, она была счастливой обладательницей обширной коллекции рока, привозимой Аликом из Ленинграда. Перезаписывать музыку из своей природной вредности Ирка не разрешала, но слушать на правах соседей можно было до тех пор, пока её мама, Валентина Васильевна, не призывала нас к порядку. Разговаривала Валентина Васильевна всегда тихо и с мягкой улыбкой, однако ослушаться её никому не приходило в голову, потому что, будучи детским врачом и директором Дома малютки, именно она обеспечивала появление на свет практически всего поголовья нашего (и не только) двора, когда время для нас ещё только начиналось.
В общем, в первое время моими основными гитарными экзерсисами была практика настройки гитары под шестиструнный строй в унисон с Иркиным пианино. Благодаря тому, что уши у меня маленькие, тот самый медведь, видимо, промахнулся во время их оттаптывания, и вскоре операцию настройки гитары я освоил виртуозно. А вот дальше дело не шло. Подбор, высунув язык, популярных мелодий на первой струне в сравнении с пейджевскими риффами особо не вдохновлял, а на самоучитель терпения не хватало.
Надо сказать, что среди молодёжи в описываемое время вечерА было принято проводить во дворах с пением под гитару. Собирались все вокруг нескольких особо авторитетных пацанов с гитарами, которые весь вечер развлекали себя, друзей и всю округу разного рода музицированием - от блатной классики и Галича с Высоцким до подражания рок-группам. Длилось это до тех пор, пока особо нервные жители не вызывали милицию, которая с редким рвением и удовольствием разгоняла музицирующих пацанов, отбирая у них гитары и тут же ломая их.
Понятно, что ребят помладше взрослые пацаны из таких компаний выгоняли нещадно, щедро награждая щелбанами и легкими пинками. Но в сторонке сидеть не возбранялось - в конце концов, среди младших были братья и тех, кто входил в «основной состав».
Романтическое время гитар, которого я так страстно дожидался, наступало, как полагается, тогда, когда уже темнело и младших по одному загоняли домой. Под близким чёрным небом, усеянным россыпями звёзд, по очереди раздавались протяжные крики матерей (про то, что скоро у всех будут мобильники, тогда никто из нас и не догадывался):
- Ра-а-а-фи-и-ик!
- Ро-о-о-о-би-и-ик!
- Гри-и-и-ша-а-а!
Понимая, что время настало, мы, переглядываясь, сидели в ожидании того, когда очередной материнский призыв не назовёт наше имя, чтобы обречённо вздохнув (ослушаться мать никому и в голову не приходило), начать круговым рукопожатием прощаться с товарищами до завтра. Дома каждого из нас перед сном ожидал кувшин горячей воды, смывавший следы разных дневных похождений, веломотогонок и дворового футбола.
Но пока нас не позвали, у нас ещё оставалось время послушать «взрослые» песни под гитару. Как правило, игра в несколько гитар начиналась с процедуры их настроя в унисон, которая, на мой взгляд, могла тянуться бесконечно и отнюдь не всегда приводила к требуемым результатам. Меня так и подмывало блеснуть талантом, но я вполне обоснованно опасался получить от старших подзатыльник за то, что встрял «во взрослый разговор». Наши «взрослые пацаны», хотя и не давали нас в обиду чужим в школе, в городе и в парке, нас самих в нашем родном дворе держали в строгости, пунктуально обучая азам жизни и щедро вразумляя при этом вручную для пущего усвоения материала.
Короче, однажды я не выдержал. Справедливо решив, что наличие гитары, хотя бы и украшенной гэдээровскими «переводилками» - ещё не повод задирать нос, тем более, что и играть-то толком не умеешь, улучив момент, когда какафония явно зашкаливала, я солидно (как мне казалось) предложил свои услуги.
В начале сквозь меня посмотрели так, как если бы с дерева упала спелая урючина. Пацаны деловито примеривались, как бы её пнуть так, чтобы не испачкать туфлю-плетёнку - тогдашнее моднейшее изобретение марыйских обувных цеховиков, заставлявшее по ночам рыдать от бессилия лучших модельеров итальянской мужской обуви, которые, как известно, занимали твёрдое второе место в мире после цеховиков ереванских, выпускавших товар класса хай-энд («конец хая» - перевод в данном случае не совсем верный))) под всемирно известным брендом «Масис».
Однако к такому повороту событий я уже был готов, поэтому взрослым пацанам, не в кипеж дело, чтобы не потерять лицо, пришлось вступить с урючиной в переговоры. По их успешному завершению я деловито отклонил протянутую мне гитару и сам взял ту, которая, по моему мнению, строила лучше всего и была ближе к оригиналу (понятно, что ни камертона, ни пианино у меня под рукой не было). По-детски (т. е., по пятому ладу) я уже давно не настраивал, столкнувшись с ужасным качеством «не строивших» инструментов массовых серий. Всю операцию впоследствии я проводил исключительно на слух, настраивая гитару на середину грифа, если хозяин любил брать аккорды, и на начало грифа, если играли на «блатных».
В тот первый вечер я настроил в унисон две гитары, после чего по вечерам вполне официально оставлял «мелкую» тусовку своих сверстников и переходил в «предбанник» «взрослых пацанов». Теперь я был штатным настройщиком всех гитар двора и округи, и звёздные вечера уже переходили непосредственно к пению гораздо быстрее, чем раньше...