За окном
- Сойка.
Она прислушалась и покачала головой:
- Дрозд. Или сойка, подражающая дрозду.
Тихо, чтобы не напугать лесную тишину, они смеялись, обнявшись под одеялом и глядя в окно. За стеклом будто висела картина сюрреалиста - серый холст-туман и небрежное пятно ярких листев в углу.
- Клён уже желтеет. Скоро поулетают на юг...
- Останется филин, - он чуть наклонил голову, чтобы голос звучал солиднее. - "Весь год, кроме периода гона, молчалив. Иногда громко чавкает".
- Кстати, насчет чавканья, - она одним движением выскользнула и из объятий, и из-под одеяла. - Уже полдень - самое время наконец позавтракать.
Пару минут он лежал, слушая звяканье посуды и звук льющейся воды, доносившиеся с кухни. Когда зашумела закипающая на конфорке вода, он наконец встал. Одеваясь, выглянул в окно.
От стоящего на сваях домика до земли вели двадцать деревянных ступенек. Наступая на каждую и не касаясь шершавых перил по левую руку, он спустился к самым корням клёна. Местная земля, похожая на влажную глину, явно была дереву не по вкусу - иначе зачем бы его посадили в большом горшке? Он обошел дерево кругом, задержавшись с той стороны, где горшок стал понемногу рассыпаться - день за днем молодой корень пытался пробиться наружу, бессмысленно и неостановимо.
Он повернулся спиной к лестнице и пошел в туман, окружавший дом, клен и людей серым ничто. Тридцать шагов - прямо на звук птичьих голосов и листвы. На двадцать пятом из мглы перед ним внезапно проступила тумба с древним магнитофоном. Полуметровые бобины неторопливо вращались, протягивая пленку между головок.
Он остановил магнитофон - и вокруг повисла невероятно плотная, ватная тишина, будто высасывавшая жизнь даже из звука собственного дыхания. Очень осторожно смотал пленку на одну бобину, с надписью химическим карандашом "Лес" на бумажке, наклеенной в центре. Открыв ящик внизу тумбы, он отыскал такую же, но с этикеткой "Город".
Приладив пленку и положив палец на кнопку "Воспроизведение", он замер в мертвой тишине. В доме его спутница - он не слышал этого, но был в этом уверен - все громче шумела посудой в попытке отогнать от себя отсутствие звука.
Когда-то они думали найти выход отсюда по шнуру от магнитофона - и обнаружили, что никакого шнура у него нет.
Он вдавил кнопку и пошел обратно. Позади него шумели автомобили и слышался невнятный гул голосов, плакали дети и клацали на стыках проводов "колодки" троллейбусов.
Когда-нибудь они все же выкопают эту тумбу и выяснят, куда включен магнитофон.
А пока по молчаливому согласию не замечают, что пленка "Город" склеена на середине.
Она прислушалась и покачала головой:
- Дрозд. Или сойка, подражающая дрозду.
Тихо, чтобы не напугать лесную тишину, они смеялись, обнявшись под одеялом и глядя в окно. За стеклом будто висела картина сюрреалиста - серый холст-туман и небрежное пятно ярких листев в углу.
- Клён уже желтеет. Скоро поулетают на юг...
- Останется филин, - он чуть наклонил голову, чтобы голос звучал солиднее. - "Весь год, кроме периода гона, молчалив. Иногда громко чавкает".
- Кстати, насчет чавканья, - она одним движением выскользнула и из объятий, и из-под одеяла. - Уже полдень - самое время наконец позавтракать.
Пару минут он лежал, слушая звяканье посуды и звук льющейся воды, доносившиеся с кухни. Когда зашумела закипающая на конфорке вода, он наконец встал. Одеваясь, выглянул в окно.
От стоящего на сваях домика до земли вели двадцать деревянных ступенек. Наступая на каждую и не касаясь шершавых перил по левую руку, он спустился к самым корням клёна. Местная земля, похожая на влажную глину, явно была дереву не по вкусу - иначе зачем бы его посадили в большом горшке? Он обошел дерево кругом, задержавшись с той стороны, где горшок стал понемногу рассыпаться - день за днем молодой корень пытался пробиться наружу, бессмысленно и неостановимо.
Он повернулся спиной к лестнице и пошел в туман, окружавший дом, клен и людей серым ничто. Тридцать шагов - прямо на звук птичьих голосов и листвы. На двадцать пятом из мглы перед ним внезапно проступила тумба с древним магнитофоном. Полуметровые бобины неторопливо вращались, протягивая пленку между головок.
Он остановил магнитофон - и вокруг повисла невероятно плотная, ватная тишина, будто высасывавшая жизнь даже из звука собственного дыхания. Очень осторожно смотал пленку на одну бобину, с надписью химическим карандашом "Лес" на бумажке, наклеенной в центре. Открыв ящик внизу тумбы, он отыскал такую же, но с этикеткой "Город".
Приладив пленку и положив палец на кнопку "Воспроизведение", он замер в мертвой тишине. В доме его спутница - он не слышал этого, но был в этом уверен - все громче шумела посудой в попытке отогнать от себя отсутствие звука.
Когда-то они думали найти выход отсюда по шнуру от магнитофона - и обнаружили, что никакого шнура у него нет.
Он вдавил кнопку и пошел обратно. Позади него шумели автомобили и слышался невнятный гул голосов, плакали дети и клацали на стыках проводов "колодки" троллейбусов.
Когда-нибудь они все же выкопают эту тумбу и выяснят, куда включен магнитофон.
А пока по молчаливому согласию не замечают, что пленка "Город" склеена на середине.