Редут Таракуля

[0gnev]

Б.Полевой || « Правда» №302, 29 октября 1942 года

Товарищи красноармейцы, краснофлотцы и командиры, партизаны и партизанки! Не щадя своей жизни, защищайте завоевания Великой Октябрьской Социалистической Революции, свободу, честь и независимость нашей родины! Беспощадно уничтожайте гитлеровских разбойников! (ИЗ ЛОЗУНГОВ ЦК ВКП(б) к 25-Й ГОДОВЩИНЕ ВЕЛИКОЙ ОКТЯБРЬСКОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ).

# Все статьи за 29 октября 1942 года.




Мы долго шли по северной окраине Сталинграда, пробираясь какими-то задворками и садами, карабкаясь через баррикады, пролезая сквозь закоптелые развалины домов, стремглав пробегая улицы и открытые места. Наконец, лейтенант Шохин остановился, перекинул автомат с плеча на плечо и сказал хриплым, сорванным голосом:

- Дошли. Тут! Вот это у нас и зовут редут Таракуля.

Он показал на груду битого кирпича и балок, возвышавшуюся на месте, где когда-то, очевидно, стоял небольшой, приземистый, старинный, прочной постройки дом. Это происходило в глухой час гулкой, беспокойной фронтовой ночи. Холодная круглая луна серебрила седую от инея землю, пустые коробки когда-то больших и красивых домов, походивших теперь на истрепанные театральные декорации, подбитые снарядами телеграфные столбы с бессильно болтавшимися кудрями оборванных проводов, чудом уцелевшую на углу красивую нарзанную будку, вкривь и вкось прошитую пулями.

Все тут - и мостовая, сплошь исковерканная и вспаханная разрывами снарядов и мин, и целые россыпи стрелянных гильз, и четыре просторных воронки от авиабомб, заиндевевшее по краям и поэтому напоминавшие лунные кратеры из какого-то детского учебника, и, наконец, клочья темносерой немецкой шинели, заброшенной силой взрыва на ветки молодого каштана, - все говорило о том, что это место совсем недавно являлось ареной долгой и яростной схватки, центром которой был этот совершенно разрушенный дом на углу.

- Редут Таракуля, - повторял лейтенант Шохин, которому, видимо, очень нравилось это название, и, показав на прямоугольные отдушины в массивном, хорошо сохранившемся каменном фундаменте, добавил - а это амбразуры. Видите, какой широкий сектор обстрела на обе улицы. Вот через них они и держали наступление целого немецкого батальона. Вдвоем - батальон. Вдвоем, понимаете!

В хрипловатом голосе лейтенанта, человека бывалого, воюющего третью войну и отнюдь не склонного к восторженности, командира взвода разведчиков, слышалось настоящее, неподдельное восхищение, восхищение воина, восхищение мастера и знатока. И мне живо вспомнилась во всех подробностях история этого дома-редута, слышанная в Сталинграде уже от нескольких человек, необычайная, почти невероятная и в то же время правдивая история, являющаяся одной из характерных страничек тяжелой героической эпопеи сталинградской обороны.

Бойцы-пулеметчики, старые друзья, спавшие в одной землянке, евшие из одного котелка и курившие из одного кисета, Таракуль и Начирнер получили задание командира батальона устроить пулеметные точки в этом доме, на перекрестке двух окраинных улиц. Бой в этот день шел на другом участке, немцев здесь не ждали, и сооружение пулеметных точек было только одной из мер хорошей военной предосторожности. Получив приказ, спокойный медлительный, неразговорчивый Начирнер и маленький, подвижной, вечно что-нибудь насвистывавший или напевавший Таракуль быстро обошли пустой дом, облюбовали угловую комнату первого этажа, из окон которой можно было следить за всем, что происходит на скрещивающихся здесь улицах, и начали разбирать печь и заставлять кирпичами окна, чтобы оставить в них только узкие амбразуры. Силач Начирнер, стараясь не очень следить на паркетных полах и аккуратно обходя мебель, огромными охапками подносил кирпич, а его друг, насвистывая какую-то песенку, ловко укладывал кирпичи крест-накрест, чтобы они прочнее держались. Бой гремел далеко. Улицы были совершенно пустынны, но друзья, привыкшие на войне к неожиданностям, работая не покладая рук, все время посматривали кругом.

Первая амбразура была ужа готова, в ней установили пулемет и принялись было уже за вторую, когда Начирнер, принеся очередную охапку кирпича, увидел, что Таракуль не работает, а прильнул к пулеметному прицелу и, весь напружинившись, смотрит на улицу. «Немцы!» - догадался Начирнер. Он осторожно положил кирпич на пол и выглянул из-за косяка. Пятеро немцев с автоматами, болтавшимися у них на шее, как саксофоны, озираясь, крались по стенке вдоль улицы. Начирнер схватил винтовку, но Таракуль вырвал ее у него из рук.

- Разведка! Не спугивай. За ними еще припрут. Подпустим, а потом сразу по всем, - зашептал Таракуль, снова берясь за ручки пулемета.

В самом деле, дойдя до угла, немцы посовещались, осмотрели перекресток, один из них сделал какой-то знак. На улице показалась большая группа автоматчиков. Человек тридцать. Они тоже подошли к перекрестку и встали, прижавшись к стене, представляя собой удобную мишень. Они снова выслали вперед разведчиков. Но в это время две резких очереди потрясли воздух. Потом еще две. Несколько немцев упало, остальные побежали. Потом остановились. Часть начала стрелять из автоматов, а другая двинулась к своим убитым, чтобы их утащить. Две новых очереди подкосили еще нескольких, а остальные бежали, уже не оглядываясь.

- Есть! - победно гаркнул Таракуль, радостно сверкнув желтыми белками своих горячих цыганских глаз. Но Начирнер, такой же спокойный, медлительный, молча показал ему на остов большого каменного дома напротив. В пустых окнах его было видно много серых, деловито суетившихся фигур, быстро занимавших оборону. В это время сразу с двух улиц к перекрестку густо, мелкими перебежками, прижимаясь к подворотням, к воронкам, к телеграфным столбам, хлынули немцы, охватывая дом с двух сторон.

Таракуль оторопел. Немцев было много, и, что особенно ему показалось тогда страшным, они были не только впереди, как он привык с ними встречаться в бою, но и с боков, заходили сзади. Первое, что захотелось сделать бойцу, - это бежать, бежать скорее, бежать к своим, пока еще не поздно вырваться из этого полукольца, спастись и спасти свой пулемет. Но он увидел, как товарищ его деловито перекатывал свой пулемет в соседнюю комнату, чтобы отразить нападение немцев сбоку, и сразу же пришел в себя. Преодолев инстинктивный страх, он припал к пулеметному прицелу и стал короткими очередями выбивать, выкашивать перебегавших по улице немцев.

Те, что сидели в здании напротив, открыли по дому бешеную стрельбу. Но Таракуль уже не боялся. За кирпичной стенкой он чувствовал себя неуязвимым. Страх прошел. Он перерос в чувство волнующей, раздирающей грудь радости, когда немцы, десятки немцев там, на улице, вдруг побежали назад, перепрыгивая через трупы своих убитых и не обращая внимания на крики раненых. Теперь Таракуль тоже хладнокровно бил им в спину, и всякий раз, когда серая фигурка, точно споткнувшись, падала на землю и застывала, он приговаривал:

- Есть, есть, есть.

В соседней комнате работал (именно работал) пулемет Начирнера. Верный себе, хладнокровный, спокойный даже в самую жаркую минуту боя, Начирнер расчетливо, экономно бил короткими очередями. Он первым отбил атаку на своей улице, с винтовкой пришел на помощь товарищу и начал, тщательно прицеливаясь, бить по тем, что сидели напротив в доме. Те отвечали залпами из автоматов. Комната наполнилась известковой пылью. Пулеметчики легли на пол.

Когда атака была отбита и настала тишина, Таракуль добрался до приятеля. Его распирало чувство огромной радости, гордости собой. Он впервые осознал свои силы и от избытка этих сил, желая чем-то выразить свою радость, звонко хлопнул приятеля по спине. Тот молча отстранился, свертывая цыгарку, и тут Таракуль заметил, что приятель, который пять минут назад привел его в себя своим хладнокровием, был бледен, что пальцы у него дрожали и табак сыпался на колени.

- Чего радуешься, это ведь только начало, - сказал он своим ровным голосом и вдруг спросил: - А ты женатый? А дети есть?

И снова они расползлись по комнатам, каждый в своему пулемету. Слова Начирнера сбылись. Через час немцы предприняли еще одну атаку, а потом две, короткие и напористые, одну за другой. Пулеметчики отбивали атаки и с каждой новой схваткой действовали хладнокровней, уверенней, и каждый раз все больше и больше серых фигур в неестественных, изломанных, кукольных позах навсегда застывали на мостовой.

Тогда немцы подтянули минометы. Они стали бить из сада напротив и били по дому двадцать минут. С десяток мин разорвалось в верхних этажах. Казалось, все в доме было разрушено, разбито, разнесено в клочья и перемешано с обломками штукатурки. Но когда немцы снова бросились в атаку вдоль улиц, снова четко заработали два пулемета, и две смертоносных свинцовых струи преградили им путь. Пулеметчики пережидали обстрел в маленьком коридорчике и, как только минометы смолкли, опять подползли к своим боевым машинам.

Трудно сказать, что думали немцы. Считали ли они, что имеют дело с целым гарнизоном, что они наткнулись на замаскированный дот, или мужество двух пулеметчиков подорвало наступательный дух целого батальона, но они больше уже не пытались прорваться прямой атакой. Они подтянули три орудия и стали бить по дому. После каждого выстрела Таракуль кричал приятелю:

- Жив?

И тот спокойно, словно речь шла о чем-то обыденном, деловито отвечал:

- Жив.

Но вот снаряд угодил прямо в комнату, где сидел Начирнер. Когда смолк грохот разрыва, он не ответил товарищу. Таракуль бросился туда. Среди развороченных камней, разбросив раненые ноги, лежал грузный пулеметчик. Сдерживая боль, он кусал губу и сквозь зубы процедил:

- Ранен.

Что делать? - пронеслось в уме Таракуля. Теперь он остался один, один против целого батальона немцев. Но он обдумывал свое положение спокойно, без тени страха. В следующее мгновенье он уже нес друга вниз, в подвал. Потом он перетащил туда пулеметы и боеприпасы. Он установил их в том же порядке, как и наверху, высунув стволы в прямоугольники отдушин. В это время раздались взрывы, от которых все здание подпрыгнуло и затряслось. Это разорвалась серия авиабомб. Немцы вызвали на помощь авиацию. Одной из бомб дом был разрушен. Груды кирпича и битого щебня завалили подвал, но массивные своды выдержали. Пулеметчик Таракуль и его раненый товарищ остались живы, погребенные под обломками и отрезанные обвалом от мира. Придя в себя, Таракуль даже обрадовался этому обстоятельству. Он мог теперь не опасаться нападения с тыла. Груда развалин довольно надежно закрывала его от снарядов. Когда немцы опять пошли в атаку, они снова были отброшены одним двух пулеметов. Заваленные обломками дома, Таракуль и его тяжело раненный друг продолжали стрелять, и когда раненый лишался сознания, Таракуль (тоже раненый, но легко) бегал от одного пулемета к другому, простреливая обе улицы.

Вспоминая потом об этом, он никак не мог сказать, долго ли шла эта неравная и беспримерная борьба; он вообще не мог что-нибудь вспомнить, кроме того, что он стрелял из двух пулеметов, не видя перед собой ничего, кроме двух перекрещивающихся улиц, и не думая ни о чем, кроме того, что эти улицы, улицы Сталинграда, нужно во что бы то ни стало удержать. Он стрелял до тех пор, пока где-то вдали не услышал «ура», которое приближалось, нарастало, пока по обломкам асфальтового тротуара не затопали тяжелые шаги наступающей пехоты и перед амбразурами отдушин не замелькали родные, песочного цвета шинели. Тут он бросил пулемет, стал трясти раненого друга, крича ему в ухо только одно слово:

- Наши! Наши! Наши!

Когда подразделение командира Мохова очистило всю улицу, пришлось долго разгребать и даже подрывать камни, чтобы извлечь героев из-под развалин. Их освободили как раз во-время, за несколько минут до начала немецкой контратаки. Начирнера отнесли в госпиталь, а Таракуль вырвался из рук медсестры, перевязывавшей ему рану, схватил винтовку и бросился в новый бой.

Улица эта осталась у нас, а развалины дома, возвышающиеся сейчас на перекрестке, кто-то шутливо назвал «редутом Таракуля». Название это так к ним и приросло...

- Вы знаете, вот потом, когда очистим город и разобьем немцев, надо бы это место оградить забором, повесить здесь доску и на доске написать о том, на что способны два советских бойца-сталинградца. И пусть все ходят и смотрят, смотрят и удивляются, - говорит лейтенант Шохин и, улыбнувшись, сам себя опровергает: - Чепуховый проект! Слишком много таких памятников пришлось бы оставлять в Сталинграде, на каждой улице, в каждом переулке. Нет, лучше мы построим тут новые замечательные, красивые дома, чтоб хорошо, удобно, уютно жилось в них людям и чтоб люди, живя в них, добрым словом вспоминали о нас, защитниках Сталинграда. // Б.Полевой. г. Сталинград.

***********************************************************************************************
Гитлеровские мерзавцы отбирают у родителей малолетних детей

ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ, 28 октября. (По телеграфу). На одном из участков фронта получены письма от советских людей, томящихся в фашистской неволе. В письмах рассказывается о неслыханных жестокостях, применяемых гитлеровскими бандитами к советским людям. Немцы нашли новый утонченный метод пытки - они отбирают у матерей их малолетних детей и увозят неизвестно куда.

Вот что пишет гражданка К. из деревни Нивки, Поддорского района, Ленинградской области:

«Здравствуйте, мои дорогие родители. Придется нам встретиться с вами или нет. Проклятый немец разлучил нас. Здесь не жизнь, а мука. Из деревни Боровой немец увез всех неизвестно куда. В деревне Заполье, как и во всем нашем крае, немцы отнимают малышей от родителей и увозят даже годовалых ребят, а матерей оставляют работать на месте - рыть окопы, строить дороги.

Я вижу, как детей отнимают у матерей, и не выносит мое сердце Я со своими крошками пока еще вместе, но если разлучат меня с ними, наложу на себя руки - брошусь в ключ или удавлюсь. Прощайте, милые родители. Ваша любящая дочь К.». //Плескачевский.

___________________________________________
Б.Полевой: Стена Сталинграда || «Правда» №296, 23 октября 1942 года
П.Лидов: Гитлеровские звери || «Правда» №289, 16 октября 1942 года
П.Доронин: Сражаются большевики-сталинградцы || «Правда» №280, 7 октября 1942 года
В.Куприн, Д.Акульшин: Признания разбойников || «Правда» №289, 16 октября 1942 года

Газета «Правда» №302 (9073), 29 октября 1942 года