Шостакович и пушки

[0gnev]

« Time», США.

# Все статьи за 20 июля 1942 года.

Когда говорят пушки, музы молчат, гласит старая русская пословица




Прошлой зимой, слушая грохот немецких орудий, глядя, как гасят немецкие «зажигалки» на крыше Ленинградской консерватории, пожарный-доброволец Шостакович гневно сказал: «Здесь музы говорят одновременно с пушками».

В ближайшее воскресенье Соединенные Штаты смогут услышать доказательство подобной уверенности, правда, доказательство это уже устарело: кровь текла рекой и замерзала на ступенях Зимнего дворца в Петрограде. Переступив через застывшую кровь и трупы, Красная Гвардия прорвалась сквозь забаррикадированные двери. Когда затихли последние отголоски этого исторического штурма, остатки российского старого порядка были выброшены, как говорили большевики, « на свалку истории». Россию царей, византийщины, безумных монахов и казацких нагаек, Россию фаталистического хаоса и фаталистического бездействия, теперь предстояло перековать в Россию пролетариата, современной промышленности, решительной социалистической диктатуры. Было то в ноябре 1917-го, в первый год русской революции.

Одиннадцать лет было бледному, худенькому, впечатлительному мальчику из буржуазной семьи, который крепко держался за руку служанки, пока они пробирались по несущим следы боев улицам Петрограда. Служанка сказала: «Это революция, Митя». Юный Дмитрий Дмитриевич Шостакович посмотрел вокруг и еще сильнее вцепился в ее фартук. Однако этот не по годам развитой мальчик обдумал увиденное и услышанное. Вернувшись домой, он сел и написал две пьесы: «Гимн свободе» и «Траурный марш памяти жертв революции». Так встретились необыкновенный ребенок и необыкновенное событие.

В это воскресенье Эн-би-си впервые предоставит западному полушарию возможность услышать, что марксистская муза Шостаковича, ставшая на 25 лет старше, имеет сказать миру в Седьмой Симфонии, его самом большом и наиболее амбициозном на данный момент оркестровом произведении, которое он написал в прошлом году в промежутках между копанием окопов на окраине Ленинграда и дежурством на крыше консерватории.

Подобного напряженного ожидания в США не наблюдалось со времен премьеры «Парсифаля» (1903) на подмостках Манхэттена.

В прошлом месяце в США была доставлена маленькая жестяная коробка, не более 5 дюймов в диаметре. В ней лежал 100-футовый микрофильм - сфотографированная партитура Седьмой Симфонии. Ее доставили самолетом из Куйбышева в Тегеран, потом из Каира в Нью-Йорк. Фотографы принялись распечатывать партитуру с пленки. За десять дней они произвели четыре толстых тома - в общем 252 страницы.

Королевская баталия

Еще до того как первые пленки попали в увеличитель, три ведущих американских дирижера, каждый из которых является почитателем Шостаковича - элегантный седовласый Леопольд Стоковский, руководитель Кливлендского оркестра Артур Родзинский и Сергей Кусевицкий из Бостона - начали учтивую королевскую баталию за право дирижировать премьерой.

Какое-то время казалось, что ценный приз достанется Сергею Кусевицкому. Даже не взглянув на заветную Седьмую Симфонию, он ринулся в Am-Rus Music Corp, компанию, выступающую в роли американского агента советских музыкантов, и выбил себе права на первое исполнение симфонии в Западном полушарии. Затем с тихим триумфом сообщил, что его студенческий оркестр Беркширского музыкального центра исполнит Седьмую симфонию 14 августа. Однако, как оказалось, его обскакал 75-летний соперник - маэстро Артуро Тосканини собственной персоной. Тосканини будет дирижировать Седьмой симфонией 19 июля, на месяц раньше Кусевицкого.

У маэстро Тосканини очень хорошие связи. Он сотрудничал с Национальной вещательной компанией (Эн-би-си), а та, судя по всему, повела себя весьма дальновидно. В январе с. г., еще до того как были сыграны первые ноты симфонии на репетиции в Куйбышеве, Эн-би-си через своего корреспондента в Москве начала переговоры о правах на первое исполнение в Западном полушарии. К апрелю права на премьеру Седьмой симфонии уже были у Эн-би-си в кармане.

Теперь у Эн-би-си была партитура и оркестр, но пока неясно, был ли у нее дирижер. У Тосканини, как и у Стоковского, подписан с Эн-би-си контракт на следующий год, однако до зимы еще далеко. Маэстро Тосканини мог согласиться дирижировать главным музыкальным событием лета, но только если ему понравится партитура. (Четыре года назад, когда ему предложили дирижировать премьерой Пятой симфонии Шостаковича, он отказался). Поэтому Тосканини в срочном порядке были отправлены фотокопии страниц партитуры, и Эн-би-си затаила дыхание. Он посмотрел и сказал: «Очень интересно и весьма впечатляюще». Посмотрел еще раз и сказал: «Блестяще!».

Леопольд Стоковский, который примчался из Голливуда окрыленный надеждой, уехал обратно на Западное побережье удрученным. Родзинскому даже краем глаза не удалось увидеть партитуру. Эн-би-си спешно расширила свой симфонический оркестр до необходимых для исполнения масштабов. Близорукий маэстро Тосканини, который дирижирует по памяти и никогда не заглядывает в ноты, каждую ночь проводил, зарывшись в партитуру.

Симфония

Седьмая симфония Шостаковича, написанная для огромного оркестра, хотя и не является очевидным батальным произведением, тем не менее представляет собой музыкальную интерпретацию рассказа о военной России. Строго говоря, это скорее даже не симфония, а симфоническая сюита. Подобно медленно скользящей огромной раненой змее, она на протяжении 80 минут развертывает свои кольца. Ее мощные, простые, прямые темы практически не получают разработки. Композитор даже не пытается уложить пространные, порою скелетные части симфонии в эпически сжатое и экономное прокрустово ложе классической симфонии.

Однако сама эта музыкальная аморфность рассказывает нам об аморфной массе России в войне. В ней звучат ликование и агония. Смерть и страдание проходят красной строкой через все произведение. Однако под падающими на Ленинград бомбами Шостакович услышал победные аккорды. В последней части симфонии мы слышим триумфальное пророчество, которое сам Шостакович описывает как «победу света над тьмой, культуры над варварством».

Седьмая симфония пропитана героическим духом, особенно это чувствуется в первой части, длящейся 27 минут. Вначале звучит обманчиво простая мелодия, говорящая о мире, труде, надежде. Ее прерывает тема войны, «бесчувственная, неумолимая и жестокая». В этой воинственной теме Шостакович прибегает к специальному музыкальному приему: скрипачи, ударяя обратной стороной смычков по струнам, вводят мелодию, которая могла бы звучать в кукольном театре. Эта легкая дробь, в начале почти неслышная, растет и ширится и повторяется двенадцать раз во время нарастающего двенадцатиминутного крещендо. Тема не получает разработки, она просто становится все громче, как в «Болеро» Равеля; за ней следует медленная мелодия - поминальное песнопение в память о павших на войне.

Click to view

Как и в большинстве последних произведений Шостаковича, здесь прослеживается влияние Бетховена, Берлиоза, Римского-Корсакова, Малера, а также современных композиторов - Пуленка и Бузони. Те, кто уже слышал Седьмую симфонию, говорят, что это современная русская версия «Фантастической симфонии» Берлиоза. Ее также называли звуковой дорожкой к психологическому документальному фильму о нынешней России.

Композитор

Отец Дмитрия Шостаковича был инженером. Его мать, обучавшаяся в Санкт-Петербургской консерватории, полагала, что детей не следует учить музыке, пока им не исполнится девять лет, иначе они станут слишком педантичными. Однако Дмитрий Шостакович имел на этот счет другое мнение.

Когда ему было пять лет, его сводили на «Сказку о царе Салтане» Римского-Корсакова. Услышав ее один раз, он мог спеть - и пел - длинные пассажи из оперы. Иногда он садился за пианино, нажимал клавиши и шептал: «Это звезды». Иногда он брал тройной аккорд и говорил: «А это человек выглядывает из окна». В тринадцать лет он поступил в консерваторию. В 19 сочинил Первую симфонию (одну из самых известных) - это была его дипломная работа.

На протяжении последних 80 лет русские композиторы находились под сильным влиянием «Могучей кучки»: инженера Цезаря Кюи; Модеста Мусоргского («Борис Годунов»), государственного чиновника, известного своим пристрастием к алкоголю; врача Александра Бородина («Князь Игорь»); флотского офицера Николая Римского-Корсакова; профессионального музыканта Милия Балакирева. В отличие от Чайковского с его интернациональным стилем, «Могучая кучка» считала, что источником вдохновения для русских композиторов должна быть Россия - народные песни и церковная музыка. Игорь Стравинский («Петрушка», «Жар-птица») продолжил эту народную традицию, хотя позже переключился на более строгие и сухие абстрактные произведения.

Русская революция разрушила многое, но оставила нетронутыми националистические музыкальные традиции. Шостакович признает, что многим обязан «Могучей кучке». Но он слишком эклектичен, чтобы оставаться в тесных рамках националистической традиции. В нем слишком много от революционера. Свою Вторую симфонию он назвал «Октябрь» (в честь Октябрьской революции), а третью - «Первомайская».

Но ни одна из них не была столь же хорошей и не приобрела такую известность, как Первая, поэтому он переключился на сатирические балеты и оперу. «Леди Макбет Мценского уезда» похожа на музыкальное воскресное приложение, повествующее о жизни маленького города царской России.

Героиня, обреченная на долгое прозябание в Мценске, от скуки совершает три убийства. Первая советская опера - «Леди Макбет» стала настоящим красным хитом - выдержала более 200 представлений в Ленинграде и Москве. Когда в 1935 году опера была поставлена в США, ее назвали дерзкой, шумной, вульгарной и винегретом музыкальных стилей. Однако «Леди Макбет Мценского уезда» покорила многих музыкантов своей жизненной энергией, тонкими музыкальными образами и блестящей оркестровкой.

Кроме того, она чуть не стала роковой для своего создателя. В разгар чисток, когда россияне шарахались от собственной тени, а людей бросали в тюрьмы как котят в речку, Сталин захотел послушать «Леди Макбет». Опера ему не понравилась, и он ушел посреди представления. Убийство со скуки представлялось ему буржуазным явлением. Кроме того, музыкальные вкусы Сталина тяготели к простым, более мелодичным произведениям - от бетховенской Героической симфонии до «Риголетто» Верди. Да и сидел он прямо над медными духовыми.

В статье « Правды» музыка Шостаковича была незамедлительно названа «несоветской, нездоровой, дешевой, эксцентричной и левацкой» (атональной). Несколько дней спустя «Правда» раскритиковала его балет «Светлый ручей». Друзья опасались, что следующее сочинение Шостаковича может получить название «Не в четырех стенах - тюрьма...» Но неспроста композитор Шостакович считается революционером. Он публично признал, что «Правда» разбирается в музыке лучше него. Он снял свою Четвертую симфонию с репетиций (она так и не была исполнена). Он объявил, что ставит свое музыкальное будущее на Пятую симфонию.

Простая, романтичная, идеально соответствующая новому порядку в России, Пятая симфония вернула Шостаковичу официальное признание.

Два года спустя новые официальные похвалы принесла ему Шестая симфония. За пределами России любители музыки были настроены более критически. В Пятой и Шестой симфониях Шостаковича спонтанный жар, оригинальность и благородство сочетаются с любопытным пристрастием к банальным темам и музыкальному баловству, словно композитор постоянно подавляет желание покидаться музыкальными тортами.

Пиво и футбол

Те, кто видят Шостаковича впервые, находят его застенчивым, серьезным и даже заумным. В непринужденной обстановке или среди музыкантов он расслабляется, шутит, спорит с друзьями, кто больше выпьет. Он любит машины, быструю езду, американские журналы, читает американских авторов, наиболее импонирующих русским, - Марка Твена, Джека Лондона, Теодора Драйзера, Эптона Синклера. Будучи человеком насквозь городским, он терпеть не может dacha ( русские летние бунгало) и komary (вездесущих русских москитов).

До немецкого вторжения Шостакович жил в пятикомнатной ленинградской квартире со своими родными (женой, двумя детьми, матерью, сестрой и сыном сестры) и горами партитур, а также книг о музыке и спорте. Страстный любитель футбола, Шостакович регулярно пишет в главную русскую спортивную газету «Красный спорт». По его словам:

«Высшую радость испытываешь не тогда, когда закончил новую симфонию, а когда охрип от крика, когда ладони устали хлопать, когда губы запеклись, и в твоих руках уже вторая кружка пива, которую ты, как и остальные 90 000 зрителей, отвоевал, чтобы отпраздновать победу любимой команды».

Несмотря на то, что она не удовлетворяет его так, как футбольная победа, несмотря на ее структурную расплывчатость и периодически встречающиеся мелодические банальности, эмоционально Седьмая, вероятно, - наиболее зрелая из симфоний Шостаковича и почти наверняка станет одной из самых популярных. Но все же без ответа остается важный вопрос: является ли композитор Шостакович последним пиком европейского музыкального хребта, вершиной которого был Бетховен, или же с него начинается новая горная цепь?

* Первое зарубежное исполнение симфонии за пределами России состоялось 29 июня в лондонском Королевском Альберт-холле, где она была с энтузиазмом принята пятью тысячами слушателей.

____________________________________________________
Крестьянин и его земля ("Time", США)
Роммель Африканский ("Time", США)
Что принесет весна? ("Time", США)
Теперь или никогда ("Time", США)
Любимец Сталина ("Time", США)
Медики Красной Армии ("Time", США)
И.Эренбург: Душа народа ("Красная звезда", СССР)
Отчет о России и русских ("The New York Times", США)
Сергей - боец Красной Армии ("The New York Times", США)
Й.Геббельс: О так называемой русской душе ("Das Reich", Германия)
Г.Александров: Гитлеровский "фронт духа" перед катастрофой ("Правда", СССР)