.
Она выросла в этом доме на краю Москвы.
Дом был деревянный скрипучий барак: жалобные двери, дребезжащие окна, ворчливые лестницы.
В коммуналке на втором этаже у нее с матерью было две комнаты. Большая в три окна, оклеенная старинными обоями с золотом, и маленькая угловая, с окном в темный лес.
За общей кухней была уборная - дырка в деревянной полке, внизу - зловонная темнота.
В детстве она уронила туда куклу. Ночью лежала в темноте, долго не могла заснуть. Представляла кукольное путешествие - сначала тесное смрадное царство, потом стремительный полет по шлангу гудящей ассенизаторской машины, тряска через всю Москву в бескрайний мутный пруд, где несчастную подстерегали дробилки, фильтры, решетки, хлорка - настоящий ад.
Потом она бросала туда нелюбимые игрушки, тетрадки с тройками, противные котлеты, ненавистную капусту. Уборная превратилась в наперсницу тайн, соучастницу мелких грехов.
Зимой в квартире было тепло - спасала круглая газовая печка. В холода было особенно тяжело носить воду. Надо было ходить с черенком от лопаты, сбивать бугорки наледи вокруг колонки. Экономили, им хватало ведра на день.
Зимой дом особенно скрипел, еловые ветки бились в окна, повизгивала далекая электричка. Она боялась зимних ночей, приходила к матери на диван.
Но летом было чудесно, просыпались от пения птиц, бегали в лесу, на поляне за домом играли в пинг-понг. Гости любили наезжать с пикниками. После оставалась гора посуды, мыли во дворе в тазу.
Но с юности она начала тяготиться своим жильем, походами в баню, вонью уборной, уродской дверью, обитой рваным дерматином с клочьями ваты наружу. Ни гостей новых пригласить, ни возлюбленных. Старые друзья понимали. Сразу смотрели, не надо ли принести воды. Подметали осенью подъезд - туда набивались листья. Проветривали уборную. Приносили с собой еду - хлеб, молоко. Если забудешь купить - идти далеко на станцию, в тесный продуктовый магазинчик, почти пустой к вечеру. И закрывался он рано. Но иногда к вечеру на перрон приходили старушки продавать зелень, пирожки, творог. Голодными не оставались.
Давно ходили слухи, что их сломают, а здесь устроят парковую зону. Но ей казалось, что этого никогда не произойдет. Она будет всю жизнь ездить в набитой электричке, потом идти лесной дорогой к своему вечному серому бараку, умываться в тазике.
Но в какой-то день на улице появились люди с чертежами, планами, приборами. Через неделю пришла повестка в райсовет, и она поехала смотреть новые квартиры.
Началась незнакомая суета: поскорее брать "за выездом" или ждать только новую, какой район, где метро...Она заходила в "Ткани", в хозяйственные, в посудные, присматривалась. Ночами думала, как поставить мебель, какие занавески сшить. Последние страницы "Бурды" рассматривала с особым рвением - там были домашние советы.
Наконец, день наступил. Переезжали шумно, радостно, не обернувшись. Как после смерти долгобольного родственника нуждаются в облегчении жизни, отгоняя печаль.
Она нежилась в ванне, как в западных фильмах. На табуретке рядом - бокал вина, шоколадка. Мохнатый коврик на полу, теплые полотенца. Ароматная пена переливалась радугой, и она чувствовала себя принцессой.
Но со временем возбужденные разговоры о квартире сошли на нет, и радостное оживление сменилось тихой благодарностью.
Между тем устраивалась жизнь у других, даже мать вышла замуж, и она осталась в квартире одна.
- Выходят замуж одни и те же, - шутила она на второй свадьбе подружки. Все пытались познакомить ее, сосватать. Но не получалось, хотя она была и хороша собой, и умница. "Все при ней", а мужики попадались негодящие.
В какой-то одинокий выходной она вдруг вспомнила про старый дом. Поехала на электричке проведать, смотрела в окно на забытые места. Все удивлялась - двадцать лет тут жила, ездила каждый день и вот не помнит!
Дорогу от станции нашла не сразу - так все изменилось вокруг. Дома уже давно не было, узнала место по старым деревьям. Кругом были поляны, новые елочки, аккуратно подстриженные кусты, затейливые фонари, скамейки по краям асфальтированных дорожек. Приятный парк, гуляли мамы с колясками, семенили старики.
Она потопталась на месте своего старого дома.
Зачем ехала? Хотела вспомнить хорошее? Или нет, вонючую уборную, как воду носили-берегли? Утешиться, как теперь живет? Освежить надежды юности? Уже на станции, ожидая электричку, расплакалась. Об утраченном времени, которое уходит, уходит... Незаметно, невозвратно, властным наваждением и пустым сном...
Через несколько лет ее жизнь устроилась. Рассказывала мужу про утопленные в уборной ненавистные котлеты. Смеялась.
Дом был деревянный скрипучий барак: жалобные двери, дребезжащие окна, ворчливые лестницы.
В коммуналке на втором этаже у нее с матерью было две комнаты. Большая в три окна, оклеенная старинными обоями с золотом, и маленькая угловая, с окном в темный лес.
За общей кухней была уборная - дырка в деревянной полке, внизу - зловонная темнота.
В детстве она уронила туда куклу. Ночью лежала в темноте, долго не могла заснуть. Представляла кукольное путешествие - сначала тесное смрадное царство, потом стремительный полет по шлангу гудящей ассенизаторской машины, тряска через всю Москву в бескрайний мутный пруд, где несчастную подстерегали дробилки, фильтры, решетки, хлорка - настоящий ад.
Потом она бросала туда нелюбимые игрушки, тетрадки с тройками, противные котлеты, ненавистную капусту. Уборная превратилась в наперсницу тайн, соучастницу мелких грехов.
Зимой в квартире было тепло - спасала круглая газовая печка. В холода было особенно тяжело носить воду. Надо было ходить с черенком от лопаты, сбивать бугорки наледи вокруг колонки. Экономили, им хватало ведра на день.
Зимой дом особенно скрипел, еловые ветки бились в окна, повизгивала далекая электричка. Она боялась зимних ночей, приходила к матери на диван.
Но летом было чудесно, просыпались от пения птиц, бегали в лесу, на поляне за домом играли в пинг-понг. Гости любили наезжать с пикниками. После оставалась гора посуды, мыли во дворе в тазу.
Но с юности она начала тяготиться своим жильем, походами в баню, вонью уборной, уродской дверью, обитой рваным дерматином с клочьями ваты наружу. Ни гостей новых пригласить, ни возлюбленных. Старые друзья понимали. Сразу смотрели, не надо ли принести воды. Подметали осенью подъезд - туда набивались листья. Проветривали уборную. Приносили с собой еду - хлеб, молоко. Если забудешь купить - идти далеко на станцию, в тесный продуктовый магазинчик, почти пустой к вечеру. И закрывался он рано. Но иногда к вечеру на перрон приходили старушки продавать зелень, пирожки, творог. Голодными не оставались.
Давно ходили слухи, что их сломают, а здесь устроят парковую зону. Но ей казалось, что этого никогда не произойдет. Она будет всю жизнь ездить в набитой электричке, потом идти лесной дорогой к своему вечному серому бараку, умываться в тазике.
Но в какой-то день на улице появились люди с чертежами, планами, приборами. Через неделю пришла повестка в райсовет, и она поехала смотреть новые квартиры.
Началась незнакомая суета: поскорее брать "за выездом" или ждать только новую, какой район, где метро...Она заходила в "Ткани", в хозяйственные, в посудные, присматривалась. Ночами думала, как поставить мебель, какие занавески сшить. Последние страницы "Бурды" рассматривала с особым рвением - там были домашние советы.
Наконец, день наступил. Переезжали шумно, радостно, не обернувшись. Как после смерти долгобольного родственника нуждаются в облегчении жизни, отгоняя печаль.
Она нежилась в ванне, как в западных фильмах. На табуретке рядом - бокал вина, шоколадка. Мохнатый коврик на полу, теплые полотенца. Ароматная пена переливалась радугой, и она чувствовала себя принцессой.
Но со временем возбужденные разговоры о квартире сошли на нет, и радостное оживление сменилось тихой благодарностью.
Между тем устраивалась жизнь у других, даже мать вышла замуж, и она осталась в квартире одна.
- Выходят замуж одни и те же, - шутила она на второй свадьбе подружки. Все пытались познакомить ее, сосватать. Но не получалось, хотя она была и хороша собой, и умница. "Все при ней", а мужики попадались негодящие.
В какой-то одинокий выходной она вдруг вспомнила про старый дом. Поехала на электричке проведать, смотрела в окно на забытые места. Все удивлялась - двадцать лет тут жила, ездила каждый день и вот не помнит!
Дорогу от станции нашла не сразу - так все изменилось вокруг. Дома уже давно не было, узнала место по старым деревьям. Кругом были поляны, новые елочки, аккуратно подстриженные кусты, затейливые фонари, скамейки по краям асфальтированных дорожек. Приятный парк, гуляли мамы с колясками, семенили старики.
Она потопталась на месте своего старого дома.
Зачем ехала? Хотела вспомнить хорошее? Или нет, вонючую уборную, как воду носили-берегли? Утешиться, как теперь живет? Освежить надежды юности? Уже на станции, ожидая электричку, расплакалась. Об утраченном времени, которое уходит, уходит... Незаметно, невозвратно, властным наваждением и пустым сном...
Через несколько лет ее жизнь устроилась. Рассказывала мужу про утопленные в уборной ненавистные котлеты. Смеялась.