В Сан-Франциско потащились по трассе N1. На бесконечном серпантине Тепленко вспоминал чужой Крым и однорукого водителя Борю на подыхающей копейке.
- Нам было по 12. И у нас было всё: яблоки, наркотики, женщины, - шептал он, - а ещё яблоки.
- Ты уже говорил.
- Про крымские яблочки?
- Да.
Ночью остановились у бухты Биг Сура, отлить.
Звёзды, как апельсины Босха рассыпались над океаном, который злой пеной набрасывался на крутой берег.
- Яблок не помню, - сказал я, разглядывая, как тонут звёзды-апельсины в чёрное Живое, - Помню алычу. Как ты обожрался её, а потом прятался в каждом кусте Аю Дага.
- Сука ты, злопамятная, - прошипел Тепленко.
Утром были в Пескадеро. Я не хотел никуда ехать. Я хотел зарыть голову в песок.
- Сейчас бы в Ялту, - протянул Тепленко.
- Зачем?
- Там лучше, там народ. А здесь, зырь. Огромный пляж и никого. Ни людей, ни мангалов. Значит, здесь плохо. Значит, здесь что-то не так.
Мне пришлось согласиться. Всё это страшно логично.