Великанша
У дедушки такой же, как в моем детстве, крем для бритья в тюбике - «Арко», густой помазок и бритва в одно лезвие. Он густо душится парфюмом, запах которого разносится по всему дому. И я в него в который раз влюбляюсь. Мы с ним сидим на диване за руки. Он сжимает мои пальцы так сильно, как это делает грудной ребенок, не замечая. Мы что-нибудь напеваем и смеемся. Бабушка считает нас заговорщиками. И она не ошибается. Дед один из тех самых близких мне людей, чью любовь я чувствовала всегда острее всего. Нет, вру. В детстве не чувствовала. Может он просто мне этого не показывал, а я его попросту боялась. Или он меня? Мне кажется, он полюбил меня крепче всего, когда мне было лет 13. Не могу объяснить, почему. Может быть, мы просто перестали друг друга бояться и заговорили на одном языке. Могу только сказать, что когда ощущаешь любовь такого человека, как он, непременно думаешь, что в тебе есть что-то особенное.
Я чувствую себя великаншей в этом городке. Улицы стали намного короче, приземистые дома еще меньше.
Стены, двери и потолки в этом доме мне уже совсем малы. Здесь всегда пахнет свежестью, цветами, едой, травяным чаем. Теперь еще и лекарствами. Бабушка рассказывает мне про их государственную медицину, которая, на самом деле, еще негосударственнее, чем в России.
Бабушка совсем крохотная. Мне хочется посадить ее на колени и укутать чем-нибудь. Зато говорит со мной о политике так горячо, что, кажется, она бы всех на Болотной разнесла бы в пух и прах. Я хохочу и рассказываю ей всякое-разное, она искренне удивляется, переспрашивает, не верит мне и верит одновременно.
Говорят мне, чтобы я не была, как мама, которая всегда быстро загоралась, а потом теряла интерес. Боятся, что я разочаруюсь в выбранной профессии. Они не понимают, что такое журналистика и что из меня получится. Переживают. А я пытаюсь ввести их в курс дела. У меня немножко получается.
Бабушка читает мои тексты про бизнес - ничего не понимает. Читает мои очерки, одобрительно кивает, спрашивает, кто это написал, отвечаю, что я. Фыркает, говорит, что я еще не могу такого знать, говорит, что это слишком серьезно. Что я могу знать о любви? Я ее успокаиваю, говорю, что такое у меня рождается после Ремарка, Бунина и Фаулза (про Набокова молчу). И тогда слышу в ответ, что про Бунина она ничего не помнит, но зарубежная литература - это «дуристика», надо читать Толстого и Достоевского. Так я читала, бабуль… Про Достоевского забыла сказать…
Еще они боятся, что я влюблюсь, потеряю голову и выскочу замуж. Говорю, что нет. Что у меня есть голова на плечах, что я ее уже не потеряю, что я хочу работать, путешествовать, строить что-то, а только потом замуж. И думаю о том, как бы было хорошо, если бы они побывали когда-нибудь на моей свадьбе и увидели, какая я счастливая.
Дед говорит, чтобы я собирала себе на квартиру, я хихикаю, а потом составляю сказочный бизнес-план в голове.
Почему-то, не могу там спокойно спать. Раньше всегда приезжала и высыпалась. Слишком громкие настенные часы, слишком много разных снов снится, слишком много раз просыпаюсь и не понимаю, где я. Сбрасываю теплую перину с одеяла, слишком уж она тяжелая.
Зато там ясно мыслится и бегло пишется.
Ехала обратно под нескончаемую "Рюмку водки на столе" и, по иронии судьбы, под "Не пряяяячь зеленые глазаа", которые раздавались из телефонов пьяной компании рабочих, возвращающихся после праздников в Москву.
Попутчицей моей была маленькая женщина 50 лет, которая всю жизнь не знала, чему себя посвятить, кроме семьи, а к 50, когда у нее появились внучки-близняшки, выпустила целый сборник детских стихотворений. В общем, нам было о чем поболтать под пьяный симфонический оркестр.
Чувствую внутри мощный прилив сил, которым хочется делиться.
Не сошло бы на нет.
Я чувствую себя великаншей в этом городке. Улицы стали намного короче, приземистые дома еще меньше.
Стены, двери и потолки в этом доме мне уже совсем малы. Здесь всегда пахнет свежестью, цветами, едой, травяным чаем. Теперь еще и лекарствами. Бабушка рассказывает мне про их государственную медицину, которая, на самом деле, еще негосударственнее, чем в России.
Бабушка совсем крохотная. Мне хочется посадить ее на колени и укутать чем-нибудь. Зато говорит со мной о политике так горячо, что, кажется, она бы всех на Болотной разнесла бы в пух и прах. Я хохочу и рассказываю ей всякое-разное, она искренне удивляется, переспрашивает, не верит мне и верит одновременно.
Говорят мне, чтобы я не была, как мама, которая всегда быстро загоралась, а потом теряла интерес. Боятся, что я разочаруюсь в выбранной профессии. Они не понимают, что такое журналистика и что из меня получится. Переживают. А я пытаюсь ввести их в курс дела. У меня немножко получается.
Бабушка читает мои тексты про бизнес - ничего не понимает. Читает мои очерки, одобрительно кивает, спрашивает, кто это написал, отвечаю, что я. Фыркает, говорит, что я еще не могу такого знать, говорит, что это слишком серьезно. Что я могу знать о любви? Я ее успокаиваю, говорю, что такое у меня рождается после Ремарка, Бунина и Фаулза (про Набокова молчу). И тогда слышу в ответ, что про Бунина она ничего не помнит, но зарубежная литература - это «дуристика», надо читать Толстого и Достоевского. Так я читала, бабуль… Про Достоевского забыла сказать…
Еще они боятся, что я влюблюсь, потеряю голову и выскочу замуж. Говорю, что нет. Что у меня есть голова на плечах, что я ее уже не потеряю, что я хочу работать, путешествовать, строить что-то, а только потом замуж. И думаю о том, как бы было хорошо, если бы они побывали когда-нибудь на моей свадьбе и увидели, какая я счастливая.
Дед говорит, чтобы я собирала себе на квартиру, я хихикаю, а потом составляю сказочный бизнес-план в голове.
Почему-то, не могу там спокойно спать. Раньше всегда приезжала и высыпалась. Слишком громкие настенные часы, слишком много разных снов снится, слишком много раз просыпаюсь и не понимаю, где я. Сбрасываю теплую перину с одеяла, слишком уж она тяжелая.
Зато там ясно мыслится и бегло пишется.
Ехала обратно под нескончаемую "Рюмку водки на столе" и, по иронии судьбы, под "Не пряяяячь зеленые глазаа", которые раздавались из телефонов пьяной компании рабочих, возвращающихся после праздников в Москву.
Попутчицей моей была маленькая женщина 50 лет, которая всю жизнь не знала, чему себя посвятить, кроме семьи, а к 50, когда у нее появились внучки-близняшки, выпустила целый сборник детских стихотворений. В общем, нам было о чем поболтать под пьяный симфонический оркестр.
Чувствую внутри мощный прилив сил, которым хочется делиться.
Не сошло бы на нет.